Спасти сержанта Барнса

День был отличным. Утро началось с солнца сквозь жёлтые занавески. Даже внимание обращать на ломоту вдоль шеи казалось неблагодарным — привычно пройдёт через полчаса. В холодильнике оказались яйца и отличные ломти бекона в белой бумаге с серыми жирными пятнами, лимонные бисквиты, нашлись яблоки и апельсины на выжимку, кофе на одну чашку — даже делилось всё это на двоих отлично. Заиндевевшая трава хрустела под ногами, как и тонкая корочка льда вдоль кромки тротуара, тянувшегося вдоль всех этих белых идеальных домов с короткостриженными газонами, с выкрашенными в коробку пастели Кадиллаками и Шевроле, с бутылками молока и звуками кухонных комбайнов — мир просыпался, вываливал на улицы разноцветную клетку, коричневые подтяжки, белые носочки и чёрные блестящие туфельки, ролики, велосипеды. Хороший день. Прекрасное время. Красные рекламные вывески, бархат Фрэнка Синатры, нелогичная логика Грейси Аллен с Си-Би-Эс по четвергам, уже обжившийся ещё вчерашний закон Маккарэна, самоцензура, затишье до шёпота, до страха перед атомом, холодом и общей собственностью… Не в ту сторону понесло. Впрочем, никогда и не выходило уронить монету на голову или хвост, она всегда вставала ребром, показывала обе стороны, и ни одну из них не было видно полностью. Поэтому, пускай лучше день будет отличным. Таким же, как и все полторы тысячи дней до этого, когда «Волшебный ковёр» привёл к дому. Грех ведь жаловаться, когда ты жив, более чем здоров, обеспечен до роскоши, работаешь на благо своей страны, имеешь самую красивую невесту в мире, дом, автомобиль, мотоцикл, жёлтые занавески. Безвкусные, неподходящие ни к мебели, ни к обоям, ни к посуде. Но, чёрт, они были, перестали значится как самая сентиментальная мечта с подпиской «несбыточное, глупое и лучше бы ты, Стив, мечтал о паре хороших ботинок». И ведь те появились гораздо быстрее лимонной тюли под пошлыми сборками шафрановой органзы. Они дались непросто, занавески эти. Стоили определённо больше семи долларов. Но Пегги позволила. Она понимала, много всего, помимо этих тряпок: и почему он оборачивается чаще через левое плечо, почему «Гранд ол о́при» переключает так же часто, как и бульварные радиопередачи про похождения Капитана Америка, почему не обсуждались «Песня Юга», «Так дорого моему сердцу», «Золушка», почему приходилось следить за мимикой, выбирая пластинку на проигрыватель, и почему его убивают Лайонели. Она была золотом. И сейчас, разумеется, тоже. Они мирно дожили своё прекрасное время. — Хочешь вернуться? — Пегги куталась в халатик, ловила локонами солнце, жмурилась сонная на блеск замёрзшей воды. Непристойно вот так стоять на улице в половину девятого — люди же смотрят, пускай мамочки с колясками без отцов, разбивших бы бамперы от этого чуда, но у них были со скуки самые длинные языки. — Дом твой, — Роджерс кивнул на белый фасад позади неё. Идеал. Открытка Хаддона Сандблома. Красивая история, рассказанная в газетах, по радио, в десятках интервью, на сотнях официальных домашних встреч. Кто мог подумать, что всё это на них двоих не нужно. Хотя накинуть куртку на плечи хотелось по-прежнему, укутать, спрятать в доме, который они выстроили сами. Чтобы никто не видел кожу под шёлком и всё, что только угадывается в сочных мягких линиях и точках-акцентах. Она всё-таки мёрзла. — Там мои только ночные сорочки, — она бесподобно произносила «т» и «ч», улыбаясь, и в той же степени внимательности видела взгляд Стива. Пускай. Шутки в их случае ещё уместны. Они ведь взрослые люди, по крайней мере пытались ими быть, видя, зная и принимая друг в друге мили и фунты патоки и дёгтя. Так что… Пусть. — И кухонная мебель, — добавил Стив, — и кресло в гостиной, и эти маленькие подушки, которыми ты засыпала кровать и диван даже. И всё постельное бельё, раз уж я упомянул кровать. И она, кстати, тоже. Пегги закатила глаза и зябко обняла себя, скользнув ладонью по шее. Стоило почаще вспоминать её хук с правой и то, как тонкие пальцы жёстко сжимают рукоять огнестрельного. — И полотенца в цветочек, — она тепло ухмыльнулась. Такой контраст. Боже, как горячо они ссорились — эти вот полотенца (плечи и спина помнят) оружие в её руках. Стив отвернулся, со скрипом сжал руль мотоцикла, удобнее уселся в седле, елозя тяжёлой подошвой по глушителю — пора уже, а то зрителей и случайных зевак хватит на целую колонку в местной газетке. Пегги поджала губы, трогательно дрогнула бровями. — Держи в курсе, Стив. И будь осторожен. Ты обещал. — До встречи, — он улыбнулся ей, оторвал от земли ногу и выжал газ. Не горчило. Господи, как хорошо, что свинцом не оседало сожаление. Значит, правильно всё, и совесть рвалась вперёд быстрее Индиан Чифа.