Chère Momorimoto...

Одиннадцатиклассница Хацумомо Моримото, ученица по обмену из Китая, до ужаса скрытная девушка. Круг её общения невелик, зато постоянен. О ней никто ничего толком не знает, зато её влияния остерегается каждый третий ученик школы. Один её взгляд, полный холода и ненависти может приколотить к стене словно гвоздями. Хорошо, что такое случается очень редко — чаще всего ей плевать на все происходящее и её не касающиеся. Хацумомо, Железная леди школы с прозвищем «госпожа», слишком красива. Выглядит она так, словно носит траур, кожа бела и всегда безукоризненна. Она — дочь какой то важной шишки, связанной с преступностью. Девятиклассник Виктор Ратаковски, ученик по обмену из России, славный малый. Он достаточно обаятелен, хотя близко знакомые с ним люди говорят, что он — эмоциональный валенок. Сам спортсмен, выше всех в своём потоке — с виду лет 20, не меньше. Учителя, что помоложе, любят пошутить по русских богатырей, пока парнишка скоро и скромно укладывает вещи в портфель, натягивает капюшон на беловолосый скворечник вместо волос и выбегает из кабинета, стремительно краснея. «Краснея» и «убегая как можно скорее» — ещё вчера Витя разозлился бы на шутника, который сказал бы, что он будет себя так вести, да ещё и из-за чего! Вернее, из-за кого. Ведь окна, выходящие во двор, чётко показывают класс 11А, в котором учится Моримото и у которой сейчас должен быть урок именно в этом кабинете. По частичкам собирая себя из осколков, Виктор спокойно (только внешне — внутренне он уже готов сорваться и пулей пролететь три этажа) спускается в туалет. Чтобы умыться, чтобы взглянуть в свои серые глаза и понять, о чем он думает. Музыка, играющая из колонок детей, гррзнве или наоборот безучастные голоса учителей из чуть приоткрытых дверей ничуть не отрезвляли, не напоминали ему где он и что делает. С Виктором такое было впервые. Он, сказать на прямую, ссыковал и стремился новых чувств. Потому что это странно — у абсолютно здорового, крепкого парня с огромной выдержкой и привычкой прятать любые эмоции за маской непонимания или безразличия, иногда даже открытой агресси, вдруг сердце ускоряет ритм в ненормальный количествах, воздуха в лёгких не хватает на что то большее, чем просто «привет», а кровь, пульсируя, отдаёт в виске. И ещё эта чёртова краска — пятна идут по кончикам ушей и шее, а ещё по рукам, но за извечно длинными рукавами этого не видно. Витя бесится, хочет обратиться к школьной медсестре, потому что ну какого черта, не бывает так. От обычной, пусть и первой, влюблённости парни не робкого десятка не превращаются в черти что. Парень опускает голову под кран с холодной водой, обеими руками упирается в раковину, молясь всем богам чтобы не сломать её и поднимает лицо, обращая его к зеркалу. Ничего не меняется — все то же золотое бедствие волос, только сейчас немного потемневшие от воды, несколько родинок ближе к ключице, конопушки на носу — остатки летнего солнца и серые глаза, полные тумана. Минуту Витя буровил сам себя взглядом, а потом чертыхнулся — у него это вообще было чем то вроде вредной привычки, вспоминать черта и в мыслях и в словах слишком часто — и понял, что влип. Потому что влюблённость в такую девушку это не просто. И быстро не пройдёт. Конечно же парень не первый день замечал некоторые свои отклонения, если это можно так назвать, но теперь настроение стало полностью паршивым, ведь врать самому себе не входило в его характер так же, как и бездействие. И вот теперь он, Виктор Ратаковски, ученик по обмену из России признавший сам для себя что влюблен в «Железную леди» пансионата, переходит поле и направляется в жилой корпус, поднимается по винтовой лестнице в правый блок на второй этаж, заходит в свою комнату и, бросив портфель под стол так, словно это он виноват во всех смертных грех, падает лицом в подушку. Нередко его учительница по английскому языку ругала его, говорят о «русской прямолобости и» имея ввиду неспособность извилисто мыслить, чтобы хорошо понимать разные артикли и времена. Вот и сейчас его «прямолобость» играет с ним ужасную то ли шутку то ли игру — не даёт возможности придумать наконец, что делать с этой поганой влюблёностью! Витя в исступлении ударил по изголовью кровати пару раз, а потом резко вздохнул-выдохнул и расслабился. На ум пришёл образ Хацумомо — боже мой, ну что за имя, язык сломаешь пока выговоришь — она сидела за своей партой в кабинете биологии, который находится на первом этаже, так ещё и так удачно на углу здания: любой мог спокойно наблюдать за тем, кто сидит у окна и быть совершенно не замеченым, чем однажды воспользовался девятиклассник — на самом деле, он просто проходил мимо и тогда ещё не подозревал о причине волнения своего сердца, просто… Просто девять утра, солнечные лучи огненным цветом падают на парту девушки, задевая кончики её пальцев, тетрадку и пару выбившихся локонов. Просто лицо у неё тогда было задумчего-серьезное, пристальный взгляд и плотно сжатые губы и просто в этот момент она была неотразима. Подумав о ней, злость на самого себя как-то слишком быстро прошла, потому что он понял — бред это, невозможно в неё не влюбится. То есть, кто вообще в своём уме не обратит свой интерес на красивую, серьёзную девушку с кучей талантов да ещё и с сильным характером? Она ведь, если подумать, очень похожа на героинь сериалов — начальница крупной компании, опозиционистка, мафизница в конце концов! Ну, или та супер-крутая женщина из «Матрицы» Дверь комнаты хлопнула, в неё вошёл сосед-одноклассник Вити. — Там ругают — этот сосед-одноклассник, Мигель, ученик по-обмену из Испании и если верить статистике за полтора года он хуже всех разобрался в английском языке и говорил простыми предложениями, с сильным акцентом — Меня? — общаться с ним было тяжелее, чем с кем-либо, потому что отвечать приходилось либо базовыми предложениями, либо односложно. — Ушёл с урока, просят извинения. — - Мигель стянул свою черную жёсткую шевелюру в высокий хвост и, прихватил полотенце, утанцевал в коридор, направляясь к ванной комнате. С этим тоже были некоторые проблемы. В России Витя привык, что уйти с урока потому что ты больше не хочешь сегодня учится это нормальная практика. Тут за таким очень строго смотрят, и вот мигелево «просят извинения» скорее всего значит, что это ему, Вите, придётся извиняться за свое поведение и писать объяснительную. Лениво встав со своей кровати, парень стянул через голову толстовку в которой был и сменил её на черную футболку, сверху которой напялил зелёную ветровку с символом пансионата. Захватив уже пустой рюкзак, чисто на всякий случай, он вышел из комнаты, запер её, двинулся к лестнице. Несколько вопросов крутились в его голове — как сказать девушке, которая на три года тебя старше что ты влюблен в неё? Или вот ещё, что подарить ей в качестве презента при знакомстве? Как вообще осмелился заговорить при ней? Конечно, Витюша знал, что он хорош собой. Благодаря школьным спортивным секциям он ещё и достаточно популярен, вот только он совсем не был уверен, что его не пошлют из-за всего этого к черту. Она справедливо может решить, что он просто, как и его «дружки», выбрал себе её в качестве предмета спора. А-ля, купит я ли дурочка? Тяжёлый выдох сорвался с его губ. Что ж, никто не говорил что будет легко. Тем временем, увлечены своими мыслями, не замечая никого и ничто, он перешёл поле, поздоровался с охранников второй раз за день и направился в приёмную, совершенно не придумал для себя отмазку. «Может, сказать что это был понос? Ну, а почему я побежал аж в жилой корпус, а не воспользовался школьным? Может, я могу какать только на своём троне?» должно быть выражение его лица сейчас было очень мрачным, потому что классная руководительница, вынырнувшая из-за угла и чуть не налетевшая на парня, едва не схватилась за сердце — Боже, ты что, уксуса напился? — жёстким, но тихим голосом спросила она — Быстро ко мне в кабинет, пока тебя господин директор не увидел — и она, уцепившись своими тонкими, наманекюренными пальцами в его рукав, утянула его в соседний кабинет, закрыла дверь. Витя не знал, сколько ей лет — вроде как у женщин такое спрашивать неприлично — но на вид около 40. То ли мулатка, то ли метиска, Витя не понимал разницу этих терминов, но видел что этой женщине явно стоит больше есть. Или меньше стрессовать. — Куда ты ушёл? Знаешь сколько у меня из-за тебя сейчас было проблем? — женщина не кричала, просто говорила очень эмоционально, но все равно Витя почувствовал укол совести. Распсиховался как малолетка, честное слово. Учительница все говорила и говорила что-то, но парень не слушал, думая о своём. А может и учительница не говорила, а только наблюдала на тем, как меняется выражение его лицо, но в конце концов, она оперлась о учительский стол и встряхнула подопечного за плечи. — Ты не хочешь даже какую-нибудь нелепую отмазку мне сказать? — её карие глаза очень цепко держали взгляд мальчика, не позволяя разорвать зрительный контакт, хотя взгляд не был строгим или злым. — Я ну, э — сходу запнулся Витя — в туалет захотел? — сказав это, он будто бы спрашивал себя, а не отчитывался перед учительницей. Та же улыбнулась, опустила голову и покачала ею из стороны в сторону, а затем сняла свой пиджак. — Нет дружочек, так мы не поймём друг друга. Спрыгнув со столешницы, она села нормально, за стул, как и полагается делать, откинулась на спинку, скрестила руки на груди и выпалила: — Я тоже соврала тебе. Директор не вкурсе твоего пропуска и тебе ужасно повезло прогулять мой урок. — говоря это, она выглядела самодовольный, будто ей удалось поучаствовать в каком то ужасно секретном задании, улыбка так и не сходила с её лица. Витя слегка опешил. С чего бы это ей прикрывать его? Нет, учительница всегда была немного не от мира сего, говорят что во времена, когда в США палили по белому дому она строила теории заговора, чем занимается и до сих пор, но для всего же нужен мотив и вот его то парень никак не мог понять, по-этому решил спросить напрямую. — О, это дело чести! — женщина хихикнула, спрятала несколько прядей волос за уши и, перевалившись через столешню корпусом так, чтобы её губы были у самого уха Вити, сказала — Я видела, как ты на неё смотришь. После этих слов она быстро стала суетиться, собирая какие-то бумажки и книжки со стола, распихивая все это добро по ящикам, пока на месте небольшого рабочего хаоса на не остался толстенный учебник, тетрадь, чистый лист А4 и ручка с карандашем. Если признаться честно, Витя все ещё ничего не понимал. — Ну таак — он протянул гласную, обводя все это действо взглядом, останавливаясь на слишком энергичной учительнице и закончил — Так и что? Женщина и не думала, что до него дойдет без «разжевывания», она ведь уже полтора года как его классная руководительница, так что, махнув рукой, она пристроила два стула рядом. На один села сама, по второму призывно постучала. — Будем приобщать тебя к прекрасному. Вот так и случилось то, что случилось. Остаток рабочего дня Виктор карпел сначала над конвертом, не понимая как оригами поможет ему набраться смелости, потом — над письмом, вот тут уже все стало почти понятно. Мешал только факт того, что это письмо они вместе с учительницей английского языка и литературы писали на французском, который ни он, ни она, ни тем более Моримото не изучали. К концу дня дело было сделано — парень вывел строки из черновика на лист бумаги так красиво, как только смог, сложил его в самолично сделанный конверт и, обнявшись с учительницей, получив от неё несколько подсказок и наказаний, двинулся в сторону своей комнаты. В голову пришла идея, которую он хотел воплотить как можно скорее, пока школьный корпус не закрыли. Под жилым зданием росли розовые кусты и Виктор решил что роза не обидится, если он возьмёт у неё один лепесток. Так и сделав, он почти буквально взлетел вверх по лестнице, зажёг свечку, стоящую у него на столе, принялся ждать пока распоавится воск. Пока ждал, он ходил из стороны в сторону, нервничал и благодарит вообще всех, кого только можно за такую страшненькую, но добрую и приятную учительницу. Потом его взгляд упал на гербарий Мигеля, которого в комнате не было. Несколько вороватых взглядов, закрытие спальни на ключ и вот он уже стоит над книгой, выбирает листики с самым приятным запахом, которые можно положить в конверт. Боясь затянуть, он остановился на двоих коричневый и неизвестных ему листах с очень душистым запахом. Воска растаяло достаточно, так что девятиклассник сунул в конверт листочки, положил на место, где конверт открывается розовый лепесток и залил воском, даже не ошпарившись, на удивление. Сердце конечно же летело прочь из груди. Руки немного тряслись, но он выждал достаточно времени и, схватив письмо, натурально побежал к шкафчику Хацумомо в другой корпус. Благо было темно, иначе его образ отстраненного и пофигистинного парня с грустными глазами из России рухнул. Вот, добежав и договорившись с охранником на лишние две минуты открытого помещения, он нашёл коридор, где стояли шкафчики старшеклассников. Быстро уцепив взглядом «Моримото Х», он сунул стараясь ничего не задеть письмо в щель. «Надеюсь, думал он, она хотя бы улыбнётся или ей станет интересно что там написано»