Память

Грин ненавидела ноябрь. Промозглый ветер, постоянные ледяные дожди, ужасная слякоть из-за мокрого снега, лужи на проезжей части, где каждый водитель считает своим долгом облить тебя. Поэтому ей больше по душе метро. Тепло, никакого ветра, никаких луж, дождей и машин. Да, конечно, толпа людей это не предел мечтаний, но лучше, чем на улице. Девушка повертела в руке картонный стаканчик с горячим латте и задумалась, вертя в своих длинных тонких пальчика край любимого ярко-красного свитера. «Надо успеть выучить зачётку до завтра, иначе опять будет неуд и опять на пересдачу». Она вздохнула и спокойно сошла с эскалатора, допивая сладкий кофе и выбрасывая пустой стаканчик в ближайшую урну. Она хотела уже было пройти на станцию к поезду, как её кто-то толкнул, отчего Грин едва не повалилась на пол, её подхватили под локоть, помогая подняться. — Извините, пожалуйста, я не хотела Вас толкать, — этот кто-то оказался миловидной девушкой, ярко улыбающейся, и, судя по внешности, кореянкой. Грин удивлённо отметила, что она говорила на русском идеально, практически без акцента. — Я Ека. А Вы? — Г-Грин... — она посмотрела в глубокие шоколадные глаза напротив. Она тонула в них, как в горячем океане, что не давал ей своим жаром опомниться от переполняющих чувств. Ей казалось, что вот сейчас, сейчас она перельётся через край чьей-то фарфоровой чаши, настолько она казалась целой самой себе. Казалось, ей вернули то, чего ей недоставало все годы её жизни. Ей вернули ту, с кем она была склеена ещё давным давно, там, много лет назад, где они только вдвоём, не спрашивая ни у кого благословения, ступили на путь самосовершенствования, где они вместе воспитывали красавицу-дочь. Там, где они были на балу какого-то графа, самозабвенно сминая губы в нежно-горячих поцелуях на незаметном балкончике. Там, где сама Грин спиной закрыла любимую, спасая от расстрела и расставаясь с ней вновь на несколько жизней... Чтобы случайно столкнуться здесь, в московском метро и узнать друг друга по первому прикосновению, первому взгляду глаза в глаза, храня в себе затаённую на глубинах сердца память о каждом воплощении любимой. Они ошеломленно молчали, смотря друг на друга. Грин понимала, что это конец. Что всё, она пропала и утонула в ней. В этом запахе персиков и свежей выпечки, в этих шелковистых волосах цвета вороного крыла, в этих сияющих карамельно-шоколадных глазах, в этих наверняка мягких и сладких сахарных нежно-розовых губах. Грин понимала, что раз она ещё дышит и не захлебнулась, то всё равно утонет и захлебнётся, лишь бы быть ближе, быть рядом, лишь ради того, чтобы смотреть на неё, необязательно даже касаться, достаточно смотреть, она будет плыть сквозь время и океаны их общего забвения, чтобы вновь увидеть эту яркую улыбку на прекрасных устах. Плыть, плыть, плыть, чтобы запечатлеть у себя в памяти навсегда её хрупкий образ принцессы. Грин одновременно со счастьем и тревогой ждала того времени, когда эта жизнь подойдёт к концу и они вновь отправятся в круг реинкарнаций. Эта жизнь подойдёт к концу, последние мгновения станут эпилогом к следующей жизни, а спустя ещё миг эпилог станет прологом для новой встречи, где они обязательно узнают друг друга по первому прикосновению. Ведь они склеены. Навсегда и навечно склеены намертво многими собственными жизнями, так, что оторвёшь только с частичкой другого, что в любом случае они найдут друг друга. Лишь бы не потеряться и не заблудиться, не разминуться, чтобы скоро встретиться вновь и прожить вместе ещё-ещё-ещё-ещё не одну жизнь. — Больше не потеряешься? — Никогда. Клянусь, — прошептала Грин в любимые уста, снова и снова целуя, пытаясь насытиться, но понимая, что этого всегда будет мало. Нужно больше... Больше... Больше... Больше Еки, больше латте, карамали и шоколада, больше любимых свежих булочек её приготовления... Больше всего. И навсегда.