я обожаю, когда мясо с кровью

      — лица на тебе нет. что она сказала? — сервал ласково накрывает сильные плечи брата руками, кусает губы вместо сочувствующей улыбки. ей хочется понять, выяснить, а не просто утешить, вытерев слезы с горячих щек младшего братишки.       — смертная казнь. завтра. исполнять буду я, — он каждую фразу будто выплевывает желчью, царапает о бетонную стену пальцы, беспомощный. большой и беспомощный. — может, поговоришь с коколией?       — ты же знаешь, милый, ни к чему это не приведет. мне жаль. мне правда жаль.       — что мне твоя жалость, — он ядовито шепчет сквозь сжатые губы. — нет жалости для таких как мы в этом мире.       гепард уходит, и сестра видит его только лишь на следующий день у форта клипот, где толпа, дикая и жадная до зрелищ, ожидает с самого утра. сервал видит его холодный, полный ненависти взгляд, видит коколию с хищной ухмылкой. сердце ее замирает, когда среброгривые стражи приводят сампо в цепях. в какой-то степени он и ей успел стать родным. сервал сжимает руки в кулаки, пытаясь прочитать в голубых ледяных глазах брата хоть малейший намек на боль, страх. депрессия, торг, принятие. у гепарда в руках меч, на сердце камень, а на шее метафорическая веревка, с каждой секундой все сильнее и крепче сжимающая сонную артерию. сампо на коленях с завязанными грязной тканью глазами – будто вовсе не за казнью он здесь, типичная хитрая ухмылка будто доказывает: я здесь не умру, все будет хорошо. у коколии от удовольствия скулы сводит, когда в толпе она видит сервал. она не сводит с нее взгляда, прожигая черные дыры в ее теле. смотри, сервал, смотри не отрываясь, как твой брат смывает кровью клеймо позора. а сервал выть хочется, меч забрать, выкинуть-переплавить-самой себе голову отсечь, лишь бы не видеть, не слышать, не чувствовать.       у сампо улыбка конченно-приторная, и гепард почти уверен, что его глаза открыты под грязновато-серой жесткой тканью. он смотрит на него, точно смотрит, и видит лучше всех, замечает быстрее всех, как у ландау на самом деле дрожат руки, как в ледяных глазах прячется тень печали и вселенской грусти. а коколия смеется. и гепард понимает, что тянуть время больше никто не будет.       сампо на коленях. предел мечтаний? гильотина лишает интимности, гильотину гепард не оближет в отличие от острого лезвия меча, рискуя рассечь собственный язык. ему хватает одного удара. сервал закрывает глаза. толпа вопит, сладко кричит от восторга. коколия идет к палачу, не скрывает ядовитую ухмылку. и вообще вся она ядовитая змея, ей бы выколоть глаза да живот вспороть. «голову себе можешь забрать, в подарок!» — она шепчет гепарду на ухо, обжигает кожу горячим дыханием. стражи уносят тело, гепард берет голову в руки, перед глазами плывет от запаха крови. он смотрит в толпу пустым и тупым взглядом, ищет сестру, ищет защиту, опору, поддержку, дом, принятие, смирение, прощение, раскаяние. сервал мысленно ему отпускает все грехи, он жмет голову к сердцу и уходит, не оборачиваясь.       голова в подарок как отличная секс-игрушка, правда?       гепард думает также, пальцами исследует рот, свободной рукой хватает за волосы. голова сампо лежит у него на коленях, будто там ей самое место. ландау улыбается, также конченно-поехавше как его возлюбленный раньше, большим мокрым пальцем оглаживает щеки. он краснеет, в свои же губы вгрызается, а потом и в чужие. вылизывает лоб и глаза подобно большой псине с ближайшей помойки. толкается членом в рот, мерзко протяжно стонет. давит на глаз пальцем, пока ласкает себя рукой.       а сервал упирается лбом в дверь, глотая свои холодные слезы.