***
Бэкхён, разумеется, не помнил ничего, что касалось его детства. Казалось, сколько он себя помнил, он всегда жил в этом огромном особняке из белого мрамора. Никогда не был за его пределами и не видел другой жизни. Бэкхёну исполнялось девятнадцать на следующей неделе. Жизнь в этом доме была его счастьем. И она же была его наказанием. Его Господин, тот, кому была отдана его жизнь и его сердце, часто отсутствовал, и в такие недели в душе парня было невыносимо тяжело. С неё словно спадали оковы дурмана, и она пребывала в смятении, не понимая, как существовать без этого человека. У Бэкхёна почти не было воспоминаний. Мир в его сознании был шатким, словно сотканным из десятков нитей, дёрни одну, и все они задрожат и разорвутся. Чётким было лишь одно — он украшение этого дома. Он лучший, самый прекрасный цветок, вечно служащий своему Господину. Изящный слуга, не знающий ничего, кроме своего Бога. — Кто разрешал тебе подходить к воротам так близко? — Бэкхён вздрогнул, обернулся на голос, и первоначальный испуг сменился одуряющим блаженством. Перед ним, во всём своём великолепии, стоял Чжан Исин. — Простите, Господин, я так задумался, что… — парень успел лишь ойкнуть, когда чужая ладонь грубо хватанула его за волосы, так, что пришлось встать на носочки, лишь бы ослабить тянущую боль на коже головы. — Мой колокольчик, каким бы прекрасным не были ты и твой голос, надеюсь, ты помнишь о правилах. И о наказаниях за их нарушения. — волосы оставили в покое, Исин лишь провёл по ним ладонью, расправляя взлохматившиеся светлые кудри. — Да, Господин, — Бэкхён согнул спину в поклоне, показывая, что он готов к любому наказанию. Но Исин, видимо, был в чудесном расположении духа, ведь вместо удара или чего-либо другого, намного более унизительного для многих, он лишь коснулся пальцами нежной кожи на щеке. — Иди в дом, прошу тебя, будь умницей, и тогда вечером мы прогуляемся по саду. Будешь вести себя хорошо, и сможешь остаться в моей постели после отбоя. — приказной тон, цепляющие подбородок подушечки пальцев. Бэкхён был в восторге. Путь до дома пролегал через сад, вернее, через центральную его аллею. Среди диковинных деревьев, собранных, кажется, со всего света, проглядывали поражавшие своей красотой и изяществом фигуры. Были среди них чучела белопёрых павлинов, мраморные нимфы, какие-то диковины из дерева и янтаря. Бэкхёну не хватило бы и трёх жизней, чтобы запомнить хотя бы малую часть расставленных по особняку чудес. Не зря его Господин был самым сумасшедшим и невероятным коллекционером. И если в мире было что-то единственное в своём роде, это можно было найти в графском доме. Исин фанатично собирал всё, скупал, не жалея денег. Бэкхён даже не догадывался, что когда-то его точно также приобрели, как какую-то безделушку. Бэкхён был любимой игрушкой графа, покорным мальчиком, с восторгом принимавшим кнут и пряник. И всё было бы чудесно, если бы в последний год его не начал тревожить кашель. Тяжёлый, словно распирающий изнутри, он стал единственным кошмаром парня. Иногда ему начинало казаться, что в его внутренностях поселилось нечто инородное.***
Исин считал Бэкхёна жемчужиной своей странной коллекции, совершенным созданием, Бэкхён его — своим солнцем и личным богом. И в этом была их главная ошибка. Бэкхён, как хороший и послушный, просидел в своей комнате до самого ужина, на ужине ту́пил взгляд, предвкушая вечернюю прогулку. Он был затворником, и возможность выйти из дома, особенно в компании Господина, воспринималась дождём посреди пустыни. Выросший так, он просто не представлял другой жизни. — Почему здесь так много колокольчиков? — в этой части сада он ещё не бывал. Шёл, сжимая холодную ладонь Исина. Шёлковый воротник взмокал от душного воздуха. Вечер выдался на удивление жарким, безветренным. Бэкхён теребил края своего жилета. — Они так прекрасны. Просты в своём великолепии. Всегда считал их лучшими цветами. Людям они кажутся слишком обычными, но как изящен их контур, как нежны лепестки и как не похож один цветок на другой, — Исин улыбнулся и гладит парня по голове, — Они совершенны, как и ты, мой юный друг. Бэкхён осторожно кивнул, стараясь не сбросит руку своего Господина. Их прогулка была недолгой, и они почти не говорили, Чжан не отличался говорливостью, Бэкхён же ждал разрешения. Уже уходя из сада, Бэкхён заметил здание, похожее на небольшую церквушку, какие он видел в книгах, в той части двора, куда его прежде никогда не пускали. — Господин, простите, что там? — он указал ладонью и обернулся на Исина, тут же жалея, что вообще заговорил. Взгляд мужчины не предвещал ничего хорошего. Подбородок блондина бесцеремонно цапнули твёрдые пальцы и вздернули вверх. Глаза Исина словно две чёрные дыры, и отвести взгляд невозможно. — Ты ничего не видел, — шепнул мужчина, и разум Бэкхёна помутнился. Последние несколько минут стёрлись из памяти, оставляя за собой то странное чувство потери, какое бывает, когда не можешь вспомнить зудящую на подкорке сознания мелочь. — Извините? — парень заморгал, сонно потёр глаза. — Идём, ты устал… Той ночью, засыпая у ног своего хозяина, словно послушная псина, кашляя, Бэкхён выплевывает бутон. Колокольчик. Со временем цветов становилось лишь больше, а кашель настигал всё чаще. Юноша с тоской смотрел в окно, на сад, полный цветов, вызывавших теперь паническую дрожь. Что это было? Почему так вышло? Он не знал, но надеялся, что пройдёт. Беспокоить Господина хотелось меньше всего, а более у него никого не было. С прислугой за все годы жизни в особняке он ни разу не пересекался, и не был уверен, существовала ли она вообще. В собственном состоянии пугало многое — ставшая излишне бледной кожа, болезненные круги под глазами, пропадающий аппетит. Бэкхёну казалось, он увядал, оживая в те короткие моменты, когда Господин гладил его по голове, перебирая мягкие кудри, пока парень лежал на его коленях и вслух читал книгу. Эти вечера были самым ценным, и прощаться с ними, разочаровав Господина, совершенно не хотелось. Несмотря на свою жизнь и наивность, Бэкхён прекрасно понимал, что едва его красота пропадёт, он перестанет быть нужным. Его выкинут за пределы прекрасного дома, и Исина он уже не увидит. А потом Бэкхён молчал. До слёз сдерживал кашель, улыбался, пока в горло толкались окрашенные кровью цветы. Затем пришли кошмары. Жуткие, странные видения, в которых Господин бил его по лицу, пинал ногами и называл ничтожеством, а затем целовал трепещущие ресницы и просил прощения. Во сне в его шею впивались острые клыки, а кровь касалась губ его личного божества. Там же появлялись красивые парни и девушки, приезжавшие с Господином издалека, а затем пропадавшие в глубине сада. И странный дом, словно церковь, в той части сада, куда хозяин никогда не пускал. Бэкхён сходил с ума. Он просыпался в холодном поту, крича, его лёгкие разрывало от боли, а сердце бешено стучало. Церковь преследовала его во снах и наяву, она мерещилась, пока он сидел за обеденным столом и ждал Исина, пока он лежал в его постели, почти не чувствуя жадных укусов. Иногда его разум так терялся, что он не понимал, находится во сне или наяву. И вот, в один из тех дней, когда Господин уезжал в город за новыми вещами в его коллекцию, Бэкхён бежал в сад. Осенний холод обжигал голые лодыжки. В ладони Бэкхён сжимал нож, помня, что в некоторых частях сада бродят далеко не домашние звери, привезенные его хозяином издалека. Здание, являвшееся ему в кошмарах, словно насмешка, стояло именно там, где он думал. Серые стены покрывал плющ, а на деревянной двери даже не было замка. Исин никогда не сомневался в покорности его жемчужины. Внутри было сухо, но холодно. Скрипнуло огниво, и одна за другой вспыхнули свечи. Бэкхёну хватило одного взгляда, чтобы замереть от ужаса. Это была не церковь. Склеп. В темном зале стояли люди. Их кружевные одежды подчёркивали красоту лиц. Парень шёл между фигур, ужасаясь тому, на сколько эти восковые статуи похожи на настоящих людей, пока не остановился перед девушкой, чья красота была способна поработить мир. Холодный пот скатился по шее. Эту девушку он видел во снах. Она плакала и звала его Господина, а он сам, маленький, стоял за его спиной. — Не ожидал, что ты нарушишь запрет, — голос Исина эхом разнёсся по склепу. Парень обернулся, и всё в нём напряглось от чувства опасности. — Они живые, Господин? — Были живые, Колокольчик. — Исин вздохнул, — Идём отсюда, здесь холодно и ты можешь простыть. Бэкхён опустил голову в знак согласия, а затем попросил: — Прежде ответьте мне на один вопрос. Прошу. Честно, Господин. Вы согласны? — Исин сморщился, но согласился, и это взволновало юношу ещё больше. — Что вы чувствуете, видя меня? — Иногда ты единственное, что я знаю. Единственный луч тепла, когда ночи становятся холоднее. — граф говорил, медленно подходя ближе. — Не могу отвести от тебя взгляд. Я бы умолял тебя остаться, если бы это было нужно. Я не знаю, любишь ты меня или хочешь моей смерти, — он посмотрел на сжатый в руках Бэкхёна нож, — но это бессмысленно, пока ты просто человек. Бэкхён всхлипнул, его голова опустилась ещё ниже. Он понимал, что отсюда уже не выйдет. Грудь сдавливало: — В последнее время мне снится так много снов, и сейчас мне кажется, что всё это когда-то было взаправду. Мои мысли, моя память всегда были в вашей власти. Вы любите меня, Господин? Потому что я люблю вас и не виню, даже если вы правда били меня. Исин улыбнулся, горько, с сожалением: — Ты прекрасен, Бэкхён. Ты лучшее, что было в моей коллекции. Но я никогда никого не любил. — Неужели, вы сделаете со мной тоже самое, Господин? — по его щекам катились горячие, обжигающие не хуже раскаленного метала, слёзы. Бэкхён рыдал от страха, и изо рта его вместе с всхлипами рвались наружу испачканные кровью цветы. — Всех ждёт один конец. — Да, — согласно кивнул парень, стирая кровь со своих губ, — всех ждёт конец. Даже вас, Господин. Он бросился вперёд, замахиваясь ножом, желая расправиться с тем, что разрушил его жизнь и душу. Но не смог. Не успел. Упал, захлёбываясь криком. С последним вздохом прекрасное тело зацвело. Через вены, сосуды, раня нежную кожу, прорывались наружу цветы. Бесконечно прекрасные, бесконечно убийственные. Убившие своего хозяина раньше, чем тот вонзил нож в сердце своего Господина. — Всему и всегда приходит конец, но я всегда буду с тобой — шепчет Исин, укладывая последний колокольчик в стеклянный гроб, прежде чем закрыть его крышку. Бэкхён действительно был лучшим в его коллекции. И даже цветы безумной любви его не портили. Любовь всегда была слишком жестока.