Не отпускаю

Алиса выскользнула из его ладони, чтобы должным образом присоединиться к всеобщим овациям. Она снова коротко взглянула на Гришу и отвела свой блестящий взгляд обратно к сцене. Измайлов не аплодировал, безвозвратно погружаясь в свои мысли и замечая только лишь то, что происходит внутри его головы. Почему ему кажется, что здесь каждое слово о них? Может, он просто помешался уже? И ему все это мерещится. Будто бы кроме них двоих в мире больше никого и ничего важного нет. И вся поэзия - тоже только про него, или про Алису. Или про них обоих, что вероятнее всего. Но такого ведь не может быть. С первого слова этого концерта Алиса повернула стрелку гришиного компаса в свою сторону, обрамив их историю старой песней Земфиры, и теперь в каждом слове Измайлов видел только их. Он ведь шел сюда вроде как развлечься, оторваться по полной на рок-концерте как в шальной юности. Но вместо этого расковырял все свое мрачное нутро и стоит, не шелохнувшись, придавленный со всех сторон своими же растревоженными чувствами и новым гитарным перебором, уже готовым замкнуть его внутри самого себя до окончательного разбора полетов его кукушки отпущенной птички. Плачь, я не откликнусь В этой квартире холодно слишком В эти минуты падает небо Так и оставим После того, как его небо рухнуло, Гриша не придумал ничего лучше, чем обрушить небеса и на Алису. Будто ей мало было в жизни. Она итак не питала особой любви к своей холодной, полупустой квартирке без занавесок и со старым диваном, а теперь это место будет ей напоминать еще об одном ужасе её жизни. Холод прошел по его спине от воспоминаний о том вечере, том разговоре и её квартире. А ведь она вынуждена возвращаться туда каждый день, и спать ночами одна. Небо Гриши рухнуло резко, неожиданно, в одну страшную секунду и с одним оглушительным выкриком Ники. У Алисы же все было не так. Гриша пришел к ней с этими фотографиями и с первого его взгляда её небо начало падать. Долго, мучительно, неотвратимо, с садистской размеренностью. Измайлов медленно убивал её своим "Мы не можем" и" У тебя, наверное, какое-то расстройство". У него, наверное, тоже, раз он своими руками устроил конец света для них обоих, и так и оставил. Боль тем и полезна Что заставляет двигаться дальше Мне б твои мысли Я б свои песни, просто представим Боль не полезна. По крайней мере для Алисы. По крайней мере такая пронзительная. Неуемная. Бесконечная. Изматывающая. Жгучая. Чёрная. Липкая. Тянущая хрупкую девушку во все стороны и разрывающая её на части. Утягивающая паучьими лапами в самый черный угол и приковывающая некогда огненный взгляд к одной мертвой точке на стене. Упирающаяся своим острым жалом в солнечное сплетение и издевательски медленно пронзающая пылающую надеждами плоть. Давящая глупостью и ничтожностью событий и фактов жизни в сравнении с тем огромным и великим чувством, которому плевать на всё обстоятельства. Так ведь чувствует себя человек, когда на его глазах из его жизни уходит его идол. То есть Идол-то остается жить дальше, но где-то там, не с тобой, не рядом, не настолько рядом, как это вам обоим нужно. Человек почти погибает, хороня радость жизни, надежды и желания где-то глубоко под землей, но его чувство все равно остается. Алисе хотелось содрать с себя кожу, вынуть наружу сердце и отдать кому-нибудь, чтобы перерезали артерии, чтобы в глазах потемнело и больше не было ничего. Хотелось загореться изнутри и сгореть заживо, чтобы даже пепла не осталось. Её душа рассыпалась на миллионы мелких осколков, как каленое стекло. А его, как известно, сколько потом не старайся, склеить заново невозможно, слишком уж мелкие осколки. Хотелось лезть на потолок, царапать стены скрюченными от боли пальцами, рвать на себе волосы. Но больше всего хотелось просто тихо умереть, чтобы больше не чувствовать вообще ничего. Но нужно ведь было притворяться, что она в порядке. Нужно было делать дела и жить эту издевательскую жизнь. Видеть Гришу каждый день и не выказывать ему своих мрачных настроений. Это хуже всего - погибая улыбаться. Тогда Алиса не могла позволить себе выплакать и выкричать свою муку, за неё это теперь делает Земфира, и судя по Рыбкиной, у певицы получается именно так, как надо. Гриша оставил Алисе тогда свои мысли. Что ж, теперь он получает от неё её песни. Пусть ты не случился Я не жалею, я привыкаю Рыбы и змеи, сколько их будет В этом романе Алиса приняла рухнувшее небо тихо, несколькими гроздьями горячих слез и просьбой не оставлять её одну хотя бы в этот вечер. Гриша понимал, что девочка-скандал просто внешне держится, а внутри её душа рвется в протяжной мытарской агонии. Он понимал её чувства, слышал немой крик, мечущийся под её татуировкой и все никак не находящий выхода. Он ведь чувствовал то же самое. Алисе хотелось удавиться на первом попавшемся столбе, но она не жалела ни о чём!!! Она знала, что поступила правильно. Знала, что дойти до души и постели Гриши все равно стоило того, чтобы теперь оставаться в жутком одиночестве. Знала, что дотянуться до его сути стоило того, чтобы безвозвратно разбить свою собственную. Измайлов всё понимал, и от этого, как не противился, любил Алису еще больше. Грусть и сигареты Что может лучше, лучше чем это? Я на диване, небо в кармане Так и оставим. Им двоим только и осталось - курить и грустить. Алиса осталась на своем диване, намертво обездвиженная последними каплями недопитого ею яда. И Гриша остался рядом, уговаривать ее всё-таки допить до конца. И конечно, уговорил. Ради него Рыбкина ведь что угодно сделает. Их тела проснулись наутро и ушли по делам, но души свои они так и оставили. На том диване.