Ghostly

— Мне пора. — Стой и не шевелись, Хана Ли, — шипит на нее Дохи, отчего медиум буквально замирает на месте. Не в самом удобном положении, но боязнь Су Дохи после такого как-то невольно заставляет Ли действительно замереть над стулом. Она ведь только встать собиралась, убежать, да, не так явно, но все же… Су смотрит на нее прямо, не моргая, и Хана опускает свою пятую точку обратно на стул. Заноза, сидящая на столе с ногами, смеется слишком громко, утирая несуществующие слезы. — Ты бегаешь от Феликса Ли, я права? — Дохи не церемонится. Их за столом всего двое, не считая прилипчивого духа, и вопрос заставляет кончики ушей Ханы вспыхнуть пламенем, а саму девчонку зашипеть, прикладывая палец к губам. — Ничего я не бегаю, — хмурится Ли, быстро озираясь. — Он за последние два дня подходил ко мне восемь раз с одной и той же просьбой, — честно откликается Дохи, отпивая сок. — Дать твой номер. — И сейчас будет девятый, — будничным тоном вставляет Заноза, отчего Хана снова поднимается. — Сидеть, — хором выдают дух и человек, а на медиума накатывает странная паника. Она корит себя за те слова в коридоре. Корит за какие-то выдуманные фантазии о том, что Феликс не расскажет. Что он не такой. Но Хана не знает Феликса. Не знает, что парень умеет хранить тайны, что преследования эти вызваны лишь любопытством, а не насмешками. Что он не ранит, не расскажет, а будет слушать и слышать ее. Сейчас же трясущиеся пальцы и дикое желание провалиться сквозь пол накатывает волнами. Ли называет себя полной дурой, выдумщицей, глупой девчонкой, которая повелась на красивое лицо и возомнила себя героиней какого-нибудь романтичного фильма. Забыла на секунду, что обжигалась так, что доверяла не тем людям, которые потом превращали жизнь в существование. — Привет, — голос Феликса ударяет со спины и сразу в нокаут. Хана выпрямляется, наблюдая, как Заноза смешно передразнивает парня, а Ли замирает рядом с ней, приветливо улыбаясь. — Привет, Ликс, поймал свою добычу? — тут же подтрунивает Су, подпирая кулачком щеку. — Я никого не ловил, — отмахивается парень, встречаясь взглядом с молчаливой Ханой. — Можно поговорить с тобой? — Ты уже разговариваешь, — отпечатывает медиум у себя в уме резко похолодевший взгляд Феликса. — Нам, вроде как, не о чем. — Я найду пару тем, — обещает Ёнбок, сжимая лямку рюкзака. Хана снова молчит. Окруженный солнечными лучами этот парень действительно напоминал ей о сказках. И в последнее время она все чаще брала в руки сказки братьев Гримм. — Встретимся после лекций? — У меня дела, — Хана искренне надеется, что он отстанет. — Это не займет много времени. — Они срочные. — Тогда после них? — Они надолго. — Я готов подождать. — Придется ждать долго. — Я терпелив. Не поспоришь. Хана вздыхает, кивая. Ладно, бесполезно пытаться его скинуть, видимо, Феликс пойдет до конца. Но зачем? Вопрос любопытством скребется вот уже вторую ночь в мыслях Ханы, а она уверяет себя, что это не ее дело. К тому же сегодня она обещала помочь матери в деле преподавателя Хенсока. Точнее, мама обещала поговорить с ним и духом, устроить спиритический сеанс и помочь не-живому обрести покой. — Ладно, после занятий на парковке, — скороговоркой выдает Хана, все-таки поднимаясь со стула. — Отлично, — Феликс впервые улыбается. Улыбается широко, с нотками облегчения. Кивает на прощание и тут же уходит, не надоедает своим присутствием. — Сходи с ним на свидание, — летит ей от Су Дохи, которая все это время наблюдала за парочкой Ли. — Он просто прелесть. — Если так нравится, сама сходи. — Феликс слишком хороший для меня, — честно отзывается Дохи. — Думаю, кто-кто, а он точно сделает все для своей второй половинки. Хана соглашается без лишних слов. Внутри у нее играет интерес и она не понимает: к красивому лицу Феликса или к чему-то, что он источал, стоило ей только мельком взглянуть на парня.

***

Феликс выдыхает медленно, морщится от горького вкуса, прикладываясь затылком к бетонной стене. Делает еще один затяг, вертит сигарету слишком долго в руках, будто та вот-вот укусит. Выпускает дым изо рта и следит, как мутная прозрачность перед ним становится серебристой, как теплое дыхание смешивается с сигаретным выдохом и холодной погодой. Узоры красивые, Ли курит только зимой, когда становится совсем… Ёнбок успевает выкинуть сигарету ровно к моменту, когда автобус тормозит напротив него. Пять человек стремительно покидают его, шестой замирает на последней ступени, будто не решается выйти. В груди у парня мелкие иглы рассыпаются. Хана все-таки выходит, смотрит прямо в глаза и улыбается, пряча руки глубоко в карманы куртки. Ей холодно, он видит. — Привет, — совсем тихо выдыхает Феликс, протягивая к ней ладонь. — Привет. Хана минует его жест, сразу утыкается лицом в его куртку, требует объятий теплых и долгих. Феликс и сам замерз, но теплом делится охотно, обнимает долго и крепко, так, словно ничего больше не существует. — Думал, ты сегодня не приедешь, — в его честности нет толка. Он знает, что и Хана так думала. Но позвонила вдруг неожиданно и тихо сообщила, что едет в автобусе к нему через ночной Сеул, потому что ей холодно. И страшно. — Пойдем к тебе? — голос у девушки дрожит, как и она сама. — Будешь горячий шоколад? — Ёнбок уверено сжимает ее ладонь в перчатке крепко-крепко, уводит прочь от ночи в теплый дом. Феликс старается заполнить тишину между ними. Иногда его страшит то, как Хана начинает смотреть на него после длительного молчания. Кажется, будто он что-то делает не так, хотя Бан Чан, выслушивая душевные метания друга, уверяет, что с любимым человеком должно быть комфортно и помолчать. Но Феликс в этом не уверен. В их молчании больше громких слов, которые он все еще боится произнести. Потому говорить о погоде, о Чанбине, о новой игре, о преподавателе Мо, о чем угодно проще. Это не ставит его в неловкое положение, когда кажется, что ваши отношения рушатся. Хана в его кухне кутается в принесенный плед и сжимает большую кристоферовскую кружку с шоколадом. Не пьет и почти не разговаривает. Выглядит поникшей, но Феликс не спешит тормошить, ждет, когда она сама выйдет из собственного транса. В конце концов, никто не заставлял его влюбляться в человека с особенностями. Он выбрал это сам, добровольно сдавшись еще при первом почти свидании. И потому его удивляет, когда Ли вдруг задает вопрос об этом самом моменте. — На парковке? — уточняет Ёнбок, хотя прекрасно помнит, как ушел с лекции раньше, чтобы не пропустить своего медиума. — Это так давно было, — зачем-то тянет Хана и отпивает из кружки шоколад. Забавные шоколадные усы тут же расцветают на ее лице, но Феликс не спешит их стирать. Ждет, когда она сама снова заговорит. — Помнишь Занозу? — лицо у Ханы пустое, какое-то задумчиво-неживое. — Преподавателя Хенсока? Помню, конечно, — уверенно кивает парень, отставляя свою кружку с чаем на край стола. — Тогда я еще не особо верил во все это… Да и не поверил бы никогда, если бы сам не видел. Если бы сам не встретил тогда Хану Ли, разговаривавшую за стенами. А потом не провел с ней почти весь день и не увидел бы то, что ему видеть не следовало. В тот день он выклянчил у нее минутку, потому что смотреть на Джисона, Минхо и ребят просто не мог. Его и самого тогда кошмары клевали медленно и осторожно, а совесть ворочалась под ребрами каждую гребанную ночь. Хана Ли казалась спасением. Он стоял на парковке и молился, что не ошибся. Что выбрал правильный путь. И потому, когда девушка вышла из университета и уверенной походкой направилась к нему, Феликс не сомневался больше. Он попросил проводить ее, просто погулять. Хана тогда согласилась. И первая минута молчания была менее мучительна, чем все вместе взятые. Феликс задавал общие вопросы, скакал с корейского на английский языки и удивительно легко себя почувствовал, когда медиум впервые рассмеялась. Не стал сразу что-то требовать или спрашивать лишнее. Все его проблемы в раз отошли на второй план, когда Хана начала рассказывать о родном городе, о море в Пусане, о тихих улочках Кванджу, о вкусной раменной недалеко от университета, в которую они потом пошли. Феликс поймал себя на мысли, что ему чертовски нравится слушать ее голос. Не важно, на каком языке она разговаривает или о чем говорит, Хана источала какую-то сказочную ауру еще тогда, в стенах университета, когда заблудилась между тремя аудиториями. — Я всегда хотела избавиться от акцента, — с совершенно серьезным лицом заявляет Хана, поедая второе пирожное. — Либо переучиться на какой-нибудь помягче, типа австралийского. — У нас не мягкий акцент, — тут же давится чаем Ёнбок. — Ты только послушай. — Мне нравится твой акцент, — хмурится девушка, выглядя крайне серьезной. Феликс бы сказал банальную фразу, а мне нравишься ты, но телефон у Ханы пиликает сообщением и девушка тут же собирается. — Тебя проводить? — они выходят вместе и с удивлением глядят на небо. Закат. Феликс поражен не меньше Ханы, а та вот-вот сбежит. — А? Нет-нет, спасибо, — тут же тараторит медиум, разворачиваясь в сторону остановки. — Завтра увидимся и… — И ты ведь дашь мне свой номер? — Феликс действительно переживает за отрицательный ответ. Но Хана только диктует цифры с улыбкой, даже неловко сбрасывает его дозвон, записывая номер. Феликс рад, просто рад чему-то такому простому и забытому, как обмен номерами. — Спасибо за обед и, — Хана поднимает взгляд вверх, улыбаясь, — ужин. И спасибо, что не спрашивал. Феликсу не надо пояснять. Он просто кивает, хочет отшутиться, что вся жизнь еще впереди, но Ли уходит быстрее, чем он успевает сказать еще что-то. Тогда его сорвало любопытство. Сейчас, сидя на кухне рядом с его Ханой, Ёнбок поступил бы также. Не сожалел бы, что выглядит точь-в-точь как сталкер, но на тот момент, несколько месяцев назад, его грызла совесть. Он проследил за ней. Проследил нагло и скрытно, замирая из-за каждого шороха. Ухоженный и светлый район с собственными маленькими домишками недалеко от университета всегда нравился Ёнбоку, здесь, казалось, никогда не происходило ничего плохого. Потому Ли удивило то, что сначала Хана слишком долго и громко, с нотками отчаяния стучалась в закрытые двери, а потом эти двери отварились сами собой. Он наблюдает, как девушка кулаками бьет в дверь и выкрикивает знакомое ему имя. Первые пару секунд он даже не верит, что так безнадежно Хана пытается проникнуть к преподавателю Хенсоку, но затем, когда медиум исчезает в недрах светлого дома, идет за ней. Предусмотрительно заглядывает в окно и чувствует, что челюсть вот-вот соприкоснется с ровно подстриженным газоном. Феликс не думает, просто действует. Вбегает в дом, направляясь точно в гостиную, оттолкивает Хану, пытавшуюся удержать дрыгающего ногами преподавателя. Петля на шее Хенсока была туго затянута и, видимо, затянута не так давно, отчего мужчина все еще был жив. Феликс с трудом перехватывает ноги и приподнимает Хенсока так, чтобы давление уменьшить, краем глаза наблюдая за Ханой, успевшей сбегать на кухню и накричать на кого-то невидимого в углу. У парня мурашки по спине бегают от натуги и холода, что витает в доме мужчины. Когда шарф, на котором пытался повеситься учитель, был перерезан, и Ёнбок с Хенсоком упали на пол, Ли четко слышит голос Ханы. Голос совершенно иной, резкий и холодный, загробный. — Ты не возьмешь его, — говорит медиум, и что-то невидимое явно с ней не соглашается. — Это не повод. Он жив, у него есть шанс на прощение. Феликс судорожно хватает ртом воздух, переворачивается на живот и, честное слово, немеет. Свет в доме гаснет на раз, все двери захлопываются и единственным источником света становится окно и фонарь за ним, который тоже гаснет. В темноте Ли может различить только женскую фигуру и нечто еще более темное и неправильное в углу комнаты, там, где стоит кресло преподавателя. Он вовремя вспоминает о мужчине. Сегодня днем Феликс видел его в коридорах все в той же светлой рубашке в полоску и синем галстуке, а сейчас этот галстук сдергивает с покрасневшей шее, молясь про себя, чтобы преподаватель дышал. — Нет, то, что он сделал, ужасно. Но сбил он тебя случайно, понимаешь? Феликс вздрагивает, потому что, черт возьми, слышит ответ. Слышит его кожей, а не ушами, слышит, как этот невидимый гость впадает в отчаяние и доказывает, что это не так. — Заноза, он просто испугался. Как и ты, когда увидела свет. Это не оправдывает его, но… — голос Ханы прерывается. Феликс быстро кидает на нее взгляд, удивленно подмечая, что у медиума слезы бегут. В темноте он не видит точно, все еще пытается откачать живого и теплого Хенсока, но по голосу слышит, как дрожит Хана Ли. — Мне, правда, очень жаль, — выдыхает Хана и свет в доме вдруг врубается. Как и врубается в жизнь вдруг преподаватель Хенсок, глупо уставившись куда-то в потолок. Он скользит взглядом по бледному Феликсу и замирает на чем-то за его спиной, из-за чего парень чуть подается назад. — Ли’са, — хрипит Хенсок и тянет руку в пустоту. Феликс поднимается на ноги и делает несколько шагов назад. Глубоко дышит и берет себя в руки, прогоняя страх. Сейчас тот неуместен, сейчас нужно трезво смотреть на ситуацию. А посмотреть есть на что. Преподаватель Хенсок плачет, как малое дитя, и молит о смерти. Не просит прощение, а требует убить его, забрать его жизнь в обмен на жизнь… Лисы? — Вижу, вы веселитесь без меня? Феликс вздрагивает от нового голоса. Женщина в дверях обводит взглядом обстановку, замирая на Хане. Невольно Ёнбок задвигает себе за спину Хану, закрывает ее собой, все еще разглядывая удивительно яркую женщину, разодетую дорого, броско и даже вызывающе. Не в плохом плане, нет, просто очень необычно для корейского общества. — Мам, давай начнем, — севшим голосом раздается из-за спины Феликса, и тот действительно удивлен. Кидает быстрый взгляд на Хану, улыбаясь ей, и Ли, кажется, впервые прямо смотрит на него. Пару секунд Феликс разглядывает бледное лицо медиума и даже тянется к повисшей на кончике носа слезинке, но Хана быстро ее вытирает, делая шаг вперед, к матери. — Здравствуйте, преподаватель Хенсок, — госпожа Ли садится на одно колено напротив мужчины, разглядывая внимательнее. — Кто вы? — мужчина не злится, Феликс замечает, как он быстро вытирает лицо и даже садится сам, пусть и с трудом. Ёнбок ему помогает, придерживает за плечи, пока Хана протягивает стакан воды. Пару секунд Феликс не отказывает себе в желании рассмотреть мать Ханы ближе, пока она сообщает, что ее зовут госпожа Ли и что она медиум. Хенсок, естественно, не верит, обращается к студентам и слышит такой же ответ. Хана рассказывает о девочке, о ее внешности и характере, ужасно вредном, но ужасно трогательном, о предпочтениях, о злобе на него. — Ёнбок, — преподаватель Хенсок вцепляется в руки парня, и тот без слов помогает ему встать, — ты тоже медиум? — Нет, господин Хенсок, — нелепо улыбается Феликс, пытаясь приободрить мужчину. — Но я им верю. И вы поверьте. — Поверить в призраков? — Поверить в Лису, — перебивает его Хана, украдкой встречаясь взглядом с Феликсом. — И в то, что вы сбили ее тогда, три года назад, но никому не сказали. Хенсок мелко-мелко кивает, будто действительно принял. Феликсу кажется, что он же попал в параллельный мир и, черт возьми, это чувство ему нравится. Он помогает подняться на ноги мужчине, усадить его в кресло и замереть, наблюдая, как мама Ханы снимает с себя крупный амулет с иглой на конце. — Поговорим с Лисой? — задает женщина вопрос в пустоту, но получает согласие. Ёнбок и сам как завороженный кивает мелко-мелко. — Садимся в круг, — указывает госпожа Ли, а затем оборачивается к нему. — Нас не представили, ты Ёнбок? — Феликс Ли, — выдает дежурно, немного приподнимая уголки губ. — Приятно познакомиться, мэм. — Мэм? — госпожа Ли улыбается, заинтересованно поглядывая на дочь. — Поучаствуешь? — Да, — коротко соглашается Феликс, краем глаза замечая, что Хана хмурится. — Не думаю, что это хорошая идея, — тут же произносит девушка, складывая руки на груди. — Я тебя тут не оставлю, — Ёнбок уверен, что Хане это не нравится. Что она потом прекратит с ним какие-либо контакты, что разорвет ту тоненькую ниточку общения, что они сегодня соткали. Но и уйти сейчас при всем желании Феликс не смог бы. Не из-за внезапно взявшихся чувств к Хане, нет, и не из-за любопытства. Он должен остаться. Увидеть призрака. И понять, что с ними со всеми происходит. Хана, кажется, читает это в его взгляде. Делает знак, чтобы они расположились, и Феликс сжимает крепко руку преподавателя Хенсока с одной стороны, а с другой бережно касается ладони Ханы. Холодной, как лед, и делает пометку в уме купить ей теплые перчатки. Пусть даже летом носит, лишь бы больше не чувствовался холод. Госпожа Ли улыбается краем губ, все еще рассматривая Феликса. Он замечает, но виду не подает. Когда перед ними женщина ставит чашу, наполненную водой, и делает прокол на пальце амулетом, в комнате становится холоднее. Хенсок сжимает крепкую ладонь Феликса сильнее, с другой стороны его подбадривает мама Ханы. Ритуал Ёнбок странно забывает, его погружает в себя холод и оцепенение, когда прямо перед ним формируется едва заметная фигурка девочки. Прозрачная, как зимнее дыхание, девочка по имени Лиса молчит и смотрит на господина Хенсока. Феликс удивленно переводит взгляд с нее на мужчину, у того на глазах опять слезы. — Здравствуй, Лиса, — начинает говорить госпожа Ли, смыкая руки с дочерью. — Мы пришли к тебе с просьбой. — Вам не о чем просить меня, — отрезает искаженный девчачий голосок. — Вы здесь для того, чтобы я ушла. — Свет тебя ждет, милая, — тихо и уверенно произносит госпожа Ли, но после ее слов свет в доме снова гаснет. — НЕТ! Призрак не может выбраться из ловушки человеческих рук. Лису это пугает, Феликс видит, как личико девочки искажается, становится мертвым. Его самого дрожь берет, когда призрак ломится в его сторону, но Хана сжимает ладонь крепче, призывая к терпению. — Лиса, — преподаватель Хенсок глотает слезы, встречаясь взглядом с духом. — Я не хотел. — Но сделал, сделал это! — у не-живого голос высокий, от него окна покрываются мелкой трещиной. — Ты сбил меня. — Я не видел, — оправдывается мужчина. — Там было темно, очень темно. — Я шла одна, — Лиса кричит ему в лицо, кричит надрывно и отчаянно. — Я была одна! И ты даже не позвонил моей маме! Ты просто ЗАКОПАЛ МЕНЯ ТАМ. — И я сожалею об этом много лет, — впервые срывается рыдание с губ Хенсока. — Я сожалею, я ходил к твоим родителям. Я ходил к ним каждый день, когда выяснил, кто ты… Феликс с ужасом смотрит, как призрак тянет руку к горлу преподавателя. А затем одергивает, будто обожглась, и садится прямо напротив, сворачивается в калачик и обхватывает руками колени. Раскачивается взад-вперед, пока Хенсок говорит, что родители ему не поверили. Что назвали сумасшедшим, ведь их дочь утонула, покончила с собой в таком раннем возрасте. Что они похоронили ее рядом с любимой бабушкой. — Они не смогли понять, что это не я? — ее вопрос с такой наивной детскостью, невинным хрупким непониманием. — Горе ослепляет нас, — тихо отвечает за всех госпожа Ли. — И твоих родителей ослепило. — Но как они могли? — Они любили тебя, — вырывает из сердца Хенсок, кажется, тоже сжимаясь. — Пусть твоя жизнь и была не сладкая, я видел это по обстановке, но твои мама и папа любили тебя. Феликс вздрагивает, когда Лиса поднимает взгляд на него. Смотрит с обидой, с непониманием, будто ждет чего-то. Но чего? — Я бы не хотел преследовать кого-то всю жизнь, разрушая и себя, и его, — Ёнбок едва ли узнает свой голос. Лиса на его заявление гордо фыркает, отворачивается. С презрением глядит на преподавателя, у которого слезы и сопли давно перемешались, а сам мужчина был больше похожим на мертвеца, чем призрак напротив. — Я умерла моментально, — выплевывает девочка, — а ты плакал тогда также, как и сейчас. Ты жалок и просишь меня о чем-то, хотя сам виноват. Хенсок захлебывается, его удерживают только руки Феликса и госпожи Ли от того, чтобы окончательно не повалиться не пол. Кажется, что он вот-вот испустит дух, и Лиса все-таки получит свою сладкую карамельную месть. — Эй, Заноза, — Хана усмехается, когда девчонка куксится на прозвище. — Помнишь, мы говорили о свете? — Помню, конечно, — фырчит девчонка, демонстративно отворачиваясь. — Тебя уж точно не ждет забвение, я-то тебя всю жизнь помнить буду, — на глазах Ханы вдруг появляются слезы. — И помнить твои проделки, твои подколки по поводу и без, и помнить, что ты жила. Но сейчас это не жизнь, ты просто здесь застряла, как самая настоящая заноза. И вытащишь себя из этого только ты сама. Лиса молчит. Молчит и сжимает кулаки, отчего градус снова падает в комнате. Феликсу уже нестерпимо холодно, но единственное, что он может делать, это сжимать горячую ладонь Хенсока и холодную Ханы. И смотреть на то, как ребенок ломается внутри себя, борется и, кажется, проигрывает. — Я не смогу его простить, — честно откликается Лиса. — Я хотела жить. Очень хотела. — И ты будешь, — вмешивается госпожа Ли, и на лице ее появляется улыбка. — Не бойся перемен, Лиса, в переменах заключается жизнь. Феликс с удивлением смотрит, как девочка вытирает ладонями лицо от несуществующих слез, поднимается на ноги и оборачивается к Хенсоку. Презрительно фыркает, но все-таки наклоняется к нему, встречаясь взглядами. — Прекращай ныть, старик, — грозно выдает дух. — Я не хочу видеть тебя таким, а наблюдать я буду, уж поверь. — Ни капли не страшно, — хмыкает шепотом Хана, но Феликс ее слышит и давит в себе улыбку. Лиса поправляет школьную форму, заглядывая важно каждому в глаза. Феликса призрачность этих глаз не пугает, скорее, выражение. Она прощается гордо и сильно. — Свет должен сам возникнуть? — она оборачивается к госпоже Ли, и та легко улыбается. — А ты хочешь его увидеть? Лиса уже хочет что-то сказать, Ёнбок уверен, что-то крайне колкое, но давится. Оглядывается, замирая взглядом на что-то позади Ёнбока, и ему вдруг становится тепло и спокойно. На лице Лисы проступает улыбка и яркие слезы. Дух тянет руку вперед, словно хочет коснуться люстры, но замирает, не решаясь сделать шаг вперед. — Ты не будешь забыта, Лиса, — тихо говорит Хана, отпуская чужую ладонь. Это же делает и госпожа Ли, а следом Феликс. Хенсок без опоры валится вперед, вытирая лицо и стараясь дышать глубоко и ровно. — А ты не сдавай назад, — улыбается Лиса, присаживаясь напротив медиума. Феликс улыбается, когда девчонка машет им на прощание, а затем просто исчезает в абсолютной темноте. Свет тут же включается, и парень моргает пару раз, приходя в себя. — Она не простила меня, — стонет Хенсок, вздрагивая. — Не простила. — Если бы не простила, не ушла бы в свет, — коротко выдает госпожа Ли, поднимая чашу. — Феликс, не поможешь мне? Ёнбок будто ото сна просыпается, когда его зовут. Кивает, бросая быстрый взгляд на красные глаза Ханы и съежившегося Хенсока. Можно ли оставлять их одних? — Лиса долго доставала Хану, — уже на кухне делится госпожа Ли, выливая воду. — Мы выясняли что к чему, а когда выяснили, Хана к девочке привязалась. Привязываться к призраку недопустимо. — Почему? — задает глупый вопрос Феликс, вытирая насухо полотенцем протянутую чашу. Госпожа Ли улыбается, сужая глаза, и пару секунд разглядывает Ли. Ему некомфортно, но вопрос в воздухе висит недолго. — Помимо того, что это всегда приносит боль, от этого можно и умереть, если не знать, как защититься. Если дух и медиум начнут испытывать эмоциональную связь, не-мертвый подсознательно будет высасывать у живого силу. И, в конце концов, убьет его быстрее, чем обычного человека. Феликс на это замечание кивает вдумчиво. Решает для себя в один момент, в одну секунду, что все его замыслы будут отложены, забыты и погребены в недрах памяти. Потому что подставлять медиума, особенно этого медиума, он не сможет. — Так, как ты тут оказался? — задает вопрос госпожа Ли, с улыбкой наблюдая, как Феликс натирает уже сухую чашу. — Если честно, проследил за вашей дочерью, потому что побоялся, что с ней может что-то случиться. А еще было интересно, куда она так стремительно пошла. Предельно честно. Феликс не врет, не сможет, потому смотрит в глаза госпоже Ли прямо и без стеснения. Удивленно замечает, что маме Ханы приходится по вкусу его ответ. — Что же, моя дочь редко гуляет с мальчиками, — женщина тянется к чаще и задевает ладонь Феликса кончиком указательного пальца. Только после долгих месяцев Ёнбок поймет, что задела она тогда его не случайно. Что видела перед собой что-то, отчего улыбка и доброжелательность в один миг поменялись на холодность и относительную враждебность. — Если решишь ухаживать за моей дочерью, Феликс, — чеканит каждое слово госпожа Ли, — не ввязывай ее никуда. За тобой тоже наблюдают. — Так, что ты хочешь? — Феликс вырывает сам себя из круговорота постоянных слов и красок. Хана напротив вытирает шоколадные усы, отставляет чашку на край стола и уверенно смотрит прямо в душу Ёнбока. Он бы свою за нее отдал. И отдал бы все на свете, чтобы только тогда, в один из вечеров, не предложить эту хреновую идею. Единственный выход, как преподнес это сам для себя в оправдание Феликс. — Я думаю вызвать ее для Хенджина, — неуверенным голос выдает Хана, и Феликс видит, как краска заливает лицо его девушки. Он не ревнует. Дал себе установку, поклялся сам себе, но с каждым днем, что Хана проводит рядом с другом, Феликс чувствует себя пустым. Будто последние силы уходят на то, чтобы не сорваться и не уехать далеко-далеко, прихватив с собой эту девчонку, которую он приучал к своим рукам, поцелуям, телу. — Это отнимет много сил, ты и так дважды за неделю в обморок падала, — злится Феликс, сжимая кружку в руках сильнее. — Это хороший эксперимент… — С собственной жизнью? — срывается на крик голос Ёнбока, но он тут же замолкает. Тяжело дышит, считая до десяти. Хана спрашивает, что с ним, почему он такой раздраженный, почему так ведет себя. Почему, почему, почему… Потому что я чувствую, что все летит к черту. — Я просто хотела поделиться, — севшим голосом выдает Хана. Феликс взгляда на нее не поднимает. Таращится на маленькую черную точку на столе, будто пытается заполнить ее жгучестью собственных эмоций. — Заканчивай с этим, Хана, — ровно выдает Феликс, отрывая взгляд от точки. — Твоя мама права, это тебя убивает. Хана тяжело глотает воздух. Всплескивает руками и хочет сказать что-то в противовес, но говорить нечего. — Я не могу, — честно выдает девушка, выдыхает тихо-тихо, пряча взгляд от Феликса в складках его одежды. Я не могу. Я немогу. Янемогу. Янемогуянемогуянемогуянемогу. Феликсу дважды повторять не нужно. Он понимает все с первого. Понимает, что был абсолютно прав. Все уже сломалось к черту.