Из рода Сутулых Псин

Жара в комнате стояла удушающая. Ощущение было такое, будто весь воздух выкачали. Отвратительный горячий вакуум. Юра с трудом оторвал тяжелую голову от подушки, мокрой от его пота. Во рту было сухо. Он еле-еле выпростал из-под себя затекшую руку и скинул одеяло. Легче не стало. Мнимая прохлада лизнула влажную кожу и тут же осела тяжелым жаром. — Бля-ать, — простонал Юра и попытался нащупать в ворохе одеял и подушек свой телефон. Экран ожил от одного касания. Плисецкий перевернулся на спину, вытер предплечьем слюну со щеки. Похоже он опять забыл отключить на ночь передачу данных, как делал всегда, поэтому экран уведомлений пестрел плашками разных приложений. Несколько пропущенных звонков и миллион сообщений от Милы, которая напоследок написала отдающее истерикой «ПЕРЕЗВОНИ КАК ПРОСНЕШЬСЯ». Не то чтобы Бабичева была склонна к безосновательной истерике, но Юра надеялся, что у неё просто случился очередной треш-кринж-пиздец в жизни и она очень хотела его с кем-то разделить. Особый ажиотаж, судя по уведомлениям, был в инсте и в твиттере. Юра подложил себе под спину ещё две подушки, уселся поудобнее и позвонил Миле. — Господи, — Бабичева посмотрела на него с экрана испуганно. — Ты сколько вчера выпил? — Я не пил, — покачал головой Юра. — Устал просто сильно. Проспал до обеда. Чувствую себя разбитым. — Ну ещё бы, — хмыкнула Мила. — Так на концерте отжигать. — Блин, — Юра почувствовал, как губы непроизвольно растягиваются в улыбке. Ещё не до конца проснувшийся мозг тут же подкидывает воспоминания вчерашнего дня. — Так круто было… — Да я уже видела, — Мила поджала губы. — Весь интернет видел. — В смысле? — сердце заполошено стукнулось о грудную клетку. Юра резко сел на кровати. — В коромысле, — бросила Мила. — Какие-то девки срисовали тебя и Отабека ещё на парковке у клуба. Все фан-аккаунты завалены вашими фотографиями и видео. Я, как увидела, сразу тебе звонить начала, думала, мало ли, ты пил. Но, слава богу, ума хватило. — Ты чего, — обиженно протянул Юра. — Знаешь же, я не пью, — и добавляет: — На людях. — Да знаю я, — Мила вздыхает. — Короче, в инсту и тви заходить не советую. Там ад. Тачку Отабека твоего уже практически на запчасти разобрали. И марку, и модель, и стоимость — всё пробили. Даже шмот его. Я, правда, не знаю, нашли ли они его аккаунты в соцсетях. На этом моменте я ушла спать. — Бля, — Юра кривится. — Говно. Последнее, чего ему хотелось, это чтобы эта тёмная сторона известности затронула и Отабека. Плисецкий к этому привык, а вот он… Не к месту всплыли воспоминания о том, что друзья Отабека выкладывали с ним фотографии. И как только он мог это забыть. Юра откинул голову назад, глубоко вздохнул. — Успокойся, — раздался голос Милы. — Ничего страшного не произошло. Как будто в первый раз твои бешеные фанатки доёбывают тех, с кем ты дружишь. — Отабек, он… — Юра мнётся. — Он не друг. — Да ладно?! — лицо Милы появляется на экране крупным планом. — Уже нет? — Нет, — Юра качает головой. — Мы выяснили, что из нас хреновые друзья. Бабичева фыркает. — Это было ясно с самого начала. Чё, сосались? Юра кивает, стараясь не смотреть на экран, где Мила довольно лыбится. — Мои поздравле-е-ения. Надеюсь, тебе понравилось. — Было… Неплохо, — он хмыкает. — Так, ладно, товарищ Было Неплохо, мне бежать надо. А ты в соцсети пока не заходи. К вечеру всё поутихнет, тогда можно будет. Чмок в пупок. Юра попрощался с ней и сбросил звонок. Количество уведомлений из инсты и твиттера действительно пугало. Юра смахнул их все разом и открыл телегу. Час назад пришло сообщение от Отабека с пожеланием доброго утра и вопросом, как Юра себя чувствует. Юра улёгся поудобнее на кровати, вновь зарывшись в одеяло и стараясь не обращать внимание на жару и липнущие к влажному лбу волосы. Он зажал кнопку на экране, записывая видеосообщение. — Только открыл глаза. Как будто восстал из мёртвых. Пересматривать этот позор он не стал, отправил, как было. С кровати Юра свалился, запутавшись ногами в одеяле. Постоял немного на четвереньках, приходя в себя. Солнце жарило просто нещадно. По ощущениям в комнате был пятый круг ада. А это только двенадцать дня. Ещё пара часов и будет седьмой круг. К тому времени, как Юра сходил в душ, позавтракал и начал было вновь чувствовать себя человеком, а не потной и жутко липкой массой пластилина, градусник, будто бы издеваясь, показывал тридцать пять выше нуля. Плисецкий упал на диван в столовой, в которой было прохладнее всего, прихватив с собой телефон. Дедушка даже в такую жару копался в огороде. Юра спрашивал, не нужна ли ему помощь, но тот только отмахнулся, сказав, что Юрочка вообще-то сюда отдыхать приехал, а не на грядках раком стоять. Поэтому Юрочка без зазрения совести ушёл в дом бесцельно лежать на диване. После концерта жутко болела шея, а на коленях Юра обнаружил тёмные, почти что чёрные синяки, которые появились из-за того, что он стоял у края сцены и постоянно бился о выступающую каменную кладку. От Отабека было несколько сообщений. Кружочек с видео и два голосовых. Юра нажал на видеосообщение и прибавил звук. Лицо Отабека ожидаемо не было сонным. Да и записывал он видео не из кровати как Юра, а с прогулки с Люцифером. Отабек, слегка запыхавшийся, интересовался, как Юра себя чувствует, как его нога, да и вообще как в целом состояние. Юра невольно залип на его губах, которые, как он отлично помнил со вчерашнего вечера, были безумно мягкими и вкусными. Плисецкий прекрасно понимал, что ведёт себя как школьница, которую впервые за углом школы поцеловал старшеклассник. Не то чтобы Юру, когда он учился в школе, целовали за углом, но некоторый опыт у него всё же был. И ощущения были… очень схожими. Отабека хотелось всего. Целиком и полностью. Целовать, обнимать, тискать. Юра осознавал, что это просто период такой, конфетно-букетный, когда химические реакции в мозгу перекрывают здравомыслие. Но ему это ощущение безумно нравилось. Ощущение чего-то нового, ощущение внутренней весны. Юра глубоко вздохнул, пытаясь усмирить бешено колотящееся сердце. Он представлял, как выглядит со стороны. Как будто обдолбался. Милка так выглядела каждый раз, когда начинала общаться с очередным хоккеистом. Вся эта романтика, химия, страсть. Несколько раз Юра даже ходил вместе с ней и её очередным парнем на обед после тренировки. Нет, он не навязывался, Бабичева сама позвала, да и Ромчик, Плисецкий отлично помнил его имя даже спустя столько времени, был не против. Юре Ромчик нравился. Он был самым нормальным. И воспринимал Юрку, которому тогда было тринадцать, как младшего брата. Юрка тогда сидел за столиком, жевал свой салат, уткнувшись в свой телефон с какой-то игрушкой, и старался не замечать, как парочка напротив пытается друг друга сожрать. Тогда в силу своего возраста Юра смотрел на все эти межличностные отношения и высказывал своё веское и категоричное «фи». А на поцелуи он делал вид, что его тошнит. Как нормальные люди вообще могут обмениваться с другими людьми слюной? Не гигиенично же, столько бактерий! Оказалось, что человек просто должен нравиться настолько, что даже его бактерии будут тебе симпатичны. Юра хмыкнул и включил воспроизведение голосовых сообщений. От низкого с хрипотцой голоса Отабека голову вело. — Прости, что записываю голосовое, но я Люцифера держу на поводке, а одной рукой печатать неудобно. В общем, меня завтра пригласили побыть диджеем в одном Самарском клубе. Я согласился. Ребята тоже там будут. И я хотел спросить у тебя, не хочешь ли ты поехать со мной? И следующее голосовое сообщение: — Обещаю, пить не буду и тебя спаивать тоже никто не будет. И ещё, Юр, я бы очень хотел, чтобы ты пошёл. Юра еле сдержался, чтобы не накрыть лицо подушкой и не запищать в неё. Его крыло только от одного факта, что Отабек так внимательно относится к его желаниям. Не просто «я согласился, ты едешь со мной», а «не хочешь ли ты поехать?». И эти слова про алкоголь. Бо-оже. И плевать, что его опять могут срисовать. В конце концов он такой же человек, как и все. Он имеет право отдыхать, веселиться и заводить друзей. Юра быстро набрал ответ, что он за любой кипишь кроме голодовки, и отправил. Кажется, он за всю жизнь не был на таком количестве вечеринок, как за эти дни. Вокруг него всегда было много людей, но они были исключительно из фигурной тусовки. И единственное развлечение, которое у них было, это гала-вечера, которые организовывались после прокатов и на которых Лилия всегда упаковывала Юру в ненавистные ему костюмы. И на этих сборищах особо не разгуляешься: пить Юра не пил, еды там особо не было, а из досуга разве что живая музыка и танцы. Правда, чем старше Юра становился, тем забавнее было наблюдать за взрослыми, которые быстро накидывались и начинали чудить. Кацуки, например, несколько лет назад, додумавшись запивать водку шампанским, полез на сцену без штанов, выгнал оттуда девчонок, танцевавших гоу-гоу, и исполнил незабываемый танец на шесте. Виктор тогда так проникся, что с тех пор этих двоих было не оторвать друг от друга. Повезло, что видео с того вечера стараниями организаторов не утекло в сеть. Но у Юры до сих в одной из папок на компьютере был сохранен этот японский позор, которым он иногда в шутку шантажировал Юри, из-за чего тот краснел, бледнел, серел и едва не терял сознание. Ну, ему хотя бы будет, что рассказать, когда он вернется в Питер. Ведь изначально, когда Юру сплавили к деду на две недели, он вообще не представлял, чем будет заниматься в такой глуши. Нет, отдыхать и восстанавливаться — это естественно. Но для человека, который привык каждую минуту своего свободного времени проводить с максимальной пользой и выгодой, просто лежать и ничего не делать — ад. Поэтому Отабек был послан ему свыше, не иначе. Телефон снова издал душераздирающий писк, от которого Юра вздрогнул. Его порой напрягал звук уведомлений на айфоне, но это был единственный приемлемый рингтон. Поэтому в обычной жизни, там, в Питере, телефон Юры почти всегда стоял на беззвучном. Поначалу он постоянно проёбывал звонки и сообщения, Яков ругался и бесился. А потом Юра просто научился проверять телефон хотя бы раз в полчаса. А здесь… Приехав сюда, Юра пока ни разу не отключал звук. На улице пекло. Как насчет того, чтобы сходить на пляж? Судя по всему Отабек уже добрался домой после прогулки. Твои друзья тоже пойдут? — быстро набрал Юра. Нет, они сейчас в Самаре В целом ему было всё равно — будет ли там тусовка Отабека. Ребята они неплохие, так что Юра был не против. Но от предстоящей возможности провести время вдвоем с Отабеком приятно щекотало в животе. И нет, это не бабочки, о которых постоянно говорили. Это адреналин херачил по венам. Подобное ощущение Юра испытывал перед каждым выходом на лёд. Я в любом случае «за» Тогда через часа полтора? Когда жара немного спадёт Юра ответил смайликом, который они с Милой называли «не окей, а очко». Он наспех покидал вещи, которые ему могут понадобиться, в рюкзак — полотенце, эс-пэ-эф крем, солнечные очки, сменную одежду и бутылку воды. И снова упал на диван. Отведённое Отабеком время пролетело за бесцельным просмотром видео на ютубе и попытками выбрать композицию к очередному прокату. Юре нравилось слушать музыку и мысленно подбирать под неё концепт и элементы выступления. Поэтому когда телефон внезапно затрезвонил, а на экране высветилось «Отабек», Юра вздрогнул, едва не отбросив мобильник в сторону. — Алло? — Ты готов? — Всегда готов, — ответил Юра, поднимаясь с дивана. Он выглянул в огород, крикнул дедушке, что уходит на пляж с Отабеком и, прихватив рюкзак, выскочил во двор. Отабек ждал его перед домом, прислонившись задом к ограде палисадника. На нем был растянутая майка-алкоголичка, которая на смуглом подкачанном теле с татуировками смотрелась не как «дядя Ваня вышел за добавкой», а скорее как «я только что снялся для рекламы нижнего белья». И бельё было далеко не «Неделька». — Быстро ты, — Отабек поправил авиаторы на носу. — Идем? Юра вдруг ощутил прилив неловкости. Как ему нужно теперь вести себя? Подойти обнять и поцеловать? Или просто обнять? Или сделать вид, что ничего не было? Кто они друг другу? Отабек тогда сказал, что друзья из них херовые. Но и любовниками их назвать нельзя было даже с натяжкой. Он тряхнул головой, выбирая подумать об этом позже. Или вообще никогда. — Пошли. Путь до пляжа уже был Юре знаком. Всё та же просёлочная дорога, местами поросшая травой. Дачный посёлок с каждым годом всё больше пустел. Люди старались прикупить себе участок поближе к городу и цивилизации, чтобы не приходилось каждый раз мотаться за тридевять земель. Без личного автомобиль сюда так вообще почти нереально было добраться. — Расскажи мне про своё детство, — вдруг попросил Отабек. Юра удивленно посмотрел на него, отвлёкся от дороги, из-за чего чуть было не влетел ногой в яму. Отабек успел подхватить его под руку, предотвратив столкновение с землёй. — Что именно ты хочешь узнать? Отабек пожал плечами. Он всё ещё держал Юру под локоть, не спеша разрывать прикосновение. — Всё, что ты посчитаешь нужным рассказать. Юра покусал нижнюю губу. От ладони Отабека по коже разливался жар. Он чувствовал, что начинает краснеть. — Большую часть, я думаю, ты и так знаешь. Отабек спустил руку ниже, перехватив своей рукой ладонь Юры, и потянул его за собой дальше по дороге, вынуждая его сделать шаг, затем ещё один. И Юра наконец-то смог выдохнуть. — Рано потерял родителей. После них, не выдержав горя, умерла бабушка. Меня воспитывал дед. Фигурное катание, постоянные тренировки. Потом, когда появилась возможность, Яков Александров, мой тренер, забрал меня к себе. Я жил у него. Ну, — Юра усмехнулся, — почти у него. Моим воспитанием занималась его бывшая жена, прима-балерина, Лилия. Тогда, в детстве, я её прям люто ненавидел. — Почему? — Потому что мне запрещали всё, что было можно моим сверстникам: сладкое, гулять и материться. Фигурное катание — хуже армии, ты знал? — Отабек покачал головой. — Я как-то поспорил с Милкиными друзьями, кто сможет больше раз подтянуться и присесть. Мне тогда лет шестнадцать было, а им по двадцать. Последний отвалился на трехсотом приседе. А я смог сделать ещё двести. Юра до сих пор с ужасом вспоминал тот спор. У него после защемило седалищный нерв, тренировки пришлось отложить на неделю. Он перешагнул через очередную ямку на дороге, пнул камушек, так некстати оказавшийся на пути. Высокая трава щекотала голые ноги. — Я вставал в пять утра, взвешивался. Завтракал какой-то жутко полезной кашей. А потом меня везли на тренировки. Яков мучил меня до обеда. После обеда мной занималась Лилия. Она, кстати, во время занятий в танцклассе любила меня лупить указкой, когда я что-то неправильно делал. Он поднял взгляд от земли и взглянул на Отабека, проверяя, слушает ли тот. Отабек смотрел на него в ужасе. — Но это… Это незаконно ведь, да? Я имею в виду, бить детей. Юра фыркнул. — В балете и в фигурном катании нет таких понятий, как «законно» и «незаконно». Всё, что делают тренеры, — исключительно для твоего же блага. Конечно, есть перегибы в определённых моментах. Но ты либо чемпион, либо с тобой поступают «законно», — он пожал плечами. — Тогда я тоже думал, что это кромешный пиздец. Особенно когда видел, как живут мои сверстники. Даже других фигуристов не так дрючили как меня. Я столько раз ругался из-за этого с Яковом и Лилией, ты бы знал, — Юра засмеялся. — А потом начал понимать. Когда взял своё первое золото на взрослой олимпиаде. Когда побил рекорд Никифорова. Тогда мне казалось, что я всем всё доказал. Но с каждым годом становилось всё тяжелее. Потому что выше собственной головы не прыгнешь. Но в фигурном катании это жизненно необходимо. Потому что иначе ты никто, — Юра посмотрел на Отабека и попытался улыбнуться. Но улыбка вышла какой-то вымученной. — Я… — Отабек даже остановился. — Мне жаль. Юра тоже замер. — Почему? — он искренне не понимал. — Мне жаль, что у тебя не было нормального детства, что тебе пришлось столкнуться со всем… со всем этим, — Отабек сделал какой-то неопределённый жест рукой в воздухе, видимо подразумевая весь тот пиздец, который Юра Плисецкий упорно называл нормальной жизнью. — Да забей, — Юра махнул рукой и продолжил идти. Впереди уже блестела на солнце речка. — Если бы не фигурное катание, вообще не представляю, как сложилась бы моя жизнь. Будь я обычным подростком, чем бы я занимался? Может, сторчался бы уже. Дедушка делал всё, чтобы я чувствовал себя полноценным. И мне даже не стрёмно такое говорить, но Яков и Лилия заменили мне родителей. Своих я плохо помню. Точнее, воспоминаний и так было немного, а с каждым годом их становится всё меньше и меньше. Без фотографий я даже не могу вспомнить, как они выглядели. Только какие-то смутные образы. Мне нормально, — Юр пожал плечами. — Ни плохо, ни хорошо. Просто нормально. Они наконец вышли к пляжу. Юра понял это, когда ноги утонули в горячем песке. Колючие песчинки тут же забились между пальцев. Юра скинул сланцы, взял их в руки и прошёл до самой кромки воды. Река была спокойная. Небольшие волны накатывали на песчаный берег, иногда оставляя на нём в виде презентов водоросли и морскую траву. То тут, то там в песке можно было увидеть маленькие ракушки. Юра глубоко вдохнул и задержал в лёгких воздух, пахнущий рекой, горячим песком и летом. Если бы можно было запечатлеть запах, как запечатляют разные моменты на фотографиях, Юра бы обязательно это сделал. Он постоял так несколько минут, щурясь на солнце и всматриваясь в горизонт. Наконец он нашёл в себе силы и отвернуться. Отабек уже разложил на песке покрывало и теперь рылся в своём рюкзаке. — Что-то потерял? — спросил Юра, подходя ближе. Взгляд зацепился за татуировки на теле Отабека. У него почему-то за всё это время не было прям уж такой возможности во всех подробностях рассмотреть их. Он воспринимал татуировки просто как неотъемлемую часть Отабека. Рисунки и рисунки. А сейчас взгляд цеплялся то за один, то за другой. — Да, крем от солнца, кажется, забыл. — У меня есть, — Юра снял свой рюкзак, встал на колени на покрывало и принялся доставать свои вещи. — Я уже научен горьким опытом, поэтому взял сразу два, — он протянул один тюбик Отабеку. — Ты — чудо. Спасибо. Щёлкнула крышечка. Юра проследил взглядом по ногам Отабека. Какой-то чёрно-красный росчерк на икре правой ноги, вокруг — то ли имитация дыма, то ли акварельные пятна. На колене — какое-то мифическое животное. Рисунок был выполнен так, что при ходьбе создавалось впечатление, будто оно разевает пасть. Выше, на бедре, чёрный дракон и цветы. Юре всегда казалось, что подобное набивают себе в основном девчонки, но на теле Отабека это смотрелось даже интереснее. Левая нога была полностью забита одним рисунок в японском стиле от щиколотки до бедра. Где именно заканчивалась татуировка сказать было сложно, рисунок уходил далеко за линию шорт. Мда, Плисецкий, премия «Внимательность года» достаётся тебе. Ты столько раз видел Отабека без одежды или с минимальным её наличием, что все его татуировки уже можно было выучить наизусть. Но ты был занят разглядыванием совершенно другого. — Как это называется? — спросил Юра, дотронувшись пальцем до красно-чёрного росчерка на икре. — Трайбл. Одна из моих первых. — Она поэтому тускнее остальных? — Да, — Отабек, не жалея крема, намазал руки. — Я тогда за ней плохо ухаживал. Часть пигмента вылетела, какая-то часть выгорела. Всё никак время не найду сделать коррекцию. На руках у Отабека не было какой-то единой композиции. Разные татуировки в разных стилях. Но всё равно смотрелось гармонично. Какая-то надпись на латыни на груди, Юра не мог её прочитать, сколько бы не всматривался — только её часть выглядывала из-под линии майки; — Что у тебя написано тут? — Юра показал пальцем себе под ключицу. Отабек скосил взгляд себе на грудь. — Lupus non mordet lupum, — ответил он. Юра поперхнулся и неприлично громко заржал. — Волк не кусает волка? Серьёзно? Отабек хмыкнул. — Боже, Бек, ты точно псина сутулая. Алтын удивлённо вскинул брови. — Я? Мне казалось этот титул гордо носит Амиль. Юра только покачал головой, вспоминая, при каких обстоятельствах состоялось их знакомство. — А мне вот интересно, — сказал Отабек, стягивая майку и оставаясь в одних шортах. Юре пришлось вспоминать всех известных ему богов. — Ты тогда настолько воинственно был настроен, я даже подумал, что ты реально Амиля ударишь. Ударил бы? Юра почесал вспотевший лоб и заправил выбившиеся из хвоста пряди за уши, поудобнее устроился на покрывале. Песок под ним был жестким, зад затекал быстро. — Мне не впервой драться, — он пожал плечами. — Раньше меня постоянно задирали. Некоторые люди считают, что фигурное катание — не мужской спорт. Педиком меня называли чаще, чем по имени. В принципе, на слова мне пофигу. Я особо внимания никогда не обращал. Но не все ограничиваются только словесными перепалками. Некоторые лезут в драку. Хочешь, не хочешь, а защищаться приходится. Отабек молчал, глядя на него сверху вниз. — Мы как-то с Милкиными друзьями гулять ходили. Знаешь, есть такие автоматы, где за деньги можно проверить силу удара? Он кивнул. — Я ударил по груше ногой, благо растяжка позволяет. Милкины друзья-боксёры с такой силой не били, как я с ноги. — Впечатляет, — Отабек улыбнулся. — Мне начинать тебя бояться? — Просто никогда не называй меня феей, — Юра хмыкнул. — А теперь пошли плавать, — он снял майку, оставаясь только в купальных шортах, вскочил на ноги и первым побежал к воде.

***

Юра лежал на кровати, широко раскинув руки, и смотрел, как слабый ветерок раскачивает гирлянду под потолком. Безумно сильно клонило в сон. Чувство было такое, будто он не спал целую вечность. — В этот раз ты даже не сгорел, — Юра дёрнулся от неожиданности. Отабек зашёл в комнату, на ходу вытирая полотенцем влажные волосы. Юра в душ уже сходил. От такой жуткой жары волосы уже почти высохли. — Я учусь на своих ошибках, — он немного подвинулся, освобождая место Отабеку. Глаза закрывались сами собой. Юра почувствовал, как под чужим весом прогнулся матрас, как его самого слегка мотнуло из стороны в стороны. Жар от тела другого человека ощущался кожей. — Я музыку включу, ты не против? Юра только покачал головой из стороны в сторону. Ему было так хорошо, он словно дрейфовал на надувном матрасе посреди океана. Из колонки на столе раздались первые аккорды. Какая-то фортепианная композиция, без басов и рифов. — Бек, — протянул Юра. — М? — Расскажи мне что-нибудь. — Что тебе рассказать? — Что-нибудь хорошее. Отабек повозился рядом, устраиваясь поудобнее. — Когда я был маленьким, родители часто возили меня с собой на природу. Мы приезжали в лес, ставили машину у дороги. Отец обязательно ругался, что её всю дождем размыло и что мы такими темпами останемся вообще без транспорта. Потом мы доставали из багажника корзины, ведра и ножи и шли за грибами. Юра почувствовал, что Отабек улыбается. — Отец обычно оставался рядом с машиной. Он никогда далеко от дороги не уходил. А я шёл с мамой. Она хорошо ориентировалась в лесу, поэтому мы с ней уходили в самую чащу. Она показывала мне, какие грибы можно срезать, а какие нельзя. Иногда удавалось даже следы каких-нибудь зверей найти. — Ты скучаешь по тем временам, когда родители были вместе? Отабек немного помолчал. — Скорее нет, чем да. Хороших моментов, подобных этому, было мало. Совместные поездки на природу не способны были перекрыть весь тот пиздец, что творился дома. От неожиданности Юра даже открыл глаза и посмотрел на Отабека. Взгляд его замер где-то в районе Юриного бедра. — Мне всегда было удобно обвинять маму, мол, она нас бросила, свалила в свою счастливую жизнь. Но в глубине души я понимал, что она просто сбежала от отца. Он тиран, — Отабек поднял глаза и встретился взглядом с Юрой. — Он её бил, унижал, запрещал куда-либо выходить. И случалось это наплывами. В один день всё нормально, а в другой — туши свет, бросай гранату. Я хорошо учился, занимался спортом. Делал всё, лишь бы их не расстраивать. А когда мама ушла, как с цепи сорвался. Сомнительные компании, первые татуировки. Несколько раз даже в полиции оказывался за вождение без прав. — От отца тебе доставалось? — Вовсе нет, — Отабек покачал головой. — Меня он никогда не трогал. Все мои проблемы с законом решал, ни слова мне не говорил. В один момент я даже решил посмотреть, как далеко мне надо зайти, чтобы он заметил меня наконец. — И как? Отабек пожал плечами. — Месяц в рехабе, — он пожевал нижнюю губу, как будто раздумывая, стоит ли продолжать. — И меня отправили к деду. Насовсем. Я приезжаю к отцу, но редко. Почти никогда. Он присылает деньги, сколько бы я не попросил. Знал бы ты, как я хочу однажды услышать «Сын, я тобой горжусь». — Я знаю, — ответил Юра. — Не буду говорить клишированное «У тебя хотя бы отец есть», — он усмехнулся. — Потому что иной отец хуже того, которого нет. Но я тебя понимаю. Дед, он… он сделал всё, чтобы я не чувствовал себя другим. На все мои выступления до сих пор ездит, представляешь? И в Барселону за мной летал, хотя перелёты ему тяжело даются. Ему Яков, ну, тренер мой, билеты от сборной даже покупать начал. Но когда в кисс-энд-крае всех поддерживают тренеры и родители, меня… кроет немного. Ощущением, что я один. Один на всём белом свете. — Мда уж, — протянул Отабек. — Ты просил о чём-нибудь хорошем, а в итоге я нас обоих загрузил. Юра улыбнулся. — Спасибо, что поделился. Он протянул руку, коснулся его бритого виска. Колючий ёжик приятно ощущался под пальцами. — У тебя такая терапевтическая причёска, — и запустил ладонь в волосы на затылке. Отабек наклонил голову, подставляясь под прикосновения. — Кошак. — А я думал, я пёс сутулый. — Не-ет, ты кот, — Юра слегка сжал пальцы и оттянул волосы. — Самый натуральный кот. — Ну, выходит, не такой уж и натуральный. Юра замер, думая, показалось ему или нет. А потом его сложило пополам от хохота. — Господи, — простонал он, — как можно было так извратить безобидную фразу? Отабек только пожал плечами. Он смотрел на Юру, останавливаясь взглядом то на беспорядке на его голове, то на лице, то на бесконечно длинных руках. Руки самому Юре не нравились. На льду, во время выступления, он выделывал ими всякие красивые движения, которым его научила Лилия, но в обычной жизни он по обыкновению не знал, куда их деть. — Бек, а можно вопрос? — Юра вдруг стал серьёзным. — Любой. — Когда ты понял, что ты гей? Отабек посмотрел на него, удивленно подняв брови. — А ты? — Я первый спросил, — Юра нахмурился, и Алтын однобоко улыбнулся. — Да никак я это не понял. В смысле, у меня не было озарения, ко мне не спускался ангел с небес, не заваливался в дом огромный бородатый мужик на мотоцикле со словами «Ты гей, Отабек». Просто в один момент понимаешь, что тебе нравятся парни, а не девчонки. Что на физре ты пялишься не на одноклассниц, а на одноклассника-баскетболиста. Вот и всё. — И как ты с этим, нормально? — А должно было быть не нормально? Я это просто понял и принял. Ничего такого. Гомофобов среди моих друзей тоже не нашлось, если ты об этом. А если бы и нашлись, то что с того? Бить меня не стали бы, к тому моменту у меня уже коричневый пояс был. — О-о, — восхищенно протянул Юра, — да ладно? Каратист? — Японское джиу-джитсу. Ничего такого. — Ага, конечно, — Юра даже на кровати сел, — ничего такого! Коричневый пояс по единоборству, это же охуенно! — А ты — чемпион Олимпийских игр, это круче. — Хер с пальцем не сравнивай. Ножку тянуть это одно, а вот с ноги в челюсть дать — это другое. — Ты ведь тоже с ноги ударить можешь. — Но не так технично! Отабек засмеялся. — Это столько лет назад было, едва ли я что-то вспомню. — Ты бросил? — Да. Надоело, устал, да и травм многовато уже было. Да и музыка мне как-то больше нравилась. — Ясно короче всё с тобой, — Юра сложил руки на груди. — Идеален во всём. Отабек засмеялся. — Да не прям уж во всём. — Например? Пять своих недостатков назови. — Ну… Я зачастую непоследователен. Иногда могу торопить события. Разбрасываю вещи. Терпеть не могу мыть посуду. И повсюду оставляю кружки. — На бытового инвалида ты не тянешь вроде. — Это не бытовой инвалидизм. Просто в хаосе мне приятнее находиться, чем в стерильно вылизанной квартире. А ты? — А что я? Я так идеален, что даже не знаю, с какого из сотни своих недостатков начать, — Юра пожал плечами. Но по глазам Отабека он видел, что отшутиться не получилось. — Ты же знаешь, что я не про это. Когда ты понял, что ты гей? Юра вздохнул. — Не знаю. Как ты и сказал, озарения не было. Мне не прислали открытку на Рождество, где было бы написано «Поздравляем, Юрочка, теперь ты любишь члены!», — его губы дёрнулись в подобии улыбки. Он не любил рефлексировать на эту тему. Всякий раз, когда Мила пыталась провести с ним сеанс психотерапии, он просил её убрать мыло и не лезть к нему в жопу. — В детстве я восхищался Никифоровым, едва ли не молился на него. Мне нравилось, когда среди других фигуристов он выделял именно меня. Потом появился япошка этот, Кацуки. И, представляешь, его зовут так же, как меня, — Юри. Виктор, конечно же, не упустил возможности сделать на этом акцент. И понеслось… «Юрочка, а вот Юри сделал это!», «Юрочка, а Юри сделал так-то!» — Плисецкий передразнил Виктора. — Я бесился жуть просто. Разве что киллера не пытался нанять. — Ты его ревновал, — не вопрос. — Да, — Юра кивнул. — Но не как… партнёра. А как дети ревнуют маму к младшим. Почему это всё внимание теперь им, а не мне? С этим вопросом я жил пару лет, а потом отпустило. Как-то знаешь, как будто разом. Наверное, я повзрослел просто. — Или фокус сместился на что-то другое. Иногда так бывает, когда в качестве объекта поклонения мы выбираем что-то другое или кого-то другого. — Да не то чтобы мне нужно было кому-то поклоняться… — Прости, я не правильно сформулировал, — Отабек задумался. — Равняться, вот правильно слово. — Пожалуй, ты прав, — Юра наконец улегся на подушки, устраиваясь поудобнее рядом с Отабеком. — Некоторое время я даже думал, что это была любовь. Ну, у меня к Виктору. Это сейчас я понимаю, какой это был кринж. — Это был не кринж. А детское восхищение. Наверное, если бы я в детстве познакомился со своим кумиром, то вёл себя так же. Верхний свет они включать не стали, от того в комнате Отабека становилось темнее. Сквозь открытое окно доносился стрекот сверчков в кустах, где-то надрывно орали птицы. — Хочешь забавный факт? — спросил Юра, чувствуя, как глаза постепенно закрываются. Говорить становилось всё труднее. — Всегда хочу, — тихо отозвался Отабек. — Птицы в последние годы стали активнее по ночам. Потому что днём из-за шума машин они не могут перекрикиваться с другими, поэтому и пару себе ищут по ночам. — Но это в городе. А мы далеко от цивилизации. — Это да, — пробубнил Юра. Его сознание постепенно уплывало. — Бек, расскажи мне что-нибудь. — Спи, а я расскажу тебе что-нибудь. Последним, что Юра запомнил, было прикосновение чужих губ к щеке.