Из рода Сутулых Псин

— Боже, Плисецкий, иди подрочи, мешать не буду! — Мила закатила глаза и посмотрела на него с экрана своим самым укоризненным взглядом. Юра чуть было не обиделся. Он ей, значит, тут душу излил, всю правду-матку как есть выложил. А она…  — Я серьёзно, — добавила Мила, заметив его замешательство. Связь иногда становилась хуже, и лицо Бабичевой превращалось в пиксели. — У тебя встал на левого парня…  — У меня почти встал, — поспешил уточнить Юра. — А почти не считается.  — Юра, зая моя, — Мила обожала пародировать тон Виктора, разговаривая как «томная сучка». — Когда речь идёт о том, что у тебя хуй встал на другого мужика от того, что тот потрогал тебя, и даже не за жопу! — она подняла указательный палец, предупреждая все его возмущения, — то считается абсолютно всё.  — Да не пизди, — фыркнул Юра, в глубине души понимая, что она права, но не желая этого признавать.  — В общем, включи своё любимое порно, погоняй лысого, передёрни, — она еле сдерживалась, чтобы не заржать, — или как там у вас это называется. Плисецкий скривился.  — Напомни-ка, какой видос твой любимый? — красное от сдерживаемого смеха лицо Милы снова превратилось в мешанину из пикселей, видео немного подвисло, а когда связь снова наладилась, Юра увидел, что она переместилась с кухни в спальню. На заднем фоне маячила знакомая кровать, на которой они когда-то бухие в сопли валялись и считали зелёных чёртиков. — Это не тот ли, где…  — Блять, это было один раз! — перебил он её. Однажды Мила без спроса взяла его телефон и обнаружила то, что не было предназначено для чужих глаз. Она его потом ещё долго подкалывала и стебала.  — Ну, так это я увидела всего раз. Не факт, что ты к этому не возвращался, — Мила не выдержала и захохотала, сквозь смех и выступившие слёзы говоря что-то про его выражение лица. А Юра грозился прибить её, если она додумалась скринить экран с его мордой. От того Мила засмеялась только громче.  — Юр, — произнесла наконец она, когда успокоилась. — Если бы не ты, я бы свихнулась давно, — Мила вытерла тыльной стороной ладони щёки, шмыгнула носом. — Только наши с тобой всратые шутки и держат меня на плаву.  — Да что бы ты вообще без меня делала, — пробормотал в ответ Юра, понимая, что она права. Их дружба началась почти сразу, как только он попал к Фельцману. Три года разницы и то, что они не были соперниками, сделали своё дело. А когда Виктор, натворив хуйни и наломав дров, свалил в Японию, кинув Юру, оказалось, что единственным другом Плисецкого в сборной была и остаётся Мила Бабичева. Если бы не она, он бы, пожалуй, сорвался после ухода Никифорова. В нём тогда бушевали гормоны, подростковый максимализм пёр из всех щелей. Яков вполне обоснованно опасался за его психическое состояние, думал, что Юра в один прекрасный день либо в окно выйдет, либо таблеток нажрётся. И Юре очень хотелось бы рассказать Миле обо всём, что он к ней испытывает, поблагодарить за все годы, что она была рядом. Но ему казалось, что это было бы ужасно тупо, как будто он прощается с ней.  — Ты мне хоть фотку его скинь! — Мила не переставала упрашивать его. — Я хоть посмотрю, стоит он того или нет. И Юра сдался. Мила отключилась со словами «Перезвоню, как скинешь». Он долго выбирал фотографию в профиле Отабека, решал, какая подойдёт для того, чтобы скинуть её Миле. Конечно, можно было просто отправить ей ссылку на профиль, но Бабичева обязательно подписалась бы, а Отабеку не составило труда, чтобы сложить два и два и понять, что Юра его профиль на право и налево рассылает. Фотография была выбрана спустя несколько сообщений от Милы, которой не терпелось увидеть «горячего казахского мужчину». Юра, обрезая скриншот в фоторедакторе, рассматривал снимок, явно сделанный на профессиональной фотосессии. Отабек не смотрел ни в камеру, ни на фотографа, его как будто интересовало что-то вне студии. Чёрно-белый фильтр только сильнее подчёркивал скулы, о которые, казалось, можно порезаться. Тёмные глаза, густые брови, прямой нос. Юра тряхнул головой, нажал «сохранить» и перешёл в диалог с Милой. Сообщение она прочитала сразу же: серые галочки сменились на синие, не успел он нажать кнопку «отправить». А после этого наступила тишина. Мила ничего не писала несколько бесконечно долгих минут, и Юра уже начал беспокоиться за её душевное состояние (мало ли, вдруг Отабек оказался настолько красив в её понимании, что она там померла от радости). Но когда в диалоге появилось «Мила печатает…», он облегчённо выдохнул. Она набирала сообщение ещё дольше, чем рассматривала фотку. Но в итоге так ничего ему и не отправила, решив позвонить. Юра увидел на экране её лицо и огромные глаза.  — Твою мать, Плисецкий, — проорала она, ему пришлось даже звук убавить. — Ты захапал себе охуенного мужика! Просто пизде-ец, — Мила, судя по звукам и меняющейся картинке сзади неё, вышла на балкон. До Юры донесся шум города, от которого он за несколько дней, проведённых на даче, успел отвыкнуть. — И почему всё лучшее достаётся всегда тебе? Юра пожал плечами, зашипел от того, как ткань трётся о кожу. Кому-кому, а ему точно не казалось, что он получается всегда самое лучшее. Четыре года назад он проиграл бой за Виктора.  — Это просто… вау, — она выдохнула, посмотрела куда-то мимо камеры. — Я не понимаю, чего ты тормозишь. Хватай, беги, еби! — и сама же засмеялась над своей шуткой. Но Юра успел заметить, что глаза у Милы непривычно грустные.  — А что там с твоим Робертом? Бабичева, услышав его вопрос, скривилась как от острой зубной боли.  — Хочешь ахуеть и не выхуеть?  — Спрашиваешь тоже. Давай, выкладывай, — он поудобнее устроился на кровати, сполз по подушке, устроив голову на спинке кровати. Кожу на спине неприятно тянуло, но регенерирующий гель полностью оправдывал свою бешеную цену: стало гораздо легче.  — Мне Гоша сегодня сказал, он же с тренерским составом общается, — у Милы немного тряслись руки, изображение прыгало вверх-вниз. — Так вот, тренера парников обсуждали сегодня эту парочку, Роберта, то есть, и его напарницу. Короче, она тренеру своему сказала, что уходит в долгий отпуск. Мила замолчала, выжидающе уставилась на Юру. Тот нахмурился, совершенно не понимая, о чём речь.  — Э-э… — он прокручивал в голове все возможные варианты, почему для Милы долгосрочный отпуск Марины это плохо. — Они решили на море свалить? Не понимаю, Мил, — сдался он.  — Долгосрочный отпуск, дорогой мой друг, плохо осведомлённый в таких простых вещах, это декрет, — наконец выдала Мила. Юра поперхнулся воздухом на вдохе и закашлялся. Хотелось то ли истерично захохотать, то ли зарыдать и посочувствовать Миле. Потому что её и без того призрачные шансы на «щастье» с обмудком Васевичем близились к значению минус сто. — Я думала прям там упаду. Нет, — продолжила она, — она не прям щас в декрет уходит. Федра ей перерыв даёт, потому что с такими нагрузками просто нереально выносить здорового ребёнка.  — Ахуеть, — выдохнул наконец Юра. — И что делать собираешься?  — А у меня разве есть какой-то выбор? — Мила грустно усмехнулась. — Вариантов и до этого не было, а сейчас… Ай, — она махнула рукой, — насрать. Переживу. Первый раз что ли? Юра постарался ободряюще улыбнуться, но сомневался, что у него хорошо получилось. Бабичева как никто другой заслуживала счастья.  — Слушай, а может ну его нахуй этого Роберта? Она удивлённо посмотрела на него.  — В смысле?  — Ну бля, Мил, в коромысле. Я тебе уже говорил, что думаю про Васевича. А ты бы присмотрелась к Гоше и не ебала мне мозг. Ну или ебала, но Гошей. Мила наконец улыбнулась по-настоящему, а не вымученно или искусственно. Не стоило даже надеяться на то, что она ни о чём не догадается.  — Попович что-то говорил? — стоило только переключить её внимание на что-то другое, как Мила оживилась: глаза заблестели, губу закусила.  — Я тебе ничего не скажу, — Гоша его убьёт.  — Ла-адно, я сама всё узнаю.  — Мутить с тренером не комильфо, — на ум сразу пришёл Отабек, который произнёс то же слово. Чёрт, а он пытался отвлечься.  — Значит, ты мне сам тут на мозг капал своим Поповичем, а теперь говоришь не комильфо?  — Это был такой приём, чтобы ты про Роберта-долбоёберта и думать забыла, — Юра перекатился на живот, почувствовав, что задница онемела. Он подсунул декоративную подушку, расшитую цветами, под живот. Он не раз предлагал дедушке сменить чехлы на них, но Николай был против, всё-таки их много лет назад расшивала бабушка.  — Легко сказать, — Мила вздохнула. Юра испугался, что она снова упадёт в эту эмоциональную яму, из которой он пытался её вытащить, но видео опять превратилось в мешанину из пикселей, и по выражению лица Милы сложно было что-то сказать. — Радует, что мы тренируемся в разное время и на катке практически не пересекаемся. А если и пересечёмся, то…  — Только не говори, что ты этому говнюку всё вывалить успела, — Юра приподнялся на локтях. Телефон лежал на кровати перед ним, и получалось так, что он нависал над камерой.  — Не всё, конечно, — Мила поморщилась. — Но я пыталась поговорить.  — О чём?  — Да неважно. Ничего такого не было. Мы фигурку обсуждали, у кого какие планы на будущее. Ну, а потом Гоша мне рассказал. Ему теперь, получается, новую партнёршу искать? Юра почесал затылок. Волосы после душа уже успели подсохнуть.  — Да чёрт его знает. Могут найти, а могут не найти. Парное катание — дело такое, знаешь ли. С партнёром надо быть одним целым. Когда ты много лет катался с одним человеком, изучал его, привыкал к нему, а потом вдруг тебе дали другого… Это как не разношенные коньки перед выступлением надеть.  — Значит, уйдет? — в её голосе слышалась надежда. Юра понимал, что она чувствовала, потому что то же самое испытывал он, когда решалась судьба Виктора в сборной России после его выходки с Японией и тренерством. Он днями и ночами молился, чтобы его вышвырнули. Разве что свечку в церковь ставить не ходил.  — Да хоть бы и ушёл, — фыркнул Юра. — Посылай в пизду и забывай нахуй!  — Напишу это в статусе в вэ-ка, — Мила рассмеялась, и у Юры от сердца отлегло. Он знал, что психолог и советчик из него так себе, но он мог хотя бы морально поддержать.  — Тогда нам нужны парные статусы, — Юра выкрутился, дотянулся до простого карандаша в банке на столе, нашёл какой-то клочок бумаги, на котором можно было писать. — Итак, какие идеи? Мила постучала указательным подбородком, сделав вид, что думает.  — Как насчёт простого и лаконичного «Хуй»?  — И какой же у нас тут дипсенс?  — А он должен быть?  — Обязательно, — авторитетно заявил Юра, как будто только вчера защитил докторскую (колбасу) по глубокому смыслу в статусах для социальных сетей.  — Ну, не каждый хуй способен на дипсенс, не каждый дипсенс достоин хуя. Юра несколько секунд смотрел на Милу, тихо охуевая, а потом громко заржал, запрокинув голову назад. Из динамиков телефона раздавался смех Милы, изображение тряслось, то и дело превращаясь в смазанную картинку.  — Мила, я тебя обожаю, — отсмеявшись простонал Юра.- Так и запишем, — он водил карандашом по бумаге, на самом деле вырисовывая схематичные члены. Виктор сказал бы, что это у него по Фрейду. Но Виктора здесь не было, поэтому Виктор мог спокойно идти на вполне себе реальный, а не схематичный хуй.  — А то я не знаю, — Мила снова появилась в кадре. Звякнули тарелки, загремела крышка кастрюли. Хотелось заорать «Ага, жрёшь!», но Юра не успел издать ни звука, как широко зевнул. Он бросил взгляд на часы в углу экрана и удивился, когда понял, что почти одиннадцать вечера. Они проболтали с Милой два часа. А как будто и двух минут не прошло.  — Ой, кому-то баиньки пора, — тут же засюсюкала Мила. Помимо всего прочего она просто обожала изображать из себя мамочку. Хотя и до старшей сестры еле-еле дотягивала.  — Кому-то завтра на тренировку в пять утра вставать, — поддел Юра. — А кто-то, спойлер: я, будет спать столько, сколько ему захочется, — он снова перекатился на спину, утянул телефон за собой. Поднял руку с мобильником над головой, рискуя в любой момент выронить его и получить по носу.  — Ага, а кто-то, спойлер: ты, будет потом пиздюли от Якова получить и режим восстанавливать, — в тон ему ответила Мила. — А это ой как не просто.  — Вообще, у меня есть уважительная причина, — Юра переключил камеру с фронталки на основную и продемонстрировал Бабичевой ногу в новом, чистом фиксаторе. Тот, в котором он ходил на пляж, постиранный и отжатый лежал в стиральной машинке с остальными вещами, которые Юра так и не вытащил. — Я пострадавший.  — Ты ахуевший, Плисецкий, — Мила снова чем-то загремела, хлопнула дверь. — Ты вообще уверен, что восстановишься к началу сезона?  — С завтрашнего дня начинаю бегать, — он всё-таки не выдержал и лёг на бок, умостив руку с телефон на свободной подушке. — Буду порционно давать нагрузку, а там посмотрим. Через полторы недели вернусь.  — Угораздило же тебя. Не вовремя ты, Юр, падать решил.  — А у нас, фигуристов, разве когда-нибудь бывает это самое «вовремя»? Мила ничего не ответила, только губы поджала. Да и что тут можно было вообще добавить? Они — заложники собственного образа жизни. У них никогда не будет удачного момента для того, чтобы упасть и разбить коленку, чтобы напиться с друзьями и не получить потом нагоняй.  — Юрец, я скучаю тут без тебя, — Мила посмотрела на него с экрана. И синяки под её глазами вдруг стали темнее, и скулы заострились, и уголки губ опустились. — Домик в деревне это, конечно, хорошо, но давай приезжай быстрее.  — Полторы недели, Мил. И всё будет.  — Жду, — они прислонила телефон к чему-то на столе, Юре стала видна кухня и столешница, и сложила руки на животе, изображая Ждуна. Он даже успел сделать скриншот. В галерее телефона у него даже была отдельная папка, куда он отправлял все самые всратые фотографии с Милой, скриншоты их диалогов, мемные пикчи, связанные либо с ней, либо с ним самим. Его самой любимой была та фотка, где Мила выполняла гранд батман в какой-то подворотне, куда они забрели совершенно случайно. На ней были адидасовские треники, кроссы и кепка, одолженная у кого-то из местной гопоты, которая засветилась на заднем фоне. Внизу была подпись «Я пришла сюда сделать ножкой ать и дать тебе по ебалу. Подставляй лицо, щенок». Гоша, когда это увидел, даже попросил скинуть ему. На первом этаже хлопнула дверь, раздался голос дедушки.  — Юра, ты спишь?  — Нет, — крикнул он в ответ, предусмотрительно зажав микрофон пальцем, чтобы Милу на том конце провода не оглушило. — Слушай, — он снова посмотрел на часы, — дедушка с рыбалки вернулся. Да и спать уже пора.  — Да-да, маленьким деткам пора спать. А то к ним красивые казахи приходить не будут, — Мила никогда не упускала возможности поддеть. Юра показал ей язык, пожелал спокойной ночи и отключился. Телефон до этого стоял на беззвучке, поэтому все пришедшие уведомления он мог посмотреть только сейчас. Сообщение от Гоши, с которым он пообещал себе разобраться утром, голосовое от Виктора, которое Юра чуть было не послал нахрен, и, о чудо, сообщение от Кацуки. Плисецкому достаточно было беглого взгляда, чтобы продраться через основную массу латинских букв, чтобы понять, что это одна большая двухстраничная благодарность, выражаемая Юрию Плисецкому за то, что тот согласился принять участие в их с Виктором шоу, и вообще они очень ценят его как фигуриста и блаблабла. Через несколько предложений, которые смысл несли один и тот же, просто разными словами, у него задёргался глаз. Это он тоже решил оставить до утра. Оповещения из Инстаграма он смахнул не глядя. Кажется, друзья Отабека решили устроить коллективный набег на его аккаунт. А Ангелы за пару часов успели вдоль и поперёк прошерстить людей, которых Юрий Плисецкий отметил на новой фотографии. В Твиттер даже заходить не хотелось. Последним в строке оповещений было сообщение от Отабека. Юра открыл их диалог. В нижней части чата была фотография, на которой Люцифер лежал на диване в странной позе, закинув заднюю ногу чуть ли не за ухо, и приписка от Отабека: «У меня сломалась собака». Юра усмехнулся. Его кот тоже так иногда «ломался», засыпая в самых немыслимых позах. Порой ему казалось, что кошки — это какое-то жидкое вещество, способное принимать абсолютно любую форму. Как-то дедушка прислал фотографию, на которой кот спал, умостившись сразу на двух стульях, а живот его свисал между ними. Да, ему так удобно, и его не волнует. Перед этим Отабек писал, что вернулся с прогулки. И ни единого упоминания того, что произошло между ними. Если вообще что-то действительно произошло, а не привиделось Юре. Может быть, он просто перегрелся на солнце, и помутившийся разум выдал желаемое за действительное? и как у тебя только силы остались на прогулку с ним? Ответ пришёл почти сразу, будто Отабек и не выпускал телефон из рук. У меня сил нет, у Люцифера теперь тоже Ты как, нормально? Спина сильно болит? терпимо, жить можно В строке сообщения одна галочка сменилась двумя. Отабек ничего не писал. Под его именем значилось «был (а) недавно». Юра не отрывал от этой надписи взгляда, ожидая, когда на её месте появится заветное «печатает», но ничего не происходило. Он постучал указательным пальцем по чехлу, думая, будет ли стрёмно, если он сейчас напишет Отабеку что-нибудь. мне тренер разрешил на пробежки выходить хочешь со мной? Около сообщения снова появились две галочки. Но быстрого ответа не последовало. Можно было подумать, что Отабек ищет свой ежедневник, смотрит на расписанный завтрашний день и раздумывает, куда бы впихнуть Юру, так чтобы посиделки с друзьями и прогулка с псом не пострадали. Хочу Даже знаю, где можно бегать Ты в курсе, что за домами есть сад? его же вырубили, не? Осталось несколько гектаров. Там все заросло, но дорогу ещё найти можно Юра сомневался, а не переломают ли они там ноги, ведь получалось, что сады были брошены, и неизвестно, в каком состоянии остатки грунтовой дороги и есть ли она там вообще. Я с Люцифером там гуляю. Дорога ровная. И ему снова хотелось верить. Юра написал ему, что собирается завтра вечером выйти на пробежку, Отабек уточнил время. Они сошлись на шести вечера. Юра отбил «спокойной ночи» и, не дожидаясь ответа, вышел из сети. Где-то на первом этаже шумел дедушка, разбираясь с привезённой рыбой. Юра хотел было спуститься к нему и помочь, но оказалось, что он ужасно удобно лежит на кровати, и даже кожа на спине не грозилась слезть при малейшем телодвижении. Он подтянул к себе поближе плед, на случай если ночь будет прохладной, положил телефон прямо на пол и щёлкнул выключателем ночника. Сон не пришёл постепенно, как это обычно происходило. Он навалился на него всей тяжестью прошедшего дня. Юра уснул, не успев даже ни о чём подумать.

_____

В столовой и на кухне нестерпимо пахло рыбой. Дедушка встал пораньше, чтобы разобраться с привезённой рыбой: что-то помыть и засолить, что-то почистить и сварить, а что-то заморозить. Юра особого восторга по поводу рыбы не испытывал, ему никогда она не нравилась: ни по запаху, ни по вкусу. Поэтому к рыбалке, на которую Николай его регулярно зазывал, он относился скептически, если не с неприязнью. Сидеть несколько часов на берегу реки, а то и посреди самой реки, кормить комаров и ждать, бесконечно долго ждать, когда удочка дёрнется, чтобы потянуть её на себя и обнаружить, что на крючок попался какой-нибудь старый башмак, а то и того хуже — труп. Дедушка ещё спал, когда Юра, неожиданно для самого себя проснувшись в шесть утра, спустился вниз, стараясь как можно тише идти по скрипучей лестнице. Да, если бы он планировал сбегать куда-то по ночам, это могло бы стать проблемой. А куда ему собственно сбегать? Юра споткнулся от неожиданности на последней ступеньке, зацепившись ногой за ковёр, чуть было не полетел носом в пол. Вспомнился вчерашний разговор с Милой и её слова о том, что Юре нравится Отабек. Ведь у него почти встал. Но почти, как они уже выяснили, не считается. В голову закралась совершенно дурацкая мысль, что было бы неплохо выяснить всё до конца, расставить, так сказать, все точки над i, если не над чем-то другим и не точки. Не то чтобы ему и раньше приходилось проворачивать что-то подобное. Благодаря его ежедневной занятости на тренировках времени на хоть какое-то подобие личной жизни не оставалось. Он состоял в тесных отношениях с Федерацией фигурного катания, и в них почему-то имел не он, а имели его. Причем не снимая штанов. В отличие от Милы он не имел ни малейшего понятия о том, что такое «нормальные отношения». Некоторое представление о симпатии и возникающих между двумя людьми чувствах он знал, благо в своё время достаточно насмотрелся на Виктора. А что если между ним и Отабеком вовсе ничего такого? Просто дружба. Не зря же они так хорошо спелись за пару дней знакомства. На кухне Юра опёрся руками о стол, уронил голову на столешницу. Под ухом на плите шипел, закипая, чайник. За столько лет ему даже ни разу не пришлось влюбиться в кого-то. Раньше он не задумывался об этом, голова была забита совершенно другими вещами. А тут вдруг… да и с чего бы? Руки чесались снова набрать Милу и высказать ей всё, чтобы она разжевала ему, разложила по полочкам, помогла. Для него был диким не факт того, что ему может понравиться парень. К счастью или к сожалению, среди его знакомых это не было редкостью. Он воспринимал это как должное. Но Юру пугал сам факт того, что ему может понравиться вообще-то кто-то. Когда у Виктора окончательное улетела крыша, а вместе с ней и кукуха, которая жила на этой крыше, Яков решил, что его долг состоит в том, чтобы серьёзно поговорить с Юрой, разъяснить ему некоторые моменты и обязательно попросить, чтобы тот был осторожнее. Его немного успокоило заверение пятнадцатилетнего Юры, что любовь это вообще фу, а уж если брать пример с Виктора… И следующие четыре года всё было спокойно: Плисецкий убивался на катке изо дня в день, брал золото и серебро на соревнованиях, побивая собственные рекорды, снимался в рекламных роликах и давал интервью, из раза в раз, словно попугай, повторяя, что его личная жизнь — это каток и спорт. Яков, наверное, счастлив был, что чуть кипятком не писался. Вот он охуеет, когда Юра ему расскажет. Если, тут же поправил он себя. Если расскажет. Потому что может статься так, что и рассказывать-то будет нечего — не факт его чувства взаимны. А о каких чувствах идёт речь? Неслучившийся стояк — это точно не чувство. Симпатия? Уже ближе, конечно, но всё ещё не очень убедительно. Юра пожалел, что оставил телефон в спальне, решив не начинать утро с социальных сетей, которые, он был уверен на девяносто девять процентов, завалены предположениями и теориями, где Плисецкий и с кем он. Потому что будь мобильник у него в руках, он уже строчил бы сообщение Миле. Потому что он запутался. Чайник закипел, фыркнул, выплёскивая излишки воды через носик. Юра дёрнулся от неожиданности, потянулся выключить. Он с усилием потёр глаза, пытаясь сосредоточиться. Мысли рассыпались, разбегались, не желая хоть немного приводиться в порядок. Одним словом — в голове у него была каша. Он залил мяту в кружке кипятком, пока чай заваривался, сбегал за телефоном и, стараясь не разбудить дедушку, вышел на крыльцо. Утро пахло прохладой и свежестью. Откуда-то тянуло дымом. Юра чувствовал, как его отпускает. С каждый вдохом становилось легче. Это утро пахло детством. Оно пахло лёгкостью и свободой. Он глубоко вдохнул, задержал дыхание. Кружку Юра поставил на широкие перила, чтобы чай немного остыл. Сам сел на верхнюю ступеньку. По ногам пробежался ветерок, поворошил волосы, забрался под майку. Кожа покрылась мурашками. Юра дотянулся до кружки, охватил её ладонями, грея руки. В строке уведомлений висело утреннее сообщение от Милы. Юра быстро, пока не успел передумать, написал ей, что вечером надо будет поговорить. Мила почти сразу прислала стикерудивлённойкакашки. Юра нахмурился, увидев сообщение от Отабека. Я тебя чем-то обидел? Он не сразу понял, о чём идёт речь. Но когда до него дошло, его накрыло волной паники. Отабек ведь мог надумать себе, что Юре не понравилось то, что между ними произошло. Или вернее сказать, так и не произошло. А все как раз-таки наоборот! Он не попадал по кнопкам на клавиатуре, в спешке набирая сообщение. ты о чем? все норм вроде Ты был бы самым отвратительным игроком в покер, Плисецкий. Блеф — это не твоё. Отабек на удивление быстро ответил, хотя Юра думал, что он будет как обычно до обеда отсыпаться. Точно? Мне показалось, ты дерганный какой-то. «Из-за тебя я дерганный, — подумал Юра. — Причина всего — ты». да точно я вчера просто уставший был, единственным желанием было лечь спать Ну хоть здесь не наврал. Хорошо. Сегодня все в силе? да ты должен показать мне классные места И покажу «Лучше бы показал, но не места», — подумал Юра, спиннывая с крыльца камушек. Кружка стояла рядом на ступеньке, в утренней прохладе пар, исходивший от чая, красивыми завитками поднимался вверх и исчезал, словно его и не было. хорошо Юра заблокировал телефон и положил его на бедро экраном вниз. Удивительно, как сильно место может влиять на внутренний покой человека. Достаточно лишь вспомнить, каким местом силы оно было для тебя много лет назад, и буря в душе утихает. Правда, вопросов меньше не стало. Например, какого хуя? А ещё какого хуя? И, конечно же, не стоит забывать про какого хуя? И два вопроса из трёх он хотел быть задать себе: своему сознанию за мысли о чём-то подобном и своему телу за вполне недвусмысленную реакцию на присутствие Отабека. Ей-богу, ему как будто двенадцать, он нашёл «дамские» кассеты родителей и наконец понял, как дрочить. Он снова начинал испытывать чувство неловкости. Телефон завибрировал, чуть было не съехав с ноги и не отправившись в свободный полёт до земли. Будь это какой-нибудь хуавэй или нокиа, то Юра даже запариваться не стал бы. Но айфон был штукой капризной, иной раз на стол его не достаточно нежно положишь, и всё — меняй стекло, сдавай в ремонт. А он его и так уже умудрился довести до состояния «смотрите, я мобилу в мусорке нашёл». Сообщение снова было от Отабека. Он решил написать ему, что собаку на пробежку брать с собой не будет. Юра несколько мгновений смотрел на плашку сообщения, недоумевая, зачем ему вообще эта информация. А потом вдруг понял, надеясь и молясь всем известным богам, чтобы это было так, — Отабеку нужен был повод написать ему. Пусть какой-нибудь тупизм, абсолютно бессмысленный и беспощадный, но сам факт того.что есть что написать. Юра усмехнулся, чувствуя, как где-то в груди, наверное, там, где в теории должно было быть сердце.хоть Виктор и говорил, что у Плисецкого его нет, разливается тепло. Он закусил губу, по-детски радуясь непонятно чему. Он открыл диалог с Отабеком, ткнул пальцем в графу набора сообщения и замер, не смея оторваться взгляда от мигающей черточки, которая то появлялась, то исчезала, обозначая, что текст-то можно уже и набрать, чё тупим-то. В голове не было ни одной здравой мысли. Юра покусал нижнюю губу, пытаясь придумать хоть что-то. А потом выдохнул, подумав «Сгорел сарай — гори и хата», и принялся набирать сообщение. Бек, прикинь че…