Подруга

Влюбиться в лучшую подругу матери, что ж, задача не из лёгких, но кто сказал, что невозможна? Её чёрные, как вороново крыло волосы, ровной гладью спадали на плечи, еле касаясь свитера. Мне всегда нравилась её стрижка, вроде обычное каре, а как проведет рукой, взлахмачивая шелковистые пряди, дыхание на миг прерывается, даря мгновенье спокойствия, чтоб насладиться картиной. Белая, ни разу не загоравшая кожа, ещё не покрытая, да и вряд-ли когда-либо будет, морщинами, напоминала дорогой, точно королевский, самый чистый фарфор. А руки, пальцы словно были украденны у самого умелого пианиста, хотя ни разу в жизни не касались клавиш, примагничивали взгляд, заставляя смотреть на них, тонуть в мечтах, видеть в самых смелых снах. В ней было идеально всё, от тонкой лебединой шеи до сногсшибательно длинных ног, которые без сомнений были произведением искусства, если не самим восьмым чудом света. Она была лучшей подругой моей матери. Они были как сестры. У меня не было отца, нет, он конечно где-то есть, может живёт в каком-то роскошном доме, на берегу моря, по утрам попивая ароматный чай, наслаждаясь видом, а может валяется у какого-то пивного магазинчика, собирая с карманов мелочь на самую дешёвую бутылку пива. Я не знаю. Мама никогда мне о нём не рассказывала, да и я не спрашивала. Зачем? Мне было хорошо с ней и Наташей. Наташа была лучшей заменой отца. Она всегда приходила маме на помощь. Когда той нужно было куда-то отойти по срочным делам, она сидела со мной, когда маму вызывали, она тут же приезжала и всегда привозила зефир. Много зефира, сейчас у меня аллергия на это лакомство, но в детстве я поглощала его тоннами. Мама родила меня в семнадцать, на первом курсе, это был нечайный залёт, но самый важный, она каждый раз говорит мне об этом. Она бросила учёбу и с бабушкиной помощью училась воспитывать меня. У них, к слову, отлично это получалось. Когда я пошла в детский сад, мама вернулась к учебе, а когда у неё нехватало времени и сил, на помощь приходила Наташа. Бабушка живет в другом городе, далеко от нас, и отрывать её от работы и мужа, ей не хотелось, она считала, что бабушка и так много с чем нам помогла, она ежемесячно отсылала маме небольшие суммы денег, отправляла подарки и гостинцы. А Наташе было только в радость, она любит детей. Наташа была младше мамы на два года, но вела себя всегда, как будто лет на десять старше. Она не строгая, нет, она рассудительная, с ней сложно спорить, и она всегда права. В детстве она любила подшучивать надо мной, вводить в краску и самое главное, решать все проблемы. Но детство прошло и взрослая жизнь постучала и в мои двери. Когда мне исполнилось восемнадцать, я уехала на учёбу в другой город. Мне не хотелось оставлять маму с Наташей, я безумно по ним скучала. Но учёба всегда была важной ступенью в жизни каждого человека. Я приезжала на дни рождения, на новый год, на все праздники, это были лучшие праздники, потому что мы были вместе. Так и в этом году, я ехала домой на новый год. Мне девятнадцать и я полна решимости. Мы все реже общались с Наташей в последнее время, у нее работа, у меня зимняя сессия, а мама названивала каждое утро и вечер, требовала отчёта о каждом сделанном мной шаге. Она не контролёр, она просто знает меня и мой характер, в карман за словом не полезу, на поле боя не промолчу, что ж, тот ещё человечек. В этом году зима была суровой, дороги замело по самое брюхо, но неустанные грейдеры работали в поте сил, управляемые уборщиками, которые в последние ночи были прототипами спасателей для нас смертных людишек. Наташа предложила встретить меня с поезда, но я знала, что она только с работы и наверняка уставшая, поэтому конечно же отказалась, попросив набраться её побольше сил, чтоб можно было смеяться в полную мощь, слушая мои студентские россказни. Такси ждало у входа ровно в десять минут двенадцатого, летом я любила ездить на поздних поездах, ночи тёплые и звёздные, зимой всё было наоборот, но билет был только на ночной проезд. От автовокзала до маминого дома двадцать минут езды, множество поворотов и две трассы. Мы ехали спокойно первую часть дороги, пока трасса не закончилась и не начались крутые повороты. Я не помню точно что произошло, но отчётливо помню резко ударивший поток света в лобовое стекло, ослепившее меня и водителя на миг. Я не драматичный человек, но мгновение это было решающим, мужчина не справился с управлением и нас занесло на заснеженной, скользкой дороге. По-моему виновник нашего «падения» тоже пострадал, выезжающая навстречу из-за угла машина так же закружилась, встречаясь с нами в неуклюжем танце на льду. А дальше пустота, пронизывающий уши писк и тьма. Я слышала, словно сквозь оболочку, слой воды, шум сирен, громкие, неразборчивые голоса, пищащие звуки, действующие на нервы и дикую пульсацию в голове отдающую в левой руке. Она сидела около моей кровати, держала меня за руку и горько плакала, неразборчиво что-то приговаривая. А рядом стояла Наташа, держала маму за плечо в успокаивающем жесте и не сводила с меня глаз, красных и воспалённых. Она тоже плакала. Я не могла их успокоить, сказать, что со мной всё в порядке, что я жива и здорова, я могла только наблюдать, как будто со стороны. Меня это раздражало, бесило до кончиков волос. Бессилие — это самая ужасная вещь, что может произойти с человеком. И я была тем человеком, который был бессилен. Смотреть, как плачет твой самый родной человек, да ещё и из-за тебя — это убивало, и при этом смотреть, как страдает человек которого ты любишь — сжигало заживо. Слезы матери были для меня ядом. Вид Наташи — словно петля сжимающая шею. Успокаивало одно — её там не было. Наташа была с мамой дома, накрывала на стол, вытирала пыль, они ждали меня. Время шло, не медленно, не быстро, оно шло с непонятным промежутком, то тихо тянулось как жвачка, то быстро проматывалось, словно на записанной кассете вырезали отрывок. Отрывок из жизни. Я была в коме несколько дней три-четыре, не могу точно сказать. Врачи говорят ничего страшного, повреждения не смертельны. Черепно‑мозговая травма. Когда машина перевернулась, моя голова приняла удар, как отважный вратарь, она поймала свой мяч, который так некстати был оторванной дверцей. Дело в том, что при травме возникают кровотечение или отёк. Лишняя жидкость в жёсткой черепной коробке увеличивает давление на ствол мозга. В результате могут пострадать отделы, ответственные за сознание. Вот и результат. И рука, её ампутировали, она попала под давление машины, спасти можно было, если б я не начала брыкаться во время спасения. Что ж, чего теперь жаловаться, сама виновата. На этом всё, не считая лёгких ссадин и гематом по всему телу. Я не чувствовала боли, я не чувствовала ничего, я как парящий в воздухе ангел, наблюдала за происходящим со стороны. Со мной сидела мама, бабушка, Наташа. Меня не оставляли одну. Они написали расписание, кто когда дежурит, в первый день мама вместе с Наташей пробыли у моей постели, заливаясь слезами и причитая, то ругая меня, то слёзно прося вернуться. В этом все мамы похожи, не могут выбрать одну сторону, пользуются сразу двумя, метод кнута и пряника был взломан и переписан. На второй день приехала бабушка. Потом снова мама и сегодня Наташа. Значит четыре дня. Что ж ты делаешь Маш, так не годится, Новый год проспишь, поднимайся, вставай и пой, чтоб тебя. Она молчит, как пришла с утра, села на стул около койки, смотрит на меня и молчит и только по её наморщеному лбу можно понять, что внутри этой чудной головки идёт война. Впервые в жизни, я могу разглядеть её детально, не боясь быть замеченной. Уставшие глаза с тёмными, замазаными тоналкой синяками под глазами, уставший как у матери вид, и осунувшееся тело. Нет, совсем не такой я хочу её видеть. Где та озорная улыбка, вызывающая на подмогу ямочку на левой щеке, где обрамлённые лучиками счастливые глаза, дарящие тепло. Нет, не хочу её такой видеть. — Это из-за меня, — впервые говорит за день, а у меня сердце пропускает удар. Нет, глупая, что ты, не из-за тебя, воля судьбы, я благодарю Бога, что ты осталась дома, жива и невредима. — Если б я не послушалась тебя, если б поехала за тобой, всё могло бы обойтись. Мне больно смотреть на тебя, больно думать, что во всём виновата я, пожалуйста, очнись, приди в себя, ляпни снова что-то невероятно глупое, врежся как всегда в дверь на кухне, задумчиво почёсыва лоб, думая как она могла там оказаться, хотя стоит дольше чем ты живёшь. Пожалуйста, просто продолжай жить. — Молила она, не скрывая больше слёз. Вид плачущего кусочка твоего сердца, разбивает на части всю тебя. Я хочу, правда, хочу! Но не могу, как не пытаюсь, как не стараюсь, всё тщетно. Я тоже не выдерживаю начиная реветь, выпускаю всю душу, пытаясь вернуться в тело, заставить его двигаться, хотя бы пальцем пошевелить. Наташа испуганно подрывается на ноги, ошарашенно смотря на меня, вернее моё тело и приборы, которые я не вовремя замечаю пищат, подавая сигналы. Я умираю? Или же иду к любимой! Плыву в лодке по реке Стикс*, возвращаясь к жизни, чтоб снова увидеть чарующую улыбку, улыбку которая на этот раз будет предназначена мне. В палату врывается медперсонал, ставя комнату вверх тормашками, все мельчешат, что-то клацают, что-то колят, заставляя мою голову путаться в обилии белого и синего, заволакивая её туманом в темень. И снова пустота.

***

Следующий раз, когда я открываю глаза, вернее пытаюсь это сделать, сначала одним, потом другим, я готова дать последнюю руку на отсечение, лишь бы мне пришили веки обратно. Яркий солнечный свет режет мои глазные яблоки словно самый тупой во вселенной ржавый нож. Они горят и ноют, заставляя меня стонать. Мгновение и мои очи снова в комфортной темноте. Руку приятно сжимают, поглаживая пальцем по наружной стороне ладошки. Я всегда узнаю этот жест, мама часто перед сном поглаживала мою руку, успокаивая меня и утверждая, что монстров под кроватью нет. Это всегда срабатывало и я спала всю ночь мирно, ни разу не украденная злым Чубакой и не съеденная страшным оборотнем. И в этот раз я мирно засыпаю. Мне снятся сны, они цветные и весёлые, они дарят надежду и успокаивают душу. Когда я окончательно прихожу в себя, могу отвечать на вопросы и понимать о чём говорят окружающие, доктор прописывает мне курс лечения. Он не быстрый и не лёгкий, и минус одна рука с левой стороны моего тела, прибавляет мне в сложности. Но улыбка мамы греет сердце, счастливое лицо бабушки, обволакивает теплом душу, а все ещё непроницаемое лицо Наташи, пускает трещину повсюду. Мне непонятна её отстранённость, я вернулась, как она хотела, я снова здесь и снова улыбаюсь. Я месяц уже прохожу реабилитацию, упорно трудясь и привыкая к протезу, который натирает мне в локте и приносит неудобства, но врачи говорят, что это временно, когда я привыкну я буду забывать, что это всего лишь пластик, хотя верится мне в это с трудом. Наташа редко приходит и всегда с мамой. Мы ещё не говорили, а мне так хочется. Скоро меня должны выписать домой, что несказанно радует и дарит надежду. Когда это время приходит, мама просит Наташу забрать меня, так как у нее есть машина, а маме нужно быть на важной сходке на работе. Наташа соглашается. Она всегда соглашается. Когда она приходит за мной, она улыбается и вроде даже как шутит. Но здесь даже суперсилы не нужны, чтоб заметить, что что-то не так. Она помогает мне одеться и собрать вещи, относит мою сумку к машине и помогает забраться на переднее сидение. Меня ещё немного тригерит, но с ней я чувствую себя уверенно, спокойно. Когда мы едим домой, медленнее чем обычно, я бы даже сказала очень медленнее, мы молчим и слушаем радио. Она снова хмурится и я не выдерживаю. — Не хмурься, у тебя появятся морщины, а мы не можем допустить такой оплошности, нельзя чтоб произведение искусства было испорчено. — Что прости? — на миг теряется она, становясь озадаченной, но не хмурой, цель достигнута. — Ты слышала, не хмурься. — Я не хмурюсь, я просто… думаю. — И о чем же таком важном ты думаешь, если не замечаешь как совершаешь приступление? — разворачиваюсь к ней и замечаю как уголок её губ дёргается в улыбке. — О том какая ты глупая и храбрая. И о том какое у тебя везение, оно либо уходит в минус, либо скачет иногда пробивая потолок. — Я думаю тут твердый плюс. — Это почему? — она выгибает бровь, на мгновение поворачивая голову в мою сторону и вновь возвращая ее на дорогу.– Правда, почему? Не могу никак понять, это шутка или твоя голова ещё в стране чудес. — Нет, это не шутка, — я задумываюсь, уходя в себя, стирая улыбку и возвращаясь в прошлое, — у меня невероятное везение, я бы ему не плюс, а умножение приписала. Наташа припарковывается около дома и поворачивается ко мне, серьезно, без тени улыбки, снова смотря. — Мне ужасно повезло, что я родилась, ужасно повезло, что у моей мамы такая замечательная подруга, ужасно повезло, что она и моя подруга, и больше всего, мне повезло, что она не поехала за мной, а осталась дома, в лютую ночь, осталась дома жива и невредима. Я представить себе не могу, чтобы я чувствовала, чтобы я делала, если бы в ту ночь потеряла тебя, так что, пожалуйста, не говори, что это неправда, не говори, что я глупая, и что все это из-за тебя, ты крошечный кусочек островка моего личного счастья, который был спасён от лютого урагана, так что, пожалуйста, не смей мне говорить, что мне не повезло, мне повезло больше всех на свете, что в моей жизни есть ты, — к концу речи только замечаю, что по моим щекам, подобно щекам Наташи, текут горячие слезы, обжигая всё на своем пути. Она нежно проводит ладонью, вытирая моё лицо и прижимает к себе, крепко обвивая тело руками. — Тогда мне тоже, ужасно повезло, просто невероятно повезло, что в моей жизни есть ты. Эти слова, как ничто другое во всей вселенной греют сердце, грозясь сжечь его в пламени любви. Я крепче вжимаюсь в её грудь, вытирая о куртку мокрое лицо. Сейчас. Сейчас или никогда. Если я не сделаю этого, я буду жалеть всю свою оставшуюся жизнь. Я должна, просто обьязана сказать ей. — Я люблю тебя. — Я тоже тебя люблю, глупышка. — отвечает Наташа, нежно целуя меня в лоб, а я машу головой. — Нет, ты не поняла, я люблю тебя. Не как мама, как я. По особенному, по настоящему, всем сердцем и душой. Люблю до кончиков волос. Наташа смотрит на меня, снова хмурясь, но по другому, по доброму, она улыбается. — Я знаю. — Откуда? — моё лицо сейчас наверное аналогично лицу ребёнка, увидевшего как с камина вылазит Санта Клаус с бездонным мешком подарков. — Ты думаешь, ты такая незаметная? — она вновь выгибает бровь, а мне грозят остатки жизни в виде помидора. — Что? Но, я же… — Очень заметная, особенно взгляды и вздохи. — Я не вздыхаю, — возмущаюсь такой наглой провокации. — Конечно нет, — она хмыкает и снова улыбается. — Если знала, почему молчала? Наташа замирает, отворачиваясь к окну. — Мне тридцать четыре… — Мне почти двадцать! — прерываю её, она улыбается. — Я меняла тебе подгузники. — За что мне очень стыдно, — и это правда, представить себе не могу, как удалить из её памяти это воспоминание. — Кормила с ложечки, забирала с садика, потом со школы. Заклеивала твои разбитые коленки, читала на ночь сказки. — За что тебе огромное спасибо. — Я подруга твоей мамы. — Я тоже её подруга, у нас отличные отношения, мы скорее как друзья, нежели родитель и ребёнок. — Что очень хорошо, но не меняет того факта, что ты её горячо любимая дочь, а я лучшая подруга. — Но ты тоже меня любишь? — спрашиваю, не скрывая в голосе надежды. — Конечно, всем сердцем, как только увидела тебя впервые, как только услышала твоё бормотание и посмотрела в глаза, моё сердце забилось по новой. — Тогда почему нет? — снова чувствую слезы на щеках. — Я готова ко всему, что жизнь нам предоставит, готова сражаться со всеми, готова защищать и оберегать тебя, готова научиться готовить. Наташа смеётся вытирая мои слезы. — Готовить? Неужели готова пойти на такие жертвы? — Для тебя планету остановлю. Она качает головой закусывая губу. — Я люблю тебя, ты любишь меня, что нам мешает? Мама? Она… она поймет, она же моя мама, она всегда была за всё за. Готова поспорить, она даже поддержит. Или… — моя рука, точно, вернее её отсутствие, я замолкаю, пытаясь разобраться, может это быть из-за этого? Может ли она опасаться, что из-за моей травмы, за мной нужен будет особый уход, больше времени, больше внимания. — Что? Нет! — она поворачивает назад мою голову, отрывая взгляд от нового протеза. — Даже не думай об этом. Ты невероятно сильная девушка, пережившая аварию и вернувшаяся с комы. Твоя рука, она… это всего лишь рука, я уверена, ты будешь так же хорошо, если не лучше справляться со всем, ты не обуза и не лишний груз, ты самый важный человек. — Но я не понимаю. — Мне тоже не всё понятно. — Но что если… что если я жить без тебя не могу. Я вернулась только из-за тебя, мне было хорошо, когда я была в коме, спокойно и не больно, но я старалась, я пыталась вернуться к тебе, я пробивалась сквозь свинцовую стену, проделывая себе путь кулаками, всплывала со дня океана, задыхаясь на всём пути, лишь бы вновь увидеть тебя, прикоснуться, иметь возможно поцеловать, узнать, какого это быть самым счастливым человеком в мире. Не говоря ни слова, Наташа прижимается ко мне горячими губами. Обдавая подбородок палящим как солнце дыханием, погружает в мир фантазий. Её губы тёплые и сладкие, они большие и умелые. А язык горячий и скользкий, зубы острые как ножи, а руки нежные словно шёлк, гладят меня по щеке и обнимают за талию, ближе прижимая к себе. Мне хочется в ответ, почувствовать тепло её кожи, но поднимая руку, не ощущаю ничего, это путает, сбивает с толку, включает панику, заставляя в испуге отпрянуть. — Не чувствую, — говорю запыхавшись, бегая глазами по руке лежащей на чужой щеке. — Ничего. Наташа понимая, хватает за другую и прижимается к ней губами. — Почувствуй, я с тобой. Всё в порядке, мы справимся, вместе. Слова греют, обволакивая тёплым одеялом. Одно слово, а заменяет целый мир. — Это значит… — Да, я буду бороться с тобой. — Я счастлива, ты не представляешь, на сколько я счастлива. — Представляю, — она улыбается мне, вновь касаясь моих губ.

***

Мама возвращается через два часа, за это время мы успели подняться, разоботать мои вещи и обсудить планы за обедом. — Как ты? — спрашивает, нежно поглаживая меня по голове. — Лучше всех. Ты будешь дома? — Да, на сегодня всё. — Мам…– я замираю, как сказать, как объяснить? Ничего не знаю. — Что милая? Тебе что-то нужно? Воды? Спать? Туалет? — У меня руки нет, а не ног, с этим я сама справлюсь, как и со всем прочим. Я поговорить с тобой хочу. Она грустно улыбается, снова поглаживая меня по голове. — Говори, я слушаю. — Это сложно, — я поднимаю глаза на Наташу сидящую в кресле и попивающую чай, невозмутимо следящую за нами. — Я не знаю с чего начать. — Давай с самого начала, это всегда помогает. — Я влюблена. — Для твоего возраста это не должно быть новостью. — В человека старше меня. — Что ж, надеюсь это не кто-то из твоих профессоров.– она смеётся своей шутке, а моё напряжение не позволяет мне даже улыбнуться. — В человека своего пола. Мама прекращает смеяться, погружаясь в мысли. — В девушку? — Женщину. — Ладно. Хорошо, — заметно как она нервничает, — у вас… у вас это взаимно? — Да. — И, на много она тебя старше? — Для меня возраст это всего лишь цифры, — Наташа кашляет, особым кашлем, — четырнадцать лет. — О, — мама теряется, смотрит на Наташу, пытаясь найти помощь, — а ты что думаешь на этот счёт? — В каком смысле? — переспрашивает она, поправляя прядь волос за ушко. — Ну, я не знаю, все так сложно. — Она твоя дочь. Решать тебе.– пожимает моя женщина плечами. — Но… Если б я знала, что это за человек. Она хорошая? Заботится о тебе? Я, пребывая в лёгком шоке, от принятия матери, киваю головой. — Самый лучший. Но… почему ты так спокойна? Я имею ввиду, ты конечно не так спокойна, но реакция твоя немного не та, на которую мы рассчитывали. — Мы? — хмурится она. — Ну, — я теряюсь, ударяя мысленно себя по лбу, — Ага. Так? — Я чуть не потеряла тебя. Как для меня сейчас может быть важно то кого ты любишь, когда твоя жизнь, недавно была на волоске от смерти? Если это человек заботится о тебе и дарит любовь, то я приму его, кем бы он ни был. — Даже инопланетянин? — Даже эти страшные, сморщенные зелёные виноградники, главное его отношение к тебе. — А если я скажу, что ты знаешь этого человека? — Что ж, отлично, я знакома с множеством хороших людей. — А если я скажу, что тебе самой это человек нравится. — Ещё лучше, наверное. Я не уверенна, кто это? — Это… это самая лучшая в мире женщина, спасающая нас с самого начала, дарящая нам полное представление о семье, никогда не покидающая нас и приносящая радость. — говорю голосом полным восхищения, поглядывая на Наташу, завороженно сидящую, не отводящую от меня взгляда. — Невероятная женщина. Медленно, мамина голова, поворачивается в сторону своей подруги, в недоверии смотря на неё со слегка приоткрытым ртом. — Ты знала? — Что? — теряется Наташа, она как и я не этого вопроса ждала. — Ты знала, что она влюблена? — Ну… Да. — И ты знаешь в кого? — Эм, мам, — отвлекаю её от мирового тупизма, — это Наташа, мам. Она та женщина которую я люблю. Лицо моей матери вытягивается, как резина, в её глазах видно как заработал старый механизм, приводя болтики в порядок. — Но Наташа! Она же… Наташа! — Именно, она Наташа, и я честно в недоумении мам, как ты в неё сама не влюбилась, это просто невозможно не сделать. — И ты тоже? — смотрит она на неё. — Да, я тоже люблю твою дочь, и мы готовы бороться со всем миром, я больше не хочу терять её. — спокойно кивает Наташа, посылая мне нежную улыбку. — Вы же в курсе, что мне это нужно обдумать? — Конечно, мы не торопим тебя. Но вопреки любому твоему решению, я её не брошу, слишком долго, слишком тяжело я за неё боролась, — говорю ей.