LoveGame

      Ужасно, просто ужасно. Отвращение, желчь, крайнее недовольство распирают изнутри, наполняя и без того озлобленную душу едким ядом ненависти. Стыд всё новыми волнами накрывает с головой, стоит хоть на миг окунуться в воспоминания об увольнении. Мысли, пропитанные этим мерзким событием, не отпускают месяцами, плавно перетекающими в года.       И есть из-за чего.       Дьяволо, босс, отчитал его, как провинившегося мальчишку, у всех на виду, унизил, многократно оскорбил, пару раз швырнул паршивые бумаги в воздух. Йошикаге чувствовал себя обнажённым под десятками наблюдающих глаз, хотелось провалиться сквозь землю, вернуться домой, напиться, сброситься с крыши, не в силах отмыться от позора, но нет. При коллегах он стоял гордо, непоколебимо выслушивая тонны помоев, выливаемых в его адрес, даже не дрогнув и не сжав ладони от переполняющей агрессии.       Напоследок хотелось ответить, сказать что-то колкое, так же больно жалящее, но, собираясь с мыслями, Кира не успел. Дьяволо хлопнул дверью, оставляя после себя кабинет, погрязший в мерзких аплодисментах. Желание умереть, как и плюнуть в лицо каждой противной роже, лишь усилилось.       Йошикаге ушёл спокойно, не проронив ни слова. Спустя время нашёл новую работу, не такую престижную — работник магазина, — но на жизнь с мелкими радостями хватало. Постепенно у этих радостей появился накопительный характер: несмотря на тяжелые дни, их количество росло: по одному-два доллара в день, благодаря премиям и повышениям на работе. Кира преследовал простую цель — «отомстить». Он обдумывал множество вариантов развития событий: от простых — нанять профессионального киллера и прикончить Дьяволо к чертям, до безумных, например, самостоятельно подхватить букет венерических заболеваний, провести с итальянцем ночь и расстаться. Подобные мысли вызывали у Киры нервный смех.       Но просто так это оставлять нельзя.       Возможно, вся эта пляска кажется глупой, сумбурной, лишённой всякого смысла, — Йошикаге это осознаёт. Но желание совершить идеальное убийство собственными руками и остаться незамеченным так привлекает.       До одури.       Отступать уже нет смысла: воспоминание о прошедшем позоре всё ещё преследует его во снах, глаза ненавистных коллег наблюдают из каждого угла, а тихие перешёптывания и звон ладоней доносятся отовсюду. От этого не убежать, не скрыться, оно теперь с ним до конца его никчёмной жизни. Нет, не его.       Дьяволо.       Кира усмехается, самодовольно поправляя воротник излюбленного пиджака. За последние десять лет он не переставал следить за ним. Простой прохожий, серая тень, человек-невидимка, никто. Но эта неприметность и помогает. В его исписанных блокнотах тонны информации о Дьяволо: его привычки, любимый бренд, стиль, еда, вызывающая восторг и отторжение, адрес, истинная национальность — можно даже не продолжать. Преследование никак не напрягает Киру, это стало его обыденностью.       Зато слегка подученный итальянский и скромные познания в культуре чужой страны точно понадобятся. За внешность и черты характера Йошикаге даже не переживает.       Он — его идеал.       Он — то, что итальянец так тщетно пытается выискать в каждой миловидной, голубоглазой, но пустой блондинке, купившейся на большой кошелёк и привлекательную наружность. На ночь хватает.       Пол Дьяволо так же не волнует. Тот, как подметил Кира, бисексуален, что только играет на руку.       А воспоминания… Та жалкая пара дней в компании, за которую едва успел уцепиться Йошикаге, запомнились только ему одному. У итальянца таких подчинённых тьма, сливающаяся в общую серую массу без особых привязанностей.       Но, как бы то ни было, теперь он сидит тут, в дорогом, ударяющем по кошельку ресторане. Напротив — Дьяволо, беспрестанно работающий, без намёка на отдых. Пальцы его быстро, ловко перемещаются по нужным клавишам, а брови вне зависимости от ситуации всегда сведены к переносице над острым носом. За редкими глотками горького кофе Кира иной раз сомневается по поводу своих расчётов — а точно ли заметит?       Спустя две недели этот вопрос отпал сам собой.       Вместо своего привычного места — в глубине зала — Дьяволо неожиданно решает пересесть аккурат за столик Киры. Непринужденно ставит ноутбук, взмахивает головой, откидывая назад мешающие бордовые волосы, и принимается за работу, словно настойчиво игнорирует существование Йошикаге, ошибочно спутав углы. Блондин вида не подаёт, всё так же спокойно продолжает пить эспрессо небольшими глотками и изредка накалывать на вилку листья свежего салата, приправленного душистым маслом. Иной раз — бросает взгляд на мужчину. На его безвкусно измазанные в чёрный цвет губы, аккуратный маникюр, отчего только самые края ногтей стучат по пластиковым кнопкам, длинные, небрежные, но ухоженные волосы и единый стиль одежды. Только чёрные рубашки — иных Кира не замечал — с накинутым поверх полосатым пиджаком. Слишком неаккуратно, по его мнению, но однозначно цепляет глаз.       Молчание продолжается.       Блондин секундно стучит по поверхности стола, чуть нервно, понимая, что все его планы не должны упираться в тупик так сразу.       Не с первой встречи, по крайней мере.       Поэтому, осмелившись, он всё же решает раскрыть рот:       — Ты же подсел сюда не просто так, верно? — интересуется он, сгибая локти и образуя замок из кистей около подбородка.       — Верно. Люблю уединённые места и, — Дьяволо поднимает взгляд тёмно-малиновых глаз, — интересных личностей.       — Лестно, — Кира усмехается уголками губ, пока мужчина вновь переключает внимание на экран ноутбука.       — Отнюдь, — едва ощущается лукавство, скрытое за безэмоциональностью. — Дьяволо, — руку не протягивает принципиально.       — Кира. Йошикаге Кира, — не огорчается. Столько раз наблюдал это у других несчастных, что даже смешно ощущать на себе.       — Не замечал тебя тут раньше, — внимательно вчитывается в напечатанный текст, умело создавая вид, что занят невероятно важным делом.       — Ходил в другое заведение, — врёт так же убедительно, отпивая очередной глоток тёплого кофе.       — Тут нравится больше? — ведёт плечом, издавая звонкий хруст позвонков. Последствия ежедневной работы за компьютером.       — Да, — бюджету — нет.       — Мне тоже.       И вновь неловкая, гнетущая тишина. Только фоновый шум и стук клавиш разбавляют её, но никак не помогают разговору пойти дальше.       Спросить про любимое блюдо? Работу? Кира и так всё знает, каждую мельчайшую деталь, а выдавить из себя истинную заинтересованность, едва выйдет. Эмоции слишком однообразны и не для подобных тем.       Йошикаге переводит полный задумчивости взгляд в окно, ненароком хмуря тонкие брови из-за преследующих его размышлений. Этот момент позволяет Дьяволо рассмотреть мужчину получше, уловить знакомые черты лица. Словно они уже встречались где-то, определённо, но мысли так сумбурны что невозможно вспомнить.       — Знаешь, — он небрежно смахивает нависшую на глаза чёлку, пряча прядь за ухо, — мне кажется, или мы с тобой где-то пересекались? — так и не сводит внимательного взгляда, нетактично всматриваясь.       — Я работаю в торговой сфере, думаю, оттуда, — сразу, без намёка на дрожь и волнение в голосе, отвечает Кира, поворачиваясь обратно. Полуправда.       — М-м, даже так, — задумчиво трёт подбородок, отпивая глоток столового вина, — ты интригуешь меня ещё больше, Йошикаге, — на губах мелькает ухмылка, и он возвращается к работе, — к следующей встрече выясню о тебе всё, — слова звучат громко, может, несколько угрожающе, но на лице Киры всё то же спокойствие. И мускул не дрогнул.       — Не задавайся глупыми целями, — недовольно цокнув языком, блондин закатил глаза, — ты сам, без всех связей можешь узнать меня получше, — Кира противоречит собственным принципам, ненавязчиво укладывая ладонь поверх чужой.       Кожа Дьяволо грубая, смуглого оттенка и совершенно не подходящая под понятие «идеальная кисть руки». Но тепло, нет, даже жар, исходящий от неё, вызывает у Йошикаге тяжёлый, подавленный вздох. «Относительно неплохая,» — приходится признать в глубине души.       — Твои интересы и прочее дерьмо меня мало интересуют, — ответ резкий, вполне в стиле итальянца, но зато — Кира считает это маленькой победой — ладонь он никуда не убирает, позволяя подобные жесты. Чем мужчина и довольствуется, мерно поглаживая костяшки большим пальцем.       — Образ плохого парня у тебя выходит так себе, — он специально цепляет за больное, мгновенно переходя на иную тему. — Поведу себя более учтиво и спрошу: какой твой любимый жанр кино? — тупее вопроса не выдумать, Кира сам себя корит, но нужно с чего-то начинать.       — Порно, — отвечает без капли стеснения, даже усмехаясь с своего остроумного ответа, — это ты подразумевал под «узнать получше»?       Желание прикасаться к ладони отпало.       — Почти, — сдержанно, противно, улыбается, — зато теперь имею представление о тебе как о несчастной одиночке, затмевающей своё желание правой подружкой, — впрочем, Кира сам мало чем отличается от Дьяволо.       — Шлюхи сейчас однообразны, у меня нет времени на возню с ними, — итальянцу нет смысла лгать, он без доли обиды принимает эту попытку оскорбления как повод для некой гордости.       — Как печально, — блондин качает головой, изгибая светлые брови в наигранной вселенской грусти, — но ничем не могу помочь твоей ущербности, несмотря на милое личико, — так приятно произносить такие вещи вслух, прямо в лицо итальянцу, пускай неаккуратно, в его всё ещё шатком положении, но зато эти ощущения. Они непередаваемы.       — Через неделю поможешь, — в голосе ощущается плохо скрытая, если вообще с намёком на это, агрессия, несмотря на спокойный внешний вид. Задело, определённо. Этого Кира и добивался.       — Не приравнивай меня к своему любимому типажу, — он достаёт бумажник, вытаскивает слегка мятые купюры и оставляет вместе с условными чаевыми, поднимаясь с места. — Я более чем самодостаточен, — гордо вскидывает острый кончик носа кверху и покидает помещение с звонким цоком небольшого каблука. На сегодня достаточно.

***

      Последующая неделя проходит в том же темпе, а за ней и иная, третья, четвёртая. Никакого приглашения со стороны Дьяволо так и не поступило, только ненавязчивый флирт, больше схожий на оскорбления. Но Йошикаге и не против. Полностью следует правилам некой игры, одаривая оппонента колкими фразами, лукавыми, самодовольными улыбками и взглядами, ловя на себе подобные. Помимо этого из разговоров выявились общие черты характера, интересы, некоторые мелочи, знание которых недоступно простым смертным.       Общение давно перешло ту тонкую грань меж сдержанным молчанием и болтовнёй на любые темы.       — Не хочешь сегодня ко мне? — Кира уже стал сомневаться, что услышит эту долгожданную фразу. Строит незаинтересованное выражение лица, словно это ему вовсе не надо, и лениво отпивает глоток излюбленного кофе.       — Разве ты не должен был пригласить меня ещё недели четыре назад? — скептично вскидывает бровь, усмехаясь. Таить, помнить все мельчайшие обиды он умеет.       — Так ты согласен на звание шлюхи? Удивлён, — кривит вымазанные губы в ухмылке, откидываясь на мягкую спинку стула и покачивая чайную ложку меж пальцев. От скуки.       Кира раздражённо цокает, проявляя недовольство и на лице.       — Ладно, — Дьяволо нехотя приподнимается, разминая затёкшую спину с громким хрустом, — ты мне показался интересным, и я решил слегка, м-м, повременить. Логично, полагаю, — он бескультурно опирается локтями на поверхность стола, не переставая смотреть на Йошикаге пронзительным взглядом, выжидая ответа. В его мыслях Кира уже согласен.       — Посмотрю, что у меня по графику, — ничего. Но поломаться, выстроить из себя занятого обязательно нужно.       — У меня нет времени на бессмысленные встречи, — босс предупреждает сразу, до жути серьёзным голосом.       — Не мои проблемы, что встреча может пересечься с моими личными делами, — Кира давит, слегка повышая холодный тон, — и ты даже не удосужился сказать, во сколько, — многозначительно смотрит на наручные часы, словно действительно пытается отыскать в закутках памяти те самые «личные дела», неловко забытые в данный момент.       — В восемь вечера, сегодня, — Дьяволо искренне пытается подавить агрессию, протягивая Кире бумажку с аккуратно выведенным адресом. Только едва она нужна блондину.       — Постараюсь зайти, — нехотя, показывая всё своё отношение к этой ситуации, подхватывает листочек и прячет во внутренний карман пиджака.

***

      Ровно в восемь Йошикаге уже стоял у двери. Старательно жал на нужные кнопки, выслушивал нудные, противно тянущиеся гудки, каждый раз обещая себе, что ещё одна попытка, и всё, он уйдёт отсюда с гордо поднятой головой, но этого так и не происходило. Кира продолжал стоять, пока на вызов пятый, если не шестой, Дьяволо всё же не соизволил откликнуться. Отвратительный человек.       Поднимается на лифте, ищет нужную квартиру, привычно стучит в дверь, часто, дожидаясь ответа от хозяина, что словно продолжал игнорировать своего гостя. Быстро меняющееся настроение уже испорчено.       — Дверь была открыта, — Дьяволо распахивает её, с недовольным видом пропуская мужчину внутрь.       — Не привык дёргать чужие ручки, уж прости, — Кира стягивает туфли, аккуратно отставляя в сторону, поднимает взгляд на мужчину, подмечая совсем небольшие изменения в его образе: пиджак скинут, рукава рубашки закатаны, а ногти — Йошикаге попросту не мог оставить их без внимания — лишились своего тёмного оттенка. В воздухе также улавливается лёгкий запах ацетона, вероятно, не выветрившийся за столь короткий срок.       — Прощаю, — небрежно бросает хозяин квартиры, кивая в сторону гостиной в качестве приглашения.       Кира ещё на пару мгновений задерживает взгляд на бледных ногтевых пластинах и не удерживается от вопроса, проходя в просторное помещение следом:       — Ты задержался, так как снимал лак?       На лице мужчины мелькает секундное удивление.       — А ты наблюдательный, — негромко усмехается, демонстрируя чистые, лишённые грамма химии ногти. Все короткостриженные, кроме мизинца и безымянного пальца. Отвратительное решение.       — Есть такое, — Кира одаривает его сдержанной улыбкой, неловко присаживаясь на край обитого чёрной кожей дивана, касается мягкого материала пальцами, трогает, честно выжидая, когда неожиданно исчезнувший итальянец вернётся обратно. Подобные моменты напрягают Йошикаге больше всего.       — В алкоголе тоже можешь похвастать подобным умением? — Дьяволо заявляется на пороге с бутылкой и парой бокалов, в приподнятом относительно недавнего настроении, садится напротив, с глухим звоном расставляя предметы по деревянной поверхности стола.       — Едва, — Йошикаге не без интереса наблюдает за ловкими действиями мужчины, в особенности за руками, что с завидной лёгкостью с помощью штопора откупоривают бутылку красного вина.       — Тогда одной встречей нам не обойтись, — и вновь этот ненавязчивый флирт. Кире, признать, он даже перестал докучать, больше было любопытно, что Дьяволо выкинет ещё.       — Собираешься меня споить? — усмехается, притягивая к себе наполненный ровно по норме бокал. Запах отменный, манящий сделать ленивый глоток.       — Отнюдь, — мужчина шумно вдыхает аромат алкоголя, блаженно прикрывая глаза, — только дегустация и разговоры. Знаешь, шум в ресторане так раздражает, — страдальчески цокает, приоткрывая губы, — поэтому я решил, что так будет лучше для нас обоих, — и, не дожидаясь Киры, отпивает.       — Тогда я не против, — тот же изгиб губ, едва имеющий что-то схожее с улыбкой, и глоток вина вслед за Дьяволо.       Весь вечер, что они провели за разговорами, Кира не сводил глаз с ладоней итальянца. Хотелось к ним прикоснуться, сравнить размеры, вновь ощутить то запавшее в душу тепло, но — самое главное — накрасить ногти. Аккуратно, со всей присущей осторожностью, вывести прямые чёрные полосы, не задевая ни заусениц, ни иных участков кожи, оставляя за своими действиями только идеальный, завидный даже для салонов, маникюр. Неясная, маниакальная мания, которую не способны удалить одни только голодные взгляды.       — Ты красишь ногти сам? — мягко подхватывает кисть в свою руку, якобы внимательно что-то рассматривая. Не сдержался.       — Зачастую да, — Дьяволо не возражает неожиданному поступку — он сам любит тактильные ощущения.       — Тогда, — Кира шумно выдыхает, боясь отпугнуть, заставить дурно о себе думать, — ты не против, если я попробую накрасить их? — сглатывает.       Дьяволо удивлённо хмыкает, недоверчиво склоняя голову набок. Сколько он общался с людьми, тесно и не очень, подобных предложений не поступало никогда. Конечно, мужчина замечал все те неоднозначные взгляды на свои ладони, но никогда бы не подумал, что причина кроется в этой необычной просьбе.       — Если сделаешь это нормально, то валяй, — он отпивает алкоголь, высвобождая руку из цепких чужих пальцев, и поднимается с места. Подходит к одному из шкафчиков, задумчиво рассматривает его содержимое — все свои оттенки тёмного — и возвращается, прихватив с собой пару необходимых бутыльков. — Не хочется после переделывать.       — Можешь не беспокоиться на этот счёт, — Кира встряхивает содержимое стеклянной склянки, открывая и сразу наполняя гостиную резким химическим запахом, перебивающий мягкий аромат вина. Невольно морщит нос.       — Доверюсь, — Дьяволо протягивает руку, всё ещё кроя внутри некое сомнение.       Йошикаге ценных минут и прикосновений не теряет — сразу подхватывает кисть, в якобы профессиональных целях трогая красивые изящные пальцы, на самом деле просто наслаждаясь возможностью. Повторно обмакивает кисточку, касается ногтевой пластины и со всей аккуратностью, игнорируя мелкую нервную дрожь в руках, наносит лак. От сосредоточенности прикусывает губу, сводит брови к переносице и иной раз боится вздохнуть, нарушив всю концентрацию в нелёгком деле.       — Надеюсь, ты ими не трогал ничего такого, — он задаёт вопрос не вовремя, слишком поздно, окрашивая второй ноготь в тёмный цвет. Слегка меняет тактику, пытаясь относительно расслабиться.       — Член считается чем-то таким? — усмехается, мерзко, поднимая бокал за тонкую ножку и делая глоток.       — Ты, — Кира делает особый акцент, болезненно сжимая фалангу, — считаешься чем-то мерзким, — недовольно цокает, стараясь игнорировать эту навязчивую мысль, что теперь плотно засела в голове. Но от этого меньше прикасаться не стал.       — И откуда в тебе столько злости? — Дьяволо не внимает словам, сохраняя всё тот же расслабленный, несколько лукавый тон. Происходящее его полностью устраивает.       — Если меня неожиданно стошнит на ладонь, то вина исключительно твоя, — безучастно пожимает плечами, выводя последнюю чёрную линию на мизинце. Осматривает работу с нескрываемой гордостью, буквально любуется, не замечая ни единого лишнего мазка на коже. Идеально, как и должно быть.       — Какой ты всё же душный временами, — тяжело вздыхает, меняя руки. Вместе с ними и положение бокала.       — Нет, — Йошикаге только разинул рот, намереваясь сказать следом что-то ещё, не менее важное, но его в одно мгновение заткнул Дьяволо, приставив к губам края стеклянной посуды. Кира не успевает и удивлённо распахнуть глаза, как ощущает знакомый за вечер вкус на языке, холодными струйками стекающий мимо, вниз по подбородку, шее и под рубашку, игнорируя воротник. Вишнёвые разводы отнюдь его не радуют, вызывают раздражение, гнев и злобу. За новую, безуспешно испорченную рубашку так особенно. Мужчина мигом отстраняется, бросает всё, тыльными сторонами ладоней пытается избавиться от пахучих следов, но напрасно — делает только хуже.       — Урод, с головой совсем всё плохо? — на лице Дьяволо, что распаляет затуманенный разум Йошикаге только сильнее, не читается и момента сожаления, только привычная самодовольная улыбка. Нет, усмешка.       — У тебя были сухие губы. Показалось, что хочешь пить, — он пожимает плечами, даже не пытаясь скрыть факт лжи. Врёт открыто, специально выводя вечно спокойного, сдержанного Киру на эмоции.       И получает их.       Мокрой винной пощёчиной, правда, но так даже интереснее, лучше. Резкая боль обжигает, а аромат разлитого по столу вина словно становится сильнее, интенсивнее, перебивая недавний химический запах.       Дьяволо аккуратно касается подушечками пальцев пылающей щеки, не разрываясь ни в криках, ни в оскорблениях. Ничего. Только нагло искривленные губы и вызывающий взгляд на Йошикаге.       — Ублюдок, — чуть не выплёвывает он, слегка подрагивающими от злобы пальцами расстёгивая мелкие пуговицы на рубашке. На нормы приличия и условное понятие стыда сейчас плевать, как и на пафос итальянца. Даже не смотрит в его сторону, только если с отвращением.       — Столько раз это слышал и всегда как в первый, — голимое самодовольство.       Йошикаге не отвечает, расправляется с рубашкой до конца и скидывает с бледных плеч, раздражённо комкая испорченную вещь. Разводить скандал в шатком для него положении глупо, бессмысленно, нужно просто немного перетерпеть, и всё закончится раз и навсегда. В любом случае, мощная пощёчина была неплохой отдушиной всем скопившимся нервам.       — Где находится ванная комната? — голос вновь холоден, как в первую встречу, а глаза не выражают ничего, кроме ненависти. Поджимает мокрую рубашку ближе к груди, сожалея о своём бессмысленном поступке. Погорячился, явно, действуя на острых эмоциях.       — Справа по коридору, — тон Дьяволо неизменен. Он лениво откидывается на спинку кресла, наблюдая за скорым уходом блондина прочь. После вновь смотрит на стол, удручённо вздыхая. Прозрачные осколки и разлитое вино всё же стоит убрать.       Вечер кончается неприятно.       Да, конечно, Йошикаге отмыл все пятна и разводы, тщательно, словно это была иная липкая жидкость, назло вытерся полотенцем для лица, возможно, плюнув в него, и получил свежую рубашку Дьяволо сквозь щель двери. С упрёками и отказами, правда, но с смирением в конце. Итальянец же понёс не такие большие потери — незаконченная рука и только, справится самостоятельно, не впервой. Отданную вещь в счёт даже не берёт, воспринимает как момент очередного флирта, клишированного действия с толстовкой возлюбленного, чей запах в итоге будет вдыхаем одинокими ночами. Оттого и доволен, провожая рассерженного мужчину не перекинувшись и словом.       Дьяволо уверен, он точно влюбил в себя Йошикаге, сомнений нет.       Постепенно, после инцидента, их аккуратные встречи в ресторане вновь начали обретать прежний характер. Далеко не сразу и не так просто: на первых порах Кира даже отсаживался от мужчины в случае чего, игнорируя, но после смирился. Позволял сидеть с собой, изредка отвечал на больше имеющие сходство с монологами диалоги, иногда уходил, не дослушивая, — делал всё, чтобы привлечь к своей персоне как можно больше внимания.       И это работало, действительно.       Интерес Дьяволо лишь возрастал, как и явные намёки. Вновь предложения встретиться, уже без неожиданных поворотов, провести время вместе в неформальной обстановке, прогуляться за городом и прочее. Йошикаге в восторге никогда не был, являясь отъявленным домоседом, но на каждую встречу являлся, бездумно протаптывая ботинки по осенней листве. Вечера в квартирном тепле ему прельщали куда больше.       Со временем он стал смягчаться. Слишком долго держать образ холодной суки чревато неприятными последствиями, а так, как в типичных дешёвых драмах, он смог раскрыться итальянцу, понемногу показывая выдуманный дивный мир своей души. Всё такой же стервозной, но уже не отталкивающей в каждом вопросе, более многогранной.       Сам звал к себе, предлагал прогулки, ненавязчиво придвигался ближе, сидя с Дьяволо на одном диване за просмотром фильмов, и даже терпел нагло закинутую на плечо руку. Их разговоры стали чаще, глубже, затрагивали не только внешние проблемы, но и внутренние. Общение стало куда свободнее, словно они были знакомы всю жизнь, понимая друг друга с полуслова. Конечно, конфликты так и не исчерпали себя — несколько традиционные взгляды Йошикаге противоречили взглядам итальянца, а с некоторыми вещами они и вовсе не могли примириться, но терпели, отвлекаясь на иные, куда более приятные стороны.       Через пару месяцев, к своему ужасу, Кира стал понимать, что чужая рука на плече, бедре, пояснице ему вовсе не отвратительна.       По прошествию ещё нескольких и сам Дьяволо стал казаться не таким мерзким.       Это пугает, напрягает до жути, не даёт находиться наедине с мужчиной нормально, без лишних переживаний, вызванных отнюдь не ненавистью, ощущать его прекрасные ладони на себе и прочие, прочие, прочие моменты. Извечно спокойный вид уже не вызывает такое доверие, как и бешено колотящееся сердце перед каждой встречей. Мимолётные взгляды кажутся постыдными, но с этим щемящим чувством в груди он попросту не в силах совладать.       Голос Дьяволо, его тепло, тело, запах, характер — всё вызывает выплеск эндорфинов в мозг, ненормально сводящий Киру с ума.       И с этим нужно кончать.       Как можно скорее.       Привязываться к своему объекту ненависти, причине страданий и стольких потерянных лет желания нет, совершенно, только бессмысленные чувства твердят иначе, каждый раз заставляя мужчину отложить несчастный цианид калия до следующего, не этого раза. Потом, потом, не сейчас, не в этот день — вечные перекладывания за пустыми отговорками, но для чего? Йошикаге и сам не может ответить, мучительно грызя ногти каждый вечер перед сном. Стоит просто взять и сделать. Стать свободным от этой убивающей зависимости. Завтра — точно.       Символично. Встреча выпала на годовщину — шесть месяцев. Можно воспользоваться очередной отмазкой, но нет, слишком поздно. В портфеле поддельный паспорт на имя Косаку Каваджири, все сбережения и новая симкарта с телефоном. Отравить и сразу покинуть город. Куда — неважно, в любое место, но скрыться, тщательно, как подпольная крыса, изменив внешность, род деятельности и все былые привычки.       Йошикаге Кира умрёт вместе с Дьяволо.       Привычная расслабленная атмосфера, заунывные итальянские песни по радио для фона, приглушённый свет от единственного источника и те же бокалы, вновь наполненные жидкостью вишнёвого оттенка. Блондин даже приноровился к вину, прежде отдавая предпочтение чистому саке.       У них нет ни целей, ни мотивов на вечер. Просто обоюдный комфорт, разбавленный бокалом алкоголя — то, чего так не хватает за рабочий день среди шумного, раздражающего коллектива. Тишина и только.       Кира делает очередной глоток и ложится на чужое плечо, лениво, ощущая, как ладонями уже успел завладеть итальянец. Гладит, ведёт подушечками вдоль костлявых фаланг и негромко подпевает играющим песням на чистом итальянском. Йошикаге едва разбирает слова, выученные до встречи с мужчиной. Точно что-то про любовь, тошнотворную тему, так рьяно преследующую его в последние недели. Неужели он правда поддался чувствам? Смог ненароком сломать весь свой нелюдимый образ, личность, презирающую любой намёк на человеческие эмоции? Отвратительно, провально, отец бы им точно не гордился.       Кира поднимает голову, бросая усталый взгляд из-под прикрытых век. И думать смешно, что все эти страдания, мучения, длящиеся бесконечным потоком, именно из-за него. Краткая усмешка привлекает внимание итальянца.       — М? — отвлекается тот от пения, вопросительно изгибая бровь.       — Нет, ничего, — ложь. Сердце бьётся чаще, что, благо, ничуть незаметно для Дьяволо. Нужно только дождаться, как мужчина отойдёт, и высыпать содержимое из пакетика, покоящегося во внутреннем кармане третий месяц, в бокал мужчины. Можно даже не перемешивать, смертоносный яд справится самостоятельно, идеально подстроившись под вино. Без вкуса, без запаха.       Но дурные мысли, словно неподвластные разуму, шепчут обратное, заставляя Йошикаге сплетать пальцы с чужими.       Мерзко.       Тяжело вздыхает, вновь поднимает голову выше и неожиданно сталкивается взглядом с Дьяволо. Шумно сглатывает, только сейчас осознавая к чему именно ведёт эта гнетущая тишина, напряжение и дрожь в коленях, но не противится, отнюдь.       Плывёт по течению, прикрывая глаза под прикосновение липких губ.       Мягко, непривычно, тепло. За все тридцать три года Кире не предоставлялось возможности целоваться раннее, банально из нежелания, но теперь он ощущал себя неловко, постыдно, вразрез уверенному в этом нелёгком деле итальянцу. Ладонь выше, ладонь ниже. В густую копну волос и под бедро, недвусмысленно намекая о смене положения, чего жаждали оба. Йошикаге неопытность не пугает — он готов. В первый и последний раз в своей жизни испытывая такое сильное влечение к мужчине, он пошло седлает бёдра, придвигаясь ближе, и не задумывается ни о чём. Ни о быстротечности событий, ни о своём нулевом познании в сексе. Порно и соответствующие журналы его мало интересовали.       Только поцелуи, жаркие, мокрые, пышущие желанием. Блондин быстро учится, активно отвечая на все ласки, что не может не нравиться Дьяволо. Укусы, истерзанные губы, смазанная помада — хочется больше, глубже, чаще, теснее. Касаться торсами, ощущать соблазнительную твёрдость меж собственных ягодиц, царапать медного оттенка кожу, но пока, за слоем одежды, это всё кажется таким запредельно далёким. Кира недовольно мычит, шумно выдыхая через нос, и отстраняется, всего на пару мгновений, суетливо стягивая с себя осточертевший пиджак. Бросает на пол, не беспокоясь о его сохранности, и вновь возвращается к итальянцу, в его объятия. Дьяволо момента не теряет — выправляет из строгих брюк синюю рубашку, скользит ладонями под лёгкую ткань, сжимая худощавое тело сильными руками. Задирает выше, трогает выпирающие рёбра под учащённое сердцебиение, большими пальцами касается сосков, вызывая у Киры глухой вздох, и искренне жалеет, что на вещи несчётное количество пуговиц.       Йошикаге это мало волнует. Он мастерски, наощупь расправляется со всеми препятствиями, холодными подушечками прикасаясь ко всё новым и новым участкам оголённой кожи. Кадык, острая грань ключиц, твёрдость грудных мышц. Прикосновения манят, не дают покоя и успокоения. Жар настигает, ударяет в голову, дышать нечем, а спёртый воздух попросту не даёт насытиться кислородом. Приходится вновь отстраниться и беззвучно раскрыть рот, стискивая пальцами чёрную ткань рубашки. Невозможно, невозможно, невозможно. Но Дьяволо лишь подливает масла в огонь, избавляясь от верхних пуговиц и прикасаясь влажными губами к бледной коже. Целует смазано, липко, без особой конкретики, просто так, выбивая из Йошикаге всё больше сдавленных неконтролируемых вздохов. Ощущаются укусы, засосы, что на следующий день станут постыдно виднеться из-под короткого ворота рубашки.       Кира спускается ладонью ниже, особенно детально очерчивая рельефы горящего тела, и оглаживает пах. Ощущается несомненная твёрдость, лёгкая пульсация сквозь брюки, но мужчина не спешит так скоро избавляться от предмета одежды, в лишний раз дразня своими более наглыми прикосновения. Жмёт, давит, не фанатично, обхватывает двумя пальцами, ведёт до самого конца и по-новой, заставляя Дьяволо заметно нервничать, дёргаться. Не одному ему страдать.       — Йошикаге, скотина, — чуть не рычит сквозь плотно сомкнутые зубы, вызывая у блондина краткую самодовольную ухмылку.       — Знаю, — беспринципно отвечает он, придвигаясь ближе, прямиком к выступающей твёрдости.       Ёрзает, подначивает, уже соглашаясь на свою роль. Несомненный удар по гордости, но Кира его игнорирует, оставляет на завтрашние размышления в самолёте, этим вечером отдаваясь полностью. Вновь льнёт ближе, целует всё так же пылко, наслаждаясь обоюдными томительными прелюдиями. Руки Дьяволо вновь внизу, на ягодицах, откровенно лапающие. Скользят в сторону, мимолётно касаются паха, уделяя большее внимание не ему, ремню, лязгая железной пряжкой. Мягкий шум молнии, и от сковывающих движения брюк можно избавляться, оставляя из одежды только распахнутую рубашку с нижним бельём.       Блондин сглатывает, мотает головой, жмурится. Склоняется ближе к Дьяволо, к его уху, шепчет что-то нечленораздельное, граничащее между словами любви и ненависти, ловко избегая тошнотворной темы мести, худощавыми пальцами так же расправляясь с чужой ширинкой. Тот словам не внимает, не в силах разобрать, но горячий шёпот будоражит.       — Да, да, я тоже, — отвечает на обрывки фраз, большими пальцами поддевая резинку чёрных трусов с двух сторон, плавным движением стягивая их с напряжённых бёдер.       Йошикаге вздыхает, влажно целуя, кусая мочку. Ощущать себя нагим перед кем-то так странно, волнительно, до дрожи во всём теле. Длинными краями рубашки пытается ненавязчиво прикрыться, но бессмысленно: подрагивающий член виден.       — Неужели это твой первый раз? — итальянец словно читает его, попадая по самым болезненным темам. Кира кривится, морщит губы.       «Твой последний», — ненароком проносится в мыслях, но приходится озвучить совершенно иное:       — И что с этого? — скрывать нет смысла, слишком очевидно. Да, он чёртов девственник, вплоть до тридцати трёх лет считающий себя асексуалом, кроме ненормального влечения к женским кистям. Отклонение от нормы, генетическая ошибка, неожиданно разбившаяся о первую серьёзную влюблённость.       — Нет, ничего, — лжёт. Йошикаге видит, чувствует, ощущает эту скрытую усмешку в голосе, шумно вздыхая. Нет, сейчас не время, далеко. Сдаваться, обижаться и прекращать всё бессмысленно, нужно доказать обратное, оказавшись любовником ничуть не хуже остальных. Лучше.       — Тогда, — блондин с силой сжимает чужое плечо, напирая всем телом, — докажи, что сам не хуже девственника, — он изгибает губы в противной улыбке, заглядывая в самодовольное лицо Дьяволо сверху вниз, опираясь ладонями о его грудь.       — Я бы был поаккуратнее с громкими намерениями на твоём месте, — эта уверенность так нравится мужчине, что, даже оказавшись на лопатках, не возникает желания подняться обратно. Только если за одним нехитрым делом.       — Не указывай мне, — Кира хмурит светлые брови, медленно, специально дразня, стягивая строгие брюки сразу с нижним бельём. Зрительный контакт не прекращает, боится взглянуть ниже, прекрасно осознавая, что Дьяволо прав и он вновь погорячился, вызвавшись оседлать. Но и позволить себе расстилаться или, ещё хуже, выпячивать зад, тоже нельзя. Честное имя и так запятнано.       — Просто предупреждаю, — Дьяволо пытается устроиться получше, в не самых комфортных условиях, подкладывая локоть под голову. Второй рукой поднимается по чужим бёдрам, на талию.       — Было бы о чём, — всё ещё пытается язвить, опуская взгляд с лица ниже, на член. И он, чёрт возьми, действительно большой. Сквозь одежду это ощущалось совершенно иначе, не так. Сейчас приходится шумно сглотнуть, махнуть головой и сделать невозмутимый вид. С трудом.       Дьяволо только усмехается, наблюдая за очевидной реакцией, и хлопает мужчину по бедру.       — Приподнимись, мне нужно кое-что взять, — Кира уступает, понимая, что итальянец имеет в виду, и нежеланно отстраняется.       Неясное волнение вновь начинает овладевать телом.       Возвращается он довольно скоро, подкидывая тюбик смазки в руках, обнажённый. Одежда, как Кира заметил, осталась лежать неясной кучей на полу.       — Мы без презерватива? — вскидывает бровь, не замечая знакомого металлического блеска в руках. Не то чтобы он ему не доверяет, но множественные рассказы о сексуальных похождениях и собственные наблюдения наталкивают на подобные мысли. Прощаться с Дьяволо, будучи награждённым букетом болезней, не хочется.       — Я чистый, а ты девственник, — он цокает, усаживаясь рядом, и почти ласково ведёт ладонью от коленной чашечки ниже, ненавязчивым движением заставляя раздвинуть ноги, — ещё есть вопросы?       — Просто перестань упоминать это каждый чёртов раз, — многозначительный рассерженный шумный вздох, оскорблённый, полный ненависти взгляд. Блондина и так ущемляет разница в их размерах, а постоянное замечание по поводу сексуальной неопытности задевает ещё больше.       — Не злись так, дорогой, — Дьяволо склоняется, оставляя невесомый поцелуй на внутренней стороне бедра в целях задобрить, — я лишь для твоего спокойствия, — ухмылку даже не скрывает, выдавливая нескромное количество смазки на пальцы.       — Да пошёл ты к чёрту, — и вновь агрессирует, ощущая промежностью неприятный холод. Бесспорно, во влажных ночных фантазиях возникали мысли о том, как эти прекрасные пальцы могут его трахнуть, но сейчас это ощущалось совершенно иначе. Не так, как хотелось Йошикаге, а с ублюдским волнением и мимолётным страхом боли.       Жмурит глаза, сглатывает, с силой впивается отросшими ногтями в чужое запястье, когда первый палец плавным движением оказывается внутри. Дискомфортно, неприятно, хочется слезть, но терпит, мужественно, не издавая ни звука, даже когда Дьяволо начинает мерно двигаться внутри. Знал бы, что так окончит последнее свидание — обязательно бы подготовился за неделю вперёд.       — Расслабься, и тебе самому станет легче, — голос звучит ласково, непривычно, на успокаивающий манер. Кира рад последовать совету, но второй палец заставляет напрячься каждую клетку тела ещё больше.       — Знаешь, не у тебя два пальца в жопе, — он чуть не шипит, крепко стискивая зубы. Невольно царапает дорогую кожу дивана в попытках скрыть истинное состояние.       — Если я скажу, что у меня там анальная пробка, тебя это успокоит? — Дьяволо искренне старается отвлечь от неприятных ощущений, не превращая первый раз в мучительную пытку. Гладит, трогает чувствительные места, держит за руку, старается наращивать темп и глубину постепенно, не резкими скачками.       — Отчасти, — Кира сдувает с глаз нависшую чёлку, и аккуратно, стараясь соответствовать беспринципному образу, насаживается на пальцы самостоятельно. На лице мелькает кривая, напыщенная улыбка.       — Тогда представляй себе именно это, — хмыкает, по прошествию ещё нескольких толчков вынимая пальцы. Должно хватить. Наверное.       Облегчение волной обрушивается на Йошикаге, позволяя вдохнуть спокойно, без лишнего напряжения в теле. Словно всё закончилось, неприятной пытки больше нет, но, как только взгляд падает на ленивое размазывание смазки по длине члена, все надежды на лучшее меркнут.       — Не строй такое удручённое лицо, — Дьяволо усмехается, прекрасно понимая, из-за чего именно Кира так помрачнел, — да и, насколько я помню, — укладывается, поправляя диванную подушку под собой, — ты сам загорелся желанием оседлать меня, — не сводит лукавого взгляда со сконфуженного мужчины, что неловкими движениями вновь усаживается на бёдра итальянца. Волнение и нервы, охватившие его, заметны невооружённым глазом.       — И сейчас горю, — лжёт. Ничем он не горит, кроме как готовностью покинуть это место раз и навсегда, чтобы не опозориться еще раз. Но, в силу своего характера, держится стойко, ладонью хватаясь за спинку дивана для равновесия и начиная опускаться вниз.       Напряжённые ноги пронзает дрожь, а дыхание вновь перехватывает. Господи, он слишком большой, и Кире это точно стоило учесть заранее, а не на половине длины. До боли кусает губы, мимолётно ощущая чужие горячие ладони на своей талии, и задерживается, банально не в силах продолжить опускаться ниже. Дерьмово, невероятно, лучше бы вообще не начинал, чем сейчас, чуть не задыхаясь, выслушивать мнимые слова поддержки, отдающиеся в голове глухим звуком.       — Заткнись, заткнись, замолкни, — почти срывается на крик, второй рукой опираясь на твёрдую грудь Дьяволо. Пытается успокоиться, привести чувства в порядок, доказать самому себе, что он не так прост, выше всего этого, и вновь сесть.       Постепенно, плавно, периодически останавливаясь, с глухими болезненными стонами, но достигает цели, ощущая ягодицами тепло чужих бёдер. Чувства странные, никаких приятных вещей нет, только острая боль.       О резвых прыжках на члене блондин и думать не хочет.       — А теперь поднимайся, — командует Дьяволо, словно вовсе не внимая всей трагедии Йошикаге. Кира бросает на того озлобленный взгляд и царапает сосок в отместку, зато предпринимает попытку приподняться всё с тем же трудом. Итальянец шикает, хмурит брови, отвешивая шлепок по бледным ягодицам.       Пышущая страсть исчезла, но не исчезло рвение доказать, что он по праву может, будет являться лучшим любовником у Дьяволо за всю его никчёмную жизнь.       Боль перестаёт ощущаться так явно, заставляя тело не повиноваться, а толчки даются легче, чаще. Кира всё так же кусает губы, чуть не до крови, но продолжает, активно, сосредотачиваясь на единственном желании. Ещё немного, ещё чуть-чуть, и пытка окончится вместе с цианидом калия в утреннем бокале вина, любезно предложенном в знак любви.       — Да, вот так, — итальянец шумно втягивает раскалённый воздух. Йошикаге такой упорный, старательный, что попросту не может не нравиться. Мужчина криво усмехается.       Кира ничего не отвечает — не в силах — слегка меняет позицию и откидывается назад, сжимая ногу Дьяволо для равновесия. Щёки горят, дыхание спирает, а непослушные волосы так и норовят залезть в прикрытые глаза.       — Просто замолчи, — повторяет в который раз за вечер, едва скрывая невольный стон освободившейся ладонью. Только не так, только не с ним. Остатки гордости превыше минутных слабостей.       Идёт наперекор своим недавним мыслям, увеличивая темп и поднимаясь чаще, резче. Близость с Дьяволо поражает, не даёт мыслить адекватно, расплываясь в собственном сознании. Хочется просто ещё, больше, быстрее, глубже. Ощущать на себе прикосновения пленительных рук, их грубые действия, слышать шумные, граничащие с стонами вдохи и изредка наблюдать за красным, изможденным лицом. Слабина Дьяволо, его иная, недоступная ни для кого сторона, скрытая за вечной маской серьёзности и лукавости, казалась лучшим зрелищем.       И, боже, эти ладони Кира точно заберёт с собой. Отрежет, отрубит, неважно, но они будут принадлежать только ему одному. Лишь мимолётная мысль о прикосновении чужих рук к члену вызывает у Йошикаге бурный экстаз, чертовски близкий к оргазму. Кончить как мальчишка постыдно, боязно, но едва ли он сможет устоять.       Именно в этот момент Дьяволо решает прикоснуться к нему.       Реакция не заставляет долго ждать — Кира изливается горячей спермой на живот. Он задыхается, в ушах стучит, мысли путаются, в глазах двоится, а тело обмякает. Это совершенно иначе, чем простая дрочка на руки, это куда большее, несравнимое. Хочется упасть, назад, на грудь Дьяволо, неважно, но с он усилием остаётся на месте, твёрдо решая довести дело до конца.       — Поверить не могу, что ты такой чувствительный, — усмехается итальянец сквозь тяжёлое, учащённое дыхание. Не упускает возможность поиздеваться, за что тут же получает щипок за сосок.       — Когда-нибудь я тебя придушу, — Кира криво улыбается, продолжая насаживаться на член. Пускай не так активно, но старается, игнорируя желание рухнуть.       — Только если бёдрами, — Дьяволо шлёпает по оным и сжимает, крепко, с протяжным глухим стоном кончая в Йошикаге.       Мужчина морщится, хмурит светлые брови, ощущая неприятное, вязкое тепло внутри.       Мерзко.       На остатках сил приподнимается, стремясь поскорее избавиться от этого ощущения, и укладывается на часто вздымающуюся грудь Дьяволо. Запускает ладонь в спутанные волосы, касается пальцами затылка, лениво целует в подбородок, выше, задевая край губ.       — Ты такой отвратительный, — он переходит на шёпот, изгибаясь под горячими поглаживаниями, — только всё никак не могу понять.       — Чего именно? — самодовольно усмехается, но заинтересованности в голосе не скрывает, почти ласково убирая нависшую чёлку с глаз Киры. Тот мельком смотрит на него, тяжко вздыхая, и переводит взгляд на брошенный пиджак.