Безлюдный мир людей

Влада.

— Пожалуй, на сегодня достаточно. Мисс Фоумин… — Прошу вас, профессор: Влада. Блондинка со стриженым затылком мягко улыбнулась, подавив недовольную гримасу. Влада терпеть не могла, когда коллеги по кафедре величали её по фамилии. Нет, она ничего не имела против своей фамилии, но — своей! А не так, как это произносилось здесь: «Фоумин». Мало того, что «о» превратилось в «оу», так ещё из привычной формы «Фомина» исчезло окончание, превратив родное слово в какой-то лингвистический уродец. Поэтому, только Влада! — О, пардон, Влада, — чуть сконфузился профессор микробиологии Финэн, у которого Влада Фомина вот уже пятый месяц проходила докторат, — Можете идти домой. Только пожалуйста проверьте, выключен ли электронный микроскоп и сохраните файлы в облаке. — Конечно, профессор. Спасибо за ваше участие в опыте. — Что вы, мне было очень приятно провести вторую половину дня с вами, мисс Влада. Знаете, работать с вами удивительно легко. Иногда мне кажется, что вы заранее знаете, что я скажу в следующий момент, — Финэн улыбнулся, взял с письменного стола свои неизменные жёлтые перчатки и учтиво кивнул девушке. — Доброго вечера. — До свидания, профессор, — улыбнулась Влада закрывающейся двери. Да, профессор удачно резюмировал почти полугодовое пребывание Влады на Британских островах. Она удачно вписалась в коллектив на кафедре, профессиональные качества Влады ценили, и не было никаких сомнений, что ей удастся исполнить задуманное: написать и защитить докторскую. *** Влада проверила, сохранились ли файлы с отчётами и выключила компьютер. Это профессор Финэн мог позволить себе лишь замотать горло кашне и спуститься на подземную стоянку, сесть там в серебристую «Ауди» с контролем климата и уехать домой. А Владе пришлось снять с плечиков пальто-френч неброского серого цвета, купленного специально для шеффилдской погоды перед самым отъездом. Тогда очень хотелось иметь в гардеробе какую-нибудь стильную английскую вещицу, и этот френч показался самым подходящим: плотная качественная ткань, ровная строчка, рукава удобной длины. Но больше всего Владу поразили пуговицы: похожие на вытянутые торпеды, блестящие, матово-зелёного цвета, они делали френч каким-то совершенно особенным, выделяли его из представлявшихся Владе верениц всех английских френчей. Каково же было её удивление, даже смешанное с разочарованием, когда она обнаружила, что большая часть женщин, встреченных ею на улицах Шеффилда, носят тёплые куртки самых неожиданных цветов, от сиреневого до кричаще-оранжевого. Теперь же Владе предстояло пройти четыре минуты под нудным дождём до автобусной остановки, доехать до Сити-роуд, а уж там выйти и искать улицу с труднопроизносимым названием Уулфрик Клоуз. На этой улице следовало разыскать дом номер 14, где и принимала доктор Сандерс. О мисс Сандерс Влада узнала от своей единственной подруги, которой обзавелась в Шеффилде. Впрочем, и подругой её нельзя было назвать. Скорее, хорошая знакомая. Или, как говорила бабушка Влады, «приятельница» — странное слово, от которого всегда пахло бабушкиной пудрой и ванилином. С этой приятельницей Влада познакомилась в университетском спортзале при забавных обстоятельствах. Она только начала заниматься и проходила мимо высокой спортивной женщины в тёмных очках («О, посмотри, Влада, она занимается в зале в тёмных очках!» — «Ну и что, Влада, это Англия. Может, тут так принято ещё со времён королевы Анны?»), когда та выронила блин, который несла к штанге. Блин, по счастью, упал на пол, никого не задев, а мягкое покрытие не дало раздаться грохоту, но женщина перепугалась и воскликнула на родном для Влады языке: — Ах, Господи Иисусе! Влада потом поняла, что эта фраза и стала знаковой. Женщина не выругалась на английском, не сказала известное русское слово на букву «б», но выдержала стиль, хотя инцидент её напугал. — Давайте, я вам помогу, — девушка наклонилась, чтобы поднять злополучный блин. — Вы русская? — Женщина с улыбкой посмотрела на поднявшуюся Владу. *** Её имя было Александра, но она предпочитала, чтобы её называли Санни. По словам Санни, это и созвучно имени, и в английском имеет очень красивое значение. Она была замужем за профессором экономики; будучи сама молодым экономистом, тогда ещё Саша познакомилась с будущим мужем на финансовом форуме в родном Санкт-Петербурге. Больше двух лет длился бурный телефонно-эпистолярный роман, после чего она собралась и переехала навсегда в Шеффилд, став миссис Саутгейт. Встречались они не очень часто, но и не слишком редко, примерно раз в пару недель. Обычно это были посиделки в недорогом ресторане, — Влада всегда педантично отсчитывала свою часть счёта, а её знакомая не возражала — каждый раз разном: то в китайском, то в афганском, а то и вовсе в традиционном «Фиш энд чипс». В их минувшую встречу Влада была расстроена очередным неудавшимся романом. Очередным, потому что на родине такое случалось с пугающим постоянством. Стоит признаться, что она была полна надежд что-то сделать со своей личной жизнью здесь, в Соединённом Королевстве. Но первая же попытка доказала, что от перемены географических мест в личной сумме получается тот же ноль. Причины фиаско были Владе знакомы, она почти привыкла к ним. Её романы всегда развивались неспешно, и не было никаких видимых предпосылок для неудачи. Всё заканчивалось после интимной близости, даже не после первой, — что можно было бы хотя бы как-то объяснить — а после второй. Когда Влада сбивчиво рассказала Санни эту историю, опустив подробности, та и посоветовала ей обратиться к доктору Сандерс: — Что вы, это абсолютно нормально. Когда у меня болит зуб, я иду к дантисту, а с психологическими проблемам — к психологу. За этими воспоминаниями Влада отыскала четырнадцатый дом. Табличка с именем «Сандерс» желтела на двери бокового входа. Влада постучала и, не дождавшись ответа, вошла в тесную приёмную, где сиротливо жались к стене два простых стула. Удивлённая от отсутствия казавшейся логичной секретарши, девушка в растерянности замерла посреди комнатушки. Дверь, расположенная напротив входной, распахнулась, и на пороге появилась молодая женщина. Она наморщила лоб и спросила: — Эээ… Мисс Фоумин?

Жаклин

Разговаривая с очередным клиентом, Жаклин почувствовала, как надрывается в кармане мобильник. Само собой, беззвучные трели сопровождались минимумом вибросигнала, поскольку некоторые особые клиенты обладали слухом, достойным кошачьего. И, разумеется, проблемы были настолько разными, что одни выжидательно смотрели на доктора, мол, не соизволите ли вы ответить на, вне всяких сомнений, важный звонок, а уж только потом продолжить эту бренную беседу, лишённую всяких, даже самых простых радостей. Другие же и вовсе могли закатить скандал, но происходило такое крайне редко. И последний такой случай с клиентом, которого звали Сэм, запомнился надолго. Учитывая специфику этой профессии (а ведь можно было пойти и в обычную дурку, где на каждое оскорбление отвечают дозой транквилизатора, делающего из пациента пластилин), Жаклин адекватно реагировала на оскорбления, но ещё важнее было читать каждого пациента. Вот сейчас, например, думая об этом, она так и не ответила на звонок, внимательно слушая о том, что отношения её клиентки, Триш, заходят в сложный узел. Причём, попытки объяснить особого успеха пока не возымели, но в том была и своя прелесть — попробовать подойти с разных сторон. Ленивый взгляд на часы дал ей понять, что времени у Триш осталось совсем немного — на сегодня был назначен ещё один приём, поэтому стоило освободить голову от проблем прошлой клиентки, и занять себя проблемами насущными. И, пожалуй, не всё было так плохо, потому что попадались действительно интересные истории. До помешательств и серьёзных отклонений не доходило (вот оно, решение практиковать самостоятельно, а не пойти в дурку!), но распутывание таких клубков доставляло особое, специфическое удовольствие. Так или иначе, для Триш это был уже не первый приём, и когда она выговаривалась, проблема становилась куда проще. Жаклин обычно не возражала и даже не перебивала, причём старалась выслушать всё, чтобы потом не быть застигнутой врасплох каким-нибудь вопросом. Вообще, работать, просто слушая различные истории и выражая свою точку зрения в их отношении было не так уж сложно. Проблемы клиентов отходили на второй план в нерабочее время, не забивая собой личный эфир. — Я понимаю, что это всё затягивается в узел, — проговорила Триш, — Но нет такого узла, который нельзя было бы разрубить. Спасибо, что выслушали, — она поднялась с кушетки, — мисс Сандерс. Я обязательно ещё зайду на днях. — Конечно, — с мягкой улыбкой ответила Жаклин, — Ваши последние слова чудесны. Я бы сама не сказала лучше. «И правда ведь не сказала бы» Проводив клиентку и будучи в приподнятом настроении (не столько, наверное, из-за её ухода, сколько из-за последних слов, потому что это был определённый прогресс), Сандерс наконец выудила телефон на свет божий. Ну, конечно же, звонил Джереми. И наверняка снова затем, чтобы отвлечь бесполезным разговором. Вообще, стоит упомянуть, что Джереми был из числа тех людей, на которых не действуют чары и уловки психологов. Наверное, дело всё в том, что Жаклин была знакома с ним чуть ли не со школы, а теперь, когда их жизнь определённым образом поменялась, они всё ещё видели друг в друге тех, кем были раньше. Для неё он так и оставался мелким шпанёнком, который никак не мог определиться, пополнить ему лагерь ботаников или, может, прописаться уже окончательно в хулиганах. А она для него была всё той же Снежной Королевой, которая сидела в своей башне за толстым слоем метафорического льда, которым именовались отношения, тщетно изливаемые к мисс Сандерс при каждом звонке. И ведь не прекратит же звонить, зараза.! — Да? — устало выдохнула она, когда двадцать седьмой вызов, который рисковал быть пропущенным, наконец-то раздался. — Почему ты не отвечаешь? — с ходу начал свои допросы недобитый романтик. — Я работаю, Джереми. Не пробовал тоже этим заняться? Здорово выбивает дурь из головы и прекрасно занимает твоё свободное время. — Да, слушай, я как раз нашёл одно подходящее местечко, а там… Телефон неслышно опустился на кушетку, а Жаклин накинула пальто и разыскала в сумочке пачку сигарет. Зажигалка нашлась в кармане пальто, и сейчас нужно было решить, оставить ли Джереми наедине с собой в ближайшие пять минут или всё-таки совместить выход на улицу с выслушиванием проблем насущных. В конечном итоге, человечность всё же взяла верх, и Жаклин взяла телефон. Столь же бесшумно, чтобы расстроенный и утомлённый мужчина, который с горем пополам мог обеспечить себя, не заметил её отсутствия. Звякнув ключами, она всё-таки не стала закрывать кабинет — да и перекур занимал всего пять минут, а следующий клиент должен был прийти как минимум через десять. Выйдя на улицу, Жаклин закурила, не отходя далеко от входа — козырёк мало-мальски спасал от дождя. Подавая признаки жизни, чтобы Джереми выговорился и, утомлённый, уснул дней на десять, она ещё раз поймала себя на мысли, что не так уж и удобно видеть всё насквозь. Она знала, зачем он звонит, почему он ещё не прекратил общение, как это сделали все другие знакомые, оставшиеся где-то там под завалами школьных лет и бурной студенческой жизни. И при этом, никак не могла от него отвязаться. Он обижался на правду, но проходил месяц-другой, и Джереми снова звонил. Может, его волновали не столько чувства, сколько тот факт, что мисс Сандерс, успешный психолог (очень странное определение, которое он использовал и какое намного больше подошло бы детективу убойного отдела) и дочь богатых родителей, может спокойно жить, не помогая всем тем, кто в этом нуждается. — Как ты думаешь, — отвлёк её голос в трубке, почти вырвав из божественного состояния, вызванного свежим и влажным воздухом вкупе с сигаретой и желанной прохладой, — Стоит ли согласиться? «На что согласиться?» — Я думаю, что ты эгоист, Джереми, — ответила, наконец, Жаклин, — Ты позвонил именно тогда, когда я уже мало что соображаю, устала и мне меньше всего хочется обсуждать твои личные проблемы. Я всё понимаю, ты, безусловно, живёшь теми годами, когда пытался со всеми подружиться, но, право слово… Я консультирую тебя бесплатно, хоть и не должна этого делать. Может, время для подобных консультаций буду выбирать я? Получилось не так уж жестоко, но именно этого Жаклин и добивалась, собираясь хотя бы десять минут побыть одна. Да и ответила она предельно честно, поэтому Джереми что-то виновато пробормотал и повесил трубку. Просмотрев остальные вызовы и не найдя ничего интересного, Жаклин затушила сигарету и вернулась к себе в кабинет. Она придерживалась того мнения, что в месте, где человеку предстоит рассказывать о своих проблемах, должно быть как минимум уютно. И что обустраивать такое место нужно, исходя не столько из своих личных предпочтений или предписанных норм, сколько опираясь на мнение других людей. Поэтому, если не брать в расчёт оставшихся в кабинете кушеток и кресла, здесь была обыкновенная жилая комната: книжные стеллажи, которые не включали в себя научной литературы; несколько музыкальных инструментов, которые ютились по углам и на стенах; картины, подобранные так, чтобы не создавать мрачности. Ещё один угол был отведён под место для особых занятий, но на самом деле чаще всего использовался, чтобы попить чаю с печеньем или перекусить чего-нибудь, когда не оставалось времени на то, чтобы сходить в кафе неподалёку. Тем не менее, о первоначальном назначении места напоминали сложенные листы бумаги и карандаши. Единственным предметом интерьера не к месту, как гвоздь в мягком диване, тут был стол с несколькими выдвижными ящиками. Купленный сюда первоначально, он так и не нашёл своего места ни тут, ни в квартире Жаклин. По-хорошему, его стоило продать или отдать старой соседке, которая была в курсе условно-ненужной мебели, но как сейф для ненужного или личного барахла он годился. Пол украшал тёмный пушистый ковёр, выполняя как функцию пылесборника (каждую неделю из него вычищалось рекордное количество пыли, которое, тем не менее, в перерывах между уборками не пёрло во все стороны), так и создавая уют. Разумеется, наличие ковра доставляло некоторые проблемы (такие как снять/надеть обувь каждый раз, однако Жаклин обходилась и тапочками, которые дальше порога не выходили), но оставлять пол «голым» совершенно не хотелось. Кушетки были снабжены купленными отдельно подушками, причём самых разных размеров, но одинаково мягкими. В качестве освещения здесь был как обычный свет, так и множество маленьких лампочек, создающих эффект звёзд, если они горели в полной темноте. Учитывая то, жалюзи на окнах были почти всегда открыты, а поздними вечерами Жаклин и не принимала, это был, скорее, запасной вариант для кого-нибудь, кто сам захочет полежать так, да посмотреть в потолок. Когда её отвлёк стук в дверь, Жаклин только-только дождалась вскипевшей для чая воды, но потратила ещё какое-то время, чтобы наполнить заварочный чайник. Очки, которые в процессе общения с клиентами, а потом выходов на покурить постоянно куда-то девались, были водружены на нос, а после одним движением убраны на макушку, делая причёске небольшое одолжение. Жаклин вышла навстречу клиентке, мысленно отметив, что не сверилась с списком, но припоминала её фамилию. — Эээ… Мисс Фоумин? Проходите, — пригласила она, внимательным взглядом изучая клиентку, — Не забудьте снять обувь. Дождавшись, пока клиентка зайдёт, Жаклин указала на одну из кушеток: — Чувствуйте себя как дома. Это, — добавила она, — не просто дежурная фраза. Я говорю это всем, кто приходит сюда, но вкладываю в это больше смысла, чем можно подумать на первый взгляд. То, насколько открыты вы будете, поможет вам быстрее открыться и изложить суть проблемы, а значит, решить её быстрее. Единственное, чего я от вас потребую, это отключения звука на мобильнике, чтобы здесь вы не чувствовали себя частью мира, который находится за пределами этой комнаты, а просто отдыхали.

Влада

Стереотипы рисовали в голове Влады другую картинку под названием «Кабинет британского психолога». Делая шаг за порог, который показался Рубиконом, Влада подумала, что она никогда не любила ковыряние в себе. Девушка вдруг вспомнила, как в девятом классе в школе, в которой она училась, устроили общий медосмотр. Ограничься дело окулистом и терапевтом, особого ажиотажа событие не вызвало бы. Но третьим специалистом оказался гинеколог. И хотя девочек предупредили заранее о предстоящем и даже снабдили запиской для родителей и памяткой для подготовки к осмотру, прекрасная половина класса бурлила с самого утра. Часам к одиннадцати «это» началось. Влада помнила превратившиеся в тонкую бесцветную линию губы Алки Селезнёвой, которая гордилась своим продвинутым поведением и свободой от опостылевшего контроля со стороны старшего поколения. Но тогда, в очереди к неровно окрашенной жутко-салатовой двери медкабинета, в обычно насмешливых глазах Селезнюхи замерла паника. Алка вертела в пальцах линейку с популярной кошкой Китти («Вместо сигареты наверняка», — отметила про себя Влада) и цедила сквозь зубы, словно уговаривая окружившую её свиту из двух девчонок, а на самом деле — себя: «Не бойся, не скажут, было у тебя уже или ещё нет. А если и выяснят, то родакам не скажут. Нельзя им, я точно знаю. Врачебная тайна!» А в том, что у Алки было, не сомневался никто. Всем казалось, что Селезнёва провела за дверью намного больше времени, чем другие ученицы. Когда девочка снова появилась в кабинете, на её лице сияла нескрываемая победная улыбка. Через два года перед такой же проверкой Алла подошла к Владе, которая, по обыкновению, сидела, уткнувшись в очередную книгу и усмехнулась: «Фомина, тётя доктор отдаст твою медицинскую карту в музей. Ещё бы, единственная из параллели, которая если и спит с кем-то, то с плюшевым медведем». Недавно увиденный английский же фильм «Трансы» показал помещение для «лезущих мне в душу за мои же деньги» — как окрестила про себя Влада психологов — странным сочетанием кабинета финансового директора компании средней руки и стоматологической клиникой. У мисс Сандерс было иначе. Даже неопытного взгляда Влады было достаточно, чтобы понять, что при оформлении комнаты обошлись без услуг дизайнера. Стилизация под обычную квартиру подкупала своим стремлением создать уют. Владе даже пришлось подавить своё обычное желание подойти к книжным полкам, чтобы занять себя рассматриванием корешков: занятием, которое грозило перейти в вечность. Словно издеваясь над хозяйкой, мозг заприметил уютное неглубокое — как раз такое, какое любила Влада — кресло со смятыми недавним посетителем подушками. В это кресло хотелось забраться с ногами, схватить книгу и улететь в параллельные миры. Книга должна быть непременно английской, слишком уж аутентичной была окружающая обстановка. Когда Влада только приехала в Шеффилд, она перечитала все любимые вещи английских писателей. Если погода была плохая, она после университета ехала домой, делала себе полпинтовую кружку чая и с головой ныряла в тонкий и ироничный том Теккерея (Влада ещё перед отъездом дала себе слово перечитать «Ярмарку тщеславия» в подлиннике.). А если вечер выдавался погожим, то Влада сначала гуляла, просто разглядывая центр города, а потом садилась в каком-нибудь кафе, покупала молочный коктейль и браунис и проводила полчаса в компании Шерлока Холмса и доктора Ватсона: покетбук с рассказами Дойла девушка носила в своём рюкзачке. Приехав в Англию, Влада обнаружила, что многие бытовые вещи расходятся с привычным для неё укладом жизни. Ко многим она была готова: например, к пресловутому левостороннему движению, приноровиться к которому девушка сумела за три дня. На удивление просто оказалось адаптироваться к английской системе мер. Влада покупала столько, сколько ей было нужно: пинта молока оставалась в холодильнике три дня, а полфунта печенья девушка растягивала на неделю, каждый раз терзаясь, когда запускала руку в жестяную коробочку с лакомством, и обещая себе провести на беговой дорожке дополнительные десять минут; обещание, которое она неизменно выполняла. Но было и такое, что до сих пор не укладывалось во Владиной голове. Например, в ванной не было крана со смесителем. Вместо него изящную раковину венчали два металлических вопросительных знака: один подавал холодную воду, а второй был ответственный за горячую. То, что в гостиничном номере казалось милой данью извечным английским традициям, в съёмной квартире превратилось в ежеутреннее раздражение. Промучавшись пару недель, Влада купила в магазине стройматериалов обычный родной кран и потратила половину субботы, чтобы установить его: лишних денег на мастера у неё не было. Теперь, когда Влада утром умывалась тёплой приятной водой, она думала, что пятнадцать фунтов и сломанный в процессе монтажа крана ноготь — не такая уж большая цена за комфорт. А ещё Влада никак не могла привыкнуть к отсутствию в её английской квартирке кухни. Конечно, помещение для готовки было, но оно являло собой малюсенький закуток прямо в крошечной гостиной. И если жарить курицу спиной к бормочущему телевизору она привыкла, то отсутствие настоящего кухонного стола, а вместе с ним — настоящих кухонных посиделок расстраивало Владу почти до слёз. Даже рациональная мысль о том, что в Англии просто не принято засиживаться на кухне за чаем и сигаретами до четырёх утра не помогала победить эту тоску. Да, британцы не ходили в гости и не приглашали к себе. Даже Санни, которая, казалось бы, должна была понимать эту традицию кухонных посиделок, как-то вкрадчиво, в своей привычной вежливой манере, заметила: — Здесь людям неинтересно слушать переживания друг друга. Англичане разговаривают о деньгах, футболе и принцессе Кейт Мидлтон. И если вам необходимо, чтобы выслушали ваши переживания — идите к психологу. Поэтому, когда в кабинете мисс Сандерс Влада увидела закуток с небольшим столиком и двумя табуретами возле него, она поняла, где именно хочет начать разговор с этой женщиной, которая мягко, но неотступно изучала её внимательным взглядом. — Простите, мисс Сандерс, — попросила Влада и показала рукой в сторону привлёкшего внимание уголка, — мы могли бы расположиться здесь?

Жаклин

Скромная, но явно не зажатая, как Триш, мисс Влада Фоумин показалась ей серьёзнее. Серьёзнее, как клиент и как человек со своими проблемами. Сейчас у Жаклин не было чувства, что ближайшие часы пройдут для неё так же, как это было с предыдущей клиенткой, «в одни ворота». В этом была прелесть подобных бесед, но в этом же был их минус — нельзя навязать своё отношение. Правило «клиент всегда прав» действовало в этой уютной комнате с момента её основания и вне зависимости от того, как сами клиенты рассматривали хозяйку комнаты. Был ли это человек, который официально интересовался о проблемах или же самый близкий друг — Жаклин не возражала. В конце концов, это вызывало у неё ассоциации с похожими играми во время обучения, когда вся их группа хоть раз, да соревновалась своими познаниями и демонстрировала их на практике, входя в роль врачей и их клиентов. И, надо сказать, у Жаклин были средние результаты. Именно поэтому она до сих пор не работала в какой-нибудь элитной клинике. Конечно, деньги и связи родителей, быть может, могли бы сотворить парочку чудес локального масштаба, но ещё во время учёбы, когда Сандерс устроилась подрабатывать в городскую филармонию, она поняла, что подобные привилегии рискуют негативно сказаться на её дальнейшем опыте. Подработка была заменена на совсем примитивную, а на возможность попросить помощи у родителей было наложено табу. А в тех самых групповых соревнованиях она раз за разом пыталась поставить себя на место клиента в таких вот отношениях, и чаще всего сводила к ничьей различные вопросы. За всеми этими тренировками Жаклин, как ни прискорбно, не научилась чувствовать то, из чего появляется дальнейшая беседа. Этакий метафорический трюк, сравнимый с тем, чтобы быстро попасть ниткой в ушко иголки. Поэтому она чаще всего шла на сближение, которое не включало бы вульгарного поведения или сводило на нет нормы вежливости. Сейчас, пока Влада несколько терялась, Жаклин пыталась почувствовать её, как делала это с другими клиентами. — В любом месте, — ответила Жаклин на предложение, — Где будет удобно. Более того, это было и поводом для чая. Не то, чтобы на улице было слишком сыро или холодно, но чай, пусть и не девонширский со сливками, был чуть ли не предметом культуры. Жаклин не раз озадачивалась вопросом покупки более серьёзной техники для того, чтобы сделать перерыв в условно-официальном общении более аутентичным, но каждый раз напоминала себе, что не стоит забывать, что и для кого это место означает. Тут, как и в любом другом месте, люди оставляли свои проблемы. Самые разные. Можно было этого не почувствовать, но определённой энергетикой эта комната обладала. Нельзя было проветрить её или протереть от этого. Наверное, поэтому здесь вообще и был такой уголок с возможностью попить чай. Или, к примеру, в столе лежали самые разные ароматные палочки, которые Жаклин зажигала в конце дня. Жаклин не разрушала эту атмосферу, без лишних слов выставляя на стол заварочный чайник. После на стол переместился сливочник (внешний вид сразу же давал понять, что там молоко) и широкая тарелка неестественно-вишнёвого цвета, на которой располагалось печенье и конфеты. Опять же, не сконы с клубничным джемом, но это был бы уже уровень кафе. Вроде того, что располагалось напротив. «А ведь можно было бы оттуда иногда таскать такое богатство». Довершило дело сахарница, а чайник со вскипевшей водой остался неподалёку. Всё это было похоже на следование традициям, но вообще-то Жаклин чаще всего пила чай для собственного удовольствия, а не следуя какому-то из способов. Чай, быть может, и заменяет все другие напитки, но выбор в его пользу был сделан после долгих недель преимущественно на кофе, когда нужно было обсуждать темы работ с научруком, а после — готовить вступительную в кон мото или аллегро виво, в зависимости от каждодневных занятий. Кружки тогда накапливались в комнате одна за одной, а вязкий и тяжёлый вкус, которым нельзя было напиться, казалось, зубами цеплялся за каждую клеточку тела. И всё равно не помогал справиться со сном. А чай был лучше. Например, с бергамотом, который можно было не портить молоком, даже добавляемым по всем традициям. Или, например, русский чай, который Жаклин любила делать предельно кислым. Или даже с молоком, который варьировался от не слишком сладкого до послеобеденного с сэндвичами. Настоящим неуважением, пожалуй, было делать пятичасовой чай (мимолётный взгляд на часы, кстати, определил, что сейчас как раз самое подходящее время) настолько простым. Чтобы дать клиентке некоторую свободу, Жаклин не стала торопиться с последней стадией приготовления чая. Нужная пауза сама должна попроситься между изложением проблемы и ответом самой Сандерс.

Влада

Владе всегда казалось, что массажист, психолог и парикмахер — это олицетворение богатой западной жизни. На третьей неделе пребывания в Шеффилде её пригласил в паб Тони Харт, аспирант библиотечного факультета. Влада уже привыкла, что здесь мужчины выбирают для себя такие странные специальности, которые не ассоциировались у неё ни с мужественностью, ни с потенциальным достатком. На свидание Влада собиралась с тщательностью, характерной для русских девушек. Гардероб был разложен на кровати, все сочетания перемеряны по несколько раз, нижнее бельё подобрано в идеальном сочетании с выбранным туалетом, при том, что Влада не допускала и мысли, что Тони удастся увидеть прелесть фасона этим вечером. То, что творилось на голове, тоже требовало внимание мастера. Не мудрствуя, девушка просто толкнула дверь первой парикмахерской в квартале от университета, на Дарэм-лейн, и обрела, как потом оказалось, своего постоянного парикмахера. Энни Адамс с успехом опровергала тезис, что настоящим мастером причёсок и укладок может быть только мужчина. Не так давно разменявшая четвёртый десяток, Энни отказывалась от предложений открыть свой салон в респектабельных салонах города, предпочитая скучным матронам жизнелюбивых студенток. Тогда миссис Адамс без всякого намёка со стороны клиентки сделала Владе прядку розового цвета, о которой та давно мечтала, да всё откладывала. Само же свидание оказалось просмотром футбольного матча. Влада глупо чувствовала себя с тщательнейшим маникюром в компании одетого в футболку «Уэнсдей» Тони и орущих и гогочущих болельщиков. С того раза она ходила на свидание в джинсах и со слегка подведёнными глазами. Подобная перемена не возымела на результаты попыток построить отношения совершенно никакого эффекта. Массажистом Влада обзавелась спустя пару месяцев после своего приезда. В небольшом супермаркете возле дома её любимые мюсли располагались на самой нижней полке соответствующего отдела. Влада нагнулась за очередной упаковкой — и не смогла разогнуться. Девушка ещё две недели промаялась в напрасной надежде, что водочный компресс и тёплый кусачий свитер приведут в порядок её спину. Но когда она стала просыпаться по ночам от резкой боли, вызванной неудачным поворотом во сне, Владе стало ясно, что пришла пора обратиться к специалисту. Дэну Милнеру Влада поверила после того, как тот сказал, что если она пришла к нему за чудесами, то ей лучше немедленно уйти. Мисс Фомина прекрасно понимала, что лишь время в сочетании с профессионализмом Дэна вернут ей былое самочувствие. Через три сеанса она снова могла коснуться кончиков пальцев на ногах из положения стоя, а ещё через два массажист разрешил ей вернуться в спортзал, порекомендовав, впрочем, воздержаться от становой тяги, которая, по его словам, и явилась причиной недомогания девушки. И вот теперь психолог. Вместо обычной реплики Светки Агафоновой («Брось, Владка, все они козлы! Ты себе ещё ого-го какого отхватишь!»), которая дома служила Владе кухонным консультантом по вопросу личных отношений, ей придётся изливать душу перед незнакомым человеком, пусть все образование и опыт этого человека и служили как раз для того, чтобы эти откровения пустить в практическую сторону. Эта мысль разбудила в душе у Влады вопрос, на который она так и не смогла дать себе ответ за время, прошедшее от назначения очереди до сегодняшнего дня. Что она ждёт от этого посещения? От мисс Сандерс? Глупо надеяться на то, что эта симпатичная и чуть уставшая женщина щёлкнет пальцами и скажет: «Ну, мисс Фоумин, вы всё-всё себе придумали! А чтобы это прошло, вам надо допрыгать отсюда и до автобусной остановки на одной ножке. И тогда возле вашего дома вас будет ожидать Тот Самый Принц, с которым у вас сложится то, что не складывалось с другими!» А если не это, то что? Взгляда со стороны? Слов поддержки? Тоже нет, пожалуй. Ей больше не хотелось слушать, что все мужики — козлы. Влада уставилась в точку между лопатками своего психолога. Чёрт, а как вообще начать этот разговор? Как люди общаются с психологами? Девушка глубоко вздохнула, натянула на колени юбку шотландской расцветки и, переведя взгляд в район книжной полки, выдала тираду: — Мисс Сандерс, мне уже двадцать пять лет. И я никак не могу завязать длительные отношения. Я устала от попыток разобраться, в чём дело. У меня нет на это ни сил, ни способностей, ни образования. Поэтому я пришла к вам, в надежде, что вы поможете мне хотя бы понять истинные причины моего положения. Я отдаю себе отчёт, что от меня потребуются полная открытость и тщательное следование вашим рекомендациям. И я надеюсь, что сумею это сделать. С вашей помощью.

Жаклин

За всё то время, что пока провела в этой комнате мисс Фоумин, можно было сделать вывод, что у неё всё в порядке, но те, у кого было всё в порядке, просто не приходили сюда. Ожидать от этого приёма посиделок с чаем — не то, чтобы глупо, но похоже на лотерею с результатом «как получится». Посмотрев на те же книжные полки, к которым обращалась её клиентка, Жаклин поправила давно устроившиеся на носу очки и продолжала изучать девушку, хотя надо было довершить пока несостоявшуюся чайную церемонию. — А что для вас значит полная открытость, мисс Фоумин? Неужели официальное общение и обращение к томам Монтгомери и Диккенса? — не сумела спрятать улыбки Жаклин, — Если вы в определённой степени знакомы с такими беседами и приёмами по различным произведениям искусства, то я рекомендую о них забыть. Мало кого привлекали именно книги на полках. Чаще всего, внимание гостей, которых Жаклин рассматривала не просто как клиентов, падало на картины или выглядящие странно в этой комнате музыкальные инструменты, но никак не на собранную здесь библиотеку. Возможно, история сбора книг не стоила ни фунта, но заплатить за них пришлось немало. Дело было в том, что переезжал старый Раттледж, с которым долгое время соседствовала Пенни, которая для Жаклин была просто тётей, хотя на самом деле являлась старшей сестрой матери Жаклин. Дом в историческом квартале Шеффилда оказался не готов к его переезду, но ещё больше оказались не готовы нагруженные машины, которые явно не могли вывести всё добро разом. Оживление возле дома мешало и без того толпящимся машинам и людям даже просто проходить мимо, но многие караулили тут аж несколько часов. Старик славился своими букинистическими вкусами, но в какой-то момент дал понять, что финансовая сторона вопроса его не интересует. То ли для подогрева публики, то ли просто потехи ради, книги он пока не взял, и все бесценные экземпляры находились внутри. А звонок тёти Пенни с просьбой о помощи застал Жаклин где-то между работой и домом. Словом, она могла приехать. Тётя Пенни была не тем родственником, который воспринимается как «ещё один родной человек, с которым добровольно не начнёшь общаться». Добрая и довольно современная для своих семидесяти с хвостиком, она была идеальна. Ну, почти идеальна, не считая того, что звала Жаклин совершенно неприемлемым именем «Джеки». Поскольку Пенни была соседкой Раттледжа и терпела периодические громкие партии в омаху и холдем (что было совсем неудивительно, поскольку родом Раттледж был из США, однако отец его был греком, который, как любил прихвастнуть старый дед, дружбу водил аж с самим Ником Дандолосом). В общем, обойдя все проволочки и нешуточные потасовки, книги отошли «вон той старухе» под завистливые взгляды коллекционеров, а Раттледж, хитро улыбаясь, вскоре отбыл. Пенни же не без помощи Жаклин рассортировала книги, многие из которых отдала племяннице. А утром раздался телефонный звонок от тёти, которая первой оценила размах скандальной шутки от Раттледжа. Словом, пусть и довольно скромно, но за книги пришлось заплатить. Раттледж мог продать их за баснословные деньги (особенно те экземпляры, что остались у Пенни), но решил обмануть всех дважды. И дважды возмутить умы коллекционеров. Словом, после того, как всё поутихло, Жаклин ожидала ещё одного звонка, где Пенни бы подробно рассказала о том, когда к ней в квартиру вломились и что конкретно взяли. И вот теперь некоторые книги стоят… нет-нет, не стоят, даже гниют здесь. А завещанием, которое написала тётя Пенни, всё отошло младшей сестре, Энни. Жаклин, наконец, поднялась, чтобы заварить чай себе и гостье, а едва сделала это и поставила чашки на стол, снова заговорила: — Мы сейчас говорим не о проблемах, потому что их у вас нет. Сомневаюсь, что ваша стеснительность виной тому, что у вас что-то не получается. Полагаю, с партнёрами в зрительном контакте проблем нет, а значит дело только в том, как вы сами к этому относитесь. Сейчас вы расскажете мне подробнее о… — прикинула Жаклин, — трёх последних случаях, а потом мы обговорим следующий шаг. Сейчас я могу сказать, что если у вас что-то не получается, то стоит изменить тактику и отношение к этому в целом. Вы упомянули про длительные отношения, но, может, дело в том, что каждый раз вы расценивали новые отношения как длительные уже с самого начала? Чай успел остыть, но самую малость, поэтому сейчас можно было сделать несколько больших глотков и, пожалуй, больше утолить жажду, нежели насладиться вкусом, как это обычно бывает в английских домах. Да и беседа обещала быть интересной. Настолько, что сейчас она смотрелась серьёзнее, чем просто обсуждение поверхностных тем за чашкой чая.

Влада

Влада не думала, что мисс Сандерс сумеет каким-то волшебным образом угадать, в чём именно состоит её проблема. За пару дней до визита девушка начала мысленно готовить себя к тому, что ей придётся говорить, рассказывать о себе. Она закрывала глаза, принималась ровно дышать, чтобы подавить беспокойство, которое появлялось каждый раз, когда ей приходилось быть в центре внимания. И неважно, сколько человек слушали её: это могла быть и беседа тет-а-тет, и аудитория на сотню человек. С волнением перед последней справиться, как это ни покажется странным, было много легче. Владе всегда удавалось убедить себя, что слушатели поглощены предметом лекции, а вовсе не её скромной персоной. Несмотря на тщательную подготовку, Влада была ошарашена вступлением мисс Сандерс, а точнее — полным отсутствием оного. Рациональное сознание понимало, что в столь быстром переходе к сути визита были свои плюсы: во-первых, этим психолог не давала Владе возможности потерять главное среди череды мелких и несущественных деталей; во-вторых, мисс Сандерс просто экономила время их обеих, а значит, и деньги Влады. И хотя стипендия из фонда профессора Финэна позволяла жить достаточно комфортно, лишних трат она не предполагала. И всё же, Владе представлялось, что в начале встречи психолог будет задавать общие и ничего не значащие вопросы, вроде тех, что интересует врачей: «Чем болели в детстве?», «Есть ли аллергия на лекарства?», «Все ли прививки делали в срок?». Неплохо, если бы существовала вакцина от психологических неурядиц. Влада попыталась за улыбкой скрыть неловкость. Она даже посмотрела в глаза мисс Сандерс, правда, взгляд задержался на пару секунд. — Наверное, начать стоит с того, что меня зовут Влада. Я буду благодарна, если вы станете называть меня так. Даже голос не сорвался, а это было хорошим знаком. Как и любой выступавший перед публикой человек, Влада обладала свойством разгоняться, когда её слушали, словно внимание визави было топливом для машины, выстраивающей слова в предложения, а те — во фразы. — Мне двадцать пять, и я уже почти год прохожу докторат в местном университете. Я русская, родилась, выросла и выучилась в Томске, это такой город в Сибири. Представляю, что вы сейчас подумали: «О, если русская, то непременно из Сибири». Влада неожиданно смутилась, без всякой видимой причины. — Ох, простите, — смешалась она, хотя её никто не подгонял. — Я уже перехожу к сути. Влада взяла со столика тонкостенную чашку, втянула в себя успокаивающий чайный аромат и сделала глоток. — Вы просили рассказать о трёх моих последних…эммм… кавалерах. Думаю, начать следует по порядку. *** Больше всего в Олеге Владу поразил контраст между широкой улыбкой и глазами. Они были не то, чтобы грустными, а, скорее, уставшими. Такая выматывающая усталость, которая обычно бывает после долгой и напрасной работы. — Ему двадцать девять, — шепнула именинница Танька Балашова. — Подавал огромные надежды в науке, но после университета вдруг ушёл работать учителем математики. Конечно, лучший лицей города, частные уроки и шишки, которые ради своих отпрысков заглядывают ему в глаза. Но, блин, учитель?! Танька полупрезрительно пожала плечами и хихикнула: — Кстати, недавно развёлся. Так что не зевай, подруга! Из всех собравшихся не пили только они. Влада вообще крайне редко употребляла алкоголь, регулярные занятия спортом плохо сочетались с возлияниями. А у Олега, как потом выяснилось, неприязнь к спиртному была вызвана тем, что его бывшая жена любила, как говорят, «позволить себе». На том и сошлись. Олег подвёз Владу до дома, не смутившись, попросил номер телефона и поцеловал на прощание руку. Они сходили в кино, после которого целовались в машине неподалеку от дома Влады. Потом пошли на концерт «Пилота», что неожиданно нагрянул в Томск. И хотя Влада не очень разбиралась в творчестве группы, она самозабвенно орала под финальную песню: «Домой! Сто пятьдесят шестой!». После концерта они поднялись к Олегу, и всё было естественно и спокойно. Влада даже подумывала о том, чтобы остаться до утра, но в ванной посмотрела в зеркало, саркастически хмыкнула и вызвала такси. Олег воспринял ночной уход Влады совершенно спокойно, лишь попросил позвонить, когда она доберётся. Парочка успела встретиться ещё раз, и их прогулка по весеннему городу снова закончилась в квартире молодого человека. Это была ночь, когда они спали всего час, уснув лишь под утро. Владе пришлось идти на работу в той же одежде, которая была на ней вчера. Она жутко комплексовала по этому поводу, но никто, естественно, не обратил на её туалет никакого внимания. Перед самыми майскими праздниками и состоялся тот телефонный разговор. Влада была в лаборатории, когда позвонил Олег. — Привет, Ладушка, — даже по телефону было слышно, как улыбнулся Олег. — Привет, Олег, — Влада всегда была сдержана, но, кажется, собеседника это не смутило. — Ты что делаешь на длинные выходные? — Пока не было особых планов, думала с родителями побыть, отоспаться и в спортзале усиленно подвигаться. — Меня позвали ребята в деревню на три дня. У моего бывшего сокурсника дача в Богашёво. Шашлыки, баня, гитара и костёр. Ну, знаешь, как это обычно бывает. Я очень хочу, чтобы мы поехали. От Влады даже ускользнуло, что Олег сказал о них «мы», словно они уже были устоявшейся парой. Ладони моментально стали мокрыми, телефон противно заскользил в них, а гортань словно сдавили невидимыми пальцами, не давая ей возможности ответить. — Влада? — В голосе Олега проявилось беспокойство. — Ты меня слышишь? — Олег, я… — язык словно прилип к нёбу. Влада прокашлялась. — Я не хочу ехать. Повисшей паузой можно было резать сыр, настолько она была остра. — Почему? — Сухо задал Олег естественный вопрос. — Не хочу на дачу. Пожалуйста, давай останемся в городе. — Но я уже договорился с ребятами. Сказал им, что приеду, понимаешь? — Вот как? — Влада хмыкнула в трубку. — Ты обещаешь что-то прежде, чем осведомишься о моих планах? Видишь ли, у меня тоже есть свои желания и нежелания. Позволь мне решать, где и когда я хочу быть, не нужно делать это вместо меня. Я не могу поехать, извини. — Важно, чтобы ты поняла. Мне придётся ехать, и неважно… — он замялся, не закончив фразу. Впрочем, Владе это окончание и не требовалось. Холод слов обжигал ей губы: — Вот и замечательно. Желаю тебе хорошо провести выходные. Она изнуряла себя тренировками в зале и пробежками в парке. Приходила домой, принимала душ и плакала, смешивая горячие струи с солёными дорожками слёз. После праздников Олег так и не перезвонил. *** Чашка опустела вместе с окончанием рассказа. Владе требовалось собраться с мыслями перед второй частью своих откровений. В книгах героини либо отправлялись привести в порядок макияж, либо долго и смачно закуривали. Девушке не было нужно ни того, ни другого, поэтому она налила себе ещё чаю, сделала маленький глоток и продолжила. *** Свои первые выходные в Шеффилде Влада потратила на обустройство квартиры. Она тщательно драила кухонные шкафчики, отскребала подоконник в спальне и доводила до блеска сантехнику. Поэтому всё свободное время следующей недели она провела за приятным составлением планов на ближайший уик-энд. Из всех мыслимых вариантов Влада выбрала самый распространённый и воскресным полднем обозревала странную груду камней, в которой, обладая известным воображением, можно было угадать крепостную стену. Влада сделала несколько обязательных фотографий и одно селфи для отправки родителям и уже собиралась уходить, когда насмешливый голос произнёс: — Мисс, вы, стало быть, приезжая? Обладателем голоса оказался мужчиной примерно тридцати лет. В нарочито небрежных джинсах и футболке с обидной для городских дам надписью «All Sheffield’s girls are frigid» он стоял, скрестив руки на груди и пряча взгляд под солнцезащитными очками. — Вы так решили потому, что всех местных барышень знаете не только в лицо? — Не удержалась от провокации Влада, кивнув на скандальную надпись. Несколько мгновений её неожиданный собеседник недоумённо молчал и вдруг, поняв её намёк, согнулся пополам и расхохотался тем неестественным смехом, который присущ мрачным людям. — А вы ничего, с юмором. Держу пари, вы не англичанка, они так не умеют, — сказал он, отсмеявшись. — Нет, не поэтому я решил, что вы приезжая. Ни один шеффилдец, если он, конечно, в здравом уме, не станет проводить воскресенье, любуясь развалинами этого замка. Подождите, не возражайте, мисс. Да, я знаю про Мэри Стюарт, которая чуть ли не сгнила здесь. Говорят, от этой незавидной участи её спас лондонский эшафот. Но, мисс, когда вам ежегодно с самой начальной школы и до университетской скамьи твердят про эту шотландку и Шеффилдский замок, то сама мысль о них будет вызывать у вас оскомину. Он засунул руки в карманы джинсов, сделал полшага в сторону Влады и наконец-то представился: — Меня зовут Кларк Стюарт. Да-да, совершенно случайно я являюсь тёзкой той, благодаря кому мы здесь встретились: ведь не будь её, вы вряд ли появились здесь сегодня. Я отвечу на ваш незаданный вопрос, мисс. Дело в том, что я живу вон в том доме, — Кларк показал рукой чуть в сторону, где за деревьями можно было разглядеть добротное английское здание, — и каждое воскресенье я хожу пить портер в заведение «Кролик и перчатка», которое находится в одиннадцати минутах ходьбы отсюда. — Влада Фомин, — неуклюже представилась девушка и зачем-то уточнила: — Я русская, делаю докторат в местном университете. — Что ж, я совершенно не вижу причин, по которым вы не могли бы присоединиться ко мне в «Кролике и перчатке», мисс Влада. Расценивайте это как акт традиционного британского гостеприимства, — то ли серьёзно, то ли с сарказмом объявил мистер Стюарт. Влада настолько была благодарна мужчине за употребление этого обращения вместо уже вызывавшего зуд словосочетания «мисс Фоумин», что не нашла приемлемых возражений, и уже через четверть часа они сделали по первому глотку чуть горьковатого чёрного портера. С Кларком всё было внезапно. Его настроение менялось, словно цифры на спидометре «Мини», когда Кларк разгонял его на загородном шоссе (В таких случаях на лице Влады застывала вымученная улыбка, а глаза она предпочитала держать закрытыми.). Он не баловал свою даму изысканными ухаживаниями: традиционный субботний поход в кино да воскресный «Старбакс». Влада же чувствовала, что совместная постель неумолимо надвигается, но эта мысль не причиняла ей какого-либо неудовольствия. И действительно, к обоюдному удовольствию это случилось уже через неделю в крохотной квартирке Влады. А потом ещё раз, когда Кларк стал её единственным мужчиной, секс с которым был вне спальни. Влада уже выучила, что вторник и среда были святыми днями для большинства английских мужчин, ведь в эти дни проходили матчи Лиги чемпионов. Ровно без четверти восемь сильная половина Англии усаживалась напротив телеприёмников, пропадая для общества на целых два часа. Тем сильнее было удивление девушки, когда во вторник днём Кларк пригласил её пообедать вместе, в половине шестого. — Разве ты не собираешься смотреть футбол? — Как это, конечно, собираюсь! Но футбол почти в восемь, я в половине восьмого завезу тебя домой и прекрасно успею к самому началу. Южноафриканский ресторан давно прельщал Владу своей экзотичностью, поэтому она никак не могла отказать Кларку. Они заказали рагу из тыквы и антилопы, и Кларк выбрал особый сорт вина, йоханнесбургский пинотаж 2008 года. Парочка сидела и болтала о прошедшем дне, когда к их столику подошёл сам метрдотель. По его виноватому виду Влада почувствовала, что сейчас произойдёт что-то ужасное. — Простите, сэр, — обратился мужчина в летах к Кларку, — но пинотажа 2008 года в запасах нет. Если вам будет угодно, мы заменим его аналогичным сортом с лозы годом младше. Мистер Стюарт глубоко вдохнул. По сжавшимся в кулаки рукам Влада поняла, что её спутник пребывает в бешенстве и возвращаться оттуда не собирается. — Я, вероятно, плохо объяснил себя, — тихо, слишком тихо, проговорил Кларк. — Мы хотим пинотаж именно указанного года. — Да, сэр, но его просто нет. — Что значит нет?! — Кларк стукнул ладонью по столу, от чего Влада вздрогнула. — Он есть в карте вин, а значит, идите и доставьте его сюда! — Сэр, но это невозможно. К сожалению, все запасы закончились. — Закончились?! Это моё терпение закончилось! — Уже заорал мистер Стюарт и разразился такой отборной английской бранью, что Влада не поняла и половины от сказанного. Впрочем, тон Кларка был красноречивей слов. Они не остались ждать заказанного обеда. В машине Кларк долго молча сопел и вдруг обрушился на Владу с вопросом: — А ты что молчишь?! Наверняка думаешь, что я не умею себя вести на людях. Но пойми, что только что эти недоноски испортили нам чудесный вечер! Просто потому, что они не умеют следить за своими запасами! В иных обстоятельствах Влада ещё поспорила бы, кто именно испортил вечер, но сейчас решила не лезть на рожон и довольно нейтрально, как ей казалось, заметила: — Неприятно, когда не получаешь того, чего тебе хочется. Но всё же мне кажется, что ты мог быть сдержанней. Сразу после этих слов ремень безопасности больно врезался в грудь девушки, это Кларк с силой нажал на тормоз, от чего «Мини» заверещал покрышками и остановился. — Тебе кажется?! А что ещё тебе кажется?! Может, тебе кажется, что я неотёсанный чурбан? Или невоспитанный хам? Влада в ужасе смотрела на перекошенный в бешеном крике рот Кларка. — Ты! Ты должна всегда поддерживать меня, что бы ни происходило! А вместо этого тебе каж… Он не договорил. Перегнувшись через неё, — Влада взвизгнула, испугавшись, что он её ударит — Кларк распахнул дверь и заорал: — Вон! Пошла вон! Пусть… Пусть тебе кажется в другом месте, тупая сука! До дома она добралась за полтора часа, как раз к началу футбола. Когда во всех британских домах звучала музыка Генделя из заставки Лиги чемпионов, Влада плакала под странный вокал Эдмунда Шклярского: А движения неловки, Будто бы из мышеловки, Будто бы из мышеловки Только вырвалась она. *** Третью чашку чая она бы не одолела, да и не хотелось уже. Влада умоляюще посмотрела на мисс Сандерс, молчаливо взывая о паузе, однако психолог не поняла (или сделала вид, что не поняла) мольбы своей пациентки. Та вздохнула, уселась на собственные ладони и перешла к своей третьей истории. *** Совсем рядом с домом, где жила Влада, начинался старый парк с величавыми английским буками и ровными чистыми газонами. Ранняя осень прекрасное время для длинных небыстрых пробежек, утренняя свежесть позволяет лёгким максимально расширяться, потребляя кислород. Парень в кричаще-оранжевой футболке привлёк внимание Влады примерно в середине сентября. Высокий, с чуть заметным животиком, он не бежал по дорожке, а просто шёл по ней в хорошем спортивном темпе. Его уши были заткнуты наушниками плеера, он тихонько покачивал головой и взмахивал рукой в такт партии ударника. Иногда, когда дорожка начинала круто забираться вверх, лицо ходока менялось от мимолётного болевого ощущения, из чего Влада сделала вывод, что парень занимается уже давно, и его голени сводит мелкая судорога. В лице парня было что-то, что заставило Владу выделить его из числа прохожих. Отрешённый взгляд был направлен скорее внутрь себя, но по движениям головы девушка поняла, что парень подмечает вокруг себя самые мелкие детали. Случайные встречи на пробежке становились всё чаще. Постепенно Влада изучила расписание появлений Оранжевого и стала выходить из дома чуть пораньше, чтобы гарантированно увидеть долговязую фигуру на дорожке парка. Октябрьское утро встретило Владу непонятной погодой. Небо было затянуто тучами только на горизонте, но начинал дуть ветер. Пока девушка чистила зубы, она взвешивала все «за» и «против» пробежки. В конце концов, отругав себя за слабость, Влада натянула узкий спортивный костюм и выбежала из дому. Видимо, коренные шеффилдцы были лучше осведомлены о коварстве осенней погоды. Дорожки были абсолютно пусты, а как только Влада углубилась под буки, с неба хлынул истинный водопад. Однако бегунья лишь надела на голову капюшон и принялась отмеривать ярды чёткими ровными шагами. Оранжевого она заметила издалека; Влада всё ещё по привычки продолжала называть его так, несмотря на то, что парень сменил свою футболку на толстовку странного малинового цвета. Привычный силуэт вышагивал по ежеутреннему маршруту с ежеутренней скоростью. Когда Влада обогнала ходока, тот доброжелательно крикнул ей в спину: — Леди, мы оказались единственными настоящими приверженцами спортивного образа жизни! Не остановиться было невозможно, впервые её назвали леди. До этого Владу называли мисс, а однажды продавец в индийской лавке обратился к ней «миссис», повергнув девушку в чрезвычайное уныние. Его звали Джереми. — О, поверьте, я отличаюсь от своего ветхозаветного тёзки, Иеремии. Я весёлый, а если на меня и нападает стих пророчества, то я предвижу только хорошее. Например, что сегодня вечером мы будем ужинать в ресторанчике Старого Пита, где лучшая в Шеффилде баранина! Нет-нет, отказа я не приму, я не доя того любовался вами целый месяц, чтобы вы вот так просто не приняли моё приглашение. Как потом оказалось, в этом был весь Джереми. Он знал невероятные вещи из всевозможных областей. Как-то, когда речь зашла о Набокове, — даже здесь парню удалось изумить Владу заявлением, что ему нравится не популярная на Западе «Лолита», а «Дар» и «Защита Лужина» — Джереми сказал: — В самом конце жизни Набоков признался, что гордится не своими романами, а тем, что в его честь назвали открытую им же бабочку. Интим с Джереми был под стать ему самому: весёлый, умный и захватывающий. Владе, не привыкшей торопиться, казалось, что Джереми её подталкивает в сторону экспериментов и новых ощущений. В одну из свободных суббот Джереми предложил сходить на выставку современной фотографии, выставляли работы американки Лауры Донован. Первая же работа вызвала у Влады ощущение неловкости. На чёрно-белом снимке была запечатлена двуспальная кровать, но изображение было особенным: разбросанные подушки, смятые простыни и бюстгальтер, брошенный на спинку кровати не оставляли места для сомнений в том, что происходило на постели за секунды до нажатия на спуск. Людей на снимке не было. Второй экспонат был в том же стиле. Взгляду зрителя открывался небольшой «Фольксваген», стоявший в целине посреди поля. Двери машины были распахнуты, передние сиденья максимально откинуты, а на крыше автомобильчика покоились небрежно снятые шорты. И тут легко было догадаться, что хотел показать фотограф. Как потом оказалось, выставка носила название «Мгновение после любви», и состояла она из изображений различных декораций сразу после окончания эротической части романтических отношений. Джереми замер возле фотографии, на которой была запечатлена шведская стенка, с виду самая обычная, если не обращать внимание на наручники, болтавшиеся на верхней перекладине и на кандалы, пристёгнутые к нижней ступеньке и лежавшие теперь на полу. — Ты посмотри, это же прекрасно, — выдохнул он, переводя на Владу восхищённый взгляд. Больше они не занимались любовью: у Влады всё время находились уважительные причины: сверхурочная работа в лаборатории, ужасная усталость после спортзала или срочная необходимость встретиться с профессором Финэном. Все попытки Джереми встретиться и попытаться выяснить отношения она пресекла. Когда Влада бежит по мокрой парковой дорожке, то смотрит точно перед собой, считает дыхание и слушает Земфиру: Случайно падали звезды В мои пустые карманы. *** Лишь закончив третий рассказ, Влада почувствовала, насколько она вымоталась. Глянув на часы, она с удивлением обнаружила, что прошло всего пятьдесят минут. Странно, а ей казалось, что она, подобно сказочной Шахрезаде, проговорила всю ночь. Нужно было собраться с мыслями, и для этого, да ещё для того, чтобы разрушить повисшую в кабинете паузу, Влада обратилась к психологу с совершенно немыслимой просьбе: — Мисс Сандерс, вы позволите попросить у вас сигарету?

Жаклин

Колкость получилась именно такой, какой и задумывалась. Не обидной, но привлекающей внимание. Впрочем, Влада была не из тех, кому легче поддерживать беседу, так или иначе пытаясь связать слова и зрительный контакт. Одна из практик общения подразумевала такой способ, и некоторые люди находили в нём решение своих проблем. Зачастую, правда, это были некоторые фобии общения в зародыше или даже прогрессирующие фобии, которые не позволяли человеку наладить зрительный контакт с кем-то. Это не было необходимостью, но Жаклин считала, что при разговоре с кем-то надо хотя бы первое время смотреть на него. Понимать, как человек влияет на желание с ним общаться. Помогает ли вести беседу или наоборот. Может, косвенно и проблемы Влады были ещё и в этом? Жаклин кивнула в ответ на предложение, чтобы не нарушать целостность повествования клиентки. Многие хотели избавиться от официального общения, которое нарушала и сама мисс Сандерс, однако между мисс Сандерс и просто Жаклин были различия. Когда клиенты начинали видеть в ней друга, они словно закрывали проблемы в сундуке, выбрасывали ключ и бежали играть с новым другом, которым и была Жаклин. Причём, и эта ситуация не была тупиковой, но, повторяясь раз за разом, портила отношения и мешала Жаклин разобраться в проблеме клиента, потому что они не решались, а скрывались, меняясь на более значимую дружбу с человеком, который помог об этих самых проблемах забыть. В этих случаях стоило благодарить Всевышнего за то, что Жаклин брала деньги с клиентов, не принимая во внимание официальные и не очень статусы, а это в большинстве случаев было помехой для множества новых знакомств, которых она не желала. Влада продолжала, и её юные суждения заставили Жаклин улыбнуться. Вообще, акцент выдал её куда раньше, но она всё равно упомянула такую важную деталь как национальность. Которая, как и все прочие различия, стиралась в этой комнате. — Не так важно, откуда вы, Влада. Важно, что сейчас вы тут. Ваша национальность или профессия никак не влияет на наличие проблем или их отсутствие. «Если бы все англичане, в крови которых собрались французская, датская и шведская кровь были бы психотерапевтами, я бы тотчас сложила полномочия». Анализ «на лету» без неизменного блокнота было делать сложно, но блокнотом Жаклин не пользовалась — уж слишком стереотипно это смотрелось. Для неё, как для человека с неплохой памятью, каждый клиент был уникальным, со своим набором проблем. Поскольку клиентов никогда не набиралось слишком много, Жаклин запоминала их всех. А блокнот брала последний раз на практике, когда «подопытные» очень неоднозначно реагировали на молодых ребят в белых халатах, которые что-то записывали, задавали одинаковые вопросы, пытались влезть в душу. И тогда Сандерс поймала счастливый билет — увидела один такой случай со стороны. Когда один из одногруппников допрашивал каких-то неустойчивых подростков, самый нервный из них сорвался, выхватил блокнот и чуть ли не целиком принялся… есть его. Ничего необычного, но Жаклин вдруг поняла, что такая практика ей никак не поможет. Это, скорее, было похоже на тир, где можно только выстрелить. Нельзя долго бродить по лесу, выслеживая добычу, нельзя гнать её метр за метром, чувствуя её слабость и тающие силы. Нельзя увидеть воочию след крови, который обостряет все чувства и заставляет вскипеть кровь, чувствуя скорую победу. Жаклин не хотела такой «добычи». Но практика была обязательной, поэтому единственное от чего Сандерс отказалась (и могла отказаться) в первый же день — это ото всех шаблонов. На большее привилегий ей не выдали. Рассказы Влады были на удивление подробными, но Жаклин запоминала детали, которые казались ей самыми важными. Не забывала она и о дальнейших вопросах, но, скорее, в целом, нежели по каждой истории. Поскольку Влада пришла разобраться в своих проблемах, глупо было бы дать ей оценку последних трёх ухажёров, но первый случай дал понять — дело во взаимодействии. Отсутствовала как факт чуткость. Она предпочла уйти, он предпочёл ничего ей не говорить. А дальше всё пошло как в одной из любимых песен Жаклин. Она всегда забывала название, вроде бы что-то там с каштанами, но на деле эта песня, случайно услышанная ей в ирландском пабе, где порой ставили лиричные композиции вместо чересчур громких Фидлерс Грин и Дропкик Мёрфис. Более того, там любили Фреймс и даже русских Дартс за их мотивы. Так вот, песня была долгой, но сильный момент приходился на припев, где на протяжении песни менялось одно слово. В итоге, хронологическая цепочка звучала следующим образом: повстречали-полюбили-узнавали-обманули-продавали-убивали-закопали-позабыли. Причём, даже если во всякого рода бывших отношениях отсутствовал какой-то из этих пунктов, Жаклин, проникшаяся философией этой песни, умудрялась найти недостающий компонент. И первый случай Влады сказал ей о том, когда состоялся обман. Но девушке было не обязательно знать, что семя сомнений в простодушном, судя по описанию, Олеге, породила именно она. И если тот думал, что что-то не так, стоило спросить у Влады об этом. А ей — не утаивать столько. Пока Влада отвлеклась на чай, у Жаклин было немного времени, чтобы ещё раз подумать об этой ситуации. И преподнести результат так, чтобы клиентка поняла, чего ей стоит делать в будущем, а чего не стоит. А вообще, первый ухажёр был странным. И если не брать всерьёз самый первый случай с уходом безо всяких объяснений (после которого встречи ещё имели место быть), то внезапная проверка на верность могла бы расценена как ультиматум. Безо всяких на то причин. Вторая история заставляла задуматься куда больше первой. Начиная с самого имени парня, которое Жаклин определённо где-то слышала, но чтобы не вспоминать, пропуская всё мимо ушей, решила, что подумает об этом позже. А результат был налицо. Можно было, конечно, сказать, что ошибку допустила Влада, связавшись с юнцом, который с самого начала (то есть, с САМОГО начала, которое было написано на его футболке) прямым текстом дал понять, кто он и чего от него ожидать. Но здесь имело место неуважение к женщине, хамство и неконтролируемый гнев. И как раз неконтролируемый гнев обличил Кларка Стюарта как одного из клиентов. Но не мисс Сандерс, а её знакомой (возможно, единственной знакомой) из университетских, Энн Черринг, которая решила податься в психиатры, потому что залечить что бы то ни было таблетками, как ей казалось, было намного легче. Да и обуздывать гнев у неё хорошо получалось ещё в университете. Так что Кларк Стюарт после рекомендации пройти лечение заработал минус один балл, и был признан виновным. Но больше всего Жаклин поразил последний случай. Она слушала эту невинно развивающуюся историю, ожидая того, когда вдруг произойдёт что-то, о чём можно будет резюмировать, как вдруг… Что ж, по теории вероятности, этой пылинкой в безупречном, казалось бы, механизме могло быть что угодно. Но не это… будь в руках блокнот с ручкой, средство для записи пометок бы уже давно рухнуло на мягкий ковер и зарылось в него поглубже. Дело было не столько в самой выставке или картинах, но в последней из них. И хотя Влада не коснулась Темы в своём рассказе, Жаклин вспомнила то, как невинные увлечения этой субкультурой (нет-нет, первые невинные шаги в Теме) чуть не закончились для неё самым что ни на есть плачевным образом. *** — Пойдём, — потянул её за руку Рик, — Чем больше ты сомневаешься, тем более длинной относительно полудня становится тень психоанализа. Неужели тебе хочется ещё двух часов этого занудства от мисс Томпсон? — Я люблю психоанализ, — заявила Жаклин. Хотелось скорчить рожу, но Рик не заслуживал в свой адрес такой экспрессии. — Так ты идёшь или нет? Мы же хотели сделать это сегодня. Пожалуй, если бы Рик не был будущим психологом, то его бы выдали горящие глаза. Сейчас этот задавака, едва получающий удовлетворительные оценки, смотрелся просто слишком уж уверенно, но легко подавлял все остальные эмоции. Наверное, первый из всех тех, кого Жаклин не просто терпела, а хотела бы быть рядом. Не напрашивалась, но была явно не против, когда намечалось что-то в таком духе. Тем временем, ноги сами унесли их подальше от университета. Психоанализ не взял верх, как это обычно было, а Жаклин находилась в лёгком волнении, смешанном с томящим чувством внутри, которое то подбиралось к горлу, легонько щекоча его, то вдруг уходило вниз, раздражая промежность. По пути им попадались люди, обращающие внимание на их странные лица и настроение в целом, но сейчас для парочки они были такими же серыми, как и погода в Шеффилде этим днём. — Ты подозрительно молчалива, Джеки, — беззлобно поддел Рик, прекрасно зная, чем ответит на это Жаклин. — Риччччард, — растянула она в ответ, — Но ты слишком уж разговорчив, — и, посерьёзнев, добавила, — Я бы не нервничала, если бы ты вёл себя как обычно, но мы же не просто прогуливать идём. И, нет, — она придержала его за руку, видя, что он повернул к магазину, единственному на их пути, — Я не хочу делать это пьяной. Я хочу запомнить каждое ощущение. — Перестань, — засмеялся он, беря её за руку, но с лёгкостью уступая предполагаемые бутылки стаута другим покупателям, как и поход в магазин в целом, — Ты говоришь как девственница. — Можешь считать, что в этой практике так и есть, — заприметив его улыбку, она не удержалась, — Дурак. Они, наконец, дошли до дома, где жил Рик. Куда беднее, чем квартира, которую могли обеспечить Жаклин её родители, но Рик очень гордился своим жилищем. И, в частности, тем, что обустраивал его так, как ему хотелось. Впрочем, о подвале, который сменил место для репетиций его бывшей группы, тир и арт-площадку, нужно было сказать отдельно. Это было местом реализации идей, которые Рик обычно воплощал в жизнь. Пожалуй, образование психолога ему было нужно куда меньше, чем любому студенту из их группы, но в том и прелесть. Преподающий у них менеджмент учитель, человек весьма холёного вида с аккуратными усиками и залысиной, которого звали мистер Фэрбэнкс (но не родственник того самого актёра), был не просто классным преподавателем, а самой настоящей душой компании. На его лекции ходили даже отъявленные прогульщики и разгильдяи, потому что он умел находить ключи к каждому. Его так и прозвали сразу, ключником, но прозвище не прижилось. То ли в силу специальности, то ли из-за личных качеств, но мистер Фэрбэнкс всегда знал, как ему себя повести, как подать. И группу учил этому же. Одной из негласных истин и стало правило о том, что правил нет. Психологом мог стать тот, у кого есть дар понимать других людей. И внешность, а также интересы тут не играют никакой роли. Похоже, Рик следовал этому правилу и по сей день, несмотря на то, что менеджмент был давно изучен вдоль и поперёк. Точнее сказать, психологический аспект, который и нужен в дальнейшем. — Тут стало теплее, — отметила Жаклин, оказавшись в подвале, который Рик не так уж давно оборудовал под… да, взор новичка бы окрестил это пыточной, но это была творческая комната. После лекций о практиках и культурах, одна из которых была полностью посвящена Теме, предмет стал чуть ли не самым посещаемым, потому что возраст вкупе с маячащими на горизонте темами для научных работ подгоняли вперёд, к исследованию тернистых далей подобных отношений. И, конечно же, каждый выбрал что-то близкое. Рик вот увлёкся бондажом и, к несчастью (а может, и к счастью), Жаклин решила помочь тому с научной работой. Условия полной анонимности (говоря об упоминании имён в научных работах) ни разу не обговаривались ими, да и подобные отношения с Риком её более чем устраивали. Он ни разу не вёл себя так, чтобы она почувствовала себя его девушкой, и Жаклин ценила это. Свою свободу и сам факт подобных отношений, где они не были ничего должны друг другу. Не прикрывались тоннами обязательств, чтобы хранить иллюзорное чувство, которое приходит и уходит. Её отвлёк его поцелуй, горящим угольком впившийся в щёку. — Учитывая то, что последний раз ты была тут, когда мы ещё репетировали, намного теплее. Я перестал приводить сюда народ, когда мы начали проходить всё это дело в универе. Думаю теперь, что будет, когда подвал понадобится для чего-то ещё, а тут всё уже так в тему поставлено. — В самую точку, — дежурно ответила Жаклин, отмечая и стойку для бондажа в форме буквы «Х» (она точно знала, где будет стоять) и множество гаджетов с одеждой. И откуда Рик всё это достал? — Слушай, я что-то понять не могу, — она, наконец, избавилась от сумки (с почти стопроцентными конспектами лекций по каждому предмету), которая плюхнулась на пол, и прошла вперёд, — кого ты ограбил, чтобы достать как минимум половину S&M клуба. Неужели скупал через ибей? — Накопал на форумах, — гордо ответил Рик, — Это ведь научная работа, которая будет пользоваться популярностью. То есть, посмотри на это с другой стороны — сейчас множество работ, которые по информативности схожи с анализом разнокалиберных соплей. Меня достало это. Я хочу чего-то… настоящего. — Ага, — скептически парировала Жаклин, — То, что два десятка человек с нашего потока заинтересовалась подобной тематикой, должно сказать мне, что соплей по Теме не будет вообще? А форумы — это не ответ на вопрос. — Один чувак, — вздохнул Рик, недовольный тем, что приходится всё подробно объяснять, — Делает одежду на заказ, другой — гаджеты. Они держат небольшой магаз, а я обещал им пиар, который частично уже реализовал. То, что я играл в группе, рисовал и учусь на бесполезную и бесперспективную профессию, не может ограничить круг моих интересов. Мне интересно изучать всё новое. Вся суть именно в процессе, а не в том, какую бумажку я получу. — Знаешь, это можно было бы поставить в любой текст. Даже если бы речь шла… Удар девятихвосткой по ягодицам заставил её замолчать. Жаклин подалась вперёд, касаясь стола с лежащей на нём одеждой. Стиснув её руки, над ней навис Рик. — Одевайся, — громким шёпотом сказал он. Прозвучало как приказ, но вместе с тем не слишком грубо. Она сняла топ и в несколько движений спустила с себя джинсовую юбку. Поискала глазами полироль. Снова взглянула на стол, надеясь найти там что-то кроме латекса. Получается, ничего нет. — Не дави на мои интересы, мастер, — она избавилась от трусов и щёлкнула застёжкой бюстгальтера, когда он протянул ей флакон. Она незримо это почувствовала, всё ещё стоя к нему спиной. Рик удивил её тем, что не шлёпнул по заднице. Он любил так делать. — Тсс, — прошептал он. Жаклин, ожидавшая целой тирады, поняла, что «вид сзади» перевёл кого-то в состояние боевой готовности. Тем не менее, не это было главным. Она откинула бюстгальтер и начала равномерно наносить полироль на тело. Теперь, когда она расценивала всю лежащую здесь одежду как ту, что можно надеть, глаза разбежались и дальше первого кэтсюита не ушли. Уже надевая его, Жаклин подумала, что в следующий раз помучает Рика ожиданием, выбирая платье — как раз такое, чтобы было видно задницу. Обязательно чулки и с поясом, туфли на каблуке и длинные перчатки. Но это в следующий раз. Таймер в голове как раз отсчитал семь с половиной минут, которые в действительности были восемью, когда она закончила разглаживать все нервности и когда латекс овладел ей и стиснул в крепких объятьях её тело; взял в продолжительный плен грудь и ягодицы, обтянул второй кожей руки и ноги, лишь иногда выражая недовольство и собираясь в складки. Выходит, Рик даже идеально снял все мерки. — Ух ты, — она повернулась, наконец, к нему, для блеска натирая полиролью и сам костюм, — Ты и правда отлично подготовился. Грешным делом, по шуму позади себя по время примерки, можно было подумать, что Рик расставляет повсюду свет и камеры, чтобы подготовить тематический фотосет, но он возился с местом для бондажа и верёвками. Наступала самая ответственная часть, но она, скорее, будоражила, нежели пугала. К тому же сейчас Жаклин чувствовала себя куда выше. По меньшей мере богиней, которую жалкий смертный в виде хорошего друга-слеш-партнёра-слеш-экспериментатора собирался вознести на небеса. Он бережно взял её руку и подвёл к металлической конструкции. Прикинув примерное время, Жаклин всё-таки опустила шутку про возможность сходить в туалет, если приспичит, прямо тут же и здесь (костюм не даст ничему вылиться), но промолчала. — Готова? — спросил Рик. — Мне интересно, готов ли ты сам, — хмыкнула она, — Я бы не пошла, если бы не была готова. Ладно, — ответил он, словно подводя к самому главному. Слово помнишь? Ну да, конечно, как же без стоп-слова. А оно, кстати, в большинстве случае бывает донельзя глупым. И более-менее красивое слово не придумать, хотя пару раз приличные варианты проскальзывали. — Гальваника, — произнесла она. Рассмеялась. — Ты портишь весь эффект, — резюмировал Рик, за что получил удар кулаком в бок. — Я пока ещё могу драться, Ричард. — Да-да, сейчас я это исправлю. Когда он приступил, Жаклин не чувствовала страха, но как только руки были зафиксированы в положении вверх, она почувствовала, что что-то не так. Кажется, Рик слишком перетянул узлы. Или так казалось. Но Рик был увлечён, колдуя и с узлами на ногах. Их он сделал не в пример лучше, но к тому времени, когда он закончил их, Жаклин стала ощущать странное нервное напряжение. Рик решил забавы ради побить её плетью, и Жаклин бы оценила, если бы… — Кажется, ты слишком перетянул, — она постаралась быть максимально серьёзной, — Может, ослабишь? — А может, ты закроешь свой рот? — с ухмылкой ответил он. «Да-да, я поняла, Рик. Игра началась, теперь только полная остановка или игра до победного конца». — Может быть, — неопределённо ответила она. «Неужели не видит? Или думает, что это часть игры?» Она постаралась быть естественной. Однако с каждым ударом плети, с каждым её бессильным движением, что свет, играющий на блестящем наряде, подхватывал почти в унисон, подобно пойманной змее, она чувствовала, что просто терпит. Не боль, а странное чувство в затекающих руках. Рик не останавливался, но вносил в сессию разнообразие, насколько он вообще мог внести разнообразие в БД-образную сессию. То причинял боль, то пытался её загладить, и это выглядело странно, потому что Жаклин не могла сконцентрироваться на других чувствах. — Рик! Я серьёзно. Ослабь чуть-чуть в руках, и можешь хоть трахнуть меня, не снимая с этой штуки. — А ты подаёшь хорошие идеи в этом состоянии, — и почему-то он вдруг решил перейти к активным действиям. «Нет-нет-нет, это было бы слишком уж глупо с моей стороны. В смысле, НЕ остановить это всё прямо сейчас». — Глв.мм. Вообще, когда в дело вмешиваются неожиданности, вроде кляпа во рту, это становится действительно страшно. И потом, для чего стоп-слово, если оно ни для чего не понадобится? «Вероятно, в тот момент кое-кто решил, что я умею разговаривать задницей или вагиной». Было бы неплохо подобрать кэтсьюит, который был цельным, но у этого, как и у любого уважающего себя кэтсьюита, была молния в промежности. Спустя непродолжительное время, которое для Жаклин измерялось в концентрации на чувствах (или отсутствии чувств в давно занемевших руках), она почувствовала, как твёрдый член Рика вошёл в неё. Что ж, были у подобного злоключения и плюсы — Рик быстро кончал. Она терпела каждый его толчок, каждое грубое движение, точно зная, что скажет, что сделает и что выльет на него, как только он её освободит. Она злилась, но больше всего сейчас боялась. За саму себя. И понимала, что Рик — козёл, который не смог, не сумел её почувствовать. Что такой «творческий человек» так и остался сухим для других людей. Остался сухим для Темы. Что он никогда не чувствовал её, как не чувствовал никто из близких ей людей. Никто из тех парней, что предлагали ей встретиться. Почему-то, говоря о квинтэссенции злости, Рик сейчас затмил даже раздражающего вечно и постоянно Джереми. Но Джереми был просто несчастным говнюком. Который как верный пёс был готов всю жизнь просидеть рядом, терпя любые грубости и отвечая лишь преданным взглядом. Который никогда не обидел, никогда бы не тронул её. Даже когда он кончил, она не позволила себе обмякнуть на дыбе, чтобы не усилить давление на руки, но чувствовала, что руки заканчиваются примерно в районе локтей. «Плохо дело. Очень плохо». Он, явно довольный, стал медленно развязывать её, почему-то начиная с ног. Было настоящим чудом, что после того, как освободилась первая нога, Рик не получил удар по зубам. К тому моменту, когда Рик стал избавляться от узла, сдерживающего одну из рук, Жаклин поняла, что не сможет уйти сразу, но в то же время не сможет и попросить помощи. Рука безвольно повисла вдоль тела, едва Рик закончил развязывать одну из них. Кляп с шариком всё ещё был во рту, поэтому удивлённый взгляд Рика Жаклин не сопроводила ничем, кроме вязкой слюны, временами капающей через отверстия в шарике. Он догадался подхватить её тело, едва и вторая рука получила свободу. Ровно через десять секунд она снова обрела способность говорить. Или хотя бы издавать звуки, понятные для перевода на человеческий. — Жаклин, — начал было он, но как бы ей не было интересно то, что он собирается сказать, она прервала его. — Вызывай врача… кретин, — вяло произнесла она. А ещё через полтора часа, когда хороший знакомый Рика привёл в пригодность руки Жаклин (постоянно повторяя, что вот бы ещё полчаса — и пиздец; он повторил это трижды), она собралась и ушла, прихватив с собой чёрный кэтсьюит. И ничего больше из манящей одежды. — Сандерс, — зачитала отмечающая присутствующих мисс Томпсон. — Её сегодня не будет, — подал голос Рик. — Почему это вдруг, Купер? — с подозрением спросила учительница, прекрасно помня о вчерашней неявке, — И где это вы были вчера? — Жаклин помогала мне с научной работой, — казалось, ответ Рик заготовил уже давно. И как бы ни хотелось ему ответить правду, он промолчал. Но курсовую так и не сдал, решив свернуть проект. А из подвала через неделю снова послышались звуки гитары и гул ударных. Через месяц Рика отчислили. А ещё спустя две недели он переехал в Штаты. *** И всё-таки она не расценила поверхностные касания интимных отношений как неудачный опыт в Теме. Не хотела верить, что Влада получила такой моральный удар в таком возрасте. Пусть и позже, чем сама Жаклин. Огнём и неприятной горечью вспыхнувшие воспоминания пресекла Влада. Мисс Сандерс согласно кивнула: — Только давайте выйдем. Я не курю в комнате. Дверь закрывать Жаклин не стала — за книги не боялась, а остальное не было незаменимым. Да и дом был такой, что незамеченными пройти к ней могли разве что жильцы, которых она и старая Мэг (та, которая всё порывалась забрать стол) видели слишком часто, чтобы те могли что-то стащить. Дождь за время беседы прибавил в динамике и теперь вода смотрелась очень оживлённо, содрогаясь от новых капель беспрестанно. Редкие прохожие по ту сторону улицы торопливо спешили домой, даже защищённые от большинства невзгод зонтами. Жаклин вдруг поняла, что пачку сигарет и зажигалку она оставила в сумочке в кабинете. — Я сейчас, — рассеянно выдохнула она, возвращаясь и забирая искомые предметы вкупе с ругательствами, так и норовящими сорваться с языка. «Чёрт угораздил вспомнить такое дерьмо» Выдохнув, она снова проделала недолгий путь из кабинета до выхода, и снова заняв место рядом с выходом, протянула Владе сигарету. Данхилл. Другие Жаклин не курила уже давно. Обычно редко кто просил у неё сигареты, но прохожим она такой роскоши не позволяла. Да и объяснять, что выбор марки — не повод показать состоятельность, а действительно дело вкуса, она не собиралась. Очки снова устроились на макушке, зажигалка пару раз щёлкнула впустую, прежде чем удалось, наконец, закурить. Правило дурного тона — прикуривать кому-то самой (хорошо хоть зажигалкой, а не от сигареты), но Жаклин больше думала над своими словами, чем над тем, что надо бы просто отдать зажигалку. — Я заметила, — начала Жаклин после третьей затяжки, — Что вы избегали интимных подробностей, Влада. Причём во всех трёх случаях. Секс — это, быть может, и не стержень всех отношений, но их важная составляющая. И, пожалуй, нет — долгосрочных отношений не планировали вы сами. Олег, насколько я поняла, не устраивал вас в этом вопросе, а Кларк, вы не поверите, сделал себе дурную славу вспышками гнева, от которых он продолжительное время лечился у моей знакомой, которая работает психиатром. Она сделала ещё пару затяжек, прежде чем спросить. Наверное, не нужно было, но давние воспоминания не смогли травмировать её саму. Сейчас она больше опасалась за то, что Джереми мог ранить её. Мог оставить совсем не то впечатление, на которое рассчитывал. — Джереми обратил внимание на картину Лауры, которая занималась работами в похожем стиле. Он практиковал БДСМ? Пытался ввести тебя в Тему? Ей была важна реакция девушки на эти вопросы. Обычно эти вопросы вызывали много сложностей. И, как следствие, недостоверных фактов. Поэтому Жаклин не сводила с клиентки глаз, ожидая ответа. Первые два случая, кстати, отошли на второй план, принимая во внимание характер отношений в целом, но вот последний случай… Жаклин чувствовала, что как раз эта выставка и испортила всё. Наверное, нужно было поставить вопрос иначе, но было уже поздно.

Влада

Больше всего хотелось сделать шаг из-под козырька и оказаться на бурлящем ручьями тротуаре. Задрать голову к небу, словно крича туда: «Ещё! Дай мне этого ещё! Я задыхаюсь в духоте собственной души! Спаси меня своим дождём, Господи!»; ощутить капли на лице, смыть с себя невозможность воспоминаний. С чего она вообще решила, что ей нужна помощь психолога? Почему, чёрт возьми, ей? А не Олегу, скажем? Или не Джереми? С Кларком-то было всё ясно и до сообщения мисс Сандерс о его проблемах. От единственной затяжки закружилась голова, а в желудке образовался противный камень. Влада с трудом подавила порыв просто усесться на крыльцо: странный обычай, многие англичане запросто это делали, молодые люди в элегантных офисных костюмах просто стелили на ступеньки газету и устраивались на ней с неизменным ланч-боксом. Выкуренную лишь на четверть сигарету Влада щелчком отправила в ближайший поток и долго следила за ней взглядом, пока та не превратилась в белую точку, уносимую на Кладбище Мокрых Окурков. Влада настолько привыкла, что во вставленных наушниках всё время играет музыка, что сейчас ей было странно слышать естественные звуки вокруг себя: шелест капель в листве дерева, шум автомобильных двигателей, звонок телефона в соседнем доме и даже человеческий голос. Кажется, мисс Сандерс что-то спрашивала. *** — Это часто можно услышать! — Джереми скривил рот в саркастической улыбке. — Все только о свободе и говорят. Да только мало кто может дать чёткий ответ на вопрос, а что такое свобода? Он, совершенно обнажённый, сидел в чёрном кожаном кресле. Почти безволосое белое тело парня казалось каплей молока в чашке эспрессо. Джереми заложил сплетенные пальцы за голову, откинулся, приняв уже знакомую Владе лекторскую позу. Сейчас должна была последовать длинная и подробная тирада, которая донесёт до восхищённой аудитории — пусть и состоящей из одной только Влады — мнение настоящего эксперта в данной проблеме. Но Джереми выбрал пусть открытой дискуссии с залом: — Вот ты. Умная девушка, не испорченная западными псевдоценностями в сибирской пасторали. Почти доктор наук. Ты можешь объяснить, что такое свобода? Нельзя сказать, что вопрос удивил девушку, нечто подобное Влада ожидала. Но на всякий случай она по-турецки уселась на кровати и сделала сосредоточенное лицо. — Свобода эфемерна и ежеминутна, — Влада сразу начала с середины, не затрудняя себя упоминанием совсем уж прописных истин. — Другими словами, один и тот же человек может быть абсолютно свободен минуту назад и абсолютно несвободен через минуту. Она любила такие диалоги с Джереми. Эти беседы заставляли взглянуть на многие вещи под неожиданным углом, не давали интеллектуально расслабиться и имели важное практическое значение — позволяли совершенствовать английский языую — Интересно, — Джереми не поменял позы, но в его голосе действительно почувствовалось внимание. — Ты можешь привести пример такой переменчивой свободы? — Допустим, обычный человек идёт обычным вечером по обычной улице. В эту секунду он абсолютно свободен: он может пойти домой и посмотреть сериал или заняться необременительным флиртом в соцсетях, а может развернуться, пойти в другую сторону и завалиться в паб и выпить пару кружек лагера. Свобода выбора, так? Парень молча кивнул, и Влада продолжила: — Любимый тобой Набоков как-то написал в стихах: «Есть в одиночестве свобода, и сладость — в вымыслах благих. Звезду, снежинку, каплю меда я заключаю в стих». — Подожди, я не закончила, — засмеялась она и кинула в Джереми подушку, когда тот уже почти перебил её. — Вернёмся же к человеку на обычной улице. Вот он подходит к переходу через дорогу, и оказавшаяся случайно поблизости старушка просит помочь ей пересечь мостовую. В то самое мгновение, когда он соглашается, наш индивидуум перестаёт быть свободным. Всё! Он берёт на себя ответственность за другого человека. Он уже не может развернуться и уйти на середине пути к той стороне проезжей части, ведь таким образом он подведёт старушку. — Именно! — Почти закричал Джереми, выпрямляясь в кресле и щёлкая пальцами. — Всё так и есть! Человек свободен только тогда, когда свободен от собственных этико-моральных ограничений, в число которых, как ты верно упомянула, входит и чувство ответственности. Ergo, для полного освобождения нужно победить в себе зависимость общества. Но тут возникает другая проблема… Парень взял со стоявшего рядом с креслом столика необходимые ингредиенты и свернул самокрутку. Чуть сладковатый дымок марихуаны поплыл по комнате. Влада не возражала, она считала, что «интересные сигареты» приносят на порядок меньше вреда, чем вполне легальный табак. — Какая же проблема? — Девушка знала, что её собеседник не продолжит свою мысль, если она не покажет своей заинтересованности. — Как ты сама верно заметила, человеку не удается быть свободным обозримо длительный промежуток времени. Обязательно найдется условная старушка, которую придётся переводить через дорогу. А за ней непременно последует эффект домино: за одной обязанностью последует другая. Как говорится, плохое начало ведёт к плохому концу. Джереми затянулся косяком и развил свою мысль: — Я много над этим думал и пришёл к единственному выводу. Прежде, чем озвучить его, хочу предупредить, что он весьма парадоксален, но альтернативы ему я не вижу. — Рассказывай же! — Почти потребовала Влада, этот отвлечённый разговор не на шутку захватил её. — Единственная реальная возможность абсолютной свободы — это абсолютная несвобода. С каждым словом Джереми понижал голос, так что к концу фразы скатился до драматического шёпота. — Нуууу, — протянула девушка слегка разочарованно, после такого внушительного вступления она рассчитывала чуть ли не на божественное откровение. — Это же демагогия Джереми! — Постой, я объясню, — расхохотался Джереми, предвидевший такую реакцию девушки. — Давай возьмём, к примеру, секс. Он внимательно наблюдал за реакцией собеседницы. Джереми был важен этот разговор, и ему хотелось ответного интереса и от Влады. — То есть, ты хочешь сказать, что я могу понять лишь доводы, основанные на ебле? — Притворно фыркнула Влада. На самом деле, рассуждения Джереми об интимной стороне человеческой жизни неизменно были любопытны, хоть и не со всеми доводами она могла согласиться. — Ну, зачем ты так? — Джереми принял её отповедь за чистую монету и, как настоящий продукт современной западной цивилизации, поспешил уверить девушку, что в его словах нет ни капли сексизма: — Видишь ли, секс — самое базовое, что есть в человеке. Подделать сексуальные фантазии почти невозможно, приди кому-то в голову такая мысль… — Хорошо-хорошо, продолжай, — Влада подняла руки, словно сдаваясь в плен доводам парня. — Ну так вот, вопрос свободы и несвободы через призму сексуальных отношений выглядит примерно так. Давай на секунду представим, что будет, если, скажем, ты откажешься от своих желаний и нежеланий в отношениях со мной. В случае этого отказа у пары остаются только одни желания — мои. Но это вовсе не значит, что тебе от этого будет плохо. Ведь тогда в сексе ты достигнешь той самой абсолютной свободы, с которой мы и начали этот разговор. У тебя рухнет главный ограничитель, который не позволяет людям реализовать свои сексуальные фантазии — стыд. Джереми перевёл взгляд на всё сидящую на кровати девушку, которая слушала его почти зачарованно. Приободрённый, он продолжил: — Тебе нечего будет стыдиться, ведь это будут не твои желания, а мои, понимаешь? Оральный секс в парке приятно будоражит, но заниматься им совестно. Но когда я прикажу тебе делать это, то у тебя не будет не только выбора, но и моральных сомнений, понимаешь? Я бы назвал это «взглядом Джереми Уэбба на БДСМ». Он сделал ещё одну затяжку и продолжил: — Если вдуматься, это идеальные отношения, в которых, при полном доверии сторон, возможно абсолютно всё! Порка, связывание, игры в… — Джереми сделал паузу, не договорил, и Влада заметила, что парень заводится. С каждым следующим словом его возбуждение становилось всё виднее. — Все виды секса, даже групповой! Никаких ограничений, только собственный здравый смысл. Это же!.. Оратор вскочил с места и поцелуем впился в губы девушки. В тот раз он брал её разве что чуть грубее, но чуткая к этому Влада заметила разницу. А через два дня Джереми повёл её на выставку Лауры Донован. *** Влада сунула озябшие руки в карманы куртки и добавила: — Мне кажется, он сам не до конца понимал, о чём говорил. Дождь постепенно стихал. — Пойдёмте внутрь, мисс Сандерс, — попросила пациентка. — Боюсь, мой час подошёл к концу. Думаете, вы сможете мне помочь? Да, я понимаю, состоялась всего одна встреча, но я полагаюсь на ваш опыт. И хорошо, что уже не так сильно льёт, я не промокну, пока дойду до автобуса.

Жаклин

Ответ на свой вопрос Жаклин слушала чуть внимательнее, стараясь не концентрировать внимание на возможной проблеме. Которой, кстати, не было или же Влада снова о ней не упомянула. В любой случае, недавнее беспокойство, навеянное собственными мыслями, сошло на нет. Курить хотелось больше обычного, но Жаклин, как и всегда, обошлась одной сигаретой, окурок которой направился в пустую бутылку из-под «пальца епископа», что оставили тут ребята, использующие крыльцо этого дома для того же, для чего можно было использовать любое место, где можно хорошо посидеть и выпить. «Хорошо, что не в рабочее время». Подытожив, Влада наверняка ждала мнения по этому поводу, но Жаклин посчитала, что отвечать на подобный вопрос будет лишним. Она знала, что может сказать и как может оценить все эти теории, но не всегда категоричное мнение о каком-то человеке бывает интересно слушать. И потом, говоря о теоретической стороне такой практики как БДСМ, было действительно сложно заключать все в такие понятия, которые будут понятны и, самое главное, приняты другими людьми. Сексуальная сторона практики была донельзя простой, но вот психологическая ветвилась и извивалась так, что подробно и интересно изложить свой взгляд могли немногие. В действиях Джереми прослеживались попытки подвести Владу к главному вопросу, но… до этого так и не дошло? Мисс Сандерс взглянула на свою пациентку, которая за последний час изложила ей, на самом деле, довольно много материала, с которым предстояло поработать, и поняла, что Владе нужно поставить некоторые условия, пока она хочет ходить сюда и пока хочет менять свой взгляд на некоторые вещи. — Я смогу вам помочь, Влада, — ответила она, пропуская девушку внутрь. После долгого визита на улицу обеим требовался горячий чай, — Но вы должны пообещать мне кое-что. Пока вы ходите ко мне, я бы хотела попросить вас не вступать в новые отношения, поскольку они могут с равной вероятностью как улучшить, так и усугубить вашу ситуацию. Жаклин сняла очки, массирующими движениями успокаивая переносицу. Недавно купленная модель пока не слишком приживалась, зато их нельзя было внезапно потерять, когда очки были на голове или на носу. В какой-то степени это было даже плюсом. — Вы замёрзли, — констатировала она и снова поставила чайник, — Давайте-ка вы сначала согреетесь, а потом я вас отпущу. В счёт это время не пойдёт, — заметила Жаклин, — Сегодня вы рассказали мне довольно много для первого раза, поэтому первые выводы я смогу сделать разве что на следующем приёме. А вообще-то, — осенило её, — Дайте мне свой номер телефона. «Разве его у меня нет?» Вообще, запись на приём проходила именно по телефону, но некоторые записывались и не приходили или же приходили с опозданием. Тогда их визит приходился как раз на то время, пока Жаклин бегала в кафе напротив. Чаще всего, чтобы утащить что-то к себе и не заставлять людей ждать, но иногда было самым настоящим удовольствием посидеть там и попить хорошего кофе. Медленно, ни о чём не думая и с полузакрытыми глазами. Словом, телефон Влады в списке контактов скорее всего был, но стоило идентифицировать его сейчас. Вполне возможно, что какие-то мысли изложить паицентке можно будет ещё до второго приёма, чтобы ей не казалось, будто бы деньги ушли впустую. Жаклин решила прибраться, пока закипала вода. Беспорядок был сведён к минимуму, но обычо в перерывах между разными клиентами у мисс Сандерс были более важные дела, в которые входила еда, сходить покурить или просто отдохнуть. А сейчас, в конце дня можно было позволить себе навести порядок. День в целом выдался на удивление лёгким, без налитых свинцом век и ног, поэтому Жаклин подумала заскочить за едой, благо и магазин был рядом. Не самый хороший, правда, но лень тоже заявила о своих правах сегодня. В той же неторопливой манере (это было важно показать) осилив ещё одну кружку чая и убедившись, что Влада согрелась после разговора на улице, Жаклин, наконец, решила её отпустить. И стала собираться сама. Плащ для такой непогоды, кстати, был получен в нешуточной борьбе, потому что продавец в магазине оказался впечатлён недавним разговором. И когда по меньшей мере трое женщин изъявили желание приобрести именно чёрный, а не раздражающий глаз ярко-бирюзовый, главный приз достался Жаклин. И, кстати, это делало её ещё одной белой вороной без зонтика, потому что для обычных прогулок хватало и капюшона. Кожаная сумка пока справлялась с тем, чтобы оставлять всё внутри сухим (но бумаги всё равно прятались в конверты из слюды по размеру), но вот после походов в магазин сумка обычно доезжала до дома намокшей, несмотря на наличие машины. Отпустив клиентку и выполнив норматив по походам в магазин, Жаклин, наконец, устроилась в машине, предусмотрительно устроив пакеты на втором сидении. Можно было воспользоваться багажником или задними сидениями, но двухдверные и четырхместные машины обычно были несколько ограничены в этом. *** Это был Форд Шелби. С какой-то там маркировкой после названия. Что было не так уж важно, потому что Жаклин понравился цвет. В вопросе выбора машин, она, как и многие другие женщины, закрывала глаза на мощность и объём двигателя и время разгона с нуля до ста. Да, быть может, в типах корпусов, приводности и типах кузова Жаклин разбиралась чуть лучше, однако цвет машины ей казался не менее важным, если, конечно, использовать транспортное средство по назначению. Его придётся видеть каждый день, ухаживать за ним и даже при всём желании не получится безболезненно его перекрасить. А платить половину стоимости машины за профессиональную покраску Жаклин не собиралась. С ней отправился Том, тогдашний парень Энн. Сама Энн сослалась на важные дела, которые в действительности наверняка были не так уж важны, как приобретение машины. Жаклин не хотела верить, что это интрижки за спиной у приятеля, которого она вручила своей подруге. Разумеется, официальный магазин был отброшен как вариант сразу же. Поддержанные машины с минимальным пробегом были не так уж плохи, но их стоимость почему-то была намного ниже новых. Жаклин с любопытством осматривала салоны, надеясь, что в них как минимум кого-то убили и потом не до конца оттёрли кровь. Как в «криминальном чтиве», например. Человек, который был обязан их обманывать и пытаться всучить им самый что ни на есть плохой вариант, быстро оставил их в покое после психологического штурма от Жаклин. Том промолчал, хотя остальные обычно удивлялись. «Наверное, Энн проделывает с ним это каждый день». — А как тебе такое? — друг подруги указал на неплохо выглядящий Ти-бёрд, однако совершенно неприемлемого розового цвета. — Ну, знаешь, — ответила она, видя его улыбку, — Я, может, и не интересуюсь автомобилями, но весь мир знает, что на Ти-бёрдах ездят только шлюхи и богатенькие дочки. Я не хочу создавать такого впечатления. К тому же, родители не отстанут, пока у меня не будет машины, которая мне не нужна. Может, если я выберу совершенно не то, что они ждут, тогда они оставят меня в покое? — Кабриолет подошёл бы под «не то», — упомянул Том, но тему предпочёл не развивать, потому что шутка не удалась. Большинство представленных вариантов выглядели на редкость скучно. Жаклин не видела в таких машинах ничего интересного, и, даже если ей нравился цвет, она проходила мимо. Но вот чёрный с золотой полосой Шелби приковал к себе её внимание надолго. — Пойдём дальше, — Том, оценивая количество оставшихся машин, решил её поторопить. — Тссс, — отстранённо ответила она, — Кажется, я впервые влюбилась. — Да ну, серьёзно? — искренне удивился друг и советчик в делах автомобильных. — Ага, — подтвердила она, — Это лучше, чем спорткары со сгоревшими моторами и просторные седаны с трупами в багажнике. А этот… он так и показывает тебе свою МОЩЬ. Понимаешь, Том, МОЩЬ. — Я понял! — рассмеялся парень. Покупка была совершена, а первая поездка прошла без происшествий, что немало удивило их обоих. — Хорошо ревёт, — как бы между делом отметил Том, когда Жаклин решила подвести его до дома. — Ты же знаешь, что Энн странно себя ведёт, — несмотря на попытки Тома улизнуть от разговора, Жаклин была непреклонна. — Знаю, но самое хорошее, что со мной, возможно, происходило за последнее время, случилось сегодня. С тобой. *** Прежде чем выйти из машины, Жаклин перевела взгляд на покачивающуюся фигурку ящерицы, которая блестела серебром в свете дня и переливалась камнями. Дешёвка, но довольно любопытная и весьма интересная. Возможно, единственный подарок от Тома, который она приняла в своё время. Владе она позвонила после ужина, сражаясь с моральными нормами, заявляющими ей, что уже поздно. Для некоторых людей десять вечера и правда уже было поздним временем. — Простите, что так поздно беспокою вас, но хотела бы уточнить несколько моментов. Мне интересно, чувствовали вы себя виноватой в разрыве всех трёх отношений? И чувствуете ли до сих пор?

Влада

Вопреки своему обыкновению, в автобусе Влада не надела наушники. Ей требовалось поразмыслить над первым опытом посещения психолога, а для этого нужна была максимальная беспристрастность, тогда как музыка — любая, даже самая нейтральная — создавала определённое настроение. Эту особенность Влада за собой приметила давно. Она знала, что «Ночные снайперы» приводят её в деятельное состояние, а «Чайф» -погружает в уютную расслабленность выходного дня. В салоне автобуса Влада старалась занимать одно и то же место, второе за водителем, справа по ходу движения. Если место было занято, девушка даже немного расстраивалась. Со временем у Влады даже появилась примета: если заветное сиденье было свободно, то всё задуманное удастся совершить. Вечерний рейс не был перегружен пассажирами, но к неудовольствию Влады на загаданном месте обосновалась какая-то девица с крашеными в зелёный коротеньким ёжиком на голове и увешанным разнообразными металлическими колечками левым ухом. Незаметно вздохнув, Влада села через проход от захватчицы. Дождевые капли чертили причудливые линии на стекле. Владе представилось, что она увидит живую карту, а водяные струи — живые реки. Габаритные огни проезжавших мимо автомобилей сливались, мигали и походили на рождественскую гирлянду. Декабрь ещё не наступил, пошла последняя неделя календарной осени, но в Шеффилде уже чувствовалось приближение Рождества, праздника, который Влада никогда не отмечала; российская традиция праздновать Новый год не оставляла для него сил. Но здесь, в Европе, невозможно было пройти мимо подготовки, мимо базарчиков на площадях; Влада обожала просто гулять по ним и надеялась, что когда-нибудь съездит на самую знаменитую ярмарку в Страсбург. Мысли о празднике плавно перетекли к прошедшей встрече, а точнее, к рекомендации, полученной от мисс Сандерс. «Пока вы ходите ко мне, я бы хотела попросить вас не вступать в новые отношения». Если тогда, в кабинете психолога, Влада с трудом подавила в себе желание удивлённо взметнуть вверх брови, чтобы показать неприятное удивление столь вопиющим вторжением в самое сокровенное, то сейчас, спустя всего полчаса, озвученная просьба уже не казалось неуместной. В этом была ещё одна особенность Влады: она часто была уверена, что чужое мнение гораздо весомей её собственного. Этим зачастую пользовался Джереми, забрасывая девушку неоспоримыми, на её взгляд, аргументами. И кто знает, что было бы между ними, если тогда, на выставке, он попытался поговорить с ней, привлечь её внимание разумными доводами. Но Влада поймала его в тот беззащитный момент, когда его сознание было обнажено увиденной фотографией. Именно это состояние поглощённости изображением и изумило девушку. Изумило и насторожило. Влада ненавидела это слово. «Отношения». Какой-то невыносимый гибрид алгебраической формулы и неотвязной пословицы «Своя ноша не тянет», словно сам смысл этого заключался в том, чтобы просчитать, сколько именно чужого человека она сможет вынести. Не стоило себя обманывать: по крайней мере, сначала человек будет чужим. Это будут чужие руки, чужой запах, чужие слова, чужие привычки и даже чужая манера вешать полотенце в ванной. Для Влады, которая со времён университета привыкла к самостоятельности, принять подобное было отчаянным, почти мужественным, поступком. Иногда она с ужасом представляла себе весь объём усилий, который предстояло приложить, чтобы это чужое стало для неё родным. Она постоянно задавала себе вопрос, а нужны ли ей вообще отношения? Зачем эти переживания? И ладно бы, переживания от любви, чувства, многократно описанного всеми классиками и многими современниками. Но нет, Влада переживала просто за судьбу отношений. С годами и несчётными неудачами эти переживания переросли сначала в панику, а потом в безразличие. Да, надо признаться в этом себе самой: только начиная встречаться с тем же Кларком, она думала о перспективе с мрачной и холодной безнадёжностью. И когда всё заканчивалось очередным крахом, она втайне сардонически улыбалась и говорила: «Вот видишь, глупышка? Я же тебе говорила!». Но что же заставляло её раз за разом предпринимать эти попытки? Влада часто размышляла над этим, и у неё сформировался чёткий ответ. Причин было несколько. Во-первых, это мнение общества. Несмотря на интровертную закрытость, мнение окружающих было важно для Влады. Неизменные замечания матери («Встретила сегодня Ангелину Петровну, у неё уже вторая внучка родилась».) заставляли девушку снова и снова пытаться обрести то, что мама называла «Божьей связью». Во-вторых, она полагала, что выживать вдвоём будет проще. Нет, она не искала богатого папика, но понимала, что есть решения, в которых ей легче положиться на близкого человека, чем принимать их самой. И в-третьих, Влада любила секс. Да, интимная сторона жизни в паре была ей важна, несмотря на то, что физического блаженства она достигала довольно редко. Ей было достаточно знать, что её желает человек, которого она сама выбрала. И ради такого человека она была готова в постели на очень многое, во всяком случае, Владе казалось именно так. Влада почти подскочила от резкого хлопка. Она подняла голову и заметила, что девица, занимавшая соседнее кресло, стоит возле двери, готовясь к выходу. Хлопком же был звук лопающейся жевательной резинки, из которой неформалка надувала большой белый пузырь. Девица странно посмотрела на Владу. Обычно женщина смотрит на другую женщину с ревнивым оценивающим взглядом, сравнивая с собой, моментально помещая её в позицию потенциальной соперницы. В глазах девицы оценка тоже была, но очень мягкая, доброжелательная. Ещё там было что-то знакомое, но очень странное, настолько странное, что Влада никак не могла определить, что же это. Автобус остановился и распахнул двери. Девица улыбнулась в ужасно диссонировавший с зелёной причёской розовый шарф и шагнула на улицу. И только тут Влада поняла, что она видела в этом оценивающем взгляде. Так на неё смотрел Олег. И Кларк. И Джереми. Это был взгляд охотника на дичь. Влада наконец сообразила, что её недавняя попутчица предпочитала свой пол. Подобное уже давно не шокировало девушку: нельзя сказать, что влюблённые пары из двух девушек слишком часто встречались на улицах Шеффилда, но и сверхредкостью не были. Она толерантно относилась к чужим предпочтениям, тем более, что сейчас чего только нет. И свингеры, и любители БДСМ… БДСМ. Странно, почему мисс Сандерс спросила об этом? Влада неожиданно для себя вспомнила, как столкнулась с этой аббревиатурой. *** Сибирское лето подходило к концу. Солнце ещё грело, но в его извиняющимися лучами, словно говоря: «Скоро начнутся дожди, и вы долго меня не увидите. Так что наслаждайтесь, пока я здесь». Две девушки сидели за столиком уличного кафе и вели ленивую беседу, которая бывает, когда интересных рассказов о себе уже не осталось, а расходиться ещё рано. В разговоре наступил момент сплетен. Влада никогда не искала их намеренно, она была не из тех, кто может позвонить подружке и начать выпытывать ту о происходящем в самых личных сферах жизни; однако, она и не относилась к сплетням с предубеждением и брезгливостью: если тебе что-то сообщают, то почему бы не послушать. — Ой, а помнишь Машку Тарасову? — собеседница Влады, её бывшая одноклассница Таня Фирсова, наклонилась через стол и понизила голос до драматического полушёпота. После окончания школы Татьяна не поступила в вуз, — потому, что не пыталась — а быстро окончила курсы парикмахеров и теперь ежедневно в течение девяти часов стояла на ногах, иногда пританцовывая, и наводила красоту на голове своих клиенток. При такой работе Фирсова была в курсе всех последних новостей небольшого Томска. Влада встретила одноклассницу случайно в этом самом кафе, где Танька приходила в себя после очередного изматывающего рабочего дня. — Это из «а», да? Высокая такая? Вроде, волейболом занималась? — Припомнила Влада рыжеволосую коротко стриженую девушку с неизменной ледяной улыбкой на губах. — Да-да, точно, — обрадованно подхватила Татьяна и зачастила, не повышая голоса: — Она ещё встречалась с Генкой Рейнгольдом, его папаша владелец пивзавода. Так вот, этот Генка оказался бэдээсэмщиком! Таня сделала движение бровями как-то вверх и вбок, словно говоря: «Сама понимаешь, что это такое! Тут уж ни добавить, ни прибавить!» Влада сдержанно кивнула, мол, бывает же в жизни, и посочувствовала неудачливой Марии Тарасовой: — Да ты что? Это же надо! Я бы никогда не подумала. — И не говори, — почти весело шепнула Фирсова и добавила подробностей: — Машка полежала из-за него пару раз в больнице и решила, что хватит. — И правильно решила, — заметила Влада. — С этого надо слезать, как можно быстрей, пока совсем не втянулся. Интересно, кто его поставлял? Татьяна ошалело посмотрела на собеседницу: — Кого поставлял? — Ну, бэдээсэм этот, — неопределённо пожала плечами Влада и поспешила добавить собственный рассказ: — У нас сосед был, уже здоровый мужик, после университета. Тихий и приличный вроде. А вдруг повадился по ночам громко смотреть телевизор. Мама рассказывала, что встретила его в лифте и сделала замечание, а он так зло засмеялся, и говорит, бессоница, дескать, у меня! Спать не могу. А у самого руки дрожат, но не пьяный вроде, перегаром от него не пахнет. А потом и выяснилось, что крепко торчал на элэсдэ. Лечился потом долго и уехал куда-то на север, то ли в Норильск, то ли в Ноябрьск, я уж не п… Эй, ты чего?! — Влада обиженно посмотрела на расхохотавшуюся одноклассницу. — Ну, ты даёшь, Владка! — Таня даже вытерла салфеткой глаза от выступивших слёз. — Ты что, думаешь, что БДСМ — это дурь, вроде ЛСД? — А разве нет? — Растерялась Влада. — Вот придёшь домой, посмотри там, в интернетах, — обидно засмеялась Фирсова. Дома Влада закончила просматривать последнюю лекцию вводного курса иммунологии, и когда уже почти собиралась лечь спать, вдруг вспомнила странную реакцию Тани Фирсовой на её предположение, что неведомая аббревиатура — просто очередной новомодный наркотик. Она включила компьютер и дождалась появления бело-жёлтой стартовой страницы Яндекса. Уже само по себе определение повергло девушку в изумление. В статье, которая была иллюстрирована фотографией женской головы в сплошной, на весь череп, маске — с прорезями для глаз и рта — из странного чёрного блестящего материала, говорилось, что БДСМ это «набор из трех аббревиатур: БД — бондаж и дисциплина, ДС — Доминант-сабмиссив и СМ — садомазохизм». Какой бы тёмной Влада ни была, но значение последнего слова ей было известно. Внутренне содрогнувшись, девушка собралась было нажать на крестик в правом верхнем углу, когда её внимание привлекла ссылка «Узнать о БДСМ больше!». Мышь сама потянулась и нажала на неброскую голубую надпись. Видеоролик загрузился почти сразу. На экране появились стоящий посреди гостиной мужчина и девушка, которая стояла перед ним на коленях. Героиня была полностью обнажена, а её визави наоборот, одет, исключая причинное место, которое девушка крепко сжимала губами. Влада слегка поморщилась. Она не была ханжой, и подобные шедевры киноиндустрии видела и раньше, и даже с определённой пользой для своего молодого организма, но всё же предпочитала вещи более завуалированные, чем эта неприкрытая сцена. Неужели это и есть БДСМ? Но что тогда в нём такого, что уложило несчастную Тарасову в больницу? Тем временем ракурс на экране изменился, и Влада увидела, что руки девушки скованы за спиной металлическими наручниками, цепь от которых заматывалась вокруг массивной ножки обеденного стола. Кроме этого, крупный план выхватил руку мужчины, сжимающую ободок чёрного кожаного ошейника на шее девушки. Кадр снова сменился, на этот раз камера показывала действо со стороны мужчины, фокусируясь на глазах девушки, смотрящей снизу вверх. В этом взгляде Влада неожиданно прочитала удивительное для положения девушки сочетание обожания и удовольствия. «Неплохая актриса, хорошо играет в камеру», — отметила Влада про себя. Через минуту всё та же девушка стояла на коленях, заведя руки за голову, а мужчина держал в руках обычный кожаный ремень. Ещё кадр, и ремень опустился на красивые ягодицы. Ещё — и раздался вскрик. Ещё несколько — и на тонкой коже филейной части актрисы появилась красная отметина. Зрительница с содроганием выключила браузер, когда обессиленная жертва с рыданиями упала на пол. В ванной Влада долго держала голову под холодной водой, словно пытаясь прийти в себя после опьянения. *** Дома она, прежде всего, осталась в одних трусах. Снятая одежда была брошена на кухне: «В стиральную машину засуну потом». Влада включила ноутбук, открыла папку с названием «Опиум», включила первый трек и тут же встала на полу в горизонтальную планку. Песни служили ей своего рода таймером. Она знала, например, когда маниакальный голос Глеба Самойлова доберётся до слов «Мне нужно догнаться, чтобы догнать», пройдут ровно семьдесят секунд с начала упражнения, и можно будет в бессилье упасть на пол, но лишь для того, чтобы вскочить и нырнуть в пятнадцатиразовый сет приседаний. Подобных чередований Влада делала по пять за вечер. Когда зазвонил телефон, Влада была в середине третьего подхода. Она недовольно поморщилась, но взяла «Самсунг» в руку и с изумлением прочитала на экране «Мисс Сандерс психолог». — Добрый вечер, мисс Сандерс, — Влада тяжело дышала, тело не успело быстро отойти от физической нагрузки. — Добрый вечер, Влада. Простите, что так поздно беспокою вас, но хотела бы уточнить несколько моментов. Мне интересно, чувствовали вы себя виноватой в разрыве всех трёх отношений? И чувствуете ли до сих пор? Вопрос мог бы поставить в тупик, если бы Влада не пришла к ответу на него сразу же после разрыва с Джереми. То ли её истерзанная психика цеплялась хоть за какое-то оправдание, то ли это на самом деле была правильная версия. Влада на секунду задержала дыхание и ответила: — Мне кажется, что расставания, исключая дикую историю с Кларком, инициировала я. Да, и с Олегом тоже. Но у меня просто не было другого выбора. — А как насчёт стремления быть ведомой во всех отношениях? — спросила Жаклин, — Сколько раз вы чувствовали в себе желание что-то предложить партнёрам самой? Например, Кларку или Олегу? Что насчёт нестандартных отношений? Плавно отходя от последних трёх романов, наблюдалась ли похожая на них тенденция в остальных? Были ли отношения с девушками? По разумению Влады, работа психолога и заключалась в постановке таких неудобных вопросов. Наверное, если её хорошенько ткнуть носом в то, что специалисту открылось после первой же встречи, она сможет как-то исправить свой неверный подход к отношениям. А в том, что подход был неправильным, Влада не сомневалась: результаты — вернее, их полное отсутствие — весьма красноречиво говорили об этом. «Мисс Сандерс профессионал, она хочет мне помочь», — уговаривала девушка себя. И всё равно, от вопросов она ощутила себя так, словно кто-то чужой листал её дневник, которого, по счастью, она не вела. Потом, анализируя этот разговор, Влада с удивлением отметила, что у неё ни разу не возникло желания положить трубку. Мисс Сандерс удалось главное — показать Владе, что психолог на её стороне. Хотя кто разберёт, где тут чья сторона? — Наверное, я сейчас скажу нечто, что вас поразит, мисс Сандерс. Но дело в том, что у меня на родине гендерные этические нормы несколько отличаются от европейских. Девушке на ранних стадиях отношений просто неприлично самой звонить мужчине и предлагать тому встретиться. Знаете, когда я представляла мои будущие отношения с Кларком, то часто фантазировала о том, что буду назначать ему встречи возле Художественного музея, а летом даже рискну, и сама закажу гостиничный номер в Эдинбурге, я давно мечтала побывать с Шотландией. Не прерывая свой импровизированный монолог, Влада достала из упаковки бутылку минеральной воды без газа, налила в стакан и продолжила: — Я понимала, что отношения с Олегом обречены, ведь у меня уже была оформлена британская студенческая виза, а такое огромное расстояние — не лучший вариант для молодой пары. Поэтому, вероятно, я и не вкладывала в них столько, сколько нужно было бы. Но тот телефонный звонок… Вдохновлённая тем, что мисс Сандерс не перебивает её, Влада заговорила свободней: — И так было всегда. У меня ни разу не было по-настоящему длительных отношений. Я даже, боюсь, никогда не влюблялась. Возникала симпатия, мне было приятно с мужчиной, я была не против эротического внимания к себе от него, но не более того. Меня никогда не снедала страсть, никогда не было, чтобы хотелось мужчину до помрачения. Вспомнив последний вопрос, Влада поспешно добавила: — Да и девушку тоже не хотелось. Мне снились однополые эротические сны, такое бывало. Мне эстетически приятно смотреть на красивое женское тело. Но я никогда даже не думала о себе в лесбийской паре.

Жаклин

Выслушав Владу, Жаклин подумала было не развивать беседу, которая уже переходила из разряда «сейчас я задам несколько вопросов» во что-то более бытовое. Например, точно так же можно обсудить свои проблемы с задушевной подругой или близким другом, если заранее знать, что они нисколько не заинтересованы в решении проблем насущных, но при этом могут выслушать и успокоить словом. Но, несмотря на все попытки найти в себе новые вопросы, Жаклин поняла, что они пока никак не относились к делу. Обычно перед клиентом стояла проблема, которую стоило устранить, но у Влады этих проблем не было. Проблема крылась в её восприятии, а это было куда глубже, нежели просто неконтролируемый гнев или беспричинная грусть. — Вы так говорите, как будто психология пар в России разительно отличается от европейских стран, — заметила Жаклин, — Это очень древний вопрос, который каждый может истолковать по-своему. В большинстве случаев женщина принимает пассивную роль осознанно, потому что желает быть любимой, желает найти в партнёре опору и защиту. Иными словами, наличие пары не обязывает её становиться активной, но при этом она должна вести себя так, чтобы поддерживать желание быть активным в своём партнёре, понимаете? Если отношения не были ни длительными, ни страстными, это означает, что вам просто не попался человек, который действительно смог бы раскрыть вас. Чисто случайно бросив взгляд на часы и поняв, что разговор уже можно называть внеочередным приёмом на расстоянии, Жаклин решила, что в следующий раз не станет звонить, имея при себе столько мыслей, которым сейчас давали разгуляться и ответы клиентки. — Как я уже говорила, отношения нельзя построить на одном только сексе. Находя себе различных партнёров, вы не спрашивали себя, как много у вас с ними общего. Быть может, человек с общими интересами как раз и мог раскрыть всё то, что не раскрылось при отношениях с остальными партнёрами? А если такие партнёры у вас были, то постарайтесь вспомнить подробности к следующей нашей встрече. А ещё решите для себя, так ли вам был важен секс в отношениях, если брать… да даже последние три раза. Без труда справляясь с делами вроде уборки, Жаклин поняла, что подготовиться ко сну и умыться ей хочется без телефона, который почти не чувствовался между ухом и плечом, зато сразу же устремился бы на пол, если бы про него все забыли. — Не буду вас отвлекать так долго, да и время уже позднее. Прощу прощения за поздний звонок.

Влада

После странного звонка Влада спросила себя, как она относится к мисс Сандерс? Бездушный профессионализм, часовая встреча с шести до семи часов, холодная улыбка или обещание исправить всё в течение полутора месяцев оттолкнули бы девушку. С отчётливым щелчком в голове Влада поняла. что впереди у них, а она всерьёз считала, что это совместное дело, её и психолога, длинный и не всегда приятный путь. Интересно только, какой приз ждёт её в конце? Или же сам факт психоанализа сделает с ней что-то, что она пока не может даже предположить? По разумению Влады, работа психолога и заключалась в постановке таких неудобных вопросов. Наверное, если её хорошенько ткнуть носом в то, что специалисту открылось после первой же встречи, она сможет как-то исправить свой неверный подход к отношениям. А в том, что подход был неправильным, Влада не сомневалась: результаты — вернее, их полное отсутствие — весьма красноречиво говорили об этом. «Мисс Сандерс профессионал, она хочет мне помочь», — уговаривала девушка себя. И всё равно, от вопросов она ощутила себя так, словно кто-то чужой листал её дневник, которого, по счастью, она не вела. Тут Влада вспомнила, как пару месяцев назад бежала полумарафон Great North Run в Ньюкасле. Как усердно тренировалась шесть недель перед забегом. Как говорил её томский тренер Евгений Сергеевич, марафон — это путь в ад и обратно, а полумарафон — только в ад. Как беспокойно вздыхала в скайпе мама, не отговаривала, но просила беречь себя. Сам забег она помнила смутно. Через пять километров после старта вдруг захромала бежавшая рядом темнокожая девушка в бандане цветов бразильского флага, запрыгала на одной ноге и осталась на обочине. После двенадцати километров Влада перестала чувствовать вкус напитка, стаканчики с которым волонтёры раздавали со специальных стоек. К семнадцатому километру музыка слилась в какой-то неразборчивый вой, Влада выдернула наушники из ушей и была оглушена собственным тяжёлым дыханием. За восемьсот метров до финиша ей казалось, что сразу после пересечения заветной черты она упадёт на землю и будет лежать, пока не наступит вечерняя прохлада. Но она даже не села на пол, лишь положила руки на пояс, согнулась пополам и отфыркивалась от струй воды, которую кто-то лил ей на голову из пластиковой бутылки. В мозгу пульсировало: «Я сделала это!» После той субботы Влада долго ещё ощущала себя способной на всё. Это стало главной наградой: удивительная лёгкость, непринуждённость и свобода, как бывает у людей, которые сумели себе что-то доказать. Через несколько недель её окликнул Джереми. Вопреки собственным опасениям, уснула Влада моментально. Она успела прочитать несколько страниц «Рассечения Стоуна» перед тем, как выключить свет. Уже проваливаясь в сон, девушка решила, что мисс Сандерс ей, скорее, нравится. *** Про психолога Влада запретила себе думать, как и загадывать наперёд, пытаясь предвидеть результаты. Это было бы равносильно тому, если бы первоклассник второго сентября пустился бы в размышления о теме университетской дипломной работы. Четверг и пятница прошли бодро. Влада улыбалась, чётко выполняла все задуманные эксперименты в лаборатории и даже удостоилась чести ассистировать профессору Финэну во время публичной лекции в музее естествознания Альфреда Дэнни. По этому случаю она надела купленное ещё в Томске платье из коричневой итальянской шерсти с шёлковой отделкой. Плотные тёмные колготки удачно подчёркивали сильные и красивые ноги. Конечно, это был не очень академический наряд, но и слушателями были не члены университетского совета, а простые любители микробиологии. Прямо из музея Влада отправилась к мисс Сандерс. До приёма оставалось достаточно времени, и девушка решила посидеть в кафе напротив входа в офис психолога. Она разместилась у самого окна, заказала чай с черникой и не стала утыкаться в экран смартфона, предпочтя просто глазеть в окно. За семь минут до назначенного часа из дверей противоположного здания вышел высокий нескладный молодой человек в расстёгнутой куртке и с всклокоченными волосами. Присмотревшись, Влада с удивлением поняла, что по щекам парня текли слёзы. «Неужели это один из пациентов? — С беспокойством подумала девушка. — А что если и я… И в каком состоянии сейчас мисс Сандерс? Видеть рыдающего мужчину вряд ли такое большое удовольствие». Она расплатилась, улыбнулась хозяину кафе и пообещала захаживать почаще. Если посещения мисс Сандерс станут регулярными, то исполнить обещанное не составит труда. На сей раз в импровизированной гостиной психолога Влада выбрала диван-двойку, в который забралась с ногами. Вопреки обыкновению, она не готовила никакой речи. Сразу же после памятного телефонного разговора, Влада решила, что будет говорить первые приходящие в голову слова. — Мисс Сандерс, я учусь уже восемь лет. Академические занятия не только дисциплинируют, но и снабжают определёнными навыками и методами исследования. С момента нашей предыдущей встречи я поняла одну простую вещь. Я здесь для того, чтобы исследовать себя. Лишь после опытов и проб я смогу прийти к какому-то выводу. Для того, чтобы двигаться в верном направлении, нужно ставить промежуточные цели. И задавать правильные вопросы. Она чувствовала себя абсолютно свободно и раскрепощённо. Ей казалось, что тут, в этой странной комнате, с ней не может случиться ничего дурного. Влада верила мисс Сандерс. И надеялась, что у той получится заставить её поверить в себя. — Я хочу поблагодарить вас за то, что по телефону вы задали такой точный вопрос. Вполне вероятно, что я выбираю для построения отношений неправильных людей. Фокус же в том, что я никогда не спрашивала себя, какого человека я хочу видеть рядом? Какими качествами он должен обладать? Я знаю, что это звучит глупо, но это так. Влада неожиданно смутилась от того, что ей ещё предстояло сказать. Она опустила взгляд и принялась играть с браслетом часов на левой руке. После секундной заминки девушка продолжила: — Боюсь, что я точно так же не знаю, какое место в моих отношениях должен занимать секс. Я понимаю, что он должен быть…ну, просто потому, что так принято. А как и почему… и зачем? Мне нравится, когда меня хотят, — Влада чуть порозовела, она ни с кем не обсуждала подобные темы, но сейчас ей представлялось, что она говорит не с посторонним человеком, а сама с собой, — но сама я не умею, да и не хочу, пожалуй, проявлять инициативу, я не чувствую в ней необходимости. Возможно, это мешает мне. Или же мне просто нужен какой-то особый человек, я не знаю. Хотя, наверное, любая девушка уверена, что ей нужен особый мужчина. Неожиданно Влада замолчала. Она попросту выдохлась, запасы смелости и энергичности иссякли одновременно и внезапно. Влада виновато улыбнулась и подняла глаза на мисс Сандерс.

Жаклин

Неделя выдалась не из лёгких, но четверг и пятница прошли продуктивно для этакого вселенского бога, которого нужно было ублажать выполнением рутинных дел. В которые, кстати, входила и работа. Чаще всего Жаклин видела, когда клиенты действительно что-то понимают и осознают, а когда они просто перестают приходить. Оба варианта открывали ключами дверь в свободное время, но во втором случае это было так называемой профессиональной обидой. Сродни таймеру, который начинал отсчёт с момента первой встречи, и если не успеть помочь клиенту, то по истечении таймера он умирает. То есть, он ещё жив, но уже умер. Быть может, решил оставить проблемы глубоко в себе, а может пошёл к другому специалисту. Жаклин понаслышке знала о ещё как минимум трёх, которые когда-то учились с ней. Впрочем, она расценивала это как удар, только принимая ситуацию в качестве специалиста, и довольно успешного. Смотря на ситуацию как человек незаинтересованный в том, чтобы лечить пациентов, она, напротив, считала, что это абсолютно нормально. Люди приходят и уходят, а подход к каждому нужен свой, что может расположить к ней одних при её поведении, но отпугнуть других. Но при этом неразрешимых проблем, по мнению Жаклин, не существовало. Она видела всех тех, кто буквально сходил с ума и кто ничего не понимал, но всегда смотрела на то, что привело к этому. Это был фитиль, который можно было затушить лишь до определённого момента. Когда разум взрывается сверхновой, ничего уже нельзя спасти. А ещё люди, как им не раз повторяли в процессе обучения, слишком уязвимы. У человека может быть какой-то видимый дефект, вроде отсутствующей руки или ноги, но он может быть сильным физически и компенсировать отсутствие конечности, например, хорошей подвижностью остальных. При этом нельзя было сказать, что у всех людей есть психологический щит, который спасает их ото всего, что ежедневно и даже ежечасно выливается на них. Безэмоциональный щит и способность относиться ко всему ровно — самое тонкое и ненадёжное, что есть в мире. В четверг к ней снова пришёл Адам, для которого эти беседы были не помощью в достижении какого-то результата, а той опорой, которая помогла бы ему пережить. Забирать душевную боль у Жаклин получалось хуже, нежели разбираться в результате, чтобы найти причину, однако все понимают, к чему нужно подвести страдающую душу, чтобы ей стало легче. По крайней мере, мисс Сандерс знала, что делает. И знала, в каком состоянии Адам придёт к ней в пятницу. В пятницу он был на грани, хотя Жаклин и пыталась максимально отсрочить решительные действия. А в таких случаях они были нужны. Но хорошие новости в конце недели у неё тоже были: ещё два клиента почувствовали себя лучше, поэтому вместе с прощальными подарками Жаклин могла записать в успешный список ещё двух пациентов и вообще-то массу освободившегося времени. Адам пришёл чуть раньше, но Мелисса, пациентка, которой не хватало самооценки и отсутствия переживаний по поводу лишнего веса, уже ушла, полная уверенности и наученная тем, что можно не обращать внимания на подобные комплексы. И смотря на неё со стороны, Жаклин могла с уверенностью сказать, что эта пациентка справится с возложенной на неё задачей. Такие люди всегда справляются с подобными мелочами. *** — Джеки, ну пойдём уже! — Клэр, одна из одногруппниц и просто хороший человек, как любила повторять Жаклин всем остальным, снова настойчиво потянула изучающую расписание Сандерс. Учитывая не самые маленькие габариты, худая Жаклин оказалась вырвана с корнем со своего места, несмотря на то, что ей снова хотелось предпочесть учёбу прогулам. Тем не менее, Клэр, которая была иного мнения на этот счёт, всегда умудрялась найти себе и друзьям приятное времяпрепровождение. А сейчас с ними никто не пошёл, поэтому ситуация заметно упрощалась. — Ну и хрен с ними, — после двух-трёх попыток заметила Клэр, — Не очень-то и хотелось тащить за собой ораву, которая потом и спасибо не скажет. — Инициатива наказуема, — скептично заметила Жаклин, — Вспомни, сколько осталось до сессии, и подумай, сколько ещё в группе осталось самоубийц. — Одну я уже вижу перед собой, — Клэр решительно направилась в сторону «братьев по оружию», чуть только они вышли из здания университета, но теперь Жаклин воспротивилась как надо, чтобы выразить своё неодобрение. — Серьёзно? Бухать в университетском баре? Нет уж, дорогая, пойдём-ка хоть в «красного оленя», хоть в «кэвендиш». Да даже «лягушка и попугай» подойдёт. — Почему бы не зайти в каждый по очереди? — озвучила самые смелые предположения Клэр. Вообще, плохого в этом ничего не было. Настроение, как и погода располагали к долгим гуляниям. Тёплая и солнечная, но не такая, чтобы на солнце можно было тут же догнаться самим солнцем. Клэр хотела посидеть в «братьях по оружию», как студенты шеффилдского университета окрестили университетский бар (на самом деле, относящийся к университету Шеффилда только лишь названием), а вот Жаклин упомянула россыпь баров на Глоссоп-роуд и Западной улице, откуда можно было начать свой путь, а закончить его прямо возле городской ратуши, откуда студенты на метро снова возвращались к университету или, уже доведённые до кондиции, разъезжались по домам. Несколько питейных и не очень заведений, особенно если заходить в каждое из них, настолько сильно били по бюджету, что каждый в университете, наверное, счёл своим долгом придумать оригинальное название, чаще всего почему-то ассоциирующееся с молотом и наковальней. — Ты угощаешь? — осведомилась Жаклин, хотя прекрасно знала, что для Клэр подобные рейды по барам были довольно частыми, а значит лишних денег у неё всегда бывало по минимуму. К тому же, другим обычно приходилось платить за неё, поскольку для человека своей комплекции Клэр могла осилить куда больше спиртного, нежели её тощие друзья. — Я просто уверена, что ты поможешь мне в этом, — отозвалась подруга, избегая слов о том, что инициатива наказуема и в этом случае. Алкогольную программу они выполнили в полном объёме, и когда, наконец, хмельные, но нисколько не уставшие, добрались до ратуши, день уже подходил к концу. Вернее, та его часть, которая ещё могла как-то воззвать к совести девушек и вернуть их на занятия. — Чиорт, — выдала Жаклин, — Давай я буду называть тебя танком, а, Клэр? Столько всего, а ты хоть бы какие признаки опьянения подала. Клэр, чья актёрская игра была на высоте, выдала в ответ: — Знаешь, твоё прозвище пока первое, которое мне нравится. Я напишу об этом научную работу. — О чём? О танках? — спросила Жаклин, для которой складывать слова в предложения, а потом вырывать из них самую суть было сейчас довольно сложной задачей. — Нее, — мотнула головой Клэр, — О том, что мне нахер не сдались все эти прозвища от людей, которых я тоже могу обозвать. Червяками, например. Или дрищами. Спичками, скелетами и анорексиками. Поэтому я и решила заниматься чем-то подобным. На учёбе почти никто не разменивается на подобное, это я больше слышу на улицах. Понимаешь, да? Ты бы никогда не использовала это как что-то обидное, как это используют остальные. — Никогда, — подтвердила Жаклин. — Эй, пойдём-ка, — Клэр увлекла её за собой, сорвав с места у фонтана, где они присели, чтобы отдохнуть. Поднявшись по ступенькам к ратуше, Клэр завела её за одну из колонн, но Жаклин сейчас было всё равно. Она даже не сразу поняла, что Клэр бережно, словно пушинку, обхватила её одной рукой за талию, и привлекая к себе обеими руками (вторая устроилась на затылке Сандерс), поцеловала. Надо сказать, что после болезненного во всех смыслах разрыва с Риком, Жаклин так и не начала что-то серьёзное или долгое, но размышляя обо всяких нестандартных отношениях, она, пожалуй, была готова поэкспериментировать, о чём Клэр неоднократно слышала раньше. И что теперь получается.? Без труда отстранившись (Клэр теперь не проявляла такой наглости, и это успокаивало Джеки), она смогла выдать только: — Погоди… Это ведь несерьёзно, да? — Несерьёзно, — с готовностью ответила Клэр, прежде чем снова поцеловать подругу. До метро они дошли уже более трезвые, не отпуская рук друг друга. Затем наплевали на два десятка глаз, целуясь прямо в метро. И вечером, засыпая дома в обнимку с тучной, но удивительно нежной Клэр, Жаклин подумала, что ей давно не так было так хорошо. *** А сейчас перед ней был Адам, который должен был оставить здесь весь негатив и всю боль. Жаклин отвлекала его вопросами, но знала, что предстоит сделать в конце беседы. Пожалуй, даже чуть раньше. Вообще, она никогда не была против экспериментальных методов лечения, но при этом ей казалось, что психологи не должны так ранить. В её представлении (во всяком случае, подростковом) люди этой профессии исцеляли. Она не понимала, как можно ранить, чтобы стало лучше. Просто иногда гною надо дать стечь. — Она умерла, Адам, — проговорила Жаклин, внимательно смотря на пациента. Тот неотрывно смотрел на неё (хотя его даже не нужно было учить необходимости зрительного контакта). — Она умерла. Её больше нет с тобой. Она никогда не вернётся к тебе. Никогда. И он зарыдал. Но она хотела этого. Слёзы должны были подарить ему облегчение. Она никак не давала понять, что ей есть дело, пока он рыдал, но чуть только он начал успокаиваться, она присела с ним рядом, протягивая ему несколько бумажных салфеток. «Пожалуй, этого будет мало». В его глазах читался немой вопрос и такая концентрированная горечь, что у Жаклин, как и всех других врачей, приносившей клятву, что-то ёкнуло внутри. — Знаешь, чего бы она хотела, Адам? Она бы хотела, чтобы ты жил дальше. Представь, что каждый раз, когда ты себя изводишь, ей становится хуже. Что каждый раз твои слёзы делают ей ещё больнее. Что она хочет освободиться, но ты держишь её. И если бы ты не верил, в то, что она рядом, то давно бы перестал думать о ней, как о живом человеке. Жизнь — для живых, ты должен это понимать. Должен двигаться дальше. На твою долю выпала именно такая жизнь, но зачем тебе и дальше оставаться в прошлом? Оставь о ней лишь те воспоминания, из-за которых ты не будешь терзаться. Ты сможешь её отпустить. Он всё ещё не мог успокоиться, но теперь не рыдал навзрыд, а просто не мог остановить слёзы. Но уже мог говорить. — Мне… стало полегче. Мисс Сандерс, почему вы сделали именно так? Я душил себя всем этим, как вы уже говорили мне, но почему именно так вы решили облегчить то, что я испытывал? — Ты бы не стал слушать чужого человека, не так ли? Я уверена, родственники не раз говорили тебе то же самое или что-то похожее на это. Не нужно быть специалистом, чтобы понять, как решить такую проблему. Но грусть у тебя останется. С ней тебе нужно будет справиться самому. Найди себе какое-нибудь увлечение… которое никак не связано с походами в бар каждый раз, когда тебе будет этого хотеться. — Хорошо, я… думаю, что смогу. Я бы мог снова прийти, если что-то изменится в худшую сторону? — Я бы посоветовала тебе быть сильным, — ответила Жаклин, — Но я ручаюсь за тебя, поэтому да, конечно. Но если ты будешь следовать моим советам и не забудешь про них, то тебе вряд ли станет нужна моя помощь. Прежде чем уйти, он обернулся, сморгнул слёзы и ответил: — Тогда я вернусь, чтобы ещё раз сказать спасибо. Обычно после ухода таких пациентов хочется глубоко вздохнуть, но Жаклин не чувствовала такого облегчения. Адам был ещё одним, кому ей удалось помочь. Кто перестал душить себя прошлым, и кто теперь должен был начать новую жизнь. Она наскоро прибралась в комнате. И ещё раз сбросила номер Джереми, который, по всей видимости, звонил, чтобы рассказать о том, на какую работу он устроился и каково ему там. «Как ребёнок, честное слово». Последней сегодня в списке значилась Влада, а значит можно было подготовиться к более спокойной беседе, хотя в эту пятницу клиенты обычно чередовались. Перед спокойной Мелиссой у неё был ещё один молодой человек, которого она думала отправить к Энн, когда он заявился впервые, однако выяснилось, что это Энн направила его к ней, посчитав, что лекарства в огромных дозах ему не нужны. «Хороший приём, кстати». Не в пример Адаму, который основную часть работы проводил именно в процессе бесед, Влада сделала некоторые выводы, причём как напрямую связанные с проблемой, так и связанные лишь косвенно. — Исследования — это не только теория, но и практика, — ответила Жаклин, — Но мне нравится, что вы поработали над собой, Влада. Для второй беседы вы держитесь куда смелее, чем большинство моих клиентов. Значит, у меня получилось как минимум заразить вас уверенностью в себе. Не отпускайте её. — Вы верно заметили, — Сандерс отметила, что не успела выйти покурить, но беседа с Адамом была сама по себе как несколько сигарет, — Что вам нужно исследовать себя. Если брать большинство отношений, где вы допускали неверный шаг? Я думаю, что истории с Кларком и Джереми схожи ввиду вашего отношения к партнёрам. Я не увидела сильной составляющей в плане чувств, не увидела тех общих интересов, которые вы красочно описали, потому что вы их не описали. Жаклин решила поставить чайник, но в этот раз ей хотелось и утолить голод. Хотя бы печеньем, потому что день подходил к концу, а перерыва, несмотря на то, что Мелисса раньше ушла, не получилось. — Может быть, то, что я вам сейчас скажу, станет для вас новостью, но секс — это своего рода апогей в отношениях. Люди сходятся, смотря на общие интересы друг друга. Смотря на внешность, на характер. При этом единицы смотрят друг на друга, как на объект исполнения эротических фантазий и сексуальных потребностей. Обычно, таких людей вы приметите сразу. А после того, как приметите, не дадите им ни единого шанса. Вы даёте желаемое мужчинам, но никогда не думали, что один и тот же партнёр может надоесть. Учитывая инстинктивное желание мужчин менять партнёрш, в дело входит не только сердце, но и голова, а также моральные нормы. Не всякий может заглушить в себе это чувство, не всякий может себя сдержать. Вам нужен особый человек, да, — улыбнулась Жаклин, — Особенно если вы не хотите, чтобы история с неудачным партнёром повторялась снова и снова. — Понимаете, — она разлила чай по кружкам и выставила на стол так желаемую сейчас тарелку с печеньем, — Здесь имеют место быть несколько вариантов. Они могут различаться в чём-то, но в целом делятся на две-три категории. Согласно одной, вам надо смотреть на отношения, как и на неудачи в принципе, сквозь пальцы. Для многих людей любовь — лишь игра, в которую можно поиграть порой. Они живут этой игрой, живут интригами и отношениями, которые меняют как нижнее бельё. Их азарт — это процесс соблазнения другого человека. Процесс всего того, что происходит даже до секса. То, как на них реагирует партнёр. Каждое согласие — это маленькая победа, каждый отказ для них — это вызов. Согласно же второму варианту, вам нужно изучать каждого партнёра, который будет вам подходить. И постараться сделать это максимально точно, чтобы он вдруг не открылся вам с неприглядных сторон. В этом случае вы либо бросаете его, потому что он неидеален, либо пытаетесь сгладить острые углы путём компромиссов. Расправившись с несколькими печеньями, которые были божественны с чаем, Жаклин взяла вторую кружку и присела на тот же диван. — И я бы порекомендовала вам не забывать о зрительном контакте. Он помогает понять, насколько человек, который говорит с вами, может быть искренним. И то, когда он лжёт. Она подала кружку Владе, смотря при этом в глаза девушки, которая сейчас не отвела взгляда. — Хорошо. Здесь вы точно сможете кое-чему научиться.

Влада

Фраза, сказанная мисс Сандерс, не давала Владе покоя. «Для многих людей любовь — лишь игра, в которую можно поиграть порой». Может быть, в этом и кроется разгадка той истории пятилетней давности? Влада погрузилась в собственные мысли; мозг, словно счётная машина, рассматривал и отбрасывал сразу несколько версий. Девушка поймала себя на том, что не слушает то, что говорит ей психолог. Она поняла, что вот сейчас наступил тот самый момент, в который и надо рассказать о тех самых событиях. Если она не сделает этого прямо сейчас, то не сделает этого никогда, и тогда все посещения психолога пойдут прахом. — Мисс Сандерс, — заговорила Влада, почти перебив женщину, — есть кое-что, что я должна вам поведать. И тут же, словно испугавшись, что эта решительность её покинет, Влада начала говорить. *** Жареная картошка плохо накалывалась на вилку. Влада боролась с ней уже четверть часа, а количество еды в тарелке, казалось, не уменьшается. Наконец девушка поняла, что засыпает, проваливается в серую вату прямо за столом. А всё третий курс! Она и предположить не могла, что будет такая разница в нагрузках между ним и неспешным — сейчас уже казалось, блаженным — вторым. Да ещё четверг, неделя перевалила за экватор, усталость уже оккупировала часть сознания, а тут — пять пар! Последнюю из них отвратительно скучно читал смешной Михаил Борисович Лифшиц, спать хотелось смертельно, но кто-то ведь должен был конспектировать, полгруппы уже занимали очередь, чтобы снять копии с Владиных лекций. Вот и превращался ужин в борьбу, но не с голодом, а с дремотой.  — Сегодня какой-то приехал, всё что-то мерял, смотрел. Вроде вежливый, поздоровался со мной. Влада только сейчас обратила внимание, что сидевшая напротив неё мама находится в середине рассказа, полностью уверенная, что захватила им внимание дочери. — Куда приехал? — Переспросила Влада. — Как куда? К нам на этаж. Я же говорю, Нефёдовы продали квартиру, новый хозяин сегодня появился, — мама удивлённо посмотрела на Владу. — Ээээ, милая, да ты носом клюёшь! Давай-ка иди ложись, завтра снова в университет вставать. Вопреки стереотипу, понедельник был лёгким днём. На учёбу надо было к часу дня, и первым предметом был английский, который Влада учила на совесть, планируя когда-нибудь уехать на стажировку за границу. Можно было спать до половины двенадцатого, если потом быстро собраться, позавтракать хлопьями с молоком и быстро выбежать из дому, что Влада всегда и делала. Однако этот понедельник стал исключением. Влада проснулась от методичного стука, раздававшегося, казалось, прямо в мозжечке. Тук-тук. Пауза, словно миниатюрный дятел примеривался для нового удара, и очередью: тук-тук-тук-тук! Девушка посмотрела на настенные часы, было двадцать минут девятого. Она попыталась лечь на живот и закрыть голову подушкой, но это не помогло: настырный звук настигал везде. Когда Влада уже практически решила встать, наступила тишина. Нега утренней дрёмы почти овладела Владой, она начала проваливаться, как вдруг странный металлический скрежет, переходящий в визг, заставил её страдальчески застонать. Поспать в этот понедельник не получится, поняла Влада. Умывшись, она кое-как позавтракала. Несносный шум не стихал, наоборот, в него то и дело вплетались новые звуки, создавая нестерпимую какофонию. Влада решила, что высидеть в подобном бедламе аж до полудня она вряд ли сможет, а посему лучше потратить эти часы с пользой, например, посидеть в университетской библиотеке и подготовиться к курсовой по клинической цитологии. На лестничной площадке было намусорено и накурено. Возле входа в соседскую квартиру стоял молодой коренастый мужчина и внимательно наблюдал за тем, как человек в рабочем комбинезоне устанавливает металлический каркас вместо обычных дверных косяков. Только сейчас Влада заметила, что входной двери не было вовсе. — А вы, стало быть, моя соседка? — Повернулся коренастый к Владе и посмотрел на неё без тени улыбки. — Я теперь тут обоснуюсь. Меня Алексеем звать. — Влада, — почему-то смутилась девушка. — Приятно! — Обрадованно воскликнул собеседник. — Вообще-то я тихий сосед, только вот поначалу придётся чуток пошуметь. Сами понимаете, обустройство требует ремонта. Но мы постараемся делать это днём, чтобы вечерами никому не мешать. Вы и родителям передавайте мои извинения… Последнее слово мужчина говорил уже в спину входящей в лифт Влады. Возле подъезда двое рабочий среднеазиатской наружности извлекали из внедорожника массивную металлическую дверь. «Видно, для нового соседа», — смекнула Влада. Машину не особо разбирающаяся в модификациях девушка про себя окрестила айсбергом, слишком уж белой и большой та выглядела. *** Небольшое столпотворение — человек пять — возле старого тополя, что рос во дворе, привлекло внимание Влады тогда, когда она только вступила в проход между домами. Сердце нехорошо ёкнуло и продолжало биться неровно: среди задравших вверх головы людей Влада обнаружила знакомую мамину фигурку. Подойдя ближе, девушка услышала просящую скороговорку: — Бушик, Буш, Буш, кис-кис-кис, слезай, милый. Внутри всё сжалось: её любимец кот Буш сидел на высоченной ветке тополя и испуганно взирал на толпу внизу. — Сейчас я его, тёть Света, мигом сгоню, — мальчишка из соседнего подъезда, которого во дворе все звали Лостиком из-за пристрастия к одноимённому сериалу, метнул камень в сторону сжавшегося кота, не попал, но напугал того ещё больше, и серая тень махнула ещё выше, усложняя задачу по возвращению животного на твёрдую землю. — Стой, что ты делаешь? — Закричала Влада и схватила мальчишку за запястье, когда тот почти кинул второй камень. — А что? Так он и будет там сидеть… — Давайте его польём водой из шланга! — Воскликнула жившая этажом ниже худая девочка, имени которой Влада не знала. — Он воды испугается и спустится. На мгновение эта идея показалась Владе заманчивой, девушка даже почти кивнула, но вовремя сообразила, что шланга в свободном доступе нет, да и Бушик от испуга мог запросто сигануть вверх, туда, где высота уже становилась совершенно пугающей. — Кис-кис-кис, — с ноткой отчаяния обратилась Влада к виновнику переполоха. — Вряд ли он так слезет, — послышался спокойный мужской голос. Алексей стоял чуть поодаль, засунув руки в карманы серого полупальто. Он тоже, как и остальные, пытался разглядеть шевеление среди жёлтой осенней листвы. — А что нужно, чтобы он слез? — Поинтересовалась Влада. — Может, на дерево залезть? — Предложила Светлана Петровна, глядя на появившегося мужчину в тайной надежде, что он ухватится за эту мысль и претворит её в жизнь. — Интересная идея, — похвалил её парень. — Только падать оттуда с исцарапанными руками куда менее интересно, поверьте мне. — Мама, ну что ты, куда залезть? — Влада сердито посмотрела на мать. — Алексей, вы не поможете нам? Боюсь, что иначе придётся провести тут полвечера, да и то нет уверенности, что это чудовище снизойдёт до меня в самом буквальном смысле этих слов. — Кое-что, конечно, можно придумать, — Алексей сунул руки в карманы полупальто и задрал голову, пытаясь отыскать среди осенней желтизны виновника переполоха. Влада вопросительно посмотрела на мужчину. Она была уверена, что Алексей сам поделится своей идеей, так зачем же было сотрясать воздух лишними вопросами? Мужчина ещё раз оглядел двор, словно полководец перед боем, снова прикинул высоту, на которой засел кот и выдал указание: — Во-первых, нужно освободить плацдарм. Всем, кроме Влады, отойти от дерева вон туда, — Алексей показал в сторону качелей, что сиротливо покачивались метрах в ста от сборища. — Для тебя в нашем плане есть особая роль, — доверительно сообщил Владе мужчина. Его послушались. Само присутствие этого невысокого человека создавало ауру надёжности. Влада подумала, что в его обращении на «ты» не было ничего обидного, а только естественность, так старший обращается к младшему. Лишних вопросов она не задавала, придёт время — Алексей сам посвятит её в план по спасению Бушика. Тем временем парень подогнал свою машину («Странно, у неё руль справа, разве так можно ездить?» — подумала про себя Влада.) вплотную к дереву, вылез и заглушил мотор. — Я сейчас, — бросил он и исчез в подъезде. Вернулся Алексей через минуту, держа в руке обычную дворницкую метлу. — Одолжил у Алевтины Ивановны, — пояснил он, а Влада сначала даже не поняла, что так Алексей назвал тётю Алю, в чьи обязанности входила регулярная уборка улицы. Возле качелей прыснули и зашушукались, но Алексей даже не повернул головы в сторону зрителей. Вместо этого он нырнул в недра своего айсберга, чтобы почти тут же появиться обратно с какой-то светлой тряпкой в руках. — А, эту футболку я тут всё равно держал только, чтобы машину в ней мыть, так что не жалко. Алексей нацепил ткань на ветки метлы, оторвал край и закрепил им, чтобы та не слетела. Оставшись довольным результатом, он вручил Владе связку ключей: — Во-вторых, вот смотри, это лазерная указка, — Алексей нажал на кнопку маленького брелока, и красный огонёк запрыгал сначала по куртке Влады, а потом и по двери машины и дальше, по земле и по стволу дерева. — Я залезу наверх, а ты свети ей. Сначала туда, где сидит твой красавец, но потом, постепенно, сдвигай его на эту футболку. Алексей подтянулся на руках и очутился на крыше внедорожника, поднялся на ноги и протянул импровизированное чучелко вверх, и оно оказалось на одном уровне с притаившимся котом. — Свети, уже пора, — велел Алексей, и Влада вдавила маленькую кнопку. Секунд через сорок после того, как след от указки оказался на метле, Бушик прыгнул за ним. Расчёт Алексея сработал: глупый кот вцепился всеми четырьмя лапами в футболку, и парень осторожно опустил метлу. — Забирайте своё сокровище, — засмеялся Алексей. Бушик дрожал под курткой на груди у Влады, пока они с Алексеем вдвоём поднимались в лифте — мама сказала, что собралась в магазин, и давно бы сходила, если бы этот кот не задержал её свою выходкой. — Не знаю, как вас благодарить, — начала было Влада, но Алексей не дал ей закончить: — Что ты, о какой благодарности речь? — Если бы не вы, я и вправду сидела бы до утра под этим несчастным деревом, — улыбнулась девушка. Сама она не решалась перейти на «ты», всё также выкая соседу. Уже на площадке Алексей хитро улыбнулся своей спутнице и вытащил из внутреннего кармана полупальто листок бумаги. — Раз уж тебе так хочется сказать мне спасибо, то составь мне компанию в пятницу. Приехал «Театр наций», слышала? Вот два билета. Партер, девятый ряд. Слышала ли она об этих гастролях? Весь город только и говорил о них. Влада тоже очень хотела пойти на спектакль, увидеть вживую Хаматову и Миронова, но о том, чтобы достать билет, не стоило и мечтать, в кассах местного драмтеатра висело огромное объявление: «На Театр Наций билетов нет». Влада с огромным трудом удержалась от того, чтобы броситься на шею соседу. Вместо этого она только сдержанно кивнула, перебирая в голове варианты пятничного туалета. После спектакля они поцеловались уже при входе в подъезд. Потом Алексей довёл девушку до двери квартиры, приложился к её руке и дождался, когда в закрывшейся за Владой двери повернётся ключ. Сама Влада долго умывалась холодной водой, пытаясь отогнать от себя мысли об этом мужчине. *** Они встречались пару раз в неделю. Обычно Лёша приглашал Владу поужинать или в кино. Свидания неизменно сопровождались поцелуями, которые, к приятному удивлению девушки, не переходили той черты, за которой уже невозможно остановиться; и заканчивались возле двери квартиры Фоминых. О себе Алексей рассказывал скупо. Учился в политехе, закончил математический факультет, всегда любил нестандартные задачи, во время учёбы увлёкся криптопрограммироаанием и на последнем курсе открыл свою фирму, которая разрабатывала защищённые онлайн мессенджеры. «На хлеб хватает, я не жалуюсь», — говорил он Владе, — «да и нравится мне это, сколько лет играю с цифрами, да всё никак не наиграюсь». Конечно, изменения в жизни дочери не остались незамеченными Светланой Петровной. Всё чаще в разговорах она употребляла словосочетание «твой Алексей», а как-то вечером завела пространное и путаное рассуждение о взаимоотношениях мужчины и женщины, закончив его многозначительной просьбой «быть осторожней»; Влада лишь чуть покраснела и фыркнула. Она была девушкой современной и понимала, что отношения с Алексеем рано или поздно перейдут от поцелуев к действиям в постели. Владе было приятно, что кавалер не торопится с близостью и не подгоняет её. Про себя девушка решила, что не будет протестовать, но и проявлять инициативу она не стремилась. Гораздо больше её занимал вопрос собственного статуса. У неё теперь есть молодой человек? Они встречаются или просто иногда вместе проводят время? Глагол «встречаться» казался Владе очень строгим, деловым. Встречаться — это вроде обручения в книгах, в современные же помолвки девушка не верила. Неожиданный толчок этой связи придал отец Влады. Как-то вечером он подсел на диван к дочери, которая без цели лениво щёлкала пультом от телевизора. Приобняв Владу, Сергей Владимирович сказал: — Ты же знаешь, что мы с мамой не против твоих отношений с Алексеем, девочка ты взрослая и разумная, лучше нашего знаешь, кто тебе нужен. Но неплохо нам было бы познакомиться с твоим парнем поближе. Пригласи его в субботу к нам на ужин. К удивлению и облегчению Влады, Лёша воспринял приглашение как само собой разумеющееся: — И вправду, пришло время. Я обязательно приду. В субботу Влада помогала маме на кухне, а потом тщательно выбирала макияж и туалет. В какой-то она поймала себя на мысли, что готовится к визиту Алексея слишком уж тщательно, и ей даже стало неловко перед собой за это. Ужин прошёл великолепно. Мама была очарована коробкой «Ферреро Роше», а папа обрадовался прямоугольной бутылке ирландского виски. Алексей отдал должное маминой стряпне, хотя Светлана Петровна и нахвалила дочь, говоря, что без той такое кулинарное великолепие вряд ли получилось бы. Но Влада смущённо отнекивалась: до кухонных талантов матери ей было далековато. К её огромному облечению, Сергей Владимирович удержался от политических дебатов. Отец был ярым и давним сторонником ЛДПР, и любые дискуссии со знакомыми заканчивались взаимными обидами и неделями надутого молчания. Хвала небесам, в этот раз папа выбрал вторую свою любимую тему — футбол. Мужчины в унисон поругали сборную, потом так же единодушно похвалили местную «Томь» и расстались вполне довольные друг другом. После того вечера родители перестали спрашивать Владу о характере её отношений с соседом. «Одобрили и доверили», — со смесью гордости и беззаботности решила про себя девушка. *** Через неделю после смотрин, устроенных родителями, Алексей пригласил Владу за город на дачу: «Как раз мой день рожденья, вот и отметим там. Нет, никого не будет, я не очень-то люблю праздновать, просто хочу побыть с тобой». В душе ёкнуло. Отказываться было невозможно, да и бессмысленно. Если уж она решила быть с этим мужчиной, то рано или поздно «это» всё равно произойдёт. Тогда и не стоило тянуть резину, лишь раздражая Алексея, да и самой уже было понятно, что надо. Утром перед запланированной поездкой выпал снег, ноябрь вступал в свои права. На даче было удивительно: сказочные деревья, укрытые слоем то ли ваты, то ли мыльной пены; абсолютная тишина, когда даже просто разговаривать кажется неудобным; чистота покрова, белизна, которая бывает только во сне. «Девственная картина», — про себя подумала Влада и даже порозовела от смущения. Дом был благоустроенный, с горячей водой, которая нагревалась тут же на газовой колонке, и с отоплением. Днём Влада, разморённая дорогой, вздремнула, а вечером накрыла нехитрый стол для именинника. Алексей присовокупил к пиршеству бутылку вина, и Влада неожиданно успокоилась. Целоваться они начали на низком диванчике. Постепенно руки Алексея становились требовательней, он через тонкий свитерок сжимал Владе грудь, его ладонь скользнула под одеждой по спине вверх, ловким и умелым движением справилась с застёжкой бюстгальтера. Девушка и сама не заметила, как осталась только в трусах, которые Алексей уже тянул вниз. Неожиданно он остановился, снова поцеловал Владу в губы и внимательно посмотрел ей в глаза, словно спрашивая её согласия на всё происходящее. Она лишь прикрыла глаза. Он был нежен и уверен одновременно. Его руки и губы скользили по её телу, то и дело оказываясь вовсе не там, где Влада ожидала почувствовать их: то на бедре, то чуть ниже груди, то в районе пупка. Вдруг сильные руки крепко обняли её, она почувствовала толчок, резкую боль, которую трудно назвать невыносимой, но которая, тем не менее, испугала её. Инстинктивно она попыталась оттолкнуть от себя мужчину, но тот лишь обнял её сильнее и накрыл рот своими губами. Его движения были медленными и осторожными, но даже в состоянии паники Влада понимала, что он сдерживал себя, что ему хочется не этого, а страсти и огненных эмоций. В ушах у девушки бил набат, внизу то ли полыхал пожар, то ли перекатывалось битое стекло. Она вдруг почувствовала, что плотно сжимает губы и сильно зажмурила глаза, но расслабиться не получалось. Алексей вдруг глубоко вздохнул, замер, навалился на неё, а ещё через несколько мгновений, показавшихся Владе вечностью, повалился на спину. Он лежал и гладил её, а она только удивлялась отсутствию крови. — Ты прекрасна, — шепнул мужчина на ухо. — Удивительное создание, идеальной формы, — Алексей пальцем провёл вдоль её тела от подмышки до бедра и вскочил на ноги. — Лёш, я… — начала Влада и осеклась. — Что, милая? — Переспросил он. — Я… не жалею, — закончила девушка. Она так и не смогла произнести слово «люблю». Кровь пошла только потом, когда она принимала душ. Крови было много, и девушке стало страшно. Она сидела на корточках и смотрела, как кровь исчезает в стоке, смешиваясь с водой и её слезами. *** Нанятый Алексеем дизайнер превратил его квартиру в настоящее холостяцкое жилище. Нет, там не было грязно или неопрятно, напротив, всё сверкало чистотой, но это был странный неживой блеск. Нигде не было ни единого предмета, который подчеркнул бы индивидуальность хозяина. Только на прикроватной тумбочке в спальне стояла цветная фотография мальчика лет девяти, который невесело улыбался в камеру. — Это мой сын, Андрей. Он живёт с моей бывшей женой, — ответил Лёша на незаданный вопрос. — Серьёзный малый, — только и смогла ответить она, потому что надо было сказать хоть что-нибудь. Влада стала оставаться на ночь в соседней квартире. Это было не часто, не более двух раз в неделю, но родители неизменно принимали это без возражений. Они уходили на работу довольно рано, и у Влады оставалось время, чтобы спокойно собраться на учёбу. Иногда утром они приходили в квартиру Фоминых вместе. Тогда Влада сочиняла простенький завтрак, они пили неизменный растворимый кофе и делились планами на предстоящий день. В эту четверть часа Влада ощущала себя королевой на кукольном балу; она никогда не планировала раннего замужества, ей нравилась микробиология, она всерьёз задумывалась о научной карьере. Но с другой стороны, Влада понимала, что её отношения с Алексеем постепенно переходят в ту стадию, когда к ним можно применить эпитет «серьёзные». Каждый раз, когда Влада ночевала у Алексея, они занимались любовью. Мужчина неизменно был внимателен к ней, чутко реагировал на её эмоции, но, несмотря на все старания, Влада так и не могла достичь оргазма. Один раз она была невероятно близка к нему, когда Лёша овладел ею на пушистом ковре в гостиной. Он так яростно желал её, что шлёпнул ладонью по ягодице, несильно, но от неожиданности Влада вскрикнула, и мужчина тут же остановился. Потом, переборов смущение, девушка призналась ему, что шлепок почти стал той недостающей частью, которая требовалась Владе, чтобы ощутить себя настоящей женщиной. Алексей только улыбнулся, поцеловал её и сказал, что они никуда не торопятся, и что в следующий раз у них точно всё получится. Следующим вечером Алексей необычно затянул прелюдию. Его поцелуи были не такими нежными, как обычно; он прикусывал губы и соски девушки, прихватывал зубами кожу живота, сильные пальцы впивались Владе в бёдра. Когда девушка от возбуждения уже не могла реагировать, он шепнул ей на ухо: — Встань на четвереньки и доверься мне. Ничего не бойся и ни о чём не думай. Они и раньше пробовали эту позу. Влада чуть приподняла заднюю часть, и парень сразу вошёл в неё, глубоко и стремительно. Девушка быстро поймала знакомый ритм и принялась двигаться в такт с партнёром. Она уже приготовилась к обычному лёгкому разочарованию, когда что-то мягкое обволокло её шею, сильно сжало и потянуло назад. Это Алексей сдавил ей горло заранее приготовленным шарфом. Движения мужчины стали быстрей и резче, а у Влады перед глазами заплясала комната, появилось лицо Андрея с фотографии: мальчик смеялся и показывал на неё пальцем. Сознание билось в висках, но паники не было, словно что-то говорило Владе: «Ничего дурного не случится, просто плыви, это та волшебная страна, в которую ты так хотела попасть. Иди же, освободись, оставь страхи, просто входи!» Пульс стучал в горле, мозг молил о вдохе, и в тот самый момент, когда казалось, что она не выдержит, внутри Влады словно лопнул огромный воздушный шар с цветным конфетти, мельчайшие частички которого закружились в её сознании, Влада вскрикнула, забилась, заметалась. Мужчина вовремя освободил её шею, оргазм казался девушке бесконечным и изматывающим. Она не могла подняться с живота, никак не реагировала на прикосновения губ к её вспотевшей спине. — Ну вот, я же говорил, — прошептал Алексей ей в ухо и зашлёпал босыми ногами в ванную. Влада, пошатываясь, вышла в гостиную и взяла из бара странную бутылку из голубого стекла, не глядя налила половину пузатого бокала и опрокинула в себя залпом. Никакого вкуса, даже не обожгло. Только ударивший в нос жёсткий можжевеловый аромат говорил о том, что пила она не воду. Владу трясло, и это не было фигурой речи. Дрожь начинала ь в районе икр, бёдра чуть ли не сводило от напряжения, живот подрагивал, пальцы с трудом удерживали наполненный заново бокал. Чтобы прикончить эту порцию, Владе понадобились три глотка. Напиток начинал действовать. Резко онемели губы, явный признак подступающего опьянения. Тяжёлое тепло разлилось по шее, ещё через мгновение зашумело в ушах. Девушка налила себе снова, но сразу пить не стала. Она уселась в кресло и вытянула ноги. Собственная нагота давно не смущала Владу, даже при Лёше она чувствовала себя комфортно без одежды. Губы опять сомкнулись на крае стекла, но рука не успела сделать опрокидывающего движения, когда раздался голос Алексея: — Сейчас же поставь бокал. Влада подняла удивлённый взгляд: — Лёша, мне сейчас надо. — Тебе не надо ни сейчас, ни вообще никогда! — Он чуть повысил голос, но ещё не дошёл до крика. — Нет, надо! — На Владу напало нехарактерное упрямство. — Я запрещаю тебе пить! — Алексей в завязанном на бёдрах полотенце подошёл поближе. — Что?! — Возмутилась девушка. — Между прочим, я совершеннолетняя! И могу делать, что хочу и пить, что пожелаю! Вместо ответа мужчина вырвал из её пальцев бокал и с размаху швырнул его в стену. Разбитое стекло звонко ахнуло и разлетелось по комнате, на светлых обоях образовалось мокрое пятно. Всё помещение наполнилось отвратительным запахом можжевельника. — Хлещешь джин, словно это вода! Потом перейдёшь на водку, а там и на фанфурики! — Он крепко держал Владу за запястье, делая ей больно. — Пусти меня, мне надо в туалет! — Влада высвободила руку и встала с кресла. В туалете она первым делом заперла дверь. Владу сильно мутило, она опустилась на колени перед унитазом и начала извергать из себя ужин и джин. За дверью послышались шаги, Алексей подёргал не поддавшуюся ручку и глухо сказал: — Вода перед дверью. Влада несколько раз сменила горячий душ на ледяной, пока в голове не прояснилось. Молча и холодно она одевалась в спальне, пока Лёша тут же стоял возле открытого окна и курил в морозную ночь. — Ты куда-то собралась? — Спросил он, не оборачиваясь. — Домой, — буркнула Влада. — Не говори глупости, — отрезал Алексей и лёг на кровать. — Иди ко мне. Девушка всхлипнула и улеглась рядом. Лёша повернулся на бок, обнял её, поцеловал в щёку и негромко заговорил. — Мать Андрея бухала жутко. Иной слесарь позавидует её умению. Могла не есть, лишь бы водка была. Да, предпочитала простую беленькую, без изысков. Мы познакомились в университете, она училась на год старше. Подавала надежды, была талантливым математиком, фирму мне помогала открывать. Она и разработала алгоритм для нашей первой программы, а я только перевёл его в машинный код. А потом покатилась. Я много работал, не уследил. Когда заметил, было уже поздно, все её мысли были в бутылке. Сначала исчез секс, потом она перестала разговаривать со мной, и не потому, что мы ссорились, просто ей не о чем было, я ведь не мог разделить её алкогольные химеры. Мы ругались, я умолял её перестать — тщетно. Однажды она забыла забрать Андрюху из садика, попросту не пришла за ним. Хорошо ещё, воспитательница забрала мальчишку к себе на ночь. После того случая она рыдала, твёрдо решила бросить пить. Положили её в самую известную клинику. Она лежала там три цикла, после первых двух срывалась. В этой лечебнице я оставил все свои сбережения. Когда она выкарабкалась, то заявила мне, что не может больше быть со мной, я напоминал ей о той, порочной, жизни. Мы развелись, Андрей остался с ней. Они переехали на Урал, а я остался здесь. Алексей замолчал и долго гладил Владу пальцами по щеке.  — Я не хочу даже отдалённого повторения того ада. Моя женщина не будет пить ничего крепче шампанского. Запомни это, милая. *** Незадолго до двадцатого декабря Алексей предупредил Владу: — На праздник я уезжаю к сыну, давно обещал ему, что мы встретим Новый год вместе. Думаю, что четвёртого я вернусь, и у нас с тобой будет возможность махнуть куда-нибудь на Рождество. Хочешь в Нячанг? Влада никогда не была во Вьетнаме, да и вообще не уезжала дальше Иркутска. Перспектива провести праздник в очередной раз с родителями не обрадовала девушку, но она знала, что спорить с Алексеем бесполезно: парень и так не любил возражений, а когда дело касалось сына, и вовсе превращался в упёртого рогом барана. Поэтому ей оставалось тихонечко вздохнуть про себя и поцеловать Лёшу в знак согласия ехать хоть во Вьетнам, хоть в Таиланд, хоть в Камбоджу. В конце концов, возможность устроить себе неделю лета посреди сибирской зимы была настоящей сказкой. Влияние Алексея на Владу с каждым днём становилось всё больше. Как-то вечером они вместе смотрели новомодный триллер «Девушка с татуировкой дракона». Очарованная Руни Марой Влада не могла оторваться от экрана. Когда по чёрному фону побежали титры, она вздохнула и сказала: — Она ведь прекрасна. Какое чувство образа, как точно передана эта девушка, Лисбет Саландер. Да и Руни просто красавица, правда? — Была бы красавицей, если бы не все эти татуировки и проколы, — проворчал Алексей. — Вот совсем этого не понимаю, зачем? Ладно, бывают мужики, которым кажется, что так они станут маскулинней, но девушки? Терпеть не могу такого. Когда Алексей задремал, Влада вылезла из-под одеяла, пробралась на кухню и написала смс: «Здравствуйте. Я хочу отменить завтрашнюю очередь. Просто передумала. Влада Фомина». Сообщение она отправила на номер, который в записной книжке смартфона был записан как «Салон ″Dino Tattoo″». Было немного жалко задатка, но Влада утешала себя мыслью, что двести пятьдесят рублей — не такая уж большая сумма. Подарок для Алексея она купила заранее. Ей давно пригляделась булавка для галстука с символом собаки — @ — вместо камня. Они решили не поздравлять друг друга до возвращения Алексея с Урала. Утром тридцатого декабря Влада проводила Лёшу на вокзал, взяла с него слово позвонить сразу, когда доберётся до места. Она долго стояла на перроне и смотрела в след двум красным огонькам, удаляющимся на запад. В автобусе по пути домой Влада даже пару раз всхлипнула, ощутив пугающую пустоту, в которую она неожиданно для себя погрузилась вместе с отъездом Алексея. Новый год наступил незаметно и обыденно. Мама и бабушка налепили пельменей, а Владе было доверено приготовление главного праздничного блюда, оливье. Этот салат Владе неизменно удавался, и был у неё один секрет, который она никому не раскрывала: всегда вливать в уже нарезанную, но не перемешанную массу две ложки огуречного маринада. Когда новорожденному году было всего двадцать минут, позвонил Лёша. Они коротко поздравили друг друга, Алексей сказал, что его ждёт приятель. — Лёш, я люблю тебя, — выпалила после паузы Влада, но увы — в уже пищащую гудками телефонную трубку. Ранним утром первого января, то есть, часа в четыре дня, позвонила Оля Чечерская, однокашница Влады, и поинтересовалась, какие у той планы на завтра. — Вроде никаких, — призналась Влада. — Тогда пойдём со мной к Антипову, там все наши собираются. Его предки свалили на все праздники куда-то в тёплые края, свободная квартира! Что дома-то киснуть? «И правда, что?» — Рассудила Влада и согласилась. Квартира на последнем этаже высотки в центре города встретила девушек криками и табачным смогом. Веселье находилось в той стадии, когда компания ещё реагировала на новоприбывших, но уже совершенно не интересовалась, откуда они взялись, и зачем они тут. К ним подходили какие-то люди, знакомились, предлагали сигареты или самокрутку с травкой; в руке у Влады оказался пластиковый стаканчик с красным вином, которое, как поняла Влада после первого же глотка, было куплено скорее для количества, чем для качества. Музыка оглушала, но это никому из присутствующих не мешало. Потом сын хозяев квартиры выключил ноутбук, и наступила тишина. Все столпились вокруг бритого наголо парня, который неспешно перебирал гитарные струны. Настроив скорее себя, чем инструмент, парень запел. Это была обычная песня, из тех, что популярны в компаниях: Следи за её левой рукой. Тёплая улитка в ладонях круче жабы. В подвале наблевали, На конях ушли, обои сорвали. Но Влада слушала завороженно, Оле даже пришлось ткнуть её локтем в бок: — Смотри, что я нам принесла, — шепнула подруга, демонстрируя бутылку «Мартини драй», в которой было чуть больше половины. — Ой, я не буду, — замотала головой Влада. — Перестань, мы же чуть-чуть, только с праздником поздравимся, и всё. Влада не помнила, как закончилась бутылка. В сознании осталось только долгое сидение на морозе в ожидании позднего автобуса. Смеющаяся Ольга практически дотащила пьяную Владу до родного подъезда и уже хотела было нажать кнопку домофона, как дверь растворилась, и прямо на девушек вышел Алексей в распахнутом полушубке. Глаза мужчины сузились, когда он увидел на крыльце повисшую на руках подруги Владу. — Позвольте я доставлю эту барышню к родителям, — галантно предложил он Ольге. — По удивительному стечению обстоятельств, я являюсь её соседом. Когда на следующее утро Алексей открыл дверь, Влада увидела в его глазах пустоту. Ни боли, ни презрения, ни интереса, только наводящий ужас вакуум. — Лёша, я… — начала было Влада, но парень перебил её: — Тебе больше не стоит сюда приходить. — Но… — Извини, у меня нет желания вести этот разговор. Сейчас я занят. Влада оторопевше смотрела в закрывшуюся дверь. Она постояла ещё пару минут, несколько раз протягивала руку к кнопке звонка, но так и не нажала. Через день она увидела в окно, как Лёша грузил в машину объёмную спортивную сумку. Ещё через три дня его квартиру опечатал участковый. Алексей держал путь за город, к приятелю, который пригласил его посидеть в баньке и выпить за праздник. Он не доехал восемь километров, на узком шоссе стал обгонять большой грузовик, из-за правого руля не увидел несущийся по встречной полосе автобус. Хоронили Алексея в закрытом гробу. *** Лицо Влады было мертвенно бледным. Она впервые с начала своей исповеди поменяла позу, почувствовав, как затекли все члены. — Когда мой вес упал до сорока трёх килограммов, меня положили в больницу. Я до сих пор думаю, что меня спасла прабабушка. Как-то ночью в больнице я проснулась и увидела, как она стоит на коленях подле моей кровати и читает молитву. Её губы шевелились, но слов я не слышала. И тем не менее, я твёрдо знала, что баба Тося молится за меня. Утром я съела столовую ложку сметаны. Через три недели меня выписали. Влада замолчала, и в комнате повисла душная пауза, которую сама девушка и прервала: — Я никогда не рассказывала эту историю полностью. Разумеется, я часто думала и оценивала её и могу сказать, что безумно устала от этого. Не хочу делать никаких выводов, не хочу искать закономерностей. Доверю это вам, мисс Сандерс. Влада поднялась с дивана и виновато улыбнулась психологу: — Я преступно задержала вас в пятничный вечер. Полагаю, что нам лучше продолжить на будущей неделе. В какой день мне прийти?

Жаклин

— Влада, — обратилась к девушке мисс Сандерс, — То, что вы рассказали, очень важно для наших занятий, но вы должны кое-что усвоить. Разделяйте то, что уже произошло и то, чему вы можете здесь научиться. Я ценю то, что вы доверяете мне свои истории, но… даже если они несут такой эффект, как эта, вы не должны концентрироваться на ней, понимаете? Это то, что уже прошло. И то, чего вы, я уверена, постараетесь избежать в будущем. Вообще-то Жаклин не думала отвечать именно так, просто истории с печальным финалом ставили перед ней невидимый барьер, через который она сама не могла пробиться, потому что ставила его сама. Словно понимая, что это значит для клиента, она хотела как можно меньше расчёсывать больные места людей, потому что должна им помогать. В комнате воцарилось молчание. Жаклин должна была о много спросить у Влады и многое ей сказать, но в одном та была права — было довольно поздно. За неторопливой беседой и рассказами Влады они провели куда больше времени, чем в прошлый раз. У девушки оказался очень интересный дар донести историю максимально подробно и, пожалуй, даже маняще. Редкие клиенты могли этим похвастаться, а в случае с Владой эти истории затягивали. Пока что — как плохое кино, но плохое не потому, что не нравится, а потому что печальное и созданное не для большинства. Такие фильмы положено показывать узкому кругу людей, на закрытых просмотрах. Такие фильмы потом переписывают с одних бобин на другие, передают тайком и, блестя глазами от предстоящего возбуждения, уносят домой, чтобы под хорошее вино посмотреть подобный шедевр. — Я бы дала вам задание на дом, — молвила Жаклин, — Пока эта история ещё стоит у меня перед глазами, я бы спросила о многом, но не прошу отвечать мне сейчас. У вас будет время подумать об этом, как и о других моих словах. Вы ведь так и не ответили, что для вас любовь и зачем она нужна вам. Вы намекнули мне на какие-то моменты, о другом сказали почти напрямую, но я хочу слышать от вас ответы, которые были бы некой точкой, от которой мы сможем оттолкнуться. То есть, ваше отношение к вещам сейчас. Не тогда, с Алексеем. Не с Джереми или Кларком. Не с Олегом. Сейчас, убираясь в комнате, как и обычно перед уходом домой, Жаклин понимала, что ей ещё о многом нужно сказать Владе, но боялась потерять мысль и боялась, что после выходных уже не будет такого настроения как сейчас, когда всё легко раскладывается по полочкам. Вообще, в работе было важно действовать теоретически, но вспоминания слова одного сокурсника (его звали Мартин, а любимой фразой у него неизменно была «ЧТО ЗНАЧИТ ТЕОРЕТИЧЕСКИ?!», сопровождаемая безумным взглядом), Жаклин приходила к выводу — да, важно, но не так, чтобы очень. Важно сочетать голову и сердце. Голова нужна, чтобы помнить, о чём учили, а сердце — чтобы чувствовать людей. Сложно было назвать психологию чем-то лечебным, однако есть что-то лечебное в том, чтобы чувствовать людей. Пожалуй, эмпаты посильнее бы оценили подобное рвение. Желудок снова напомнил о себе, но Жаклин уже знала, что сегодня не сможет пройтись по магазинам, как обычно. Решив, что закажет еду на дом, она немного воодушевилась тем, что сможет в чём-то сэкономить время. К тому же, в выходные планировался поход в несколько мест, а значит ни готовить, ни заниматься уборкой времени скорее всего не будет. — Знаете, Влада, моя работа — это делать выводы. Искать закономерности. И моя работа — говорить людям о том, о чём не скажет больше никто. Важно оценивать ситуацию не с точки зрения человека, который может вас в чём-то обвинить или упрекнуть, а с точки зрения человека, который хочет помочь вам. Она подошла к Владе и коснулась её руки. Пожалуй, холоднее и быть не могло. — Вы слышали о таком понятии как возрастная регрессия? Это то, что побуждает вас переживать что-то из прошлого, что вы видите прямо перед глазами. То, что вызывает у вас такие же чувства, как вызывало в первый раз. Я бы сказала, что вам нужно избавляться от подобных чувств, потому что они могут нанести урон в будущем. То, что вы рассказали — без сомнения, важное событие в вашей жизни. Возможно, такое, которое и делает ваши отношения схематичными, похожими на предыдущие. Пока я не могу сказать, в чём именно причина, но вы дали мне очень много материала, с которым я могу работать. Это качество далеко не каждого клиента. Спасибо. Жаклин была убедительной, но сказала не обо всём. Вернее, кое-что она утаила. Влада действительно нуждалась в сеансе гипноза. Было очевидно, что её неспособность сказать о своих чувствах — это, скорее, характерная черта, которая толком не влияла на отношения. Гораздо важнее был стык интересов. Алексей, сам того не зная, открыл ей глаза на ту сторону отношений, которая должна пострадать. Как человеку, ей хотелось обвинить Владу в легкомыслии и недальновидности; в совершенно ненужном стеснении, неумении доверить себя в руки любимого человека, в замкнутости, которая отталкивает других. Но как психологу, ей хотелось понять, почему эти ограничения имели место быть, когда у других людей они отсутствуют. У Жаклин был знакомый астролог. Она встретила его, когда ездила в командировку, проходила различные недельные практики и смотрела на Штаты «в разрезе». Мужчина, который познакомил её с прямо противоположной наукой, не был стандартно мыслящим приверженцем астрологии, и, вероятно, это спасло их знакомство от провала. *** Голос, бубнящий какую-то теоретическую информацию, сейчас терялся где-то в бесконечных просторах космоса над головой, и, надо признать, этот космос нашёптывал какие-то потрясающие слова, которые то заставляли шире открыть глаза, то наоборот, клонили в сон. Жаклин вдруг поняла, что её тошнит, но ей при этом так хорошо, как никогда раньше не было. Когда космос пропал и зажёгся свет, она испытала некое разочарование, подарив его сидящему рядом с ней мужчине. Техасский планетарий стал её убежищем ровно на два часа, потому что располагался он рядом с клиникой, куда её направили на прохождение практики. Новые места вызывали у неё быстро проходящую неприязнь, но вот планетарий сгладил эти острые углы. А сегодня так вообще можно было ехать в отель после этого развлечения, ведь практика задерживалась до завтрашнего дня. Одни студенты сменяли других, и это было нормально, но на потребности пациентов здесь почему-то не смотрели. Нельзя помочь кому-то за неделю. Даже за две недели было сложно кому-то помочь. А людям порой очень сложно довериться разным специалистам. Выскочив из дамской комнаты, она столкнулась с тем же самым мужчиной (что само по себе было редкостью, потому что глаза у Сандерс были на месте, да и не торопилась она никогда) и машинально извинилась, только в последующие несколько секунд поняв, что тот как будто бы поджидал её. — Ничего-ничего, это я виноват, — добродушно улыбнулся он, словно предугадывая интересный разговор. Жаклин никуда не торопилась, а этот мужчина показался ей приятным, поэтому… — Так почему вы караулили меня возле женского туалета? — осведомилась она, но тот не смутился, напротив — постарался не измениться в лице. — Хотел узнать, почему вас так разочаровал взгляд этого планетария на науку о звёздах. Не расскажете? И она рассказала, хотя даже не знала его имени. Но неловкую заминку убрал он сам, и, едва она закончила, он представился. — Спенсер Шевус. Я могу… — Жаклин, — перебила она, — Можете. Так чем вы, Шевус, занимаетесь, и почему вас так взволновало моё отношение к астрономии? — Я астролог, — гордо, будто сын миллиардера, ответил он, — А эти науки связаны. Вообще, не подумайте, что я какой-то там зануда. Конечно же, астрономию любят при случае принизить, мол, нет ничего заумного в том, чтобы следить за двигающимися где-то там далеко каменными и газовыми глыбами. Но они прекрасны. Мне всегда хотелось заниматься чем-то, что будет связано с космосом. Это теория с сухой математической составляющей, но когда дело доходит до практики… Однако я не о том, — торопливо поправился он, — Астрологию не считают наукой. Это баловство, его никогда не поймут. Например, те же психологи. Она не подала виду. Подумала, что кто-то бы обязательно возразил, но она затаилась. — Они смотрят на теоретическую сторону вопроса. Все эти симптомы, сухая наука. А я оцениваю поведение. Но это я так, — скромно добавил он, — У меня не было времени следить за вами. Но, — задумчиво добавил Спенсер, — Могу кое-что сказать, если интересно. Вы увлекаетесь астрологией? Например, если знаете азы, я могу многое угадать. — Да ну? — она, сама того не зная, приняла вызов, сопровождая слова улыбкой, — Попробуйте. Он рассмеялся. — Вы даёте мне подсказки каждую секунду. Могу только предполагать, — начал, наконец, он, — Что вы Скорпион, третьей декады. Я бы сказал, что дату можно сузить с 14 по 18 ноября. И, учитывая особенности поведения, думаю, что это подходит под год Кролика. Настало её время смеяться. — Вы довольно проницательны. Я действительно Скорпион и вы заключили мою дату рождения в свой интервал, но вот с годом ошиблись. Я родилась в год Быка, — пресекла она его дальнейшие попытки угадывать. — Вот как, — он повёл бровью, — Ну, год рождения — это то, в чём я пока не так силён, как в зодиаках. — Знаете, Спенсер, я тоже могу кое-что о вас рассказать. Вы уверены в себе, но словно не доверяете себе же. Внутри вас какой-то барьер, который мешает вам общаться с людьми нормально. Как будто вам важно смотреть сначала на зодиак и потом уже подстраиваться под каждого человека. И это — только первый взгляд. Не психолога, которым я являюсь, а человека, которому просто нет нужды лгать вам в лицо. Возможно, ваши интересы просто накладывают свой отпечаток на общение с людьми, но я думаю, что есть место быть не только им. — Я… я над этим подумаю, — он посмотрел на часы, — Я могу взять ваш номер телефона, мисс… Жаклин? Ей понравилось, как он стушевался, но она не подумала, что его уход был как-то связан с её замечанием. — Можете. И действительно, он позвонил ей через три дня. *** Они вместе вышли из дома, где и находился кабинет для приёмов. Жаклин думала над тем, как представить свои мысли, но избежать слова «гипноз». Оно ассоциировалось у клиентов с неким режимом зомби, но на самом деле открывало для них новые возможности. Только вот это было довольно опасно и нужно было использовать эту практику очень осторожно. — Я очень мало рассказала вам, Влада. После такой истории мне нужно было задать вам множество вопросов, большую часть которых оставить для следующего приёма. Понимаю, что мне по долгу работы позволено копаться в вас, выискивая причины и сводя воедино все факты, но я не буду касаться вещей, которые меня не касаются. Как вы и сами понимаете, ваша история — не одна из многих, она оставляет осадок, который не исчезает с годами. И первое, чего я от вас хочу — это того, чтобы вы избавились от чувства вины. Оно у вас было, в обратном можете меня даже не убеждать. Мне интересно, осталось ли оно у вас и по сей день. А ещё я скажу вам, что причины вашей замкнутости стоит искать не в этих отношениях. Они всегда с вами были или появились у вас раньше. К тому же, — усмехнулась она, — рекомендую вам серьёзно подойти к вопросу о мазохизме. Поищите причины, по которым физическое воздействие на ягодицы или лёгкая асфиксия может привести вас к оргазму. Об этом мы тоже поговорим. Жаклин находила забавным поднимать такие вопросы. Влада казалась ей слишком стеснительной, но при этом совершенно нормальной. Проблема была в том, что она хотела слишком серьёзных отношений, а её желание действовать пресекалось её характером. И то, что надо было её раскрыть, подготовить для таких отношений, мисс Сандерс оставила при себе. Это была её цель — не Влады. И когда клиентка узнает об этом и поймёт, что изменилась, тогда ей и надо будет действовать. Помня обо всех прошлых ошибках. — Приходите в понедельник, — напоследок добавила Жаклин, — Буду ждать вас, Влада. Хороших выходных. Видимо, Джереми научил Жаклин тому, что телефон не стоит доставать при клиентах вообще, хотя мисс Сандерс была абсолютно уверена в том, что у Влады это не вызовет никаких эмоций, более того — останется обыденностью, вроде лёгкого кашля или, например, желания почесать нос. Снова пропущенные вызовы, но на этот раз не только от безнадёжного поклонника. Они все были проигнорированы, пока Жаклин не заказала еду на дом. Только потом она позволила себе устроиться в машине. Глубоко вздохнула, водружая телефон на подставку и устраивая в ухе гарнитуру handsfree. *** Остаток пятницы получился достаточно скомканным. Помимо Джереми, ей пришлось успокоить родителей, до которых дошли слухи, что в том районе Шеффилда орудует какой-то убийца. Жаклин не придала этому никакого значения, потому что усталость, скопившаяся за неделю, выходила из неё в ответ на все последние сплетни и новости. Отец говорил с ней как обычно, по делу, а вот мама считала нужным загрузить как можно больше. Выливать недовольство на несчастного Джереми, которого уволили, ей не хотелось, вот и получилось, что Жаклин, впервые за неделю наевшаяся так, что больше не хотелось, уснула прямо в кресле с телефоном в руке. В субботу утром она встала далеко за полдень, потому что сон в кресле посреди ночи пришлось прервать, перебравшись в постель. Сегодня предстояла ещё одна вылазка, на этот раз на рождественскую ярмарку, которая давала отличную возможность купить несколько подарков. Или, например, обставить кабинет ещё чем-нибудь этаким. Сон в итоге пришлось превозмогать, но он ушёл сам, стоило Жаклин умыться. Несмотря на остаток ночи, проведённый в нормальном состоянии, она почувствовала, что тело недовольно отзывается на сон в сидячем положении. «Или годы своё берут» — вспомнила она слова мамы, которая слишком уж беспокоилась вчера и всякий раз, когда Жаклин приезжала погостить к родителям, обращала внимание на её внешний вид. Уже не один десяток раз она советовала дочери сменить работу, но желаемого эффекта это на Жаклин не произвело. Как и в последний день рождения, когда мисс Сандерс исполнился тридцать один год. Утренние звонки на домашний номер были благополучно проигнорированы за завтраком и после него, когда Жаклин собиралась на ярмарку. Сборы, учитывая время накраситься и подобрать одежду, заняли у неё чуть больше, чем полтора часа. К моменту выхода лучше было не смотреть на часы и пропущенные вызовы на мобильнике. Но она всё равно решительно вышла из дома и села в машину с твёрдой уверенностью, что нигде не свернёт. И поблагодарила бога, что сегодня не нужно соблюдать официальность в одежде и можно, наконец, надеть тёплую кофту с неплохим декольте, джинсы и лёгкую куртку. Не как защиту от дождя, а как что-то поверх кофты. *** Чуть только она приехала на ярмарку, то сразу же забыла о том, что где-то можно было не там свернуть и волею случая оказаться в пабе, избавляясь от ежеминутных «королей на час» в течение целого вечера. Или случайно оказаться в торговом центре. Более того, нужна была новая мебель домой, а ещё Сандерс бы не отказалась от нового чуда техники. Вроде кофемашины, которая, может, и не будет часто использоваться, но будет вещью под настроение. Особенно, если свободный день удастся урвать, чтобы посидеть дома в тишине и покое. И ещё с кружкой отличного кофе. Довольно иллюзорно, но пока что процесс приготовления кофе превращался в какой-то ритуал, в процессе которого нужно было находиться на кухне. В случае отсутствия на месте проведения такого ритуала, процесс уничтожения плиты с керамическим верхом значительно ускорялся. Подивившись тому, что поблизости негде припарковаться, Жаклин оставила машину довольно далеко от торгового центра, полагая, что не наберёт столько, что нельзя будет дотащить самостоятельно. Довольно самонадеянно, потому что в прошлом такие мысли сопровождались набитыми битком сумками, которые нередко рвались. В большинстве случае находились отважные люди, которые могли помочь, но «малой кровью» такие просчёты никогда не заканчивались. Жадно скользя глазами по прилавкам, она продвигалась всё дальше и дальше вглубь. Толпа, казалось, нисколько не существовала для неё. Это было чем-то вроде поиска нужной вещи в огромной квартире. Что-то нужное, но пока что-то невидимое, предстаёт перед глазами, а остальное, напротив, теряет свой блеск, легко игнорируется. Вот и сейчас Жаклин совершенно не волновала перспектива наткнуться на знакомых, среди которых могли оказаться и достаточно болтливые личности. Например, у Энн была такая подруга, которая всегда нуждалась в консультациях. Но не как клиентка, естественно, а как «подруга хорошей подруги». И чтобы не терять неплохих связей, приходилось терпеть. «Если бы я следовала всем советам, которые даю клиентам, то сложно представить, во что превратилась бы моя жизнь» Её привлёк прилавок с книгами, преимущественно новинками, многие из которых были очень ограничены тиражом. Листая романы и повести, Жаклин заняла место давно стоящих тут людей. Прошло пять, десять, пятнадцать минут… Сюжеты романов-однодневок её, как правило, не привлекали, но тут было на что посмотреть помимо них. Обычно, хорошие авторы начинали с публикаций в журналах, а тут чего только не было.! Отложив два издания «на потом», Жаклин взяла в руки мгновенно заинтересовавшую её книгу. И что это была за книга.! Она была набита под завязку работами Лауры. Той самой, про которую ей напомнила Влада. Кстати или некстати, но это знакомство было таким, о котором не хотелось вспоминать лишний раз. Многие картины Лауры Жаклин уже видела, но были здесь и новые. Например, на одной смутно угадывалась тень женщины, тело которой было стянуто верёвками. Она была подвешена за руки; верёвки держали худые запястья в напряжении. Тень не давала увидеть лица, но во рту смутно угадывался кляп. Важной деталью была и вязкая слюна, едва заметно проступающая между кляпом и ртом. Ей не стоило рисовать этот момент. *** — На колени, — приказала она, и девушка напротив, симпатичная зеленоглазая шатенка среднего роста, опустилась на колени, следя глазами за фигурой напротив. — Опусти голову… Лаура, — насмешливо произнёс голос, и шатенка устроила лицо во власти ниспадающих на него волос. — Так значит, ты пришла сюда за наказанием? — спросила Жаклин. Рука легла на голову девушки, по-хозяйски поглаживая. — Да, госпожа, — негромко ответила она. — Ты не уйдёшь, пока я не решу, что ты уже достаточно натерпелась. Ты будешь ощущать боль, и будешь ею наслаждаться. И всем своим видом будешь просить ещё. Она не ответила. «Конечно. Потому что я не спрашивала» Схватив Лауру за волосы, она потянула её вперёд, заставляя упасть на четвереньки. Та судорожно обхватила высокие сапоги. Жаклин почувствовала жар её рук сквозь обувь. Лижи, маленькая шлюшка, — приказала она, глядя на девушку сверху вниз. Сейчас нужно было припомнить список Лауры и заявленные заранее табу, но Жаклин точно помнила, что эта клиентка ставила табу только на секс. Остальное разрешалось, и было на усмотрение госпожи, которая попадётся ей. Немного обсуждая клиентов с другими доминами, Жаклин сейчас считала, что этой девочке очень повезло. Например, Ирена вообще начинала с довольно жёстких мер, и к ней в основном ходили только мужчины. А этот цветочек можно было погубить неосторожным движением. Наклонившись, Жаклин схватила Лауру за волосы, рывком подняла, заставив девушку вскрикнуть. Посмотрела в глаза. Затем развернула спиной к себе. Атмосфера вокруг вкупе со страхом и почти животным томлением клиентки очень нравилась ей. Было плохо, когда подобные ситуации разбавлялись ненужными словами. В тишине же казалось, что говорят тела. Скользя руками по телу клиентки, Жаклин неторопливо раздела её. Поглаживая голое тело девушки, она чувствовала, что та только больше напрягается. Каждое её движение, каждая реакция говорила о чём-то. И когда та прильнула к сапогам, и теперь, когда её касались руки в перчатках. — Да ты фетишистка, милая. Приятно. Но тебе не должно быть приятно, помнишь? — сняв с пояса зажимы, она сдавила ими соски девушки. Та терпела — это Жаклин чувствовала по движениям её тела, даже не смотря той в лицо. Теперь можно было приступать к бондажу. Один оборот за другим, один узел на месте другого, и пока паутина верёвок опутывала только тело, создавая на нём причудливый, но вполне угадываемый и симметричный узор. Верёвки опутали руки, и Жаклин устроила верёвку на конструкции с крюком, сделав клиентку беззащитной. В таком полуподвешенном состоянии она должна была провести некоторое время. Тело Лауры было сейчас слишком горячим, словно в этой комнате, где горящие свежи и неяркий свет создавали полумрак, было неимоверно душно. Но нет, самой Жаклин было даже прохладно, поэтому тепло тела клиентки она чувствовала, раз за разом водя руками по её телу. Дав клиентке немного времени, Жаклин подготовила плеть и одну из свечей. Наклонив голову девушки вперёд и убрав волосы с её спины, она капнула на неё воском. И почти тут же — удар плетью по ягодицам. Быстрый и резкий, но не слишком сильный. Лаура громко вскрикнула. То ли от разной боли одновременно, то ли от неожиданности. — О, нет, сучка. Звуковое сопровождение мне тут не нужно, — кляп, неиспользуемый до сих пор, занял место во рту девушки, скорее уменьшая способность говорить, чем кричать в принципе. Но это сделает её куда тише. Единственное, о чём наверняка думала Лаура, и что не входило в её определение строгой госпожи, так это то, что госпожа слишком часто касалась её стянутых верёвкой запястий и… её лицо выглядело обеспокоенным. Она чувствовала самую разную боль — её тело горело от ударов плетью, она извивалась от невыносимого жжения воска, но в какой-то момент стала желать ещё больше. Капли воска стали для неё каплями тёплой воды, которая не высыхала, а стекала к самой промежности, вызывая невыносимое желание чувствовать ту же боль. Во всяком случае, так ей казалось. Ягодицы уже начало щипать, а Лаура чувствовала, что вспотела, волосы спутались, и она уже не слишком следит за дыханием. И за тем, чтобы сглатывать набегавшую слюну. Сейчас ей уже не казалось, что нужно разнообразить этот приём чем-то ещё, хоть и она сама давала разрешение на почти что угодно. Неяркие огни комнаты вовсю плясали перед ней, когда Жаклин резко приподняла её голову с помощью рукоятки плети. И снова схватила за волосы, как будто почувствовав бессилие истерзанной. Лаура не почувствовала, как снова обрела способность говорить, но смогла быстро задать первый вопрос: — Почему… вы остановились, госпожа? — Сорок минут, — пояснила Жаклин, возясь с верёвками на руках и освобождая от них тело, — БДР никто не отменял, девочка моя. Руки начали холодеть и синеть — верный знак того, что пора прекратить. С таким не шутят. Почитай о правилах, прежде чем приходить снова. Давай, — она подтолкнула Лауру, — Потом подумаешь об ощущениях. *** Вот она и подумала. А про зажимы забыла. Картина называлась эйфорией. Тенью на ней была только девушка, а всё, что вокруг было буквально залито красками, несмотря на то, что эта серия, вроде как, должна была соблюдать чёрно-белый контраст. Никаких инициалов или посвящения не было, но Жаклин была уверена, что это случай из прошлого. Учитывая всю историю с Лаурой, несложно было сложить два и два. И сейчас Жаклин не могла даже сказать, хорошо это или плохо. Просто это было… лишним. Даже спустя столько лет. Жаклин всё ещё смотрела на фото этой картины в журнале, но думала о том, почему Лаура стала рисовать на эту тему сейчас. И то, почему её картины связаны только с прошлой жизнью. Многие из них, правда, оставались неузнанными, но Жаклин была уверена — они для других людей. Не самый хороший способ до них достучаться. Может, было бы новостью для кого-то, если бы в понедельник Лаура вдруг пришла бы на приём, но для Жаклин это новостью бы не стало. И точно перевернуло бы весь день с ног на голову. Надо будет ей позвонить.

Лаура

Коротковолосая блондинка поморщилась, глядя на себя в зеркало и перевела взгляд на сидевшего в кресле молодого человека: — Вот скажи, и к чему это всё? — Что, Лу? Стивен Стоддмайер, неизменный партнер Лауры Донован зевнул и чертыхнулся. После утомительного перелёта через Атлантику им пришлось выдержать пресс-конференцию в аэропорту прежде, чем отправиться в турне по британским городам. Шеффилд, Манчестер, Бристоль, Бат, Ливерпуль, Лондон, Халл, Брайтон, Бирмингем, Ньюкасл: десять разных мест за три с половиной недели — космическая скорость. А всё потому, что подобные автограф-сессии повышали продажи минимум на тридцать процентов. Видимо, не прошла даром йелльская экономическая школа. А ведь всего шесть лет назад в их тандеме всё было ровно наоборот. Именно Стив считался основной творческой составляющей, тогда как Лу часто выполняла административные функции. Поменялось всё в одночасье. Лаура вдруг пропала, пять недель он искал её, где только возможно. Нью-Йоркская полиция отказывалась принимать его заявление, аргументируя это тем, что мисс Донован — совершеннолетний и дееспособный член общества. Он уже подумывал о пересдаче студии, прекрасно понимая, что без Лу не наработает и десятой части от привычного объёма, как девушка объявилась. Перемену, произошедшую с ней, было невозможно не заметить. Куда-то исчезла обычная громкоголосая болтливость Лауры, уступив место задумчивой уверенности в себе. Но самое главное, Лу стала творить. По отношению к себе самому Стивен никогда не употреблял этот глагол, предпочитая нейтральный «работать». У напарницы же это было именно творчество. Лу так и не рассказала, где пропадала всё это время, но с удовольствием — пусть и несколько суховато — поведала о своих идеях, которых было несколько. После долгих раздумий и дебатов они остановились на проекте «Ложе», который и составил основу этой странной книги, сборника стихов, фотографий и картин, под названием «Безлюдный мир людей». Продажи книги начинались за месяц перед Рождеством в Великобритании (странно, но Лу сама настояла на этом, и как Стоддмайер ни пытался, переубедить её не удалось), а за три дня до праздника — и в США. Шеффилд же был выбран начальным пунктом турне потому, что совсем недавно тут с успехом прошла выставка работ мисс Донован. — Эти поездки, странные люди, пожимание рук, притворные улыбки, — ответила Лаура почти со страданием в голосе. — «Ах, спасибо, я так рада, что вам нравится моя книга». Фак офф! Вообще не рада. Мне всё равно, нравится или нет. Я это делала для себя! Тут Лу кривила душой. Как любому художнику, ей было важно мнение публики. Но отчего-то она вбила себе в голову, что настоящее мнение, тонкое и понимающее, обитает исключительно в галереях Гринвич-Виллиджа в Нижнем Манхэттене. Стиву удалось заманить её в европейский тур только твёрдым обещанием, что финансовый успех мероприятия позволит Лу года два заниматься лишь теми работами, которые она сама для себя выберет. Да ещё и на кокаин останется. — Лаура Донован, — начал он с напускной строгостью, — мы уже говорили об этом семьдесят шесть раз. И я не хочу вести эту дискуссию здесь и сейчас. Тебе придётся натянуть свой знаменитый голубой бадлон и отправиться в торговый зал этого замечательного книжного магазина, где тебя уже заждались твои поклонницы. Стоддмайер был прав. Девяносто пять процентов почитателей таланта мисс Донован были девушки. «Странные девицы» — как он их называл — непременно имели неформальный вид: волосы кислотных цветов, кольца в носу и в ушах, а у одной из таких, осаждавших их студию в Нью-Йорке, на левой щеке был вытатуирован женский половой орган. — Лу, я понимаю, что тебе хочется покапризничать, — Стивен пожал плечами, не отрываясь от очистки мандарина, — и я даже не против. Но имей в виду, что на это увлекательное занятие у тебя есть ровно шесть минут. К мелким капризам Лауры он давно привык и про себя благодарил Бога за то, что они были кратковременны и предсказуемы. Женские выкрутасы неизменно повергали его в ужас и были одной из причин того, что СССС давным-давно делил постель только с представителями своего пола. Лу вздохнула. Стив прав, никуда не денешься, надо идти. Неожиданно её вновь захлестнула старая обида на друга. Во время отборки материалов для книги тот настоял, чтобы издание включило в себя и картины Лауры, к чему та была не готова. Она никогда и нигде не выставляла свои живописные работы, никому их не показывала, исключая самого Стивена. И исключая Её. Даже про себя Лу никогда не называла ту женщину ни по имени, ни по фамилии. Только «Она». И иногда «Госпожа». — Пойдём, — нехотя поднялась девушка со стула. — Раньше начнём, раньше пойдём спать. Это тоже было неправдой. Как официантам в манхэттенских барах, на таких мероприятиях приходилось работать до последнего клиента.

Влада

Субботняя пробежка и скрупулёзные записи результатов в дневник отвлекли Владу от вчерашней невольной исповеди. Примерно на втором километре ежеутреннего маршрута она вдруг «вбежала» в смирение с тем, что это произошло. У неё так бывало. Иногда какая-нибудь мысль долго не давала покоя или даже терзала своей неприемлемостью, и вдруг, как по мановению волшебной палочки, всё изменялось, и Влада просто принимала произошедшее. Поэтому возвращаясь с пробежки, она уже улыбалась. В субботу утром она позволяла себе просто почитать что-то, не связанное с работой. В Шеффилде она старалась читать что-нибудь из английской литературы, от Чосера и до Иэна Бэнкса. Но сегодня хотелось чего-нибудь резко континентального. Поразмыслив, Влада скачала себе в смартфон сборник новелл Франца Кафки; бумажные книги были для неё роскошью, позволительной разве что к празднику. Зачарованная сухим и отстранённым стилем писателя, девушка залпом проглотила знаменитое «Превращение». Дочитав до фразы «…и выпрямила свое молодое тело», Влада отложила книгу и задумалась. Размышлять над прочитанным было в её обыкновении. Она часто старалась объяснить себе, что же на самом деле хотел сказать автор того или иного произведения. Как-то Влада даже пыталась придумать продолжение так нелепо, по её мнению, оборванному роману «Мастер и Маргарита», но поняв тщетность этих попыток, в дальнейшем стала просто думать о только что закрытой книге. Странная история несчастного Замзы заставила Владу проводить параллели с самой собой. И тут она пришла к выводу, что все события её жизни обратны тому, что произошло с кафкианским героем. С тем всё случилось вдруг и само, сразу, необратимо и фатально. У самой же Влады жизнь напоминала упорядоченное движение от точки к точке, этакий авиамаршрут через Тихий океан. Но в отличие от самолёта, чей путь должен был закончиться в аэропорту назначения, Влада не имела представления, «quo Vadis». Вот и представлялось всё сущее некоей суетой ради суеты. «Или разобьюсь, как французский лайнер в океане», — невесело подумала девушка и тут же уснула. Небо за окном было цвета асфальта в очень дождливую погоду, когда Влада открыла глаза. Однако! Проспать два с половиной часа не входило в её планы, теперь из жизни словно вычеркнули субботу. Нацепив всё-таки купленную в дополнение к френчу куртку скромного по местным понятиям бордового цвета, Влада выбежала из дома. Сегодня открывалась рождественская ярмарка. Вернее, ярмарка работала уже со вторника, но официальное открытие было назначено как раз на субботу. И Влада рассчитывала, что по этому поводу устроители пойдут навстречу покупателям и порадуют тех скидками. К её удивлению, шеффилдский молл был полупуст. Влада сразу же провела параллель с родными палестинами: «Вот у нас уже полгорода толпились бы здесь, судача и делая ставки на размеры скидок». И тут же разозлилась на саму себя. Это «у нас» было тем пережитком, который Влада старалась изгнать из себя больше всего. Она постоянно твердила себе, что нет и не может быть никакого «у нас» применительно к Томску, возвращаться в родной город она не намеревалась. По поводу будущего планы были неопределённые, но Влада собиралась заслужить максимального доверия со стороны профессора Финэна и просить того использовать свои связи для поиска приемлемого трудоустройства для «мисс Фоумин». С первого взгляда ярмарка разочаровала Владу. Неизменные ёлочные игрушки (о да, очень красивые, но повторяющиеся уже на втором лотке), шеффилдская йоркская роза из марципана, шоколада или теста, серебряные традиционные безделушки, адвентовский календарь и подставки для веток омелы — вот и весь нехитрый ассортимент торговцев из воскресных церковных школ. Слегка расстроенная Влада решила подняться на второй этаж и просто пройти по магазинам. Наверху всё было иначе. И магазины, и проходы были украшены искусственными ёлочными и пальмовыми ветками, всюду сверкала иллюминация и играла ненавязчивая рождественская музыка. Влада, чуткая к настроению окружающего мира, не заметила, как заулыбалась сама. Самая большая толпа из потенциальных покупателей была в книжном магазине. «Вот вам и нечитающий Запад», — удивилась Влада про себя и подошла поближе. У самого входа располагались прилавки, на которых была одна и та же книга в элегантной тёмной суперобложке. Влада не удержалась и взяла в руки один экземпляр. Ей показалось, что бумага жжёт ладони. Она почувствовала, как краснеет, ей казалось, что все вокруг видят её состояние и прекрасно понимают его причину. Лишь сделав несколько вдохов и выдохов, Влада заставила себя посмотреть по сторонам, чтобы убедиться, что никто на неё даже не смотрит, не говоря уж о том, чтобы обратить внимание на её состояние. Готическими буквами на обложке было выведено: «Безлюдный мир людей». И мельче, внизу: «Лаура Донован». Деталью, так поразившей Владу, было оформление обложки. В качестве иллюстрации всему изданию, мисс (или миссис, Влада не знала) Донован выбрала ту самую фотографию, которая послужила причиной разрыва Влады и Джереми. Совершенно не было сил открыть книгу и полистать её. Часть Влады кричала, о том, что этот том нужно скорее положить на место, спуститься вниз, купить серебряный колокольчик в качестве сувенира, ехать домой, а потом, смеясь, рассказать об этаком курьёзе… ну, хотя бы, мисс Сандерс. А вот другая половина издевалась над девушкой, утверждала, что фигушки она теперь выпустит эту книгу из рук, пока не прочитает от корки до корки, пока глаз не выучит все до единой иллюстрации. Интересно, а сколько… Ого! Тридцать два фунта! Влада усилием воли запретила себе переводить цену в рубли, действие совершенно бессмысленное. Но сумма была огромна, почти запредельна. Но ведь можно, можно! Бумажная книга к празднику, почему нет? Вот книга, вот праздник. Сделать себе подарок заранее, а потом уж ничего не покупать. Она так и стояла, прижав книгу к груди, когда стоявшие рядом девочки-подростки взвизгнули, что-то невнятно закричали и устремились куда-то вглубь магазина. Влада проследила их траекторию взглядом и увидела слишком широко, чтобы это было естественным, улыбающуюся блондинку. — Лу, Лу! — Вопила девица чуть помладше Влады. — Лу, мы любим тебя! И Влада поняла, что видит саму Лауру Донован.

Жаклин

— И сколько прошло лет? Пять? Семь? — полюбопытствовала Энн, сидя напротив и пожирая глазами купленную в кафе неподалёку выпечку, которая была куплена для задушевных разговоров. Пока только глазами, потому что чайник ещё не вскипел, а есть всё это без чая Энн не любила. — Не знаю, — ответила Жаклин, — Я всегда отвечаю на этот вопрос по-разному. — А я знаю, сколько, — с видом знатока произнесла Энн, — Ты же всегда держалась в универе как-то поодаль. Даже когда ходила со всеми. Я много помню, потому что нет материала ближе, чем сокурсники. К тому же, мы почему-то неплохо общались. — Ты вечно прогуливала, — хмыкнула Жаклин, — С этого всё и началось. — Так, ладно, — прервала её Энн, чувствуя себя уязвлённой, — Допустим, пять лет. Не хочешь рассказать, почему ты это делала? Почему это было так важно? Мисс Сандерс, психолог со стажем, вздохнула и ненатурально улыбнулась в ответ. — Мне это нравилось. Это напоминает целый ритуал, все условности которого надо соблюдать. Тебе нужно носить подходящую одежду, нужно подобающе себя вести. Ты входишь в роль, и эта роль не перед съёмочной площадкой или группой людей, это жизненная роль. Ты испытываешь себя каждый день, в какой-то момент страдая от неудобства одежды, от неуютного чувства внутри, которое вынуждает тебя постоянно быть не собой, но ты привыкаешь. А когда ты привыкнешь, тебе очень понравится. Энн сейчас как будто вела очередной приём, думая, что прописать незадачливой пациентке. Вот только больничная карта стала чашкой чая, а ручка — ложкой, которой психиатр Черринг едва слышно постукивала о край чашки. — Я не буду тебе ничего говорить, Джеки. Ты знаешь, почему я редко с тобой что-то обсуждаю. Я не могу выносить твоей привычки расценивать всё в единственно верном ключе. Ты как будто придумываешь новые законы вселенной. То, что вызывает у тебя ощущения, обязательно должно вызывать ощущения и у других, но я бы назвала это тяжёлой болезнью. Нельзя почувствовать аромат настоящих роз, принюхиваясь к большой дымящейся куче. Пока ты не будешь принимать во внимание и другие мнения, ты всегда будешь человеком, который остаётся несчастным. Даже если при этом ты помогаешь другим и можешь их чувствовать. Ты отличная подруга, но неисправимая эгоцентристка. Я думаю, тебе нужно бороться с этим, если ты и правда хочешь стать лучше. *** Листая книгу Лауры, Жаклин вспомнила один из разговоров с Энн не просто так. Может, подруга и была резка в своих выражениях, но она пыталась помочь. Пыталась донести, как всё это выглядело со стороны. И, несмотря на то, что Жаклин старалась подвести тот жизненный период к интимной черте, о которой не принято ни говорить, ни даже лишний раз вслух подумать, общаясь с незнакомыми людьми, оказалось, что эта точка зрения ничем не лучше прилюдного обсуждения. Или введения в этот тайный клуб новичков. «Это был ключ от ворот в царство великого знания. Лаура переплавила его в медальончик. В виде трискеля, чтобы отдать дань прошлому» Она оставила книгу на прилавке, как бы сильна не была борьба взять её, пускай и за баснословные деньги. Жаклин не считала нужным отдавать хоть сколько-нибудь за то, основой чего послужила. Решающим доводом стали всяческие примеры, которыми мисс Сандерс постаралась себя отвлечь. Например, что Эдиссон бы не стал платить за телефон, если бы кто-то подслушал его мысли вслух и украл бы патент. Да что там, любая сфера была примером сейчас. Даже Фрейд и Маслоу пошли в этот бурлящий эмоциями котёл. Закончив приведение аргументов Хэмингуэем и Буковски, Жаклин почувствовала, что ей полегчало. Вокруг всё ещё толпилось много людей, но теперь было куда легче отойти от прилавка и пойти дальше, чтобы осуществить планы по выбору подарков на Рождество для родных и друзей. Вообще-то, за подарками для родных лучше было идти в какой-нибудь магазин сувениров, потому что и мама и отец не любили всей этой рождественской мишуры (в их понимании подарок на Рождество обязательно должен был тематически ему соответствовать), а вот качественные и памятные сувениры очень ценили. В то время как друзьям, которые между праздниками затихали, а перед ними как раз давали о себе знать, подарки лучше было выбирать, скажем, в алкогольном отделе ближайшего маркета. Или в интернет-магазине, добавляя некоторую интригу, которая заключалась в выборе доставки. Если всё побьётся и раскрошится, значит, так получилось. Если доставка ничего не испортила, значит тот или иной друг заслуживает подарка. Уже перебрав в голове как минимум четыре варианта, где можно поискать подарок родителям, Жаклин решила отправиться туда (благо, и день не торопился подходить к концу), но, как говаривал небезызвестный Джон Леннон, жизнь — это то, что происходит с вами, когда у вас совсем другие планы. Она заметила неподалёку, насколько вообще размер прилавка и количество народа перед ним позволяли так сказать, Владу, которая тоже не смогла пройти мимо этого шедевра, созданного Лаурой Донован. Разумеется, Жаклин решила к ней подойти, но после самовнушения, которое прекрасно подействовало, все лишние эмоции ушли. Сейчас она не собиралась быть ехидной донельзя, ежеминутно рискуя быть посланной на все четыре стороны, как и четыре буквы. «А в подростковом возрасте это было совершенно нормальным» — Девушка, стоит ли брать это занятное чтиво, как считаете? — произнесла она, привлекая внимание и улыбнулась, стоило Владе перевести на неё взгляд. — Здравствуйте, Влада. Сказала бы, что не ожидала вас тут встретить, но сегодня здесь, похоже, столпилась добрая половина города. Она надеялась, что не смутит Владу, потому что смущались многие из клиентов, которых Жаклин часто встречала в самых разных местах. А многие начинали думать, как будто они снова на приёме. В то время как Жаклин ценила способность людей понимать, что доктор имеет силу только на рабочем месте. В любом другом месте это такой же, как и остальные, человек. Со своими потребностями и желаниями. Правда, для этого Владе давно нужно было сказать, чтобы она называла мисс Сандерс по имени, но пациенты обычно приходили к этому сами. А Жаклин, разумеется, разрешала. В это время внимание Жаклин привлекли юные фанатки творчества Лауры и, как бы удивительно это не было, сама Лаура. Странно, что ноги не унесли её поближе к «Лу», чтобы дать о себе знать в первые пять секунд после того, как мисс Сандерс её заметила. Жаклин считала это нечестным по отношению к Владе, с которой уже завела разговор, но не хотела рассказывать той о запутанной истории между психологом и художницей. К тому же, когда первое упоминание о Донован пришлось на историю Влады, и было причиной расставания с одним из её парней. Как бы Жаклин не хотела, она не могла избавиться от ощущения, что всё это неправильно. Все те случаи неудачных практик мелькали у неё перед глазами, и в каждой восхищённой девице, которая сейчас маячила перед носом Лауры, она видела себя. Ту себя, которая не знала, чем чревато всё это и как плачевно всё может закончиться. Одна из её клиенток в то время каким-то образом вычислила её домашний адрес и как-то оставила цветы со стихотворением. Там были строки о том, что пасть времени сжуёт всех, но некоторых она прожёвывает куда быстрее, чем того хотелось. Что в некоторых случаях люди сами хотят быть прожёванными. Они посыпают себя глутаматом натрия, украшают зеленью, оттеняют вкус специями и добавляют хорошего гарнира. Люди сами хотят быть съеденными. «Как и все эти девчонки, судьба которых её не волнует. Чёрт, да плеть просто рыдает по её заднице» — Не хотите заполучить издание с автографом? — вдруг предложила Жаклин находящейся рядом Владе. Поклонниц возле Лауры сейчас было предостаточно, но большая часть просто создавала толпу, нежели прыгала тут и там с надеждой получить заветные каракули на обложке. «Такими темпами мне придётся записываться на приём к Энн» То, что возле Лауры было оживлённо, не помешало Жаклин подойти, да ещё и без своеобразного пропуска в виде книги, которую надо подписать. Она так и не убедила себя взять это издание за деньги. Влада была рядом, а значит получение автографа её заинтересовало? Или у неё был другой интерес? Всё-таки, согласно её истории, другой интерес вполне имел место быть. Жаклин бы сама не отказалась посмотреть на человека, чья работа так повлияла на отношения, поближе. — Подпишите и нам экземпляр, мисс Донован, — произнесла Жаклин. И подумала, что это будет слишком уж вызывающе. Впрочем, не все могли уловить интонацию. Бывает, что чужая речь вообще никак не привлекает, когда становится слишком громкой. Но мисс Сандерс не просто произнесла эти слова. Поклонницы просили что-то заискивающе, с трепетом глядя на Лауру, но Жаклин была грубой, как будто решала вопрос с позиции силы. Было место и усмешке, и взгляду сверху вниз. Более того, сейчас Донован сидела, поэтому по-другому и не вышло бы. Но Жаклин и чувствовала себя выше. Возможно, это просто Лаура казалась ей съежившейся от огня пластиковой бутылкой где-то под ногами. А может, невозможно было не вспоминать её, подолгу сидящую у ног. Было уже поздно добавить что-то ещё. Остальное она оставила Лауре.

Влада

Ситуация словно вернула Владу пятнадцать лет назад. Тогда, школьницей, любая встреча с учителем вне стен школы представлялась ей неправильной, выпирающей из привычного течения дней. Вот и сейчас, оказавшись с мисс Сандерс лицом к лицу не в обыденной приёмной, а в молле, Влада не знала, как реагировать. Она не чувствовала дискомфорта, психолог не вызывала у неё отрицательных эмоций; скорее, ей было неловко за то, что занимает собой свободное время мисс Сандерс; Влада уже привыкла, что британцы ревностно разделяют работу и частную жизнь. — Добрый день, — смешалась она. — Я… Случа… Что «случа.»? Что именно она намеревалась сказать и зачем? Что книга попала ей в руки не намеренно? Что она совершенно случайно прижала к груди этот фолиант? — Автограф? А можно? — Глупо спросила Влада, пробираясь за мисс Сандерс через толпу, осаждавшую блондинку в голубой водолазке. У дедушки Пети была книга с надписью Даниила Гранина. Дед берёг этот раритет, как зеницу ока, и в сознании Влады любой писательский автограф был совместим с личной подписью любого из Евангелистов.

Лаура

Улыбки, которым следовало кивать. Руки, которые надо было пожимать. Голоса, которым надо было улыбаться. Вспышки фотокамер, которые нельзя было замечать, чтобы потом получиться на снимках не монстром. Господи, прошло всего двадцать минут сессии, а Лаура уже устала, как после шестичасового съёмочного дня. — Спасибо, что пришли. — Спасибо, что купили. — Спасибо, что вам нравятся мои работы. Расписаться, улыбнуться. Следующий. Стив в стороне разговаривал с хозяином магазина. Кажется, из подсобки вывозят ещё одну партию книги. — Подпишите и нам экземпляр, мисс Донован. — Да, к… Слова застряли в горле ещё до того, как Лу повернула голову на звук. Голос, который она не может забыть уже пять лет. Голос, от которого она просыпается ночью. Голос, представляя который, она ласкает себя. И всегда плачет потом. Рука протягивает книгу. Рука, которую Лу помнит до мельчайший деталей, столько раз она приникала к ней губами. Не поднимая взгляда, Лаура Донован почти шепнула: — Конечно. Это такая честь для меня…

Жаклин

— Не мне, — оторваться от созерцания Лауры, которую поразила молния, было сложно, но вполне выполнимо. Мисс Сандерс взглянула на Владу, предоставляя ей слово, которое вместе с подписью Лауры украсит этот экземпляр. С простой формальностью в виде автографа было покончено, а Жаклин поняла, что сейчас не хочет начинать новый разговор. Быть может, Лу и надеялась на мимолётную встречу когда-то, но та не должна быть омрачена ехидством. К тому же, многое изменилось с тех пор. Жаклин внезапно поняла, что дело как раз в этой женщине, которая подписывала сейчас книгу для Влады. Она слишком напоминала о прошлом. Не о мисс Сандерс, а о Джеки. О Джеки, циничный юмор которой мог сгладить неловкие моменты в большой компании. Или той Джеки, которая сочетала в себе остроумие и упрямство. Которая могла не стесняясь задавать откровенные вопросы и не боялась того, чем это обернётся. Время, что минуло и статус, что она получила, как будто бы руками тянули её от этого места. Жаклин упустила тот момент, когда можно было просто уйти, упустила момент начать разговор о чём-нибудь. Но последние слова Лауры она слышала. И слышала отчётливо. Наклонившись к ней, Жаклин прошептала в ответ: — Ты слишком привыкла не поднимать взгляда, когда говоришь со мной, да.? Это было лучше любого разговора. Жаклин ничего не добавила и теперь захотела уйти. — Влада, — обратилась она к невесть как оказавшейся тут клиентке, — Выходит, вы тоже решили подготовиться к Рождеству именно сегодня?

Влада

Рука мисс Донован чуть дрожала, выводя завитушки подписи на колонтитуле. Устала, решила Влада. Даже такая приятная работа утомляет. Девушка подняла взгляд, почти неприлично уставилась в лицо фотографу. Бисеринки пота не верхней губе, дрожащие ресницы, чуть приоткрытый рот свидетельствовали о том, что та находится в состоянии возбуждения, природу которого Влада понять не могла. Странно, но не чересчур. Творческие люди вообще впечатлительные, а такое столпотворение кого угодно выбьет из колеи. Кажется, мисс Сандерс говорит что-то мисс Донован на ухо. Или показалось? Впрочем, какая разница? Влада боролась с желанием выхватить из рук женщины книгу, рассмотреть драгоценный автограф. Может быть, она даже погладила бы его кончиками пальцев. — Признаться, я просто решила посмотреть на ярмарку, — ответила Влада. — Мне особо некому покупать подарки. Разве что, профессору. Но ему я планировала подарить брелок с гербом моего родного города. Неожиданно Влада поняла, что ей хочется выйти из магазина. Стало слишком суетно и беспокойно. Она инстинктивно сделала шаг назад и снова посмотрела на мисс Донован. Глаза Лауры сверкнули. Это было настолько отчётливо, что Влада не поверила в искренность эмоции. Слишком наигранной та показалась, ненастоящей, театральной. Ещё чуть-чуть, и фотограф щёлкнула бы зубами в адрес мисс Сандерс. Странная реакция на обычный автограф. Но вместо оскала женщина в голубой водолазке отвела взгляд и громко сказала: — Кому сделать именную надпись, друзья?

Жаклин

Тяжело было оставить последний жест Лауры без внимания, но перед взглядами её восторженных фанаток, перед объективами фотокамер и перед теми, кого отношения между ними двоими не касаются вообще, её не хотелось выставлять в дурном свете. «Я и так дала тебе знать, что не всё в порядке» — Похоже, — мисс Сандерс вернулась к диалогу с Владой, — Мы с вами в одинаковом положении, Влада. Несмотря на то, что родные и друзья у меня есть, я чуть иначе отношусь к этому празднику. Считаю, что Рождество должно собирать всех родственников вместе, но если те достаточно старые, то годы берут своё, а затем забываются и родители. По крайней мере, это совершенно нормальный порядок вещей. Вообще-то, Энни и Майкл пока что не были для Жаклин обузой или поводом лишний раз не ехать к ним по праздникам, просто она чувствовала, как родители постепенно отдаляются от неё. Она была не в курсе их дел, они были не в курсе того, чем занимается дочь (и это очень хорошо). Но подобное взросление, которое и приходилось на четвёртый десяток, казалось Жаклин неотвратимым. И более того, она даже не переживала, считая, что родители обязательно сообщат ей, когда им покажется, что они стали занимать в жизни дочери меньше места. — Я обычно выбираю для родителей всякие сувениры, которые никак не связаны с Рождеством, — честно призналась Жаклин, — Они любят красивые вещи, но соблюдение негласных правил, вроде соответствия подарков празднику, на который они дарятся, выводит их из привычного спокойствия. Я обычно останавливаюсь на дорогом алкоголе или езжу по тематическим магазинам, вроде «мира древностей». Даже самые простые статуэтки могут оказаться приятнее, нежели ещё одна ёмкость с застывшим пейзажем и искусственным снегом, которую нужно встряхивать каждые пять секунд. А какие у вас отношения с родителями? — спросила мисс Сандерс и запоздало поняла, что, вообще-то, суёт нос в чужое дело, будучи не в курсе подробностей. Разумеется, она помнила, как Влада упоминала в своих рассказах родителей, но… Сейчас Жаклин казалось, что она задаёт много вопросов. То ли из-за созерцания Лауры воочию, то ли из-за её последнего жеста… Мисс Сандерс поняла, что ей хочется закурить, и дальнейший путь по торговому центру и до выхода она и Влада проделали довольно быстро. Влажный воздух как обычно дождливого Шеффилда вкупе с сигаретой сняли первые симптомы раздражения, но не смогли устранить его окончательно. К тому же, будучи ещё в молле и бросая попутные взгляды на витрины торгового центра, Жаклин поняла, что как минимум сегодня ей здесь не удастся ничего выбрать. Может, завтра она и сможет прийти сюда в полной уверенности что в этом же помещении нет женщины, которая так неоднозначно подействовала на неё сегодня, а может и не сможет, ограничившись покупками в ближайшем магазине. Раньше Жаклин никогда не покупала алкоголь в качестве подарка вообще всем — и друзьям, и родным — но в этот раз поняла, что делать исключения рано или поздно приходится. Она точно помнила, что мама любит шампанское (чем подтверждала теорию о лёгком алкоголе для нежных и чувственных французов), а отец любил иногда зайти в паб и взять стандартный эль и что-то приятное, вроде фиш-энд-чипс. Помимо этого, отец всячески любил издеваться над алкоголем, предпочитая глинтвейн и грог, что делало покупку алкоголя не самым хорошим вариантом. С другой стороны, до Рождества оставалось ещё добрых тридцать дней, что давало как минимум с полдюжины возможностей выбрать нормальные подарки. Скажем, выделив под это дело выходной, в который будет нечем заняться. — Знаете, Влада, нашу случайную встречу можно провести и с пользой. Несмотря на то, что это я вас поймала, мы можем продолжить беседу. Только не как врач и пациентка, а как хорошие знакомые. Разумеется, я не возьму с вас денег. Дав Владе время подумать, Жаклин, тем не менее, направилась к машине, прикидывая в какой бар можно поехать. Её выбор обычно останавливался на той знаменитой дороге от университета и до ратуши, где можно было повернуть в какой угодно из баров. За эти несколько лет какие-то из них закрыли, какие-то открыли, а какие-то очень изменились, но «лягушка и попугай» оставался бессменно классным. А выпить сейчас очень хотелось. Она оставила без внимания то, на какой машине ездит (хотя Шелби так и был единственной любовью всей её жизни как минимум среди машин), и пригласила Владу сесть, только когда открыла дверь пассажирского сиденья. — Я собираюсь в одно место, куда люблю приезжать в неопределённом настроении. Составите мне компанию? И оценивая решение Влады в данной ситуации решила сказать о том, что давно нужно было сказать, но всё не было подходящего случая. — Многие клиенты быстро понимают, что им можно не придерживаться официального общения во всём. Я занимаюсь частной практикой, однако при этом постаралась сделать всё, чтобы и место, да и я сама как можно меньше напоминали клиентам об официальных местах. Почти каждый самостоятельно переступил через этот барьер, и я надеюсь, что вы тоже сможете. Меня зовут Жаклин, и вы вполне можете обращаться ко мне на «ты». Бар располагался примерно в двадцати минутах езды, но учитывая время суток, тянущееся к вечеру и загруженность улиц, присущую выходному дню, дорога заняла около получаса. Жаклин посчитала, что заводить разговор в машине будет не слишком тактично, поскольку ей было важно видеть лицо и эмоции клиентки, а повелось так, что машину мисс Сандерс водила предельно аккуратно. Повлияли на это многочасовые лекции от матери сразу после покупки машины или просто периодически улавливаемые по телевизору аварии — неизвестно. Возле бара было на удивление мало машин, но к тому моменту, когда они подъехали, дождь снова решил побесноваться. Зонтик предусмотрительная мисс Сандерс оставила дома, избавившись также и от запасного зонта в машине, поэтому пока она вышла из машины и помогла выйти Владе, дождь успел намочить куртку. Которую Жаклин сняла, стоило им зайти внутрь. «Ах, да, эта самая неудобная кофта с откровенным декольте» Но ей было всё равно. Сейчас нужно было выпить столько, чтобы события сегодняшнего дня воспринимались не с ненужным волнением, а привычным спокойствием. Как те дни, минувшие много лет назад. Жаклин поправила тускло мерцающий на шее медальон с выполненным из серебра символом «♇» (подарок Спенсера, который она очень ценила), который явно привлекал внимание к вырезу, и направилась к стойке. За стойкой в числе прочих сегодня была и Дарла. Дарла работала тут около трёх лет, неизменно бывая в баре именно тогда, когда Жаклин приходила выпить и высказаться. Ей не казалось это странным, как показалось бы любому другому человеку; пожалуй, даже Дарла смотрела на неё косо поначалу. Пока не поняла одну простую вещь — если психолог хочет выговориться, значит всё совсем плохо. Но чаще всего разговоры заходили о делах, о развлечениях и о не самых стандартных клиентах. Дарла быстро научилась некоторым психологическим приёмам, которые никак не могли ей пригодиться, а Жаклин заучила, где у барной ложки пятка, поняла разницу между бостонским и европейским шейкером, но всё ещё путалась в таких нужных, но совершенно не используемых (как ей казалось) гаджетах, типа мадлера, джиггера или сквизера. В общем, знакомство было не то, чтобы знаковое (за эти три года никто из них так и не позвонил друг другу), однако при нечастых визитах Жаклин в бар, Дарла была всегда рада её видеть. В этот раз, правда, её зоркий глаз быстро заметил Владу, поэтому она ещё не налила непостоянной клиентке «как обычно». — Так, поскольку инициатива наказуема, я сегодня угощаю, — заметила Жаклин, — Но хотела бы, чтобы разговор, даже в таком нестандартном месте, прошёл с пользой для тебя. А если не разговор, то подобный отдых — точно. Сама Жаклин заказала начос (потому что желудок вспомнил, что до этого никак не подавал голоса) и «четыре бомбы», которые планировала растянуть на весь вечер. Набор этот был не из слабых, а бомбами здесь обычно называли коктейли с ред буллом. Куртка была устроена на спинке одно из стульев, заказ принесён за столик. Жаклин присела, глядя на девушку напротив. — Итак… Как всё-таки связан твой неподдельный интерес к Лауре Донован и получение оргазма от ударов и частичной асфиксии?

Влада

Интересно, а какая у мисс Сандерс семья? Наверняка, типично английская, как в фильмах: брат и сестра, одинокий холостяк дядюшка, странноватая кузина и небольшого размера пёс, который по праву считается неотъемлемой частью этой фамилии. Они собираются вместе в сочельник, едят пламп-пудинг, играют в шарады — точно, как у Диккенса. Странно всё же получилось, что они вот так столкнулись на сессии этой мисс Донован. И что она так смотрела на мисс Сандерс? Нет, разумеется, её психолог — женщина эффектная, а в творческом мире к определённым изменениям ориентации относятся вполне лояльно, но, чтобы так, ни с того, ни с сего? — Я собираюсь в одно место, куда люблю приезжать в неопределённом настроении. Составите мне компанию? Будь дело в Томске, Влада непременно отказалась бы. Но недолгая жизнь на Западе приучила её к тому, что если человек вас куда-то приглашает, то делает это потому, что действительно хочет этого, а не потому, что к этому его призывают социальные нормы. — С удовольствием. Я недавно тут, и ещё не обзавелась положенным «своим» баром. Поэтому располагайте мной. — Так, поскольку инициатива наказуема, я сегодня угощаю, — заметила Жаклин, — Но хотела бы, чтобы разговор, даже в таком нестандартном месте, прошёл с пользой для тебя. А если не разговор, то подобный отдых — точно. Субботнее столпотворение ещё не началось, в баре было полно свободных столиков. Девушка-бармен в клетчатой рубашке с бейджем «Дарла» на груди приветливо улыбнулась Жаклин, из чего Влада сделала вывод, что они знакомы. Когда спутница расставила вокруг себя заказанные коктейли, Влада определилась с заказом: — Дарла, будьте доб… — Будь, — мягко прервала её бармен. — Здесь мы обращаемся друг к дружке на «ты». — Хорошо, — улыбнулась Влада. — Будь добра, двойной «Лафройг» со льдом. И пояснила мисс Сандерс: — Главное, чтобы не джин и не мартини. Первый глоток она всегда делала большим, словно купальщик, осторожно входящий в прохладное море. — Итак… Как всё-таки связан твой неподдельный интерес к Лауре Донован и получение оргазма от ударов и частичной асфиксии? Влада попыталась спрятаться за бокалом с виски, но поняла, что замалчивать эту тему не стоит: — Боюсь, мисс Донован тут не причём. А чтобы прояснит остальное, мне придётся рассказать длинную историю… *** «Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежди живота вечнаго преставльшагося раба Твоего Алексея, яко Благ и Человеколюбец, отпущаяй грехи и потребляяй неправды». Первые слова знакомого текста Влада произносила шёпотом, но так, что окружающие их не слышали. Стоя коленями на каменном полу старинной Знаменской церкви, она воспринимала мир через стоявшие в глазах слёзы, отчего окружающее походило на не проходящую мокрую осень. Вполне под стать Владиной душе, в которой давно был ноябрь, студёный, дождливый и постоянной. После того, как девушка прочитала слова «И ныне, и присно, и во веки веков», она ещё долго стояла в прежней позе, пока, наконец, не поднялась. Поцеловав канун, Влада вставила в свободную ячейку поминальную свечку — не очень дорогую, но и не самую дешёвую, десятирублёвую — и забормотала соответствующую молитву. Перекрестившись, она в пояс поклонилась мерцающим огонькам и перешла к иконостасу, где всегда ставила две свечи за здравие: бабе Тосе и Андрею Алексеевичу, которого никогда в жизни не видела. При выходе из храма Влада по своему обыкновению задержалась у сосуда с освящённой водой. Прохладная жидкость приятно охлаждала пальцы. На девушку начинало сходить долгожданное умиротворение, за которым она и приходила в церковь. Но Влада уже знала, что оно будет не долгим, что уже завтра утром прежнее состояние овладеет ей, что она снова погрузится в мрак воспоминаний и сослаганий. И тогда надо будет ждать пятницы, чтобы опять прийти сюда. — Сестрица, за жениха ставишь? Стоявшая рядом девушка была того неопределённого возраста, когда без косметики можно выглядеть и на шестнадцать, и на тридцать шесть. На ней был чёрный подрясник, из-под которого выглядывали ступни в сандалиях: обувь, мало подходившая для томского марта. Влада замечала эту фигуру и раньше, всё гадала, сколько той может быть лет. Сейчас, когда незнакомка заговорила, Влада для себя определила, что той лет девятнадцать, максимум — двадцать. Влада криво усмехнулась: — Можно сказать, что за жениха. А вы как догадались? — Со мной можно по-простому, на «ты», — девушка провела мокрыми пальцами себе по вискам и перекрестилась. — Пойдём, я тебе расскажу. Странная девица чуть коснулась рукой предплечья Влады и вышла на паперть. Владе не оставалось ничего, кроме как последовать за ней. Мартовское солнце заставило зажмуриться. Пока глаза привыкали к яркому свету, девушки успели отойти от храма. Влада остановилась, достала из кармана пальто пачку «Собрания» — единственное излишество, которое она себе позволяла — и с видимым удовольствием прикурила. С лёгким головокружением от затяжки пояснила неожиданной спутнице: — Никак не могу отделаться. Да и не хочу, наверное. А тебе не холодно? Действительно, на девушке, кроме подрясника, не было другой видимой одежды. Та удивлённо пожала плечами, мол, даже и не думала о холоде: — Да я живу тут рядом. Вон, в том сером доме. До церквы мне не долго идти, а одёжу эту я никуда больше не надеваю. Кстати, меня Ниной звать. — Влада. И вправду, прости. Не представилась. — Владислава, значит, — повторила вслух Нина, словно пробуя артикуляцией новое для себя слово. — Красиво. Очень мощное имя, ты, наверное, тоже сильная. Новая знакомая не задавала вопросов, но так строила фразы, что Владе приходилось отвечать. Отметив про себя это особенность, Влада не почувствовала раздражения или неудовольствия. — Да какая там сильная, — дым сигареты приятно дурманил голову, всё-таки не стоило курить натощак. — Была бы сильная… Влада не закончила. И действительно, что было бы? Она не ходила бы в церковь и не зажигала заупокойные свечи? Но разве это — удел слабых? Поняв, что лучше замолчать, чем наговорить ерунды, которая может задеть Нину, девушка снова поинтересовалась: — Так как всё же ты узнала, что за жениха ставлю? — Так это запросто. Ставь ты за родителей, то не убивалась бы так: детям до́лжно хоронить отца с матерью, это богоположенный порядок. Хвала Господу, но по тебе не похоже, что ты рожавшая, поэтому это и не ребёнок. Чёрное ты не носишь, значит, и не муж, и не брат. Вот и остаётся жених. Да, и горе в тебе чувствуется, милая. И даже не горе, а больше того. Влада была так поражена этими нехитрыми, как оказалось, логическими выкладками, что не обратила внимание на фамильярное обращение «милая», которое, впрочем, в устах девушки не казалось таким уж беспардонным. — Больше, чем горе? — Переспросила она. — Ага, — Нина кивнула. — Больше горя у таких, как ты, может быть только грех. Вина какая-то на тебе, милая. Её-то и пытаешься замолить. Влада застыла, словно её на морозе окатили водой. Она не могла ничего сказать, только в немом суеверном страхе смотрела на Нину. Та правильно расценила состояние собеседницы и мягко погладила Владу по руке: — Пойдём ко мне, напою тебя чаем да поговорим. Чую, пришло время тебе выговориться. Не всё же в себе держать, так и лопнуть изнутри можно. И Нина зашагала в сторону серого дома странной раскоряченной, почти мужской, походкой. Пока она поднималась вслед за проводницей по заплёванной лестнице неказистого подъезда, Влада поняла, что расскажет этой удивительной девушке всё, что не давало ей покоя весь этот год, прошедший со смерти Алексея. Всё то, что не смогла поведать ни психологам, ни исповеднику. Наверное, Нина была права: просто пришло время освобождать себя от груза кошмаров. Влада обнимала ладонями щербатую белую кружку с изображением зелёного коня и надписью: «Томску — 400 лет!». Нина сидела напротив, как-то по-старушечьи подперев подбородок ладонью. Влада закончила свой рассказ, и на крошечной кухоньке повисла тишина. Наконец, хозяйка, которая так и была в подряснике, шумно вздохнула: — Эхх… Большую вину ты на себя берёшь, а я и не разумею, как оценить: виновата ты на самом деле, или сама на себя наговариваешь. Но помочь тебе можно, если сама захочешь. «Интересно, а надо ли мне это? Захочу ли?» — Спросила Влада себя. И поняла — надо. Потому что в её случае время загадочным образом отказывалось лечить. А если конвенциональная медицина не помогает, то обращаются к народной. Например, к этой девушке Нине: — Помочь? Чем? Вместо ответа девушка задала странный вопрос: — Как ты думаешь, сколько мне лет? — Девятнадцать? — В глазах Нины мелькнула усмешка, и Влада решила накинуть: — Ну… Двадцать два? — Двадцать шесть. Я была замужем, муж по пьяной лавочке подрался с соседом да пришиб того насмерть. Восемь лет получил. А я уже во время суда узнала, что на сносях. Ну, и куда мне с ребёнком одной в деревне, когда ещё вся соседская родня против меня? Вот и пошла в консультацию, вытравила ребёночка. И знаешь, посыпалось, словно из дьявольского мешка. Кто-то отравил собаку, потом коза издохла. Я полезла на чердак и упала с верхотуры, насилу отлежалась. А потом с зоны пришло письмо, что мужа придавило прессом на тамошнем производстве. Тогда-то и поняла я, что нечисто это. Побежала к нашему батюшке, отцу Филиппу. Он повздыхал да сказал, что лучше уезжать мне, не бысть мне там спокойно. Я окна заколотила, отложенные хозяйственные деньги — три тысячи — взяла и в город приехала. И всё равно маята какая-то. Пошла я тогда в новый храм Сергия Радонежского, что на Трудовой. Не слыхала? Ну, есть такой. Там служит иногда отец Дмитрий. Поговорила я с ним разок, потом ещё. Вот он тогда и сказал, что грех на мне, что ребёночка-то… И что вина на том самом месте, причинном. И сказал, что надобно сделать. Нина поднялась с табурета и распахнула полу подрясника. Взгляду изумлённой Владе открылась грубая верёвка толщиной в её мизинец, которая опоясывала талию девушки, причудливым узлом замыкалась сама на себе и проходила в промежности Нины, точно помещаясь между наголо выбритыми половыми губами. Жестокая перевязь была довольно тугой, от чего в соприкосновениях верёвки с особенно нежными местами можно было разглядеть покраснение и натёртости. Влада поняла, почему её знакомая передвигалась таким странным манером — каждый шаг отзывался болью в раздражённом месте. — Чем грешила, то и наказуемо, он так говорил. Приводил слова из Писания, — продолжила Нина. — Вообще, отец Дмитрий мне очень помог. Устроил на работу, пусть и посудомойкой. Но это лучше, чем за гроши в совхозе… Она закончила свою мини-исповедь и вышла с кухни в единственную комнату и говорила уже оттуда, где, судя по звукам, переодевалась в цивильное: — Так что я могу шепнуть отцу Дмитрию про тебя, Владислава. Поговоришь с ним, если он сумеет тебе помочь, то сразу скажет. Захочешь — пожалуйста, а на нет и суда нет. Они договорились, что Нина позвонит Владе на неделе, когда поговорит со своим священником. Странной собеседнице надо было идти на работу, и девушки распрощались. Перед сном Влада раз за разом возвращалась к удивительному разговору. Она никак не могла уснуть, пока внезапным толчком не поняла причину неожиданной бессонницы. Такого не было больше года, Влада почти забыла то ощущение. Девушка легла на правый бок и согнула левую ногу в колене. Рука скользнула в тепло между ног. В последнее мгновение перед оргазмом девушка видела то, что скрывал подрясник Нины. Засыпая, Влада решила, что ни с каким отцом Дмитрием встречаться не будет. *** Тряский маленький автобус натужно взбирался на пригорок. В два часа дня четверга народу было не много, и девушки с комфортом разместились на дальнем заднем сиденье. Несмотря на дождливый день, в салоне было душно, и Влада распахнула пальто. Нина была одета в чёрную длинную юбку и голубую болоньевую куртку. Голову девушки покрывала белая косынка. «К батюшке ведь едем», — пояснила она этот головной убор. — «А подрясник я только в церкву по воскресеньям надеваю. Так отец Дмитрий велел». Со стыдом Влада почувствовала, что ей интересно, надела ли её спутница тот весьма специфический предмет туалета, но спросить это не решалась. Впрочем, лёгкая, почти невесомая, походка Нины говорила о том, что сегодня её движения ничто не сковывает. Был ещё один вопрос, который интересовал Владу даже больше, чем тот, неозвученный. Она давно хотела задать его, но никак не мгла найти подходящий момент. И вот сейчас, когда в разговоре наступила часто бывающая дорожная пауза, Влада решилась: — Нин… — Мм? — Из полудрёмы отозвалась попутчица. — А тебе самой это всё помогает? — Что? — С удивлением переспросила Нина. — Ну… Вериги эти твои. Отец Дмитрий вообще. — Когда помогает, когда нет, — просто ответила Нина. — Ингода приду из церквы, сниму послух с себя, и так хорошо становится, тихо и светло на душе. Хочется петь и пироги печь. Я тогда встаю к образам и молюсь за здравие отца Дмитрия. А бывает, что мысли бесовые одолеют. И захочется «бабского счастья», мужа и детишек. А с этакими хотелками какая схима? Я ж в монашки хочу, — пояснила девушка, словно это само собой разумелось. Нина позвонила вчера уже на ночь глядя. Когда Влада поняла, с кем разговаривает, то почувствовала, как из неё выходит та решимость не ехать, которой она была полна после воскресенья. Она осознала, что в недолгой компании этой странной девушки её покидало та жуть бездонного одиночества, ставшая привычной с момента гибели Алексея. Возле небольшой боковой двери нарядной новой церкви они встретили высокого и очень худого мужчину лет сорока в синем свитере и чёрных джинсах. Владу поразил выступающий кадык на выбритой шее. Нина почтительно поклонилась: — Здравствуйте, отец Дмитрий. Владе потребовалось всё самообладание, чтобы скрыть удивление. В её представлении батюшка должен был выглядеть благообразным бородатым старичком, ну, может быть, с насупленными бровями, если помнить о суровости предписанного Нине облачения. А тут на неё из-за стёкол очков в тонкой позолоченной оправе смотрели холодные серые глаза, а безбородое лицо было совершенно бесстрастно. — Здравствуй, Нина, рад тебя видеть. А это, должно быть, Владислава? Священник уставился на Владу, и та смешалась под его пристальным взглядом: — Да, здравствуйте. Я Влада. То есть, Владислава. — Очень хорошо, что приехала. Проходите, — обратился он уже к обеим и вошёл внутрь здания. В небольшой понамарке мужчина уселся на простой стул, стоявший перед самым обычным столом, покрытым цветастой клеёнкой, и указал на второй стул: — Садись, Владислава. Третьего стула в помещении не было, но отец Дмитрий и не планировал предлагать Владиной спутнице присоединиться к ним. Вместо этого он попросил: — Нина, приготовь-ка нам чаю да ступай, помолись перед иконами, а мы пока потолкуем. Отец Дмитрий проследил, чтобы девушка оставила дверь в понамарку открытой, так, чтобы было подслушать, оставшись незаметной. Когда где-то в глубине храма хлопнула дверь, что означало, что Нина вышла в неф, мужчина заговорил: — Нина хорошая девушка. Но иногда её рассказы сумбурны и скомканы. Из повествования о тебе я понял, что на тебе какой-то грех. Но ведь она сама решила, а чтобы рассудить точно, надо черпать информацию из первых рук. Поэтому я буду рад, если ты доверишь свою историю мне. Не могу обещать, что непременно помогу тебе, потому что помочь себе ты можешь только сама. Что же до разговора, то я рукоположен, а поэтому тайну исповеди тебе гарантирую. Влада совсем по-ученически разгладила на коленях юбку, потупилась и принялась говорить. Священник не перебивал, слушал внимательно и по окончании Владиных откровений наводящих вопросов не задавал, а сразу перешёл к сути: — Вина и грех есть на тебе, Владислава. Не большой грех, не смертельный, но есть. И даже целых два. Что сожительствовала с мужчиной без благословления, то есть, в блуде. Но раз уж чувствовала его своим «мужем», то должна была слушаться его во всем, потому что сказано: «Жена да убоится мужа своего». Отец Дмитрий говорил тихо, его голос не метал молнии, но Владе казалось, что она подобна Святому Себастьяну, пронзённому сотней стрел. На какое-то мгновение она даже перестала дышать, вся обратившись в слух. — Ты же грешила устами, — в спокойной современной речи отца Дмитрия такое выражение слегка задело своей шероховатостью, — поэтому и послушание тебе дам, с ними связанное. Сейчас причастись, а потом две недели каждый день по пятьдесят земных поклонов, и пятьдесят раз читай молитву за упокой раба Божьего Алексея. А каждую пятницу — завтра и через неделю — епитимья молчания. Ни слова никому, от рассвета и до заката. Помни, что сейчас Великий пост, соблюдай его. В среду жёсткое пощение — можно воду и чёрных хлеб, а в пятницу — только воду. В следующую субботу вечером приезжай в Межениновку, Нина тебя проводит. У нас там обитель для таких, как ты, ищущих себя. Посмотришь, пообвыкнешь, с людьми поговоришь. Может, что и вынесешь для себя. Влада только кивала. Всё сказанное мужчиной казалось на удивление стройным и логичным, настолько, что она внутренне изумлялась, как сама не догадалась до этого. И вправду, если есть за границей всякие группы коллективной терапии, вроде «Анонимных алкоголиков», то почему бы не съездить в неведомую Межениновку? Вдруг эта поездка поможет ей прийти в себя? Что же до молчания, то это будет прекрасной возможностью подумать, погрузиться в себя, отвергнув суетность мира. Может быть, это заставит собрать силы для победы над собой? Девушка всхлипнула, встала со стула и опустилась на колени перед сидящим священником. Тот возложил ладонь ей на голову и зашептал слова благословления. Влада приложилась губами к узкой руке с длинными пальцами и поднялась на ноги. — И не смей курить. Табаком от тебя за версту несёт, — беззлобно велел отец Дмитрий. *** Двери с шипением захлопнулись, и состав электрички лязгнул, взвыл, набирая ход и оставляя двух девушек на перроне Межениновки. Влада вопросительно посмотрела на спутницу. Та застегнула молнию новой тёплой куртки повыше и кивнула Владе: –Пойдём. Тут не очень далеко. Новой куртка была только для Нины: Влада поняла, что её новая подруга носит болонью в снегопад не из экстравагантности, а от недостатка средств, и решила отдать Нине свою куртку, которая без дела болталась в шкафу. Презент растрогал простоватую Нину до слёз, она даже не стала отказываться, только троекратно расцеловала Владу в обе щеки и сказала, что теперь-то они точно, как сёстры. «Не очень далеко» оказалось получасовым переходом по подтаявшему снегу через лес. И если привычная Нина без умолку болтала, успевая восхищаться приметами наступающей весны, то Влада с трудом за ней поспевала и пыхтела где-то сзади. Обитель была настолько новой, что во всех помещениях пахло свежими досками. Вся обстановка кельи состояла из двух простых кроватей без матрасов и постельного белья да иконы с изображением Божьей Матери на стене в углу. Нина привычно перекрестилась на образ и принялась раздеваться, попутно объясняя Владе: — Нашу одёжу потом вниз снесём, ключнице, она запрёт у себя шкафу, потом отдаст нам, когда обратно в город поедем. А тут вон, своё облачение выдают, для большего, значит, благочинства. Только сейчас Влада заметила, что на кровати лежал какой-то плотный свёрток, который на поверку оказался довольно длинной рубахой из колючей грубой шерсти. Девушка с недоумением разглядывала странный предмет одежды, когда её соседка немного грубовато бросила: — Что, никогда власяницу не видела? Так вот что это, оказывается. Видеть власяницу Владе не приходилось, хотя слышать о ней доводилось. Она повертела рубаху в руках и недоумённо спросила: — Что, в этом и ходить? — Ну да, в этом, — пояснила Нина. — Голову только вон косынкой прикрой, негоже простоволосой тут ходить. И исподнее можно оставить, хотя мне это без надобности. Срам прикрывает, да и ладно. А нижнее у меня своё, уже привычное. Влада подняла глаза и обомлела: Нина была совершенно нага и занималась тем, что завязывала вокруг талии и в промежности уже знакомое Владе вервие. Подруга делала это безо всякого смущения, чем совершенно вогнала Владу в краску. Чтобы скрыть своё замешательство, девушка тоже принялась снимать с себя «городскую», как сказала Нина, одежду. В голове вертелись только обрывки фразы про чужой монастырь и собственный устав, как никогда лучше подходящие к ситуации. Она уже успела остаться только в трусах и с нательным крестиком, прикрыть это власяницей, которая едва прикрывала ей филейную часть, и присесть на голые доски кровати, а Нина всё ещё ворчала, завязывая какие-то мудрёные узелки. Наконец, справившись, подруга шумно выдохнула и опустилась рядом. Грубая, почти мужская ладонь, легла на колено: — Владислава, я вот что хочу тебе сказать. Я очень рада, что тебя встретила. Теперь у меня и вправду есть сестра, которая заботится обо мне, и которой нужна моя помощь. Я не мастерица говорить всякие такие речи, но знай, что ты всегда можешь рассчитывать на меня. А здесь мы будем вместе молиться, и твой грех замолим. Такая, как ты, не должна быть виноватой. Влада растеряно смотрела на подругу, которая в полумраке кельи казалось эфемерной. Показалось, или пальцы Нины чуть сжали её колено? Показалось, или Нина приблизилась на несколько сантиметров? Показалось, или она чуть приоткрыла губы? Показалось? Показалось? — Что-то расселись мы тут с тобой, — Нина резко поднялась на ноги и быстро надела свою власяницу. — Пойдём, все уж собрались в церкве. Да, обувка не положена. Ещё по дороге в Межениновку Нина рассказала, что в Обитель раз в месяц на выходные съезжаются молодые люди, парни и девушки, на которых «грех какой или провинность перед Богом имеется». Все они разными путями попали к отцу Дмитрию, который взялся «наставлять на путь Божий, как Спаситель учил». Был тут парень, который в припадке белой горячки отправил на больничную койку родную мать. («Хорошо, что та не стала милиции ничего говорить, а то бы он сейчас был там, где муженёк мой глаза свои бесстыжие прикрыл», — рассудительно заметила Нина.) Была молодая девушка, которая продавала в своей группе соли и смеси спайса, пока не была вышвырнута из университета; как утверждали — не без помощи конкурирующих дилеров. Был семнадцатилетней подросток, подсевший на спортивные ставки, задолжавший баснословные деньги и в один прекрасный день, измученный угрозами кредиторов, просто продавший им за бесценок всё содержимое родительской квартиры. Была четырнадцатилетняя девчонка, предлагавшая свои услуги любому, кто мог снабдить её деньгами, достаточными для приобретения очередной дозы. Всего, как потом посчитала Влада, восемь парней и восемь девушек, включая её саму. Служба проходила даже не в церкви, а небольшой молельне, вход в которую вёл через массивную дверь из толстого дерева. Вся паства состояла из шестнадцати молодых людей, двое из которых были служками у отца Дмитрия. У священника оказался приятный баритон, которым он заводил псалмы, и лишь потом за ним подхватывали и остальные. Когда мужчина поднялся на кафедру, в пастве стихли все звуки. Служба и прежде проходила в идеальной тишине, собравшиеся были сосредоточены на происходящем, но теперь казалось, будто все они обратились в восковые фигуры мадам Тюссо или в терракотовую армию китайского императора. — Братья и сёстры. После этого традиционного начала отец Дмитрий опустил голову и замолчал, словно обдумывал следующую фразу. Наконец, он поднял взгляд и заговорил уже без остановок. — Я не первый год начинаю так проповеди. «Братья и сёстры». Мирская суета не оставляет времени задуматься над тремя простыми словами. Почему мы с вами братья и сёстры? О, канонический ответ всем нам хорошо известен: все мы дети Отца нашего, Господа Бога Иисуса Христа и матери нашей, Православной церкви. Но что за этим? Может ли каждый из нас сказать, что он брат каждого из присутствующих здесь? Вот ты, Наталья, можешь? Головы присутствующих, как по команде, повернулись в сторону стоявшей у самого амвона слегка полноватой девушки. Та смущённо отрицательно покачала головой. — Вот именно, — продолжил оратор. — Все вы собрались здесь только потому, что пережили какое-то горе. Горе, причиной которого стало ваше собственное поведение. Другими словами, ваши грехи. Погрязши в них, вы не вспоминали о Храме Божием, но с прищемлённым хвостом прибежали сюда. И это правильно! Потому что мать-Церковь примет вас, как родитель принял своего блудного сына в известной евангельской притче. Родительская любовь безусловна и абсолютна, но иногда она слепа и ослепляет. Каждый из нас может привести не один подобный пример. Чтобы не допустить такого, и существуют братья и сёстры. Братская любовь — самая чистая, ведь в отличие от родительской, она не омрачена грехом первородным. Но при этом брат может заметить то, что не заметят родители. Грехи, неискренность в их признании, не достаточно ревностный путь исправления. Заметив, брат обязан будет подсказать, наставить, обратить внимание грешника. А если надо, то силой вернуть заблудшего в стадо. Но для того, чтобы позволить братьям нашим и сёстрам помочь нам в поиске выхода из геенны на свет Божий, мы должны открыться. Быть нагими, аки праотец наш Адам и праматерь Ева мы не можем, потому что — увы нам! — находимся не в райском Эдеме. Но и здесь ничто не мешает открыть нам души и помыслы наши не только для гласа Господня, но и для братьев и сестёр наших. Посмотрите сейчас вокруг себя! Новый маленький храм, скудные кельи, лампады и свет свечей. У нас тут нет даже электричества! Всё это напоминает мне первые христианские собрания на заре становления нашей церкви. Когда прихожане жили общиной, когда богач и последний из рабов были равны друг другу и любили друг друга. Тогда зарождалось то, что Спаситель считал главным в Его учении. Любовь, полная и безвозмездная. Это потом, в веках, смысл терялся, каждое поколение учеников давало себе маленькие послабления в выполнении Его заповедей. Крошечное. Но капля точит камень. И камень, на котором Святой Пётр воздвиг церковь, тоже истачивается. Греховность этого мира не может быть бесконечной. Никто, кроме Владыки Небесного, не знает, когда грянет новый потоп. Вас тут восемь пар. Это получилось случайно, но теперь нам открывается символизм в этом. Не вам ли уготовано взойти на новый ковчег, подобно праотцу Ною? Или может быть, Вам удастся уйти из нового Содома, как это сделал Лот? Но помните, что в тот момент оглянуться на свои грехи будет нельзя, ведь иначе — соляной столб. Поэтому надо это сделать сейчас, когда ещё не поздно. Не бойтесь своей грязи, ибо сказано «И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, который дал его». Вспоминайте грехи свои, кайтесь в них. Помогайте братьям вашим и сёстрам наставить вас на путь истины. Открывайтесь! Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь. Стоявшие слушатели опустились на колени, вместе с ними это сделала и Влада. Головы были склонены, откуда-то сзади доносились всхлипы, но Влада не смела повернуться, чтобы посмотреть. — Братья и сёстры, — снова донёсся голос проповедника. — Сегодня среди нас новая сестра, Владислава. Влада испуганно втянула голову в плечи, желая провалиться сквозь дощатый пол. — Владислава грешна своими устами. Через них она впала в грех непослушания и в грех пьянства. Из-за этого погиб человек. Да, она достойна нашего порицания! К столбу её! Прежде, чем девушка успела осознать происходящее, чьи-то сильные руки подхватили её с двух сторон, подняли в воздух и куда-то понесли. Она пыталась вырваться, но два парня в таких же власяницах, как у неё, держали крепко. Возле подпиравшего потолок деревянного столба её опустили на колени, и один из схвативших удерживал девушку в такой позе, пока второй чем-то противно лязгал. Наконец, послышался щелчок, и Влада почувствовала, как вокруг шеи сомкнулось металлическое кольцо. Неплотное, оно не сдавливало горло, не делало обречёнными на неудачу все попытки освободиться или встать. Тут же пальцы нажали на две точки за щеками Влады, от чего ей пришлось открыть рот, в который наглые руки тут же поместили кляп-распорку, в результате чего стало невозможно сомкнуть челюсти. Она не успела опомниться, когда с характерным звуком закрылись на запястьях позади столба металлические наручники. Теперь пленница совершенно не могла двинуться. Когда чужие руки перестали сжимать её плечи, Влада попыталась адаптироваться к своему положению, которое оказалось весьма незавидным: на коленях, с практически неподвижной шеей и раскрытым ртом, в котором уже начинала скапливаться слюна. Перед ней появился отец Дмитрий с кадилом, а за ним, выстроившись в цепочку, со свечами в руках, следовали остальные пятнадцать человек. — Господи! Даждь мне зрети мои прегрешения, чтобы я не презирал грешников, мне подобных, и не питал к ним зла в сердце за грехи их, и сам бы себя презирал по достоинству, как грешника первого, сам к себе — к своему плотскому человеку — всегда питал непримиримую злобу. Процессия сделала полный оборот вокруг столба, и ведущий снова остановился напротив девушки. — Погань уст твоих несёт мерзость в этот мир. Искушение дьяволово, богопротивность бунтовскую. Нам противны уста твои, сестра. С этими словами мужчина наклонился и плюнул в раскрытый рот жертвы. Перекрестившись, отошёл, уступая место следующему. Было невозможно защититься от унижения. Плевки следовали один за другим, некоторые попадали точно в цель, иные оказывались на губах и на щеках. Первоначальная злость сменилась сначала отчаянием, почти паникой: казалось, что мозг бьётся о черепную коробку, требуя найти выход из смертельно опасной, как он полагал, ситуации. По щекам текли слёзы, мысли путались: от «Пойти в полицию сразу после того, как это закончится» до «Не пережить издевательства, в петлю!» Из края рта заструилась слюна. Паника и злость сменились апатией, неожиданно всё происходящее сделалось абсолютно безразличным. Последней в процессии была Нина. Девушка утёрла хлюпающий нос, подошла поближе, сложила пальцы щепотью и перекрестила Владу. Наклонилась, и плюнула той в рот. Зарыдать в голос не дал кляп, и из пленницы вырвался только какой-то полустон-полухрип. Круг замкнулся, и перед ней снова стоял отец Дмитрий, но уже без кадила. Влада, внутренне съёжившись, ожидала нового витка унижения. Но вместо этого священник осенил себя крёстным знамением и опустился на колени напротив Влады. Холодная ладонь опустилась на голову, остужая и успокаивая. — Благословение Господне на тебе, — тихо и почти нежно произнёс отец Дмитрий. — Благодать Господа нашего с тобой, Владислава. Его тонкие губы коснулись мокрых щёк, поцелуем собирая смесь слёз и чужой слюны. Вдруг исчезло напряжение разверзнутого рта, это отец Дмитрий вынул из него кляп. Он целовал и целовал девушку, пока внутри её не лопнул какой-то воздушный шарик. Рыдания вырывались тяжело, надрывно, сначала вовсе без слёз. С каждым всхлипом Влада чувствовала, что ей становится легче, как выходят из неё тоска и отчаяние. Священник поднялся на ноги, и шею Влады освободили от металлической оковы, оставив, впрочем, девушку на коленях и со сведёнными назад руками. — Владислава теперь одна из нас, — торжественно и спокойно провозгласил отец Дмитрий. — Она — ваша сестра. Помните об этом и любите её. Но не забывайте указывать на её огрехи, если таковые случаются. А они бывают довольно часто. Не так ли, Елена? Хрупкая девушка, почти девочка, испуганно вздрогнула и заморгала большими глазами на бледном лице. — Давно ли Елена отдавалась каждому за укол? — Священник говорил негромко, но казалось, что его голос гремит со всех сторон. — И сейчас, когда она сама и вы, братья и сёстры, совершили подвиг, чтобы вырвать сию душу из лап Антихриста, Елена снова греховодит. Вчера она курила, братья! Собрание негодующе загудело. Влада из учебных курсов понимала всю трагедию единственной сигареты. Наркоману в завязке нужно как можно дольше избегать воздействия дурманящих веществ на организм, даже вполне легальных, вроде алкоголя и табака, потому что они могут спровоцировать возврат к наркотикам. Так что в гневе отца Дмитрия было больше практичного взгляда на ситуацию, чем религиозной составляющей. — Все увещевания не помогают. Пост и молитвы тоже не приносят успокоения в эту юную заблудшую душу. Елена, подойди к столбу. Названная отрицательно замотала головой, но, повинуясь несильным толчкам в спину от стоявших сзади, вышла из толпы и приблизилась ко второму столбу, прямо напротив того, у подножия которого стояла на коленях Влада. Отец Дмитрий тихо кивнул, и Елена медленно стянула с себя власяницу. Теперь её наготу прикрывали только простые белые хлопчатобумажные трусы. Девушка нерешительно обхватила столб руками, и высокий парень защёлкнул на них ещё наручники, после чего встал со спины чуть левее Елены. В его руках был кнут. — «Ибо Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает», — процитировал отец Дмитрий «Послание апостола Павла к евреям». — Пусть эти пятьдесят ударов будут тебе во спасение, сестра Елена. Мужчина кивнул, и парень с силой хлестнул маленькую фигурку первый раз. Елена вскрикнула. Видимо, такая практика была здесь довольно распространена, потому что все, кроме наказывающего парня, Елены и не знающей слов Влады, затянули строки из «Притч»: Не передвигай межи давней и на поля сирот не заходи, потому что Защитник их силен; Он вступится в дело их с тобою. Приложи сердце твое к учению и уши твои — к умным словам. Не оставляй юноши без наказания: если накажешь его розгою, он не умрет; ты накажешь его розгою и спасешь душу его от преисподней. Сын мой! если сердце твое будет мудро, то порадуется и мое сердце; и внутренности мои будут радоваться, когда уста твои будут говорить правое. Да не завидует сердце твое грешникам, но да пребудет оно во все дни в страхе Господнем; потому что есть будущность, и надежда твоя не потеряна. Слушай, сын мой, и будь мудр, и направляй сердце твое на прямой путь. Не будь между упивающимися вином, между пресыщающимися мясом: потому что пьяница и пресыщающийся обеднеют, и сонливость оденет в рубище. Несмотря на немногочисленность хора, его пение перекрывало стоны Елены, которые довольно быстро превратились в крики. Тело девушки сотрясалось от ударов кнута, голова тряслась, на мокрой от пота спине выступили кровавые полосы. — Десять! — Выкрикнул палач. Наказываемая стала биться лбом о столб, но это не остановило парня с кнутом. Криков уже не было слышно, только повторяющиеся слова гимна. Тело обмякло, повисло на наручниках на специальном крюке, вбитом в верху столба. Ещё несколько ударов кнутом, и голова девушки запрокинулась назад, и все увидели застывшую на губах пену. *** Влада повертела в руке бокал, на дне которого плескался светло-коричневый растаявший лёд. Не отрывая взгляда от надписи «Do you wanna any secret?!», она закончила: — Потом выяснилось, что у Елены была эпилепсия. Резкая завязка и ломка сделали вероятность приступа очень высокой, а порка кнутом ещё и спровоцировала его. Когда её положили на пол, после сорокового удара, доставать язык было уже поздно. Она бесцеремонно вытащила сигарету из пачки Жаклин, прикурила и только тогда с ужасом извинилась: — О, Господи! Не знаю, что на меня нашло. Я… машинально. Простите, ми. Жаклин. Я просто хочу дорассказать, осталось не много. Дым выдохнулся к потолку, и Влада бесстрастно закончила: — Всех таскали на допросы, как свидетелей. У отца Дмитрия оказались покровители в прокуратуре, ему дали условный срок. Нину трясли дольше всех, подозревали, что она заманивала в секту других. Но в конце концов это даже пошло ей на пользу. Какой-то сердобольный следователь устроил её посудомойкой в буфет. Последний раз мы виделись за месяц до моего отъезда, она уже работала поваром, собиралась выходить замуж за какого-то сержанта. Она подалась вперёд, приблизилась к Жаклин и сказала совсем тихо: — Тогда, у столба, я с ужасом ощущала, что возбуждаюсь. Я не говорила об этом никому, даже думать запретила об этом. Знаете, это ненормальная смесь возбуждения и страха, в которой у меня всегда побеждает второе чувство. Поэтому я не поехала с Олегом на дачу — воображение рисовало слишком смелые картины. Поэтому я не стала встречаться с Джереми — ему не обязательно знать, что меня заводят наручники. Я боюсь собственных желаний. Поверьте, хоть я и не психолог, разобраться в себе на таком уровне я могу. Но я совершенно не в силах понять, что нужно делать дальше. Прошу вас, не говорите избитостей. Не надо утверждать, что желания подавлять нельзя, я и сама это понимаю. Но так ли это на самом деле? А что если это не мои желания? Что если я всё придумала себе? Влада импульсивно протянула руку, желая накрыть ею ладонь Жаклин, но сама испугалась своего жеста и в последний момент остановила себя: — Вы сможете помочь мне? — Она изо всех сил старалась выдерживать бесстрастный тон. — Я не говорю о том, чтобы найти мне пару, нет. Хотя бы понять саму себя?

Брук

— Я сказала ему, — всхлипывая, ответила она телефону, — Сказала о том, что была на игле какое-то время. — Ну? , — поторопила собеседница. — А он… он не понял меня. И мы расстались. Я… — Чёрт. Брук, ты не волнуйся только. Я приеду, как только смогу. — Не надо, Милори. Я справлюсь. К тому же… я не пойду сейчас домой. Я перезвоню. Брук без устали шла по сверкающим шеффилдским улицам. Дождь продолжал идти, а она даже не раскрыла зонтик. Кажется, он всё ещё был в сумке, куда она закинула мобильник, а может, она забыла зонт у Рэя. Добротный плащ терракотового цвета надёжно защищал девушку от дождя, но вот волосы уже успели полностью намокнуть. Брук запоздало подумала о том, что не стоило сегодня тратить около часа на завивку и ещё столько же на макияж. Брук работала секретаршей при крупном начальнике, но при этом не была натуральной блондинкой, о которых впору слагать легенды. К тому же босс оказался при жене и любовнице, которая работала в этой же фирме, а вести два параллельных романа на стороне с учётом того, что Брук видела «конкурентку» и слышала, когда у босса с ней секс, мужчине оказалось не под силу. Физически или морально — Брук не хотела выяснять. Разрыв с Рэем выбил её из колеи. Сегодня была суббота, но на завтра был назначен сабантуйчик с друзьями, куда она должна была приехать со своим возлюбленным. Общие друзья, тонны хорошего настроения, нехитрые закуски под дорогую выпивку — всё это теперь казалось совсем неважным. Как и желание выйти за Рэя, как только он решится на предложение или купит в ближайшем ювелирном самые дешёвые кольца. При своей зарплате Брук была готова содержать его сама, лишь бы только он был рядом, но... Но годы бурной юности (впрочем, в свои 28 Брук не была старухой, напротив — внешность эффектной, а иногда и «роковой» блондинки многие подмечали) наложили свой отпечаток на будущее. И зачем она вообще сказала Рэю о том, что когда-то была наркоманкой? «Тупая дура», — вынесла она мысленный вердикт, затравленно глядя на вывески баров и магазинов, но даже не думая заходить. Сейчас она хотела вымокнуть до нитки, вернуться домой и найти успокоение в ванне со льдом. А наутро слечь с отёком лёгких, да так, чтобы сразу в мир иной. Телефон в сумочке снова запел «пыль на ветру», но как-то сдавленно и совсем глухо. И, в конце концов, Брук поняла, что это не телефон. На одной из многочисленных улочек, несмотря на дождь, выступали какие-то ребята, играя самые разные песни. Всего лишь в две гитары, но получалось у них здорово, и Брук, не зная, куда принести неугомонные ноги и мятущуюся душу, остановилась возле них. Слушала не она одна, но Брук заметила это не сразу, а только когда чуть поддела плечом стоящую рядом девушку. — Простите, — буркнула она, встречаясь с ней взглядом и тут же чуть приоткрыв глаза. Мысль о том, не жалко ли она выглядит с опухшим и перемазанным потёкшей косметикой лицом, была прервана ярко-синими глазами невольной собеседницы. Непривычно было видеть такой взгляд — Брук он показался колючим, как будто её саму тотчас сжали ледяные руки. — Да не парься, — развязно заметила синеглазая и подмигнула. После «кэнзэс» ребята перешли на «джефферсон эирплейн», а затем на творчество групп, которые Брук не слушала. Но судя по оживлённым разговорам знатоков в толпе — ирландских исполнителей. Ребята не думали останавливаться, а Брук через полчаса такого слушания поняла, что ей становится холодно. — Эй, — она повернулась, почувствовав, что кто-то тронул её за плечо. Снова эта девушка с синими-пресиними глазами. — Да? — Брук залезла в сумочку, выискивая кошелёк, чтобы дать музыкантам по меньшей мере пять долларов, но всем видом давала понять собеседнице, что слушает её. Только вот её глаза по-прежнему вызывали у блондинки дискомфорт. — На тебе лица нет, — помявшись, выдала её собеседница, — Может тебе это, помощь нужна? Пятёрка наконец нашлась, и Брук сунула её под импровизированный навес, где в почти закрытом гитарном кейсе лежали другие скромные пожертвования за работу музыкантов. — Ну… — Брук замялась. Выполнение двух дел вкупе с терзающими мыслями не дало ей сразу ответить незнакомке, поэтому первое, что она спросила, это логичное и не слишком грубое «А что?». Оставшееся «ты что, психолог, что ли?», Брук всё-таки съела. — В смысле что? — удивлённо повела бровями собеседница, — Пошли, выпьем хоть, да расскажешь, что не так. Или ты из этих, которые считают, что рассказывать друзьям полезнее, чем незнакомым людям? — Ннет, — задумчиво протянула Брук почти сразу. Незнакомка, несмотря на вежливый, но граничащий с наглым тон, обладала какой-то потрясающей харизмой. Брук решила, что ей было бы неплохо работать в отделе по продажам. Такая как она наверняка смогла бы загнать самому отпетому цинику, скажем, беруши. Или набор канделябров. — Ну, так пошли, — усмехнувшись, произнесла она и потащила за собой Брук. Та не сопротивлялась. То ли из-за большой усталости, которую почувствовала, остановившись возле музыкантов, то ли потому, что незнакомка, хоть и была одета в худи тёмного цвета, которую дождь превратил просто в тёмную тряпку, кеды и почти порванные джинсы, но при этом превосходила Брук по всем параметрам. «Ну, или почти по всем», — подумала блондинка, оценивая размер бюста новой подруги, когда та в очередной раз повернулась. — Тут недалеко, — повторяла новая знакомая, и Брук будто баюкало это её «тут недалеко». Так или иначе, путь до бара занял от силы минут пять, в этом она была готова поклясться. Дождь перестал идти, едва они вошли, но тут же начал снова, потому что Брук поняла, насколько же она вымокла. Прежде чем хоть как-то оповестить эту девушку о своём отсутствии, Брук прошла в туалетную комнату, где выжала волосы. Прямо как после мытья головы. Причёска, быть может, и была когда-то причёской, но теперь это был как минимум килограмм мокрых волос ниже плеч. Сняв плащ и повесив его на одну из кабинок, она осталась в пока сухой блузке тёмно-синего цвета и облегающих тёмных штанах. И то и другое ей вроде бы купил Рэй… Приведя себя в порядок, она вышла и, не найдя новую знакомую, собралась уже было идти заливать горе чем попало, как вдруг к ней подошла какая-то девушка. Брук не сразу поняла, что это её новая знакомая. Она читала так мало книг, что, пожалуй, не смогла бы описать эту девушку точно. Ей захотелось использовать слово «крупная», но надо правильно понимать — девушка не была толстой. Фигуристой — да, определённо, и Брук даже тихонько позавидовала. Как оказалось, худи заменяла ей верхнюю одежду. Теперь незнакомка была в чёрной тунике с символом разбитого сердца (как иронично!). Джинсы до колен темнели грузом набежавшей на них воды, однако с них не капало. И вообще, Брук сейчас куда больше привлекали татуировки незнакомки, пестрящие на оголённых руках. Она стеснялась смотреть на них долго и с интересом, но кажется, на них было место и змеям, и кинжалам, и цветам. Ни одна не была цветной, поэтому можно было хорошо рассмотреть контуры, однако рисунки всё равно казались ей загадочными. Почему-то захотелось поближе посмотреть их все, но Брук себя ограничивала. — Пойдем, закажем чего-нибудь, — предложила незнакомка через пару секунд, но для Брук прошло как минимум двадцать минут. Девушка повернулась к ней спиной и Брук увидела длинные угольно-чёрные волосы, собранные в низкий хвост. И удивилась даже тому, насколько волосы не привлекали внимания, когда девушка стояла к ней лицом. Наверное, всё дело в глазах. «Стой она вот так в баре, я бы точно пошла познакомиться с парнем… и нарвалась бы на фейл». Брук, всё ещё пребывая в некоторой прострации, заказала себе «космополитан», а вот незнакомка, кажется, предпочла мохито. — Грейс, — представилась она, как только девушки устроились за столом. — Брук, — ответила блондинка, глядя на собеседницу. Вздрогнула, когда прохладная ладонь Грейс легла на её руку. — Очень приятно, — услышала она голос этой гипнотизирующей брюнетки. Почему-то в себя прийти никак не получалось, но Брук списала это на общее настроение. Рэй совсем выбил её из колеи. При этом сегодняшний день был каким-то нереальным, как будто в классический фильм вставили кусок отборного порно. Или в детском мультфильме мелькнул кадр из Пилы. Брук заговорила сама, иногда прерываясь, чтобы сделать глоток-другой коктейля. У неё не было стеснения перед этой девушкой, да и не была блондинка уверена в том, что её слушают так, как положено. Брук считала, что Грейс предложила это исключительно потому, что её заинтересовало знакомство. Быть может, с какой-то целью. И следом за этим Брук поняла, что ей нужен перерыв. И время подумать. Не исключая и того, что она никогда не рассматривала женщин, как возможный вариант для отношений. И сейчас задумавшись о том, почему именно, Брук едва ли не залилась краской. Ей нравились члены. Не искусственные штуки ненатуральных цветов, не почти настоящие прототипы, которые даже могли чем-то кончать, а натуральные, эрегированные органы, которые пульсируют, когда проводишь по ним языком. Орган, обхватывая ртом который, можешь почувствовать даже малейшие его колебания. Тёплый и настоящий, который не сразу способен продолжать дело после эякуляции. По сравнению с этим искусственные приборы казались ей дешёвой подделкой. И это не говоря уже об их смехотворном стремлении походить на оригинал. — И как, — услышала она голос Грейс, — ты остановилась на том, что все мужики — козлы, или на том, что это ты дура? — Я, — вздохнула Брук и допила коктейль, после водя трубочкой в бокале, как нашкодивший ребёнок бы водил веткой по земле. — Неверный вариант, — резюмировала брюнетка, — Знаешь, твоё прошлое — это не то, на что надо смотреть, как на чистый лист. Вся эта херня в духе — смотрите, у меня всё отлично! — обычно не стоит и луковой шелухи. Я тебе так скажу, у каждого есть какие-то грехи молодости, которые могут показаться неприемлемыми другому человеку. А знаешь, что надо делать, если кого-то они не устраивают? Правильно, засунуть всё это дерьмо недовольным в задницу. Ты уже прожила всё это, ты справилась. Ты, чёрт побери, шикарная женщина, даже творчество Дали на твоём лице не может приуменьшить этого. — Про потёкшую косметику я и забыла, — запоздало подумала Брук, осознавая, что совсем недавно была в туалете и не могла привести себя в порядок. — Заметь, — продолжала Грейс, — я сейчас говорю как человек, который не знает тебя. Да я даже и утешать тебя не обязана. Просто ты страдаешь, и, как мне кажется, этот твой Рэй, сколько бы вы не прожили вместе, страданий не стоит. Посмотри на это как на бесценный опыт, раз уж всё кончено. И не вздумай, слышишь! — не вздумай прощать его, если он вдруг приползёт к тебе. — А у тебя какие грехи? — полюбопытствовала блондинка, потратив какое-то время на обдумывание сказанного, а затем снова глядя на Грейс. Ей было интересно, как та ответит. И избежит ли своей же классификации. — Ловили по молодости за вандализм. У меня был потрясающий и неуёмный талант к рисованию, — расплылась в улыбке брюнетка, — и в рядах четырёхсотдвадцатых я была долго. Но потом копы проверили багажник, а там куша было на десять штук как минимум. Вот и пришлось какое-то время побыть паинькой. — О, — Брук была не сильна в терминологии курящих, но сделала вид, что поняла почти всё. Да и Грейс не выглядела таким человеком, который любит всё разжёвывать. Они заказали ещё по парочке коктейлей, а когда, наконец, покинули бар, то Брук уже недвусмысленно висела на шее у брюнетки, наплевав на свою страсть к эрегированным органам. Во всяком случае, ей было хорошо. Может, от алкоголя, а может от девушки, в которой не оказалось ничего такого страшного. Вот они куда-то идут. Или садятся? Кажется, что-то небольно кольнуло в плечо. Брук подумала об этом, уже засыпая. *** Ей снилось, что она находится где-то на севере. Экспедиция пошла в горы, но Брук не считала эту идею хорошей. В конце концов, она отморозила ногу, которую теперь могла потерять. Перед её глазами сейчас была палатка, за стенами которой было слышно, как беснуется ветер и снег снаружи; её группа молча сидела возле импровизированного огня, занимаясь кто чем; на неё поглядывали несколько глаз — взгляды сочувственные, но она чувствовала и осуждение. Свет от огня был всё ярче, но теплее ей не становилось, напротив — она чувствовала всё тот же холод. А потом очнулась. *** И тут же попыталась резко подняться, понять, что это просто сон. Сходить в ванну с книжкой Грина или Уэрбски. Просто погреться или снова вспомнить Рэя. Но… Она услышала лязг цепей и ничего больше. Руки и ноги оказались прочно скованы, при попытке вырваться создавая лишь шум. — Ээээй! — заголосила она, не сразу поняв, что делает. Мозг лихорадочно искал способы решения проблемы, но не говорил, с чего начинать. Насколько это возможно, Брук стала оглядываться по сторонам. И пока окончательно не проснулась, паника её не захватила. Она висела в центре небольшого помещения, которое сейчас напоминало ей места из каких-то средневековых пыточных фильмов. Рэй как-то поспорил с ней, что она не сможет досмотреть до конца все части фильма «Лики смерти», и в итоге выиграл анальный секс быстрее, чем Брук могла себе представить. Что там говорить, у неё был почти животный страх ко всему этому инвентарю. Она слишком любила своё тело, слишком ухаживала за собой, чтобы даже помыслить такое отношение к себе. А то, что она, как человек впечатлительный, примеряла всё на себя, было вполне нормальным. То есть, Рэй этого не понимал, а вот сама Брук постоянно представляла себя на месте жертвы. И результат ей очень не нравился. Помещение это было худо-бедно обставлено, но каждый предмет интерьера тут имел практическое значение. И тусклые огни факелов (серьёзно?) позволяли увидеть повсюду кровавые пятна. Брук надеялась, что это чья-то реалистичная шутка. Или вообще что-то, что никак не связано с реальностью, как и последний день её жизни. В груди болезненно заныло, и она поёжилась, пытаясь хоть как-то размять затёкшие суставы. Руки были подвешены строго вертикально, но Брук их чувствовала, в отличие от одной ноги. Было холодно, и она поняла, почему — босые ноги так и не подружились с холодным каменным полом. Свет факелов позволял увидеть стол, на котором лежали какие-то свёртки. Рядом с ним был второй стол, но больше похожий на операционный. Во всяком случае, он был хорошо освещён (похоже, что лампами, но Брук не смогла понять, откуда идёт свет), и тёмно-красные, почти бурые пятна Брук разглядела быстро. Также тут располагались приспособления, назначения которых девушка пока не понимала, но с учётом того, что эта комната уже пугала, Брук знала, что ничего хорошего с помощью всего этого придумать нельзя. Она забегала глазами по комнате, пытаясь найти кого-то или что, что в перспективе могло помочь ей освободится. Но ничего не было. Она зябко поёжилась, только заметив, что осталась в одном нижнем белье. И паника, которой пока удавалось зажимать рот рукой, вырвалась из неё громкими криками. — Кто-нибудь! Помогите! Но только тишина была ей ответом. *** Второй раз Брук пришла в себя с некоторым удивлением. Ей казалось, что в таком месте она не сможет отключиться ещё раз, но это всё-таки случилось. Может, кто-то накачал её, прежде чем сюда затащить? И зачем? Посмотрев по сторонам, она отметила — ничего не изменилось. Но только до того момента, когда сливающаяся с полумраком дверь не открылась. Голос благоразумия остановил её от крика в эту самую дверь, в надежде, что кто-то что-то услышит. А спустя несколько секунд дверь захлопнулась снова. Но теперь здесь кто-то был. Фигура медленно подходила к ней. Кажется, сердце Брук сейчас подстроилось под гулкий звук шагов. Её раздирали на части сотни вопросов, но всё-таки дурой Брук не была — если от неё что-то и нужно, то переходить в наступление — не лучший вариант. И что этому… «Существу» «Человеку» — поправилась она. Что этому человеку нужно? — Эй, — подала она голос, пока фигура ещё была во тьме, — Отпустите меня! Я не… — Брук осеклась, увидев потёртый чёрный плащ и пугающую маску вместо ожидаемого лица человека. Вообще-то, после просмотра «Крика» можно было и не бояться масок, но эта была какой-то слишком пугающей. Понятное дело, что скорее всего это был просто рисунок, но она была словно сшита из кусков, при этом сохраняя присущую ей чёрно-белую театральность. Словно бы это было загримированное лицо. — Я не понимаю, что происходит, — умоляюще обратилась она к человеку, который прошёл к столу, развернул один из свёртков и теперь что-то искал там, — Пожалуйста, скажите мне, что происходит. «Может, это вампирский культ? Ха-ха, вампирский, браво. Балаболка.» В тишине подземелья, который пока нарушал лишь голос Брук, она явно услышала, как звякнуло лезвие ножа. Если бы волосы на голове могли встать дыбом, они бы это сделали. Всякий здравый смысл и ненужное спокойствие быстро покинули её. Она стала кричать и звать на помощь, но загадочная фигура быстро прекратила эти действия. Удар по щеке оказался настолько неожиданным, что Брук замолчала, а когда открыла рот, чтобы закричать снова, его занял кляп. И теперь она не смогла кричать вообще, перейдя на бессмысленное мычание, а вскоре и вовсе замолкла, тщетно пытаясь вытолкнуть изо рта мешающий говорить шарик. Лицо в маске приблизилось к ней. У Брук внутри что-то явственно ёкнуло, словно перетянутая гитарная струна, которая порвалась и обожгла кожу. Она промычала неслышный вопрос, призыв и крик, но всё было бесполезно. Несмотря на то, что было холодно, лезвие ножа показалось ей абсолютно ледяным. Она чувствовала его каждой клеточкой своего тела. Вот оно небрежно прошлось по плечу, оставив кожу цельной, вот царапнуло в районе ключицы, срезая лямку бюстгальтера. Вот вдруг прошло по шее тупым концом. И парой секунд позже проделало то же самое со второй лямкой, заставляя ткань устроиться в районе рёбер и открывая виду этого извращенца грудь. Лезвие ножа прижалось поочерёдно к одному и второму соску. Брук в очередной раз вздрогнула. Она бы давно назвала этого психа психом и извращенцем, но из-за кляпа только едва слышно что-то мычала. И сама не заметила, как начала плакать. — Пожалуйста, — пыталась сказать она, — Не делайте этого… Жгучая боль в груди заставила её вскрикнуть, насколько позволял кляп, и замолчать, широко раскрытыми глазами глядя на маску маньяка. Она уже ненавидела его и её и всё, что с ней произошло в последнее время. Почему-то только сейчас её мысли нашли в последних воспоминаниях Грейс. Она показалась Брук куда смелее, но неужели это она украшает кровавыми пятнами стол рядом? Сквозь слёзы, которые Брук тщетно пыталась сморгнуть, видимость была сильно ограничена, но она чувствовала, что происходит. Чувствовала, что её режут. Чувствовала, что грудь снова и снова отзывается жгучей болью. Чувствовала, как течёт кровь. И с ужасом понимала, что с каждой минутой у неё остаётся всё меньше и меньше сил вырваться. Она не дёргалась и просто всхлипывала, опустив голову. Но в какой-то момент всё изменилось. Кинжал снова звякнул, будучи убранным куда-то. Рука в перчатке провела по её глазам, возвращая возможность более-менее хорошо видеть. Всё как-то необычно плыло, и Брук решила, что умирает. Грудь просто горела, но девушка не могла взглянуть на неё — казалось, что бюст просто отрезали. Рука требовательно приподняла её за подбородок, и Брук снова была вынуждена смотреть на этот образ, который наверняка станет последним в её памяти. А потом убийца спустился к её ногам… *** Он резал её с каким-то странным искусством, как будто наносил порезы для того, чтобы оставить послание, но Брук периодически отключалась, как будто это были глубокие и очень болезненные раны. Как ни странно, но убийца приводил девушку в себя и что-то вкалывал ей. Наверное, для того, чтобы замедлить кровотечение, но Брук не была в этом уверена. Она, казалось, уже привыкла к этой позе и этому полуоткрытому положению рта. Теперь у неё горело всё тело, потому что этот некто оставил такие же следы на спине и ногах. Он не забыл срезать с девушки трусы, но она не чувствовала его прикосновений ни к ягодицам, ни к половым губам. Может, он ожидал, что такое возбудит её? «Видел бы ты Лики Смерти, ублюдок» Она вдруг почувствовала, что в помещении стало светлее, как будто наступил день. Оказывается, зажёгся нормальный свет, давая возможность разглядеть получше как само помещение, так и фигуру. И Брук не увидела ничего, что дало бы ей хотя бы призрачный шанс на спасение. Она судорожно сглотнула, а убийца снял капюшон с маской. И обезумевшая от боли и страданий Брук увидела того, кто был её палачом. Это была Грейс. — Ничего, Брук, — как-то низко и хрипло произнесла она, облизнув губы. В глазах её, и так странных, плясали сейчас поистине дьявольские огоньки, — Я спасу тебя ото всего этого. Брук протестующе замычала, однако Грейс не дала ей договорить, поцеловав в губы. Или, вернее, попытавшись это сделать — кляп теперь мешал и ей. Брук наивно понадеялась, что сейчас она его снимет, но нет. — Я бы могла вынуть кляп, но… — угрожающе произнесла Грейс, словно прочитав её мысли, — Ты будешь орать как сука. И я тебя прирежу. И медленно прирежу. Но мне хотелось бы, чтобы ты получила удовольствие напоследок. Я обычно этого не делаю, но ты… — усмехнулась она, — Тебе я готова завязать глаза. Ты хочешь этого? Брук попыталась что-то ответить, потом помотала головой. Затем закивала. До неё стало доходить, кто перед ней находится, и она до сих пор не могла поверить, что весь Шеффилд сегодня уступил первое место ей. Королеве бала и королеве проёбаных возможностей. — Ты не хочешь умирать, понимаю, — заметила Грейс, — Но я не могу тебя отпустить. Может, тебя утешит то, что потом я приду за Рэем. Или за той шлюхой, которую он выберет себе в жёны. А ему самому я хер отрежу садовыми ножницами. В любом случае, он будет страдать, Брук. Я сделаю это потому, что ты такая красивая. И сейчас тоже, — чуть ли не промурлыкала Грейс. Брук плакала. Почти беззвучно, но слёзы лились из неё ручьём. Она не знала, что будет дальше, но слышала, что говорила Грейс. Несмотря на то, что она резала Брук около двух часов, она говорит, что любит её. Что любит так, как не любит никто в этой жизни. И в какой-то момент Брук поняла, что не сможет выйти отсюда. Не с тем, что знает. Не с принятием этих чувств от Грейс. Та скрылась из виду, сейчас готовая что-то за спиной у Брук. Поворачиваться та уже не могла. Появился шум в ушах, и очень клонило в сон. Брук чувствовала, что ей осталось недолго, но хотела пробыть в сознании достаточно, чтобы понять, что там приготовила Грейс, которая делала ей больно. Но этой боли хотелось. Она… была даже приятна? «Она снова задурила мне мозги» Так было до тех пор, пока Брук не вспомнила, что оставляет позади. То, что останется после неё. Многие будут убиты горем. Возможно, даже Рэй, который сыграл свою роль в этом… финале, но не был виноват. Милори точно будет страдать, но как же… И тут только кляп спас Брук от вскрика, полного удивления. Она почувствовала, как руки Грейс легли на её талию. Почувствовала в себе эрегированный орган. «Ну да, хотя бы трахни меня так, как не трахал ни один мужчина» И чем дольше Грейс резкими движениями проникала в её задницу, тем больше Брук не понимала, почему вдруг ощущения от этого настолько… естественные. Чем быстрее становились движения Грейс, тем больше Брук твердила себе один-единственный вопрос, вертевшийся в воспалённой голове, где мозг хватался за те островки, которые ещё не потонули в пучине вечного беспамятства. «Кто ты?» Она уже почти ничего не чувствовала, когда вдруг горло резко перехватило, словно от удушения. Но это было не так, когда вдруг не хватает воздуха, а словно бы кто-то стремительно гасит горящий вокруг свет. Брук тщетно пыталась вздохнуть, но с перерезанным горлом это вызывало лишь хрипы. Она обмякла в руках Грейс, когда та, наконец, кончила в горячее, но уже безжизненное тело.

???

Грейс тяжело дышала, пока что держа голову Брук за волосы одной рукой и сжимая окровавленный кинжал в другой. Вот звякнул на полу кинжал. Вот Грейс провела рукой по её шее, размазала перчаткой кровь по спине безжизненной блондинки, окропила её льняные волосы. И, наконец, отступила на пару шагов назад. Маска и плащ заняли свои места на столе, рядом улёглись нож и кинжал, которые нужно было тщательно вымыть. Прежде чем переодеваться, Грейс улыбнулась чему-то, и почти вприпрыжку направилась к выходу. *** — Ещё один мусорный контейнер, а, Джек? — вопрошал старик Руффорд, глядя на парня, который контролировал процесс движения мусора в плавильные печи. — Ага, — подтвердил Джек, парень с длинным хвостом чёрных волос и пронзительными синими глазами, — Хотел сегодня пораньше закончить, но вот как получилось. И завтра тоже придётся. В воскресенье, — недовольно констатировал он. — Ничего, бывает, — Руффорд сочувственно посмотрел на коллегу, — Ты, главное, спрессовывай лучше, так меньше заходов получается. И меньше следить за конвейером. То есть, можно и уйти пораньше, понимаешь, о чём я? — старик улыбнулся, показав жёлтые зубы. — Конечно, мистер Руффорд, сэр, — вежливо ответил Джек, внимательно следя за тем, как содержимое контейнера пожирает огонь.

Жаклин

Слушать было тяжело. Всё то, что сейчас говорила ей Влада, всплывало в воображении вполне реальными картинами, но Жаклин не теряла также и сути, которую девушка хочет ей донести. Жаклин не перебивала, но ловила каждую фразу, старалась запоминать суть и отсеивать то, что делало историю более красочной, но не могло пригодиться в дальнейшей беседе. Она не замечала, как по назначению отправился первый шот. Затем второй и третий. Сейчас перед ней оставался последний, но Жаклин не чувствовала того, как голова стала иначе соображать, не чувствовала всего того хмеля, что навалился на неё мёртвым грузом. Она думала о Владе. О том, что эта девушка, показавшаяся ей непомерно хрупкой и беззащитной, пережила гораздо больше, чем показывает на самом деле. Что она в свои годы ведёт себя куда мужественнее и сдержаннее, чем те, у кого вдруг умерла любимая собачка. Разумеется, проблемы с психикой всегда были проблемами с психикой, но Жаклин не привыкла как-то расставлять их по шкале, от простых до сложных. Тем не менее, проблема Влады была из таких. Жаклин слушала молча, не отвлекаясь на что-то ещё. Сейчас для неё существовал только их столик. Периодическая шумиха вокруг и даже играющая музыка стали не более чем шёпотом где-то далеко-далеко. К тому моменту, когда Влада закончила, Жаклин поймала себя на мысли, что прошло уже несколько часов. Но на самом деле это было не так. С другой стороны, в её рассказе не было ничего экстраординарного. В жизни порой происходят странные ситуации. От безысходного и внутреннего груза впору пойти куда глаза глядят, а уж на что человек наткнётся — это вопрос исключительно того, насколько удачлив этот человек. И как раз таких людей и ищут секты. Будь Жаклин детективом, она обязательно поинтересовалась бы, какой прок Нине был с того, чтобы затащить Владу в эту обитель, но это никак не могло помочь ей в решении проблемы. Сейчас Жаклин сомневалась, что сможет дать Владе даже временную поддержку на словах. Она не была уверена, что существуют такие слова, которые Влада сейчас ждала от своего психолога. Сандерс неоднозначно мотнула головой, когда Влада опомнилась. То, что она успела стащить сигарету и закурить, совсем укрылось от внимания Жаклин. Та ждала окончания истории, словно только у Влады сейчас была возможность говорить. А та смогла сказать послесловием куда больше, чем самой историей. У Влады вообще оказался чудесный дар наиболее точно подводить итог. Жаклин радовало то, что она оказалась умной девушкой, готовой принимать решения. Но было ли что-то не так сейчас? Может, Владе пора узнать, что это её вина? Или, напротив, не её? Она не дала Владе убрать руку, взявшись за неё и переплетая пальцы с её пальцами. — Один мой знакомый писатель как-то сказал, что в религии нет ничего святого. Не знаю, насколько он был прав, да и неважно это. Скажи мне, почему ты сразу не пошла к психологу? Проблема была совершенно в другом, так почему? Я вижу тут запутанный клубок, где одно связано с другим, но при этом другого могло и не быть, если бы ты поступила правильно раньше. Жаклин тоже позволила себе закурить и затем снова нашла руку Влады. Почему-то ей казалось, что сейчас шанс обидеть словами намного выше, чем в любое другое время. Влада после этой истории казалась ей слишком беззащитной, слишком открытой. Сейчас ничто не должно было расстроить её. — Я не думаю, что ты виновата во всём, что с тобой произошло. Как я уже говорила, в вопросах любви важна чуткость. Алексей не проявил её по отношению к тебе, пользуясь только своим опытом и своими воспоминаниями. В том, что он перевернул всё, нет твоей вины. Я думаю, если бы ты поняла это раньше, то не винила бы себя столько времени. Если он хотел видеть в тебе те качества, которые погубили его жену, ты никак не смогла бы его остановить. Самовнушение, — Сандерс приложила палец к виску — Может позволить тебе не чувствовать боли, сидя в кипящей воде, но то же самое самовнушение может очень быстро свести тебя с ума. Она допивала последний шот с чёткой мыслью, что хочет заказать что-то ещё. Были бы у неё похожие чувства, если бы эта беседа состоялась в кабинете, а не здесь? Хотелось бы залить это всё алкоголем, а не вспоминать лишний раз? Или дело было только в Лауре, так некстати встретившейся сегодня? — Я никогда не говорила тебе того, что ты ожидала бы услышать от психолога в какой-нибудь клинике, — покачала головой Жаклин, — И сейчас я думаю, что абзац про различные девиации можно опустить. Вернее, можно было бы опустить, если бы дело было не в них. Ко мне приходят разные люди. И взгляды многих людей на отношения довольно нестандартны. Тебе просто нужен такой человек, которому ты сможешь это доверить, понимаешь? Который поймёт то, что может довести тебя до оргазма тем, что ты скрываешь и чего боишься. Ты не можешь никому довериться из-за того, что в полной мере не чувствуешь человека. Если начнёшь обращать на это пристальное внимание, тогда всё станет намного понятнее. Я думаю, только тогда ты перестанешь ошибаться и выбирать неправильных партнёров. А если они и будут неправильные, то ты не узнаешь об этом, потому что ваши отношения не успеют прийти ни к чему серьёзному. Жаклин сделала несколько затяжек и поняла, что не может рассказать Владе всё, о чём думает. Хотелось упомянуть так много, но вместе с этим она чувствовала, что не может пойти лёгким путём. Это не было лечением, это было очередным обманом. И это могло затащить Владу туда, откуда она уже не сможет выбраться. Но есть шанс, что она сможет быть счастливой. Она окинула девушку долгим взглядом. Заслуживает ли она такого? Жаклин мягко высвободила руку, но не спешила возвращаться к беседе. Настойчиво обхватив Владу за шею, она привлекла ту к себе и поцеловала в губы. Недолгим, но требовательным поцелуем. И едва только отстранилась, как произнесла на выдохе: — Эмоции. Говори мне, что чувствуешь.

Влада

Как-то летом, когда даже в Томске жара стояла невыносимая, Влада вернулась с волейбольной тренировки домой. Было ей лет четырнадцать, блаженное одиночество летних каникул, когда приятели разъехались, ещё не успело надоесть, и Влада предвкушала три часа (не меньше!) на диване перед телевизором с чашкой черешни и любимым сериалом. Но прежде следовало напиться. Даже те десять минут, в течение которых она шла от автобусной остановки до дома, привели её рот в состояние Атакамы. Было приятно сбросить тяжеленные кроссовки и ощутить горячими ступнями прохладу пола. Влада прямиком направилась на кухню, где распахнула холодильник, задумчиво выбирая, чем бы утолить жажду. О, прекрасно! На дверце стояла полная на три четверти полуторалитровая бутылка «Кока-Колы», один лишь взгляд на содержимое которой заставил ощутить холодную колючую ароматную сладкую прохладу сначала во рту, потом в горле, и дальше — в пищеводе. Влада решила пренебречь стаканом, открутила крышку, приложилась к горлышку (Попутно она вспомнила, что бабушка полагает, что прилюдно пить из бутылки недостойно девушки, но ведь сейчас рядом с ней никого не было, так что можно позволить себе.) и сделала добрый глоток. Лишь природные аккуратность и выдержка позволили ей сделать два шага до раковины, а не выплюнуть проглоченное прямо здесь, на чистый ламинат. Вероятно, со стороны она выглядела, как популярный кот Том, которого мультипликаторы любили изображать с идущим из ушей дымом и выпученными глазами. Отец иногда приносил с работы медицинский спирт и баловался, изготовляя из него разные настойки. В этот раз Сергей Владимирович решил поэкспериментировать с обычным растворимым кофе. В состав самодельного напитка, получившего дикое наименование «Смерть попугая», вошли растворимый кофе, спирт и вода. И вот этой убийственной смеси Влада и хлебнула. Прокашлявшись, она поняла смысл странного названия содержимого бутылки. По щекам текли слёзы. Во рту горело. Нет, не так. Во рту полыхало. Сам по себе отвратительный вкус пойла сопровождался эффектом неожиданности, ведь Влада рассчитывала получить от глотка совершенно другой спектр ощущений. Точно так она чувствовала себя и сейчас. Профессиональный анализ рассказа? Безусловно. Дружеское похлопывание по руке? Вероятно. Слёзы сопереживания? Возможно. Недоверчиво взлетевшие брови? Даже это допустимо. Вот, пожалуй, те реакции, которые Влада могла бы расценить, как возможные. Но… поцелуй? В мозгу пульсировали три оранжевые (нет, Влада не смогла бы объяснить, почему оранжевые) буквы WTF. Поцелуй казался невинным точно в такой же степени, в какой невинным выглядит раскосый взгляд Саши Грей. Раньше Влада никогда не целовалась с девушками, исключая невинных чмоканий в щёку при встрече или расставании. У Жаклин это получилось естественно, легко, словно это не первый их поцелуй. Влада вдруг испугалась этой мысли. Что значит, не первый? Неужели она допускает мысль, что за этим поцелуем могут последовать и другие? А впрочем… — — Эмоции. Говори мне, что чувствуешь, — мягкий, но уверенный в своём праве говорить властно, голос Жаклин вернул Владу за столик. Влада долго и протяжно выдохнула. Прежде, чем ответить, она поискала глазами Дарлу, приподняла свой бокал, чтобы повторить. — Боюсь, что я не смогу ответить, Жаклин. Стоило невероятных усилий сдержать хулиганскую улыбку, но Владе удалось сделать это. Она наморщила лоб в притворном размышлении и подняла глаза на мисс Сандерс. — Я не разобрала с одного раза.

Жаклин

— Ты не хочешь отвечать, — взгляд мисс Сандерс сейчас словно ковырял Владу, надеясь уловить хотя бы тень лжи в её эмоциях или почувствовать на слух малейшие колебания в голосе, — А как я смогу помочь тебе, если ты не хочешь? Кажется, новый коктейль нужно было заказать прямо сейчас, но уверенная в своих действиях, Жаклин не ожидала такого ответа от Влады. А то, что она сказала следом, сохраняя невозмутимое спокойствие, не вязалось с теми историями, которые услышала от неё психолог. Может, это не всё, что она скрывает? Так или иначе, но Влада могла уже начать следовать всем тем советам, которые до этого были ей даны. Если так, она достигла определённых успехов. Сейчас Жаклин даже не думала о том, о чём думала ещё пять минут назад. Хорошо было вовремя соскочить с удушения и наручников, оставив это всё эмоциям от простого поцелуя. — Не разобрала или не хотела разобрать это с одного раза? — Жаклин не спешила действовать дальше, а ведь слова Влады звучали как вызов. На который мисс Сандерс не купилась. Сейчас время было на её стороне, и нужно было снова завладеть этим диалогом. Может, Влада и пробовала теорию на практике, но после поражения от Лу (конечно Жаклин считала это поражением — ведь Лаура смогла себя перебороть… и смех, и грех, как говорится) второе поражение от Влады смотрелось ещё забавнее. И почему-то слишком уж грустно. Но никчёмные сомнения внутри не могли никак отразиться на её тоне. Жаклин перебирала в голове множество вариантов продолжения этой беседы, но следовала самому простому из них. И, пожалуй, самому приятному. — Если уж такое простое задание вызывает у тебя проблемы, то я даже не знаю, что будет потом. Тон Жаклин стал серьёзным и почти официальным. Она поднялась, словно намереваясь пойти к стойке, чтобы заказать ещё порцию коктейлей, но в последний момент схватила Владу за руку и потащила к туалетам. Мгновение. Ещё одно. Они почти впорхнули в это помещение, мало подходящее для проявления экспериментальных заданий. Дверь, то ли слабо потревоженная, то ли обладающая мощной защитой от громких хлопаний, мягко закрылась за ними. Потратив не больше двух секунд на осмотр, Жаклин несильно, но требовательно дёрнула Владу за руку, привлекая к себе. Обе руки схватили Владины кисти. Теперь Жаклин выждала несколько мгновений, прежде чем поцеловать Фомину в губы. Но куда смелее, ведь им не мешали ни лишние глаза, ни места, с которых не хотелось вставать. Она прижала Владу к стене, целуя снова и снова. Кажется, была в голове мысль завести её в одну из кабинок, но пока Жаклин пользовалась тем, чем можно было пользоваться. Никто не стеснял их движений, а если бы сейчас сюда зашла какая-нибудь цыпочка, Сандерс бы не обратила на неё никакого внимания. Почувствовав, что Влада едва заметно задрожала (или ей показалось?), Жаклин прервала поцелуй, но теперь ничего не спросила. В глазах сейчас, кажется, притаились чудом сбежавшие из Ада огни, сдобренные алкоголем и насколько это возможно, подавляемые желанием. И пока что здравый смысл проигрывал влечению подчистую. С другой стороны, Жаклин ещё была немного трезва. Как раз настолько, чтобы остановиться. Но хотелось ли? Она потянула Владу за собой в одну из кабинок. Присев, она устроила девушку у себя на коленях, обнимая одной рукой за шею, а второй поддерживая талию. Уже не слишком заботясь об эстетике поцелуев, она то нежно, то грубовато хватала губами губы Влады, время от времени чуть прикусывая их. Она касалась губами губ, но не забывала о кончике носа, щеках и даже полузакрытых веках Фоминой. В один из таких поцелуев, она прижалась щекой к щеке девушки, с силой сжала губами мочку уха: — Лучше тебе начать говорить.

Влада

Куда деть руки? Поразительно, но этот вопрос занимал Владу больше всего. Обвить шею Жаклин? Будет выглядеть, словно она напилась и теперь проявляет беспардонную любвеобильность. Положить их на бёдра женщины? Довольно глупая поза, нечто вроде «Танго верхом на унитазе». Кстати, про танго. Интересно, умеет ли мисс Сандерс вести? Влада поняла, что дошла до той стадии, которую про себя называла «навеселе»: «Навеселе, навеселе, Ты рожи корчила мне. Я был с тобою во сне, Нам было всё до звезды», — запел в голове знакомый голос. Она поняла, что её руки сами знают, что делать. Пальцы правой скользнули в волосы Жаклин, в мягкий шёлк. Это было поразительное тактильное наслаждение. Влада подумала, что никогда не получала такого от мужчины: с ними, лишь коснувшись, хотелось сразу отдёрнуть руку. А пальцы левой блуждали по лицу мисс Сандерс, едва касаясь; Влада, словно слепая, пыталась проникнуть в тайну истинного лица той, скрытого под темнотой окружающего мира. Почему-то теперь она явственно поняла, что сюрпризы, которые принесут ей визиты к психологу, только начинаются. И оставалось лишь молиться, чтобы бо́льшая часть их была хорошей. А впрочем, имело ли это значение сейчас? — Лучше тебе начать говорить, — голос долетал откуда-то с другой планеты. Что? Говорить сейчас? Там, где Влада была сейчас, не было никаких голосов. Невозможно облечь в слова то, что она переживала. Это было даже не сексуальным чувством, а полным попаданием в её, Влады, невысказанные и не оформившиеся желания. Но была в этом вероломно ворвавшимся голосе нотка, которая заставила искать ответ. Это больше, чем вопрос психолога клиенту, который требует ответа. Это не клиническое упражнение и не домашнее задание. Это Рубикон, это оценка. Её оценивали, здесь и сейчас, по шкале, о которой она не имела ни малейшего представления. Конечно, Владе было известно, как часто посетители ищут со своим психологом более тесных отношений, чем положено по обоюдной этике. Когда твоё самое сокровенное обнажается перед человеком, не встречая у того отторжения, симпатия не может не возникнуть. Нужно быть глупцом, чтобы полагать, что твой случай как-то отличается от классической модели поведения. Эти мысли мелькнули на периферии сознания, даже не успев стать полноценным тезисом. Не так давно Владе даже нравились порнографические фильмы, чьё действие происходило в туалетной кабинке. Одинокая девушка, дыра в стене… Подобная обезличенность казалась квинтэссенцией современной пары: вечное одиночество, на которое человек обречён даже в порнографии. Но не теперь. Влада прижалась сама губами к целующему её рту, а когда оторвалась, выдохнула: — Это не место для нас. Прошу тебя, не здесь. Дав…давай возьмём такси.

Жаклин

Прежде чем Жаклин что-то ответила, она резко, но не сильно обхватила рукой подбородок Влады. Подушечки пальцев касались щёк, но в целом это было не грубым движением — с Лаурой, например, Жаклин не позволила бы себе быть настолько мягкой. Или стараться быть. — Ты ведь понимаешь, — голос мисс Сандерс был тихим; она сейчас водила подушечкой большого пальца по губам девушки, — Что пути назад потом уже не будет? Подниматься и ехать куда-то сейчас не хотелось. Жаклин начала эту игру, чтобы забыть происшествие с Лаурой и немного развеяться. К тому же ей казалось правильной мысль о том, что надо утешить Владу и отвлечь её от этого рассказа. А получалось всё не совсем так, как планировала мисс Сандерс. Задумываясь о причинно-следственных связях, Жаклин не могла найти в случайном сексе с уже знакомым человеком ничего плохого, но чаще всего это заставляет взглянуть на такого человека иначе. И многие меняли своё отношение — оно вполне понятно, когда ты видишь в одежде того, кого уже видел без одежды, это вызывает определённые эмоции. Но был и ещё один пункт, который мешал Жаклин сказать однозначное «нет» и поехать домой без Влады. Это то состояние, которое она видела перед собой. Нельзя с уверенностью сказать, что эта идея с проявлением эмоций была плохой, но для Влады это могло стать такой точкой невозврата. И сейчас она думала явно не головой. Жаклин поняла, что в таком состоянии ей не убедить девушку в своей правоте; в том, что если они пойдут до конца, то не смогут взглянуть друг на друга иначе. Во всяком случае, принимая во внимание характер Влады, Жаклин очень в ней сомневалась. Да, сейчас всё было иначе, но если всё пойдёт так, как сейчас складывалось в голове у мисс Сандерс, то Влада уже не вырвется из того мира, куда Жаклин по доброй воле не стала бы тянуть никого. Не глупость вела сейчас Жаклин, когда она спустила с колен Владу, помогая ей встать и смотря за тем, чтобы она вдруг не упала от избытка чувств. Не глупость помогла ей принять верное решение, когда Жаклин расплатилась за них, и, взяв их вещи, повела Владу к выходу из бара. И уж точно не глупость напевала сонаты в голове, твердя всего одну мысль, которую сейчас можно было развить до целой речи. Но Жаклин молчала. Молчала, когда помогала Владе сесть в машину (о которой та и не вспомнила, вот ведь) и когда ехала к ближайшему отелю. «Она этого хочет» Решение, которое было не окончательным, сейчас билось в голове, словно птица, которая хочет вылететь, но желания Влады имели в себе и определённые последствия. Жаклин не могла не подумать о том, чем для Влады будут эти отношения и помогут ли они забыть свои желания. Несмотря на то, что девушка рядом находилась в состоянии, которое можно было назвать эйфорией, Жаклин не считала, что одно способно заместить другое. Всегда и везде будут последствия, и в случае Владой, хотелось ликвидировать последствия, а не заменить одно на другое. «Она всё ещё может передумать. Я всё ещё могу отвезти её домой» Шелби остановился возле отеля, который был достаточно хорошим по шеффилдским меркам. Вообще, они проезжали и несколько мотелей, но такое простое жильё Жаклин оставляла людям не самым честным и довольно сомнительным. Всё-таки, вход в номера прямо с улицы казался ей недостаточно защищённым. Отели же в целом вызывали у неё куда большее чувство комфорта, и, если так подумать, то она не считала собственный дом единственным местом, где можно почувствовать себя уютно. Уже стемнело, и дождь прекратил свою основную атаку. Сейчас чуть моросило, это Жаклин успела заметить, пока они не зашли в фойе отеля, где дежурный сразу же подарил им своё внимание. Оставив Владу позади себя, Жаклин решила узнать насчёт качества номеров и их цен сама. И какими бы забавными не казались ей мысли о том, что Владе сегодняшная ночь может обойтись очень дорого, она даже не думала сказать что-то из этого вслух. Вскоре половина средств была списана, а ключи от номера получены. Разумеется, он был на последнем этаже. — Пойдём, — наверное, первое слово, которое Жаклин сказала Владе с того времени, когда они были в баре. Пока они поднимались в лифте на последний этаж, Жаклин подумала и о том, что это для Влады как экзамен. Если та найдёт в себе силы отказаться, это будет очень сильным поступком с её стороны. Таким, за который можно уважать человека, ещё двадцать минут назад почти неспособного контролировать свои эмоции. С другой стороны, мисс Сандерс никак не могла определиться, почему ей так страшно знакомить Владу с тем миром, который постоянно врывался в её жизнь. Дерзко, нахально и не заботясь о последствиях. Жаклин боялась. Она боялась за всех, кто знакомился с Темой, испытывая к этому неподдельный интерес, но в каждой девчонке вроде Влады она видела себя. Готовую почти на всё, но быстро получившую пощёчину. Или шёлковую ленту на шею, которая заставляла судорожно вздохнуть и закашляться, будто чьи-то руки плотно сжали горло. Она очень боялась за Владу, но та уже граничила с этим миром. В этом и была проблема. Ни случай с сектой, ни Джереми не смогли (да и не захотели) сделать её знакомство с этими практиками… правильным. «Но Лаура познакомилась с Темой правильно… и вот, что из этого вышло» Жаклин опомнилась, уже стоя посреди номера. Голова сейчас была не из лёгких, но эффект уже проходил, поэтому первое, о чём мисс Сандерс подумала, так это о том, почему она вела машину в таком состоянии, почему Влада не настояла на том, что такси — это единственно верный вариант, и почему её вдруг не остановили копы. «Неужли это нужно считать судьбой?» — Мы очень далеко зашли, Влада, — наконец, сказала она, взяв руки Фоминой в свои и теперь, словно хищник, наступая. Она заставила Владу попятиться до самой кровати, находящейся в номере, но ни шагу больше. И теперь крепко держала её руки., — И если ты сама планировала забраться так далеко, то могу сказать, что мои советы уже идут тебе на пользу. Она искренне надеялась, что Влада сможет оставить весь сегодняшний день, начиная с поездки в бар, вот в этой комнате. И лучше ей было оставить всё в этой комнате. Но пока она смотрела на Владу и чуть ли не крутила ту, как статуэтку, в руках, то думала, что всё это нечестно по отношению к этой девушке. Несмотря на свои невзгоды и несчастья, Влада не заслуживала лжи. Для многих это будет счастьем, но… Влада должна была узнать, с кем имеет дело. И Жаклин поняла, что если всё это зайдёт слишком далеко, то она расскажет. Даже несмотря на то, насколько успешным (или неуспешным) будет сегодняшний день. *** Не услышав ничего, что могло дать ей сомнения или убедить её в нецелесообразности дальнейшего, Жаклин стала раздеваться, не забывая раздевать и Владу. Ещё влажная от дождя верхняя одежда устраивалась в общей куче, но не так беспорядочно, как это было бы при подготовке к сексу, который едва можно сдержать. Она остановилась лишь тогда, когда её кофта заняла место поверх всей уже снятой одежды, и обе они оказались в нижнем белье. И тут Жаклин неожиданно вспомнила о трискеле на правой лопатке. «Нет. Нет-нет-нет. Я буду молчать до последнего» Стоило помнить и о том, что это совершенно новый опыт для Влады. Нужно было правильно сделать всё, о чём Жаклин не переставала помнить. Нельзя допустить ошибок, которые небрежно допускали все остальные партнёры Влады. И, толкая Фомину на кровать и устраиваясь сверху, Жаклин помнила об этом. Помнила, продолжая целовать и ласкать руками её тело. И сейчас стало куда сложнее не потерять голову. Жаклин почти неслышно выдохнула, водя подушечками пальцев по рукам Влады. Оглаживая руки, она то касалась волос, то вдруг проводила по груди, пока не позволяя себе перейти к последней стадии. В этом тоже была своя прелесть, потому что Жаклин любила изучать новые тела с помощью поцелуев. Звучит не слишком умно, но даже Клэр говорила ей, что в таком изучении есть своя изюминка. Целуя определённое место, можно понять, насколько человеку приятно, если именно там его касаются губы. Правда, чаще всего это были соски или половые губы, но после этого Клэр с улыбкой замечала. что просто не встречала других мест. Жаклин не прекращала ласки ни на мгновение. Она чувствовала, что если сейчас остановится, то просто соберётся и уйдёт. Желание боролось в ней с практичностью, которая тоже была не против посмотреть на результат. И это, как и несколько других вещей, пугали Сандерс. Наконец, она устроила руки на груди Влады, приспуская бюстгальтер и сразу же заключая сосок в плен горячих губ. Сначала один, потом второй, в это время раздразнивая первый частыми прикосновениями пальцев и стократно ощутимым сейчас лёгким царапанием ногтём. В какой-то момент Жаклин поняла, что остановиться — значит сильно обломать и себя. Где-то на задворках сознания ещё пел голос о том, что такие случаи во врачебной практике вообще не должны случаться, но не бывает ничего вечного. К тому же, когда-то давно были и другие… «Не лучший момент, чтобы вспомнить Кэролайн» Она отмахнулась от этого воспоминания, понимая, что слишком часто закрывает глаза, прежде чем снова поцеловать Владу в губы или устроиться меж грудей, целуя ложбинку. Или вдруг вычертить поцелуями кости ключиц, с силой сжимая грудь девушки. В целом Жаклин была нежной. Это был какой-то подменой эмоций, полученных в торговом центре. Жаклин думала, что ей поможет, скорее, ведро холодной воды на голову, но, видя перед собой Владу, эмоции без проблем менялись на противоположные и название этой поляризации по курсу учёбы Сандерс вспоминать отказывалась. «Почему так?» Она не могла оставаться такой же, раз за разом поглаживая промежность Влады и, памятуя о возбуждении некоторых партнёрш, быстро освобождая ту от трусов. Пока не проникая во влагалище, она дразняще и будто случанйо проводила по нему руками, не прекращая поцелуев, с которых начала. Возможно, у Влады бы возникло много вопросов. Может, даже страх за то, насколько один человек может чувствовать возбуждение другого. И это, пожалуй, было единственным плюсом, который за всё это время подарила ей Тема. Она едва не улыбнулась, используя «пистолет» — так называли этот жест некоторые лесбиянки, отторгающие все прочие посторонние предметы, кроме рук. На пистолет и правда было похоже — укзаательный и средний прямые, безымянный и мизинец согнуты полностью, а большой только в суставе, создавая подобие курка и основных ласк клитора. Жаклин начала поступательные движения рукой медленно, постепенно наращивая темп и снова замедляя его. Она сейчас словно вспоминала всё забытое за прошлые годы, и это вызывало у неё странное чувство. И отторжение и светлую грусть, какая бывает, когда вновь видишь давнего знакомого. Ей не хотелось снова сливаться с этим, но не каждый секс вызывал у неё такие эмоции. «А когда у меня был секс в последний раз? И, главное, с кем?» Она внимательно следила за состоянием Влады. Губы Жаклин и даже её руки, одна из которых перешла в непосредственное наступление, сейчас словно оценивали, насколько Влада возбуждена. Было сложно почувствовать её сразу и после такого перерыва, но Жаклин чувствовала. Может, не на сто процентов, но это стоило потом спросить у самой Влады. И Жаклин не была уверена, что она честно ответит. Жаклин быстро поняла, что действует по той же схеме, что действовала, работая в клубе. И ей доставлял удовольствие даже такой секс, который можно было разложить на теоретические части. Сейчас вот, к примеру, делаем то, сейчас вот это. Сейчас используем обе руки, чтобы ласкать промежность. Одной, значит, стимулируем клитор, а второй раз за разом терзаем влагалище, как бы и мужской хер не терзал. Обычно партнёрам было сложно поверить в то, что Жаклин достигла какого-то удовольствия, однако мокрые трусы каждый раз говорили сами за себя. Ей нравилось чувствовать в своих руках трепещущие горячие тела. Это было настолько редкое чувство, что, пожалуй, сравнить его можно было только с триумфом кукольника, который ведёт марионетку и делает это так идеально, что подобное зрелище завораживает. И Жаклин сейчас раз за разом достигала этого ощущения, не считая, что секс может быть быстрым или долгим. Она просто раз за разом предавалась этому чувству. До тех пор, пока Влада не кончила. И Жаклин не спешила ложиться или садиться рядом, сначала подарив девушке несколько тёплых и не слишком коротких поцелуев. И теперь присела на кровати, спиной к ней. Но не спешила уходить в ванную.

Влада

Интересно, а как становятся лесбиянками? С чего начинается понимание, что вон та девушка в джинсах и футболке с претенциозной надписью «Free girls don’t wear bra!» интересней, чем молодой человек в костюме клерка и выражением лица усталого енота? Влада проверяла свой профиль в Фейсбуке обычно пару раз в неделю. К её удивлению, ей часто писали незнакомые девушки. Общение редко заходило дальше обмена десятком стандартных фраз. Но одна корреспондентка увлекла её своими разговорами. В отличие от других искательниц сетевого счастья, обладательница незатейливого ника Veer Jeans не ограничивалась глупыми смайлами и предложением обменяться фотографиями в стиле ню. Собеседница тогда и объяснила Владе, почему её страничка привлекла внимание девушек необычной ориентации. — Посмотри на свои фотографии, — заметила Veer Jeans. — А что с ними не так? Вроде, с девушками на них не обнимаюсь. — Это точно. Но и с парнями тоже. Держу пари, что мужчины тебе не пишут, кстати говоря. — А ты откуда узнала? — Психология за два доллара. Тот факт, что на твоих фотографиях нет мужчин, автоматически понижает твою привлекательность в глазах других самцов. После этого диалога Влада удалила все фотографии, оставив только скромный аватар. Их беседы трудно было назвать глубокими, но представление о личности по ту сторону Сети оно давало. Владу подкупало, что Veer Jeans уверенно позиционировала себя лесбиянкой. В ней не было подхихикиванья, которое часто сопутствовало подобным признаниям со стороны юных соотечественниц. Veer Jeans утверждала, что нельзя считать серьёзным первый опыт, состоявшийся под воздействием алкоголя. «И уж тем более будет скотством полагать, что однополые связи ведут в постель быстрее, чем гетеросексуальные», — хотя Veer Jeans не пользовалась смайлами, Влада почувствовала, как та фыркнула. Это мимолётное воспоминание сопровождало Владу во время всей короткой поездки в Шелби. Жаклин проигнорировала её робкие просьбы взять такси. Влада не боялась попасть в аварию, она опасалась полицейских. Дорожная полиция не сделала бы ей ничего, но мёртвой хваткой вцепилась бы в её спутницу, и тогда вечер был бы непоправимо испорчен. А Владе хотелось зачерпывать впечатления полной пригоршней, плескать их себе в лицо, пробовать на вкус, на слух, на глаз, на запах и на ощупь, отдаваться им и разделить их с Жаклин. Ей было чуточку обидно, что она не может передать весь спектр эмоций мисс Сандерс, ведь даже внутри себя Влада пока была не способна разложить по полочкам сознания то, что происходило с её чувствами. Она впервые за долгое время дала эмоциям увлечь себя. Последние попытки каким-то образом войти в отношения делались через разум, так было и со Стюартом, и с Джерри. Влада слегка испугалась своих собственных мыслей, украдкой посмотрела на сосредоточенное лицо Жаклин, которая уверенно вела машину, словно её спутница могла забраться ей в голову и подслушать, а после и обидеться на то, что в такой момент («Собственно, а в какой момент? Момент как момент, потом ты будешь его вспоминать, так сделай же всё, чтобы это воспоминание стало для тебя приятным!») она думает о своих бывших мужчинах. Ей будет непросто отказаться от постоянного сравнения происходящего с тем, что обычно бывало — или должно было быть — с мужчинами; ни сейчас, ни потом. Влада была уверена, что «потом» обязательно будет, что это не единичный эпизод, что пропадёт утром в похмельной дымке. Мужчина непременно бы развязно шутил и трогал джинсы на её колене, дабы показать, в первую очередь, себе, кто тут хозяин положения, оправдать собственный выбор и придать уверенности своим действиям. Жаклин же молчала, о не было в этой тишине тягучей обреченности приговорённого, когда воздух становится таким плотным, что его можно ломать руками, как хлеб. Влада чувствовала себя в совершенной безопасности, она в подобии релаксации прикрыла глаза и слушала мерное урчание двигателя. И только мыли, мысли, мысли. Всё свершалось стереотипно. Психолог, откровения, неожиданная встреча (О, если дать волю пока дремлющей паранойя, то встреча в молле очень быстро перестанет казаться случайной!), алкогольный поцелуй, настойчивые объятия в туалете. Как не посмотри на произошедшее, а из любого угла торчат заячьи уши штампов. «Нет, а ты как хотела?!» — Влада вдруг разозлилась на себя. — «Оттого они штампы, что случаются часто и со многими. Это и есть жизнь, в ней волшебник на голубом вертолёте появляется крайне редко, феи с тыквами вместо карет встречаются не в пример чаще! И пока твой кучер не крыса, но красивая и уверенная в происходящем женщина — не дёргайся. Отдайся хоть раз за последние пять лет тому, кто знает, что делать. Любое твоё резкое движение испортит всё бесповоротно». Влада сама не смогла бы объяснить, какое именно всё может испортить, но интуиция подсказывала, что пока она выбрала правильную линию поведения, и менять её не следовало: Жаклин ждала, что Влада доверится ей, и разочаровывать мисс Сандерс не стоило. В животе теплотой предвкушения разливалась неизвестность. Снова неизбежное сравнение: с мужчиной Влада наперёд знала, чего ожидать. Как он будет говорить, как посмотрит на неё, куда поцелует сначала, а куда — потом. Какими будут его руки, и какой реакции от неё он будет ожидать. Здесь — чистый лист. Влада даже не пыталась угадать развитие событий, не хотела нарушать девственность («Боже, опять идиотская двусмысленность!») впечатлений своими поспешными предположениями. И это загадочное будущее возбуждало. Словно недостающий кирпичик ложился в фасад её сексуальности: Влада призналась себе, что её заводит неопределённость. Можно было представить, что она — игрушка в чьих-то умелых и непременно добрых руках. Эти мысли настолько заняли Владу, что она даже не стала протестовать против гостиницы. Бывшие кавалеры пытались несколько раз зазвать Владу на такое рандеву на нейтральной территории, но она неизменно отказывала, отмечая в уме очередную причину для разрыва. Девушке непременно казалось, что, соглашаясь на такое, она опускается до положения чего-то несерьёзного. А именно, шлюхи — ведь их обычно водят в гостиницу, чтобы отодрать там, а потом разбежаться, так и не познакомившись. Но помимо отношения к себе, как к шалаве — а именно этим в её представлении должна была закончиться нелепая гостиничная случка — Влада боялась одиночества. Не быть внезапно брошенной кавалером, а того духовного одиночества, которое особенно ощутимо в паре. Влада полагала, что сетевые остряки должны были посещение отеля назвать «одиноким сексом», а вовсе не мастурбацию. Влада была уверена, что портье прекрасно знает, для чего две девушки решили занять двухместный номер до утра. Девушка боялась, что он не удержится от многозначительного хмыканья и, отойдя в сторону, изучала настенное панно, пока Жаклин демонстрировала служащему своё водительское удостоверение и получала заветный ключ. Когда они вошли в номер, Влада почувствовала, что вместе с суетой гостиничного коридора дверь закрывается и перед её страхами и сомнениями. Словно только сейчас было принято решение. Но вдруг она поняла, что свободна. Влада облегчённо улыбнулась и отдалась рукам Жаклин. Они точно знали, что надо делать. Это не было нетерпеливыми прикосновениями, которые у всех её мужчин предшествовали самому главному, как им казалось — проникновению. Тому самому моменту, ради которого всё и затевалось: знакомство, первый телефонный звонок, подаренный на свидании букет, ужин с вином, во время которого Влада с неизменными скукой и разочарованием ловила в глазах мужчины нетерпеливое ожидание гона. Всё было иначе, движения и поцелуи не были стандартно заученными, а являлись органичным продолжением всего вечера, отчасти сумбурного, но искреннего, пусть и покрытого всё ещё неразгаданными тайнами. Тело само отзывалось на настойчивые ласки Жаклин, податливо подставляло то одно укромное место, то другое. Влада не могла и представить, что прикосновение губами к предплечью может заставить её выгибаться полумостиком. Она очень быстро перестала стесняться: как можно стесняться саму себя? Ведь они стали единым целым, каждый миллиметр кожи был пропитан Желанием, которое не обрушивалось ливнем, а медленно заполняло её, как неторопливый тёплый дождь заполняет собой жаждущую природу. Ей было наплевать, что она в простом белье, которое надевала не для красоты и даже не для удобства — для тепла. Ей не было никакого дела до нелепой небритости, которая оставалась у неё из-за нежелания прихорашиваться. Она могла не сдерживаться, а отдаваться, сосредоточиться полностью на этом, не думать, что кто-то пыхтящий ждёт её оргазма, чтобы без промедления излиться самому, из-за чего проще и удобней было изобразить пароксизм страсти. Влада не торопила себя, и чуткая Жаклин не спешила, пальцы касались правильных точек, от них губа закушивалась сама, дыхание прерывалось, пальцы сжимались в кулаки, комкая бельё. На мгновение показалось, что пик так и не будет достигнут, что недостаёт какой-то малости, вроде шлепка или пальцев на шее, как вдруг всё случилось само собой. Показалось, что в комнате сверкнула молния, вдруг пропали все звуки, в нос ударил запах дождя и душа Влады взлетела под потолок и рассмеялась оттуда им обеим. Ровная красивая спина Жаклин походила на карту, на которой странная круглая татуировка напоминала обозначение столицы удивительной страны, что Владе только предстояло, как она надеялась, изучить. Символ показался неуловимо знакомым, но сейчас интеллект отказывался служить наотрез. «Напоминает инь-ян», — подумала Влада, — «но там вроде две составляющие, а тут три». Она так и не смогла сосредоточиться на этой мысли. Вместо этого, Влада встала на кровать на колени и обняла Жаклин сзади. Крепко прижалась грудью к этой великолепной спине, уткнулась носом в затылок, вдохнула малознакомый пока аромат и попросила: — Мы можем остаться тут до утра? И пока до Влады доходило, насколько глупо и по-детски выглядит этот вопрос со стороны и наверняка — в глазах Жаклин, она вспомнила. Этот символ она видела на одном ресурсе, посвящённом БДСМ.

Дарла

— Так что ты об этом думаешь? — вывел Дарлу из раздумий голос Ти. Ти был управляющим бара, но выгодно отличался от тех управляющих, которые привыкли создавать себе образ строгого человека, которому плевать на всё, кроме прибыли. Ти даже придумал эту поимённую традицию, общение на грани с фамильярностью. Иногда оно очень бесило — например, когда заявлялся очередной субъект, быстро переводящий общение ну совсем в личные рамки. Каких-то экстраординарных случаев всё равно не было, за Дарлой могли присмотреть. Например, повара или, скажем, кавист, который был здесь чаще, чем сама Дарла. Так вот, Ти уже долгое время хотел приспособить бар и под площадку для выступлений музыкальных групп, на что Дарла смотрела с позиции человека, которому иногда бывает тесно на месте работы. Даже без лишнего оборудования и толпы, которая пришла не в бар, а посмотреть на выступление. Но говорить Террансу своё мнение не торопилась. Он спрашивал весь персонал, и Дарла полагала, что её мнение, как и мнение многих других, попадёт в общую копилку. Как в шейкер. А на выходе и получится то, что решил сам Ти. Несмотря на это, она не спешила говорить «не знаю», потому что этот ответ заставил бы управляющего ещё плотнее заняться Дарлой, мешая ей работать. Фактически, сейчас между ней и успокоением явно переживающего за что-то клиента (то есть, клиентки) стоял ещё и управляющий, мешая той выговориться. Ти исполнял ещё и функции менеджера, как это часто бывает, поэтому он постоянно пёкся о том, как бы увеличить прибыль и при этом оставить всех довольными. Персонал, кстати, воспринял идею довольно тепло, несмотря на то, что бар был достаточно тесным. По крайней мере, Дарла так считала, потому что никогда не видела здесь такой зоны, которую можно было бы отгородить, сделав из неё сцену. Тем не менее, музыку она любила, и видела некоторые выступления, когда группы играли чуть ли не «на коленке». Сидел клавишник, сидел гитарист и сидел вокалист. При этом они ничем не отличались от людей, что пришли в бар выпить. Но проблема была в том, что Ти рассматривал только полноценные группы. Значит, это лишнее оборудование и громкий звук. И ещё бог знает что. Она категорически решила, что объяснит зазнавшемуся царю (и другу по совместительству) все нюансы после работы. — Ти, давай ты вызовешь меня на ковёр вечером. Хорошо? Всё равно ведь будешь здесь допоздна. Я обещаю, что всё тебе объясню, а не убегу, как обычно. Его лицо сначала выражало всю подозрительность, на какую он только мог быть способным, но потом он сжалился и кивнул. — Ладно. Но мне правда было бы интересно и твоё мнение тоже. Оно в списке последнее, и будь оно неважным, я бы уже принял решение. — Я понимаю, Ти. Когда управляющий удалился, кавист перестал мелькать под носом, проверяя, что закончилось, а что нет, Дарла, выполняя простые заказы для тех, кто пришёл просто выпить, а не поговорить, вернулась к той самой девушке. Эта была первой за несколько дней, потому что обычно, как это ни странно, поговорить любили мужчины. И не потому, что барменом была женщина (Дарла наивно полагала, что её пол не играет роли), а потому, что здесь они могли спокойно рассказать о своих проблемах. Побыть слабыми, если угодно. Зачастую, конечно, это были проблемы с бабами, а вот у баб такой проблемы не возникало. Всё, о чём они говорили, было какой-то периферией. Но то, что в этом случае проблема будет особенной, можно было догадаться ещё по выбранному коктейлю. Зомби, впрочем, подходил для многих ситуаций. Дарла вообще порой могла угадать, к какой ситуации какой коктейль подходит. Ну, несложно понять, хочет ли напиться человек, выпивающий разом с полдюжины шотов, не отличающихся мягкостью. Или, например, когда дама такого человека весь вечер потягивает одно мохито. Или эгг-ног. Или «между простынями». Хотя, последний был скорее злой шуткой Дарлы, потому что название коктейля не отражало его полную убойность. Во всяком случае, для простых посетителей, не сведущих в деталях, название коктейля всегда играло какую-то роль. Или, например, человек мог спросить, чем примечателен «зуб акулы» или «скорпион». И почему вот этот вот называется «землетрясением». Но она заказала «Зомби». Дарла одобрительно хмыкнула, проверяя, не закончился ли вишнёвый ликёр. Сменщики любили почём зря лить его и в другие коктейли, рецепты которых варьировались. За поставки отвечала Кинзи, а Кинзи могла достать всё, что угодно. И отношения Кинзи с Дарлой можно было охарактеризовать как «на ножах». Хотя первая в конечном итоге всё время отступала. Дарла обладала какой-то неуёмной внутренней энергией, да и в спорах смотрелась куда выигрышнее. Громче говорила, смотрела сверху вниз, а ещё была женщиной крупной и статной в отличие от маленькой и худой Кинзи. Мысль о том, что надо сказать ей о новых поставках, повергли Дарлу в диссонанс. Она решила, что сделает это через Ти, раз уж он ей задолжал. Вернее, задолжает, когда она расскажет ему своё мнение. А девушка, получив стимул к долгой (Дарла надеялась, что нет) и эмоциональной речи, стала рассказывать. Мол, её подруга с каким-то там парнем встречалась чуть ли не год, потом решила сказать парню, что когда-то была на игле, парень её кинул, и теперь эта душечка переживает за подругу, которая где-то загуляла, хотя уже вечер. Странно, кстати, что эта самая подруга не стала искать пропажу, а пошла бухать в бар. Логика посетителей была божественна в большинстве случаев, но одним из критериев хорошего бармена было не осуждение, а, напротив, способность подсказать верный вариант так, чтобы клиент последовал ему. Или принял его к сведению. А девушка (которую звали Милори, о чём она быстро сообщила) дала ей понять, что может принять её мнение к сведению. Не так, как это обычно делали, а действительно принять к сведению. — И что ты тогда здесь делаешь, Милори? — вопрошала Дарла, глядя на то, как быстро слабеет желание девушки идти кого-то искать. «Зомби» на то и был «Зомби», хотя если бы Дарла сначала услышала эту историю, она бы не дала этой несчастной ничего крепче мохито. Или айриш кофе в качестве того самого необходимого для поисков пинка, — Твоя подруга пропала. Возможно, где-то сидит и пьёт. Даже если она сказала тебе о том, что ей не нужна твоя компания, то представляет, как ты начнёшь её утешать. Или просто очень много говорить. Тебе просто нужно быть рядом, но если ты будешь молчать, она должна оценить. Даже если ты будешь совсем никакая, — улыбнулась Мартинез. — Но если она пропала и пьёт, — Милори подняла на Дарлу глаза, и той сделалось не по себе, — Она взяла бы трубку, нет? — Смотря, насколько она пьяна, — покачала головой Дарла. На этот вопрос она, кстати, честно ответила, потому что не пересчитать по пальцам, сколько раз ей попадались клиенты, вливающие в себя один шот за другим и систематически сбрасывающие входящие вызовы. Но в какой-то момент им настолько надоедала навязчивость звонящего, что они отвечали. Или даже звонили сами. Дарла отвлеклась на другие заказы, потом к ней подошёл кавист (которого звали Джим — он тут, кажется, целую вечность работал, и совсем не по специальности, поскольку бару кавист был совершенно не нужен, а Джим просто был хорошим другом Терранса), и Милори перестала быть её проблемой. А когда Дарла снова вернулась к тому месту, то девушки уже не было — только лишь харрикейн удерживал под ножкой пару купюр за выпитое. Поддерживая порядок за стойкой, она не сразу обратила внимание, что в баре появилась одна давняя знакомая. Вообще, Дарла могла бы назвать её и подругой, просто каждый пытается быть другом, когда у тебя в руках ключи от алкогольного царства. Но Жаклин, которая работала частным психологом, была не такой. С ней было интересно поболтать иногда, и она совсем не претендовала на статус друга, от чего Дарле самой хотелось включить её в список друзей. Только вот дальше встреч в баре знакомство как-то не шло, хотя пару раз Дарла думала позвонить и предложить куда-нибудь сходить вместе. Потом на намеченные даты стекались дела со всей недели и встречи благополучно откладывались, а в конечном итоге Дарла перестала рыпаться, поняв, что с некоторыми людьми лучше не переступать тех рамок, которые диктует сама жизнь. Сегодня, правда, Дарла с любопытством лезущего вся и всюду котёнка стала изучать как Жаклин, так и её спутницу, потому что обычно подруга приходила одна. Эту девушку она раньше не видела и по первым впечатлениям могла сказать, что это просто знакомая. Или клиентка. Жаклин держалась рядом с ней, как будто показывая, что они пришли сюда вместе, но при этом между ними ничего не было, как будто речь шла о недавнем знакомстве. Делая «бомбы» для Жаклин, Дарла отметила про себя, что это ведь шоты на крайний случай. Но не стала спрашивать, что случилось. Занимать эту женщину беседой, когда она пришла с кем-то, было не слишком вежливо, к тому же сейчас предстояло полазить по барным запасам в поисках Лафройга. Да, он значился в меню, но совсем не значит, что мог ещё остаться. Виски вообще быстро заканчивался, особенно именитый. Учитывая десятки видов, стоящих в баре, Лафройг заканчивался быстрее, чем Гленовиски, куда входили Гленморанджи, Гленкинчи и прочие «глены». Но, слава богам, Лафройг ещё был. После этого Дарла снова отвлеклась, хотя, надо признать, ей было слишком интересно, что, как и почему. И следующее, что она увидела — это (ну надо же!) поцелуй. Одна из бровей поползла вверх, и Дарла чуть было не испортила слоистый коктейль одному из дотошных клиентов, который слишком уж хотел получить номер телефона «рыжей красотки». Дарла проигнорировала эту просьбу по понятным причинам, но удержалась от фразы «так, исчезни-ка, я смотрю на куда более привлекательные вещи, чем захмелевший извращенец». Проследив передвижение Жаклин с этой девушкой до туалетов, Дарла подумала было повесить на входе в туалет соответствующую табличку, но вновь появившийся Джим, внезапно предложивший свои услуги в борьбе с Кинзи, нарушил её планы. И она сразу забыла о том, что надо подсмотреть/помочь Жаклин в её интересах. — Да ну? — Дарла переключила всё своё внимание на Джима, но не отрывалась от приготовления амаретто сауэра, когда Джим подробно объяснил, что готов сам заняться мотивацией мелкой и вредной бабы. — Ага, — Джим, кажется, хотел, чтобы Дарла подменила его на пару дней в плане дежурной работы (иначе говоря, придётся записывать, что подходит к концу, и не только), — Просто у меня такое чувство, что она меня боится. — И почему ты так решил? — прищурилась Дарла, с энтузиазмом измельчая лёд до крошева, который засыпала потом в харрикейн. — Потому что я как-то позвал её погулять, а она вся такая сразу смешалась и предпочла удалиться, — не сдержал улыбки Джим. — Боже! — Дарла чуть было не прыснула со смеха, — А Ти знает о твоих похождениях? — Да, — сконфуженно произнёс Джим, — Но я надеюсь, что сама Кинзи не в курсе, что Ти об этом знает. — Да будет тебе! Все в курсе, что Ти тебя сюда устроил. Вот скажи мне, зачем в баре нужен кавист? Тебе в магазине бы больше платили. Намного больше. — Может быть, — Джим нисколько не обиделся на рыжую, напротив, ему нравилась прямолинейность Дарлы, — Но в магазине нет такой атмосферы. Тут как-то по-семейному уютно. А ещё здесь есть ты, — выдал он, и Дарла чуть не выронила бокал, который собиралась поставить перед клиентом. — Так, знаешь что, — Дарла не удивилась бы, если бы увидела наблюдающего за этой сценой Терранса, который бы сейчас довольно потирал руки, — Иди уже, пока я тоже от тебя не отмахнулась. Хочешь, чтобы я заполняла за тебя бумаги и рыскала по запасам — уладь вопрос с Кинзи. И желательно сегодня-завтра. А ещё перестань тут крутиться — так я, может, и поверю в то, что ты не успел что-то там записать и выполнить. «Придурок», — беззлобно подумала Дарла, когда Джим удалился. Не сказать, что он совсем её не привлекал, просто она всегда считала его человеком с исключительной фантазией, и сейчас было как-то печально видеть от него настолько дешёвый подкат. Её внимание снова заняла Жаклин, которая быстро расплатилась и поспешила удалиться вместе со своей знакомой. Дарла припомнила, что испытывала неподдельный интерес к этой ситуации, но Джим отвлёк её своими выкрутасами, а смена уже подходила к концу, и, казалось, дверь, ведущая в служебные помещения, то и дело открывается, демонстрируя ей печальное лицо Ти, которому Дарла сказала о своём отношении в плане превращения бара в клуб. Нет, которому должна была сказать об этом. Ровно в 23:01, когда она, наконец, покинула рабочее место, предварительно приведя его в порядок, Ти снова заявился в зал, ожидая от неё ответа. Зал уже был пуст, поэтому Дарла, устроив фартук на вешалке и взяв оттуда же свою куртку, повела Терранса за ближайший столик. — Так что? — не выдержал он, когда они, наконец, присели. — Я не считаю эту идею хорошей, Ти, — выдала Дарла, — И, пожалуйста, выслушай меня до конца. Может, некоторые люди приходят сюда не только затем, чтобы выпить, но и, например, посидеть в хорошей компании, но мне вот целыми днями компостируют мозг брошенные и обездоленные. Я не хочу сразу обидеть таких людей, просто им нужно поговорить. А как говорить, когда вокруг гремит музыка, я не знаю. Ты, наверное, смотришь на многие другие бары, и в этом я готова тебя поддержать, развиваться надо. Но лучше бы ты придумал что-то ещё. Всё, что не связано непосредственно с устройством бара, у меня вызовет отторжение. Я готова привыкнуть, если ты решишь что-то сделать, но не могу поддержать идею, которая не кажется мне хорошей. Извини. — Если я что-то придумаю, — Ти искренне улыбнулся, — То это будет так, чтобы ты этого даже не заметила. Но то же самое ты могла сказать мне куда короче и куда раньше, — заметил он. — Чтобы ты неправильно меня понял и обиделся, да, — хмыкнула Дарла, — Ладно, Ти, удачи тебе в том, что ты там планируешь. Я пойду домой. — Я тоже собирался, — он взглянул на неё, — Тебя подвезти? — Ты же знаешь, что мне идти десять минут, — мягко отказалась она, — Не нужно. И направляясь, домой по ночному Шеффилду, её мысли почему-то снова вернулись к Джиму. К тому, что он, например, мог сговориться с Кинзи, чтобы та могла осуществить свою месть. Что он мог вполне успешно начать с ней гулять, а Дарла в этом заветном треугольнике играла крайнюю роль. «Я вам обоим завтра экзамен устрою»

Лаура

Стив Стоддмайер не смог бы объяснить, что именно его разбудило: грохот распахнувшейся двери или сопроводивший его яркий свет. Стоддмайер обладал счастливой способностью спать в любом состоянии и в любом положении, ему не мешали ни шум, ни джетлег. Единственным его требованием к окружающей действительности была темнота, но и тут он легко находил компромисс в виде повязки на глаза, которую на этот раз оставил в дорожном кофре, рассудив, что в гостиничном номере темноту уж как-нибудь сумеет себе организовать. С недовольной гримасой Стив сел в кровати и несколько секунд уговаривал себя открыть глаза, заранее зная, что, вернее, кого, увидит перед собой. Действительность подтвердила догадку Стоддмайера: в дверном проёме, соединявшем смежные спальни люкса, стояла не кто иная, как мисс Лаура Донован — гений фотографии, богиня рекламы и кудесница креативности. По случаю ночного времени его деловая и творческая партнёрша была одета в длинную, до середины бедра, футболку расцветки национального флага Великобритании. Стив готов был присягнуть, что помимо этого предмета туалета мисс Донован не стала обременять себя одеждой. — Боже мой, Лу! Ты сошла с ума, сейчас двадцать минут четвёртого! — Стив бросил взгляд на часы на прикроватной тумбочке и рухнул обратно на подушку. По своему обыкновению, партнёры занимали люксовый номер с двумя спальнями и общей комнатой. Внутренние двери в апартаментах не запирали: тела друг друга не интересовали их ни сейчас, ни ранее. Такое размещение было удобно с точки зрения практичности, но иногда за него надо было платить вот такими ночными эксцессами. — Стив, в этой гостинице работают непроходимые тупицы! — И тон, и содержание фразы не оставляли сомнения в том, что мисс Донован изволит гневаться. — Это потрясающее открытие не могло подождать до утра? — Проворчал мужчина, будучи уверенным в отрицательном ответе на свой риторический вопрос. — Они подсунули мне «Black label»! А я ещё во время бронирования указала, что пью только «Blue»! — В качестве доказательства Лаура помахала Стиву бутылкой «Johnny Walker» с чёрной этикеткой, которую сжимала за горлышко. Про себя Стив отметил, что данное прискорбное обстоятельство не помешало Лу накачаться «негодным» виски до состояния, близкого к изумлению. Этот приятный и порочный процесс мисс Донован начала на банкете, который давал издательский дом сразу по окончании первой автограф-сессии в Шеффилде. За ужином Стиву пришлось говорить за двоих, потому что его напарница сразу же после первого глотка спиртного погрузилась в мрачное настроение и на внешние раздражители реагировала слабо и невпопад. К счастью, улыбаться фотовспышкам Лу не забывала. В минуты возлияний, которые, справедливости ради стоит заметить, случались не так уж часто, спорить с Лу было невозможно. Она не становилась агрессивной или плаксивой, алкоголь подчёркивал другую её черту: упорную во всём девушку было невозможно переспорить. Лаура игнорировала любые доводы и стояла на своём до тех пор, пока не получала требуемое. Однажды на Барбадосе таким объектом вожделения Лу стала стройная, словно точёная, чернокожая официантка. Пятьсот долларов из «загульного фонда» Стива убедили девушку разделить вакханалию с мисс Донован, которая, раздев девушку донага, всю ночь просто водила пальцем по спине и ягодицам той. К счастью, обычно хотение Лу распространялось на более приземлённые вещи. Смирившись с тем, что сон придётся отложить на неопределённое время, Стив предложил: — Я могу заказать «Blue label» в гостиничном баре, Лу. Думаю, его принесут минут через десять. — Да уж, будь добр, — фыркнула девушка и удалилась на свою половину, не забыв хорошенько приложить дверь к косяку. Лу рассудила, что лучше всего скоротать время ожидания терпимого виски поможет его менее приятный собрат и щедро плеснула себе в бокал. Наверное, стоило бы оттенить вкус напитка льдом из мини-бара, но вставать за ним с пола, на который она опустилась, было выше её сил. Сделав добрый глоток, который не принёс за собой совершенно никакого вкуса, Лаура продолжила занятие, которому предавалась последние три часа, а именно, размышление о Ней. Лу называла Ту, О Ком Страдала только так — Она. Имя женщины ей было неизвестно, хоть это и покажется нелепым, учитывая силу привязанности семилетней давности. Слово «Госпожа» было слишком интимным, чтобы позволить себе осквернить его, пусть и простыми мыслями в собственной голове. Это слово могло быть только обращением, непременно личным и очным, да ещё и в ситуации, которая давала бы надежду на то, что Она не отвергнет этот эпитет. Раз за разом прокручивая пятнадцатисекундную встречу на сессии («На автограф-сессии», — скрупулёзно поправила Лу саму себя, чтобы не создавать ненужной иллюзии), фотограф убеждалась в том, что повела себя правильно, что невозможно было назвать Её Госпожой вот так, при всём скоплении публики да ещё и при этой странной девушке в очках, что Её сопровождала. — Вот ведь сучка! — В полголоса ругнулась Лаура на Её спутницу, которая, разумеется, не могла слышать этого оскорбления. — Что у них? Они пара? Или просто подруги? По привычке Лу рассуждала вслух, вполголоса. Звук собственного голоса успокаивал плохо. Хотелось впиться ногтями в щёку Наглой Шлюхи — такое прозвище Лу дала неизвестной девушки — и с силой потянуть вниз, чтобы на коже гадкой соперницы (Убедить себя в том, что Шлюха — непременная соперница Лу не составило особого труда.) оставались бороздки от ногтей и с ликованием видеть, как отметины начинают багроветь. А потом прижаться раскалённым лбом к носку сапога, к тому самому носку, который иногда снился по ночам, чей небрежный пинок ощущался носом до саднящей боли; к носку, на котором Лу почти наяву видела капли собственной крови. В пьяном сознании девушки Она непременно принимала Лу. Конечно, наказывала. За непослушание, за самодеятельность, за использование стоп-слова, хотя Лаура обещала… Лу не хватило выдержки в неизвестно какой раз за ночь вспоминать события семилетней давности. Мисс Донован и в мыслях не смела ругать Её, но гнев требовал выхода, грозя разорвать психику изнутри. — Чёрт! Ёбаная Наглая Шлюха! — И не вставая с пола швырнула об стену стакан с остатками виски. На светлой обивке стен образовалось светло-коричневое пятно, очертаниями напоминающее Австралию и примерно такого же размера. Осколки разлетелись по комнате, но бо́льшая их часть так и лежала тут же, с южной стороны импровизированной Австралии. И в этот самый момент Лаура Донован выбросила из головы Стива Стоддмайера и пресловутый «Blue label», Её и Наглую Шлюху. Перед ней был Кадр. Почти трезвая, она вскочила с пола и бросилась за штативом с лампой и камерой. *** — Porca madonna! Выросший в Нью-Джерси Стив ругался редко, но если уж делал это, то по-итальянски. Донёсшийся из соседней комнаты звон разбитого стекла заставил его вскочить c кровати. Стив набросил халат и распахнул дверь в соседнюю спальню. Лу закрепляла штатив в нужном положении и, не оборачиваясь, бросила: — Даже не вздумай заговорить сейчас. Голос девушки был абсолютно спокоен и трезв и дал Стиву понять, что сейчас Лаура работает. Он молча развернулся и через свою комнату вышел во внешний коридор этажа. Там мужчина опустился в кресло напротив входа в их люкс, решив дождаться официанта снаружи, дабы тот не потревожил музу, внезапно посетившую мисс Донован. Стоддмайер привык не удивляться приступам творческой активности Лу: та могла на рассвете отправиться на пленэр или в полуденную жару возжелать снимать сёрферов. Стив начал подрёмывать в кресле, когда явившийся с заказом официант потревожил его осторожным покашливанием: — Полагаю, виски заказали вы, сэр, — полувопросительно заметил подошедший. Эта интонация ставила его в один ряд с незабвенными Дживзом и Сэмом Уэллером. — Да, благодарю вас. Поставьте на столик, пожалуйста. Пятифунтовая банкнота перекочевала из пальцев Стива в ладонь почтительно согнувшегося посыльного. В этот момент до мужчин донёсся звон разбитого стекла. Лаура, желая запечатлеть несколько вариантов удачного снимка, пыталась повторить выигрышную инсталляцию. — О, не обращайте внимания, — как можно беспечней ответил Стив на немой вопрос своего визави. — Это мисс Донован творит. — Конечно. Только, пожалуйста, сообщите портье, когда она закончит творить, и начнёт вытворять, чтобы он не забыл включить это в счёт. Тут сама Лу в поисках своего партнёра решила выглянуть в коридор. Волосы девушки были растрёпаны, а до поиска приличного одеяния у неё так и не дошли руки. — Отрадно видеть, что миледи чувствует себя в нашем отеле, как дома, — не удержался от комментария официант. Стив почёл за лучшее стимулировать молчание ещё одной ассигнацией. — Я знаю, как будет называться эта серия, — объявила Лу, не замечая ехидности служащего. — Это всего одно слово — «Гнев». — М, великолепно, — промычал Стивен. — Мы можем обсудить это внутри? — Нам нужны сцены декорации гнева, — продолжала свою мысль Лаура. — У тебя есть идеи? — Ещё пара творческих находок, и постояльцы гостиницы продемонстрируют гнев в самом незамутнённом его виде, — последнюю реплику официант отпустил между закрывающимися за ним дверями лифта. — Действительно, Лу. Давай зайдём внутрь, пока мы не перебудили всех вокруг, — предложил Стив, обеспокоенно глядя на двери соседнего номера. Жаклин «Не стоило этого делать» Одна запоздалая мысль всё-таки просочилась через ту вуаль, которой были окутаны эти сиюминутные порывы. Но сиюминутные ли? Между разговором в баре и моментом близости прошло довольно много времени. Достаточно, чтобы включить голову и спросить её мнения. Жаклин не смогла бы считать иначе или быть проще, что неоднократно советовали ей друзья и знакомые. Может, как раз поэтому она не считала себя человеком, у которого много друзей. Ведь по специфике специальности просто не получится быть проще — всегда будет осознание двойного дна, место для здравой паранойи и привычка доверять только собственным чувствам. Которые сейчас напоминали запутанный клубок. Она всё ещё сидела на кровати, стараясь не двигаться, потому что некуда было деть руки, и если бы она вдруг пошевелилась, то точно стала бы нетерпеливо мять покрывала или просто сцеплять руки в замок, хотя временами спокойствию Жаклин можно было позавидовать. Возможно, нашлось бы место нервному напряжению, однако выпитое ещё имело силу и услужливо давало возможность мисс Сандерс разобраться с собственными мыслями. Но ровно до тех пор, пока Влада не обняла её. Давая эмоциям легко взять верх над головой. Наверное, в тех отношениях, которые ограничиваются какими-то суждениями или нежеланием всё разрушать, занятия любовью и происходят так. Словно один или даже оба партнёра бросаются в этот омут с головой, зная о том, что если будут думать подолгу, это здорово приуменьшит их желание. И в защиту таких безрассудных действий стоило сказать и о гедонических плюсах, ведь они были. Что в таких отношениях в целом, что в том, что произошло в этом номере совсем недавно. Жаклин бы уже давно поднялась, чтобы сходить в душ или просто закурить, но не могла просто высвободиться, расцепляя руки Влады. Она снова отдалась ощущениям, и, надо сказать, прекрасным. Даже несмотря на то, что всё уже случилось. И как раз по этой причине Жаклин не спешила говорить. Её голос сейчас мог как напугать, если она задаст неуместный вопрос, так и раззадорить. «Как будто это что-то плохое» — Конечно. Вдруг она всё-таки нашла в себе силы настойчиво высвободиться, но не встать, а повернуться лицом к Владе. И поцеловать — теперь уже коротко, хотя ей раз за разом хотелось возвращаться к губам девушки. Жаклин поднялась, разыскивая в казавшемся ещё совсем недавно порядке сумочку. Возможно, даже при самом сдержанном сексе (как и в прелюдии к нему) может показаться, что получается находить грань между желанием и головой, но это только в теории. Голова может рисовать картины того, как всё будет, может раскладывать всё по полочкам, но в какой-то момент желание вмешивается и пресекает все попытки соблюдать какую-то осторожность. Хаос вмешивается в порядок и получается то, что получается. В данном случае, правда, это было только их одеждой, теперь лежавшей не так уж аккуратно, как представляла себе Жаклин. Но пачка сигарет была найдена. Жаклин закурила, присев на одно из кресел, которое было напротив кровати. Сейчас всё происходящее напомнило ей внеочередной приём, а один-единственный вопрос мог дать и Владе почувствовать себя на приёме. И, вероятно, всё испортить. Но в баре эта девушка выглядела достаточно смелой, чтобы пойти на любые эксперименты. И как бы ни хотелось сейчас умерить её пыл (в котором Жаклин не была уверена), желание поддерживать неведение было выше. Самым сложным сейчас было просто завязать разговор. Жаклин в таких случаях просто не оставалась до утра в непривычной обстановке, да и никто раньше не просил её об этом. Или быстро засыпала, но не затем, чтобы скрыть паузу длинною в несколько часов. Сейчас ей не хотелось спать, но любые попытки заговорить сделали бы её уязвимой. То есть, человеком, который больше необходимого беспокоится. Или хочет раз-другой разрушить тишину своим голосом. И это не было минусом спонтанного секса (или конкретно этого секса). Просто в подобной ситуации Жаклин до сих пор не считала себя правой. Влада, как неоднократно вспоминала мисс Сандерс, просила помощи, но такая помощь была уместна только для какой-нибудь мелодрамы. Сталкиваясь с такими примерами на практике (слава богам, не самостоятельно), Жаклин знала, что как минимум девяносто процентов таких отношений заканчиваются плохо как для клиента, так и для самого психолога. Только в отличие от психологов, клиенты не имеют при себе этой устойчивости к самому страшному оружию, какое только может быть у человека. Оружие, которое может нанести рану, не заживающую годами, даже десятками лет. Оружие, оставляющее незатягивающиеся шрамы. И этим оружием были обычные слова. Жаклин знала, как с этим можно справиться. И именно поэтому она хранила дома всё, что когда-то причинило ей боль. Многие считают, что нужно забыть всё плохое как можно быстрее и, отчасти, они правы, но это гарантирует плохие воспоминания в будущем. Это напоминает чашу с ядом, из которой несчастный отпивает понемногу через равные (или неравные) промежутки времени, растягивая мучения надолго. И Жаклин считала, что пить надо всё сразу. Даже если чаша кажется бездонной. В какой-то момент яд просто перестанет убивать, перестанет быть ядом. Она поняла, что задумалась, потому что мысли снова вернулись куда-то в прошлое, касаясь рубцов, которым при желании можно было дать имена. Например, Рик. Или Кэролайн. Но это сейчас не должно было справиться с настроением мисс Сандерс. Оно было, конечно, не самым лучшим, но задумчивость вытеснила всё прочее. Жаклин была собой, а не мисс Сандерс. Может, поэтому она не торопилась начинать разговор? Докурив, она всё-таки решила сходить в душ, чтобы выиграть немного времени. Или испортить себе настроение ненужными мыслями. Более того, сейчас и раздеваться почти не пришлось, потому что почти всё Жаклин сняла с себя, когда раздевала и Владу. Подумав о том, что эта девушка, последнюю неделю только и рассказывающая о себе, но выглядящая совсем незнакомой в последние два часа, может присоединиться к ней, мисс Сандерс для верности закрылась в ванной комнате. Прохладный душ обладал поистине исцеляющим эффектом, которым Жаклин не думала злоупотреблять, но чем дольше она стояла, наслаждаясь эти ощущением, тем меньше хотелось покидать эту комнату. Но как только Жаклин вытерлась и вышла, собирая свою одежду, но не спеша одеваться, она уже знала, что и как надо сказать. Если какие-то сомнения насчёт произошедшего у неё и остались, то мисс Сандерс предпочла сгладить их, как совсем недавно сгладила и историю Влады. «Или теперь ты будешь такой же смелой, как и в баре?» Впрочем, она не задала этот вопрос, только подумала, приподняв уголки губ в слабой улыбке. Хотелось ещё покурить и… есть. Почему-то только сейчас чувство голода заявило о себе, хотя весь день прошёл совершенно в других заботах. Даже в баре Жаклин не ощутила этого чувства. И сейчас даже не запомнила, доела ли свои начос. Помнила только, как оставляла деньги и чаевые для Дарлы. Она только надела нижнее бельё, как до слуха донёсся непривычный в такое время и в таком месте шум. Кажется, в этот раз и именно этой ночью им попались слишком шумные соседи, но у Жаклин не было ровным счётом никакого желания выяснять, в чём же дело и кому вдруг приспичило побить посуду. Или просто заявить о себе, даже находясь в номере, который мало походил на дешёвый. Оставив проблемы персоналу и тем, кого они будут больше волновать этой ночью, Жаклин вернулась к насущным занятиям. Высунувшись в окно, она какое-то время наслаждалась прохладой и красивым ночным видом (и попутно справлялась с почти изжившей своё зажигалкой), и только потом закурила. Вдруг повернув голову, она обратилась к Владе: — Думаю, что теперь ты точно готова начинать отношения, — здесь стоило дождаться удивлённого взгляда и добавить лаконичное «не со мной», но Жаклин сделала простой вывод, что это и так понятно, — Ты приняла к сведению мои советы, ты стала куда смелее и теперь тебя не пугают новые эксперименты. Пожалуй, тебе нужно только не держать в голове прошлое, которое переплетается с твоими опасениями и желаниями. Не знаю, готова ли ты сама, но сегодня ты показала мне, что можешь пойти до конца. Жаклин сделала пару затяжек и добавила: — Правда, не знаю, могу ли я всё ещё называть себя твоим лечащим врачом. То, что мы сделали, недопустимо, но если бы я использовала слова, на тот же самый эффект ушло бы куда больше времени. И твоих денег. Словно вспомнив что-то, Жаклин затушила остаток сигареты в пепельнице и поискала глаза меню обслуживания в номер. — Будешь что-нибудь? — предложила Сандерс и запоздало заметила, как поменялся её тон. Кажется, большую часть речи стоило произнести менее официально. — И, знаешь, я не думаю, что теперь я вдруг перестала быть тем человеком, который беспокоится о твоих проблемах, — добавила Жаклин после большой паузы.

Влада

Шум струй душа в ванной напоминал звуки дождя тёплой майской ночью. Влада позволила себе воспользоваться мини-баром и теперь вдыхала ароматы виски, изредка смачивая благородной жидкостью язык. Так и не одевшись, девушка стояла за длинным плотным тюлем и смотрела на тёмную шеффилдскую улицу. Только беспокойное жёлтое мигание светофора нарушало мрачное спокойствие ночи. Влада вспомнила, сколько раз вот так она смотрела на видимую крошечную часть мостовой из окна своей спальни, когда спать было невозможно, когда казалось, что стены сдвигаются — медленно и незаметно, но неуклонно — и вот-вот раздавят её, сидящую на ковре посредине пустой малюсенькой гостиной. Она очень боялась спугнуть странное, незнакомое ощущение, неожиданно обволокшее её естество. Вдруг, без видимой причины, в ней поселилась надежда, да что там надежда! — уверенность, что эта ночь не такая, как остальные. Ночь, которая изменит её и поменяет её отношение к жизни, к зубоскальному и жестокому монстру, имя которому «отношения». Это ощущение никогда ранее не посещало Владу. Ни со Стюартом, ни с Джереми. Наоборот, с ними после постельных утех она чувствовала зыбкую душную обречённость. Сейчас только Влада осознала, что априори понимала бесперспективность тех связей. Интересно, а то, что произошло только что с Жаклин, можно назвать связью? Философский червячок ехидно хихикнул и заявил, что любое взаимодействие двух индивидуумов суть связь, а уж тем более такая влажная коммуникация, кхе-кхе. Ещё одна терпкая капля из бутылочки защипала язык. Самое худшее, что она может сейчас сделать — это начать надеяться и строить планы. И вообще, хотелось бы разобраться в нескольких вещах сразу. Во-первых, что, твою-то мать, это было? Казалось бы, простой и естественный вопрос, но ответ на него менялся с каждой секундой. От чувства стыда, граничащего с брезгливостью к себе до восторженной уверенности в том, что ей, наконец-то, удалось найти своё. Правда, как обычно, была где-то посередине, и её ещё предстояло найти. Во-вторых, как она вообще относится к однополым парам? Какие-то три часа назад Влада с толерантной улыбкой заметила бы, что она не видит в них ничего предосудительного, но вряд ли способна примерить подобное на себя. Теперь же она не знала ответа на этот вопрос. Просто потому, что у неё пока не было такой пары. У неё случился однополый секс, это так. Он был восхитителен, но от постели до пары было как раз то расстояние, которое ей никак не удавалось преодолеть. В-третьих, Владе предстояло разобраться с новой ролью Жаклин в её жизни. Как бы она ни пыталась делать вид, что не произошло ничего экстраординарного, трудно было предположить, что мисс Сандерс продолжит быть для Влады всё тем же отстранённым психологом, который профессионально слушает и задаёт точные редкие вопросы. Но в этом пункте своих размышлений девушке приходилось блуждать в двойном неведении: помимо собственного отношения к ситуации существовало так же мнение самой Жаклин, а читать мысли Влада пока не умела. Оставалось надеяться, что неожиданная партнёрша сумеет своим поведением немного развеять беспокоивший героиню туман «В-четвертых» вытекало из предыдущего пункта. Сможет ли Влада сделать выводы из предыдущих попыток отношений? Девушка понимала, что даже если всё сложится так, что Жаклин станет её… «кем? Пока не думать об этом!» … просто её, то эта связь будет не столь обременяющей, как предыдущие «полупары» Влады. Просто потому, что, как представлялось Владе, над ней не будет тикать таймер, отсчитывающие секунды до алтаря. В-пятых, стоило понять, какую роль в жизни Жаклин играет (или играло?) то, чей символ красовался под лопаткой женщины. Логическая цепочка выстраивалась быстро. Татуировка в верхней части тела в совокупности с характером и ролью в постели мисс Сандерс позволяла предположить, что та позиционирует себя доминантом. Вывод не испугал Владу, а оставил в недоумении. Как теперь вести себя? Ведь у неё не было даже теоретической базы, кроме наипростейшей: деление на верхних и нижних, «Три принципа», доверие и прочее, почерпнутое на соответствующих страничках в Интернете. Влада никогда не пыталась систематизировать эти сведения и определить своё отношение к ним. Тут решение пришло само собой. Никаких форсированных действий. Да, она видела татуировку. Если Жаклин поинтересуется, то не нужно скрывать, что смысл рисунка ей известен. Но никаких идиотских вопросов. И бояться нет причин: Влада не могла представить себе мисс Сандерс с мясницким ножом в руке. Влада вполне могла бы добраться до сакрального для буддистов числа сто восемь в перечислении пунктов для размышлений, но в ванной выключили воду; видимо, Жаклин закончила и сейчас появится в комнате. Следовало бы тоже пойти в душ, но Владе не хотелось. Она желала как можно дольше оставить себе это ощущение мягкого запаха чужого желания, так похожего на её собственное, но всё-таки неуловимо отличное. Этот тонкий аромат словно защищал её от внешнего мира. Ей было спокойно, и мысль о том, что придётся одеваться и идти на холодную улицу вызывала отторжение. Она молча слушала, как Жаклин пытается прикурить. Наконец, пряный вкусный дым заполнил комнату, и Влада с удивлением отметила, что Жаклин растеряна. Женщина всячески пыталась сохранить самообладание, но было видно, что случившееся выбило её из колеи. Владе подобное состояние было хорошо знакомо, каждый раз после секса с новым партнёром она терзалась, сомневаясь в правильности этого шага. Ей казалось, что будь у неё машина времени, она непременно сгоняла бы в прошлое, чтобы отговорить вчерашнюю себя от этого шага. Значит, это присуще всем женщинам. И неважно, насколько активную позицию они занимают в однополой паре. Дальнейшие слова Жаклин только подтвердили справедливость догадки. Не называя вещи своими именами, мисс Сандерс давала понять, что считает случившееся ошибкой, своей ошибкой. Влада пока не реагировала, она слушала. Никаких мрачных мыслей не было, потому что ей казалось, что проблема в большей степени надумана. И следующая фраза психолога убедила её в правильности догадки: — Правда, не знаю, могу ли я всё ещё называть себя твоим лечащим врачом. То, что мы сделали, недопустимо, но, если бы я использовала слова, на тот же самый эффект ушло бы куда больше времени. И твоих денег. Было очевидно, что Жаклин пока не ждёт от неё ответа. Это больше походило на меморандум, декларацию о намерениях. И если перевести это на обычный язык, то фраза звучала бы так: «Мне неловко, что так получилось. Нет, я не жалею, но не хочу, чтобы ты подумала, будто я использовала своё положение и свои профессиональные навыки, чтобы затащить тебя в постель». Виски приятным файерболом спустился в пищевод. Влада молчала, но улыбалась. Ей было хорошо. В голове крутилась случайная латинская фраза: «Quis custodiet ipsos custodes?» — И, знаешь, я не думаю, что теперь я вдруг перестала быть тем человеком, который беспокоится о твоих проблемах, — добавила Жаклин. Пришло время сделать шаг самой. Влада опустилась на корточки рядом с креслом, в котором сидела Жаклин и попыталась заглянуть той в глаза: — Скажи, что я могу сделать для тебя? Как я могу тебе помочь? Она испытывала удивительные чувства, совершенно новые. Это не было влюблённостью, даже симпатию Влада обычно ощущала по-другому. А с Жаклин она чувствовала единение. Ей были понятны эмоции женщины: смятение, растерянность, немного вины. Но главное — страх. Жаклин явно боялась, что нечаянным жестом или словом Влада сломает её оборону, которую психолог выстроила, чтобы защитить своё обнажённое настоящее «я». Влада поменяла позу. Теперь она стояла на коленях, вернее, сидела на собственных пятках, всё ещё стараясь посмотреть в лицо мисс Сандерс. — Мы с тобой так похожи. Словно две стороны одной монеты.

Жаклин

Задумчивость, вызванная непростым выбором того, что заказать поесть, была прервана ещё более внезапно, чем появилась. Жаклин не знала, как это выглядело со стороны, но была готова поспорить, что её ударило током. Сердце неприятно съёжилось и как будто пискнуло, словно по мягкой игрушке вдруг ударили кулаком. Не мягко нажали, а ударили. Но, разумеется, Влада не могла знать обо всём этом. О том, что у Жаклин вызовет именно такую реакцию образ всё ещё обнажённой девушки, которая сидит рядом и преданно заглядывает в глаза. Впрочем, Жаклин не нарушала своих же правил. Она не отвела взгляд, а смотрела на Владу. Может, чуть нахмурилась, пытаясь уловить, чем вызвано её поведение. И те вопросы, которые она задавала. Конечно, Жаклин хотела поговорить о чём-то, чтобы это перестало напоминать один из приёмов в её кабинете, но для этого нужно было брать отвлечённые темы. Не такие, которые сейчас предлагала Влада. И жизнь Жаклин складывалась таким образом, что никто не интересовался у неё, что не так и как можно помочь. Родителей устраивали долгие байки о том, что всё просто великолепно, Джереми отставал после нескольких грубых фраз, потому что иначе его нельзя было успокоить. Даже Энн не получала всего того, что хотела услышать. Но ни один из способов пресечь диалог не сработал бы сейчас. Грубить Жаклин не хотела, хотя внутри и собирался воедино какой-то противный ком из раздражения, бессильной злости и всего того, что было не на кого вылить. Может, Джереми и заслуживал такой реакции, потому что порой был просто невыносим. Но не Влада. — Даже если принять во внимание, что ты так же умна, как сама о себе думаешь, — Жаклин чуть приподняла голову Влады за подбородок и склонилась к ней, но не поцеловала, — Я уверена, что тебе не стоит ковыряться во мне. Я не могу втягивать тебя в это, Влада. Но те вопросы, которые ты задаёшь, могут о многом мне сказать. Ты не хочешь уведомить меня о том, что считаешь себя моей девушкой? От твоих решений и будет зависеть, могу ли я рассказать тебе что-то или нет. Какая-то часть Жаклин уже смирилась с тем, что всё идёт не так, как надо, но, чёрт побери! — это она поняла ещё в торговом центре. Она предполагала, что день может закончиться так. Не хотела, конечно, но такая концовка была возможна. И сейчас в голову настырно лезла ещё одна. Такая, после которой Влада уйдёт и больше никогда не появится в её жизни. Жаклин сейчас чувствовала себя слишком ответственной за её психику, но постепенно стала находить плюсы в том, чтобы достаточно оттолкнуть Владу сейчас. Если всё получится, та никогда не вернётся к этому опыту. Возможно, это не избавит её от проблем, но хотя бы направит по другому пути. В том, что другой путь может быть менее опасным, Жаклин не сомневалась, а в то, что он может быть и более опасным (вспоминая рассказ о секте) просто не верила. Проблема была только в том, что теперь Влада будет недоверчиво смотреть и на психологов, памятуя о том, как всё было в последний раз. Тем не менее, плавный ход мыслей был снова нарушен, и действия сейчас намного опережали мысли. Жаклин поднялась и рывком подняла Владу на ноги. — Не нужно делать что-то такое, даже если думаешь, что знаешь обо мне достаточно, — тихо, почти шёпотом произнесла Жаклин. «Чёртова татуировка! Влада наверняка её заметила. Хороший повод для того, чтобы её свести в ближайшие несколько дней» Жаклин выдохнула и снова опустилась в кресло. Потянув Владу за руку, она устроила ту у себя на коленях, спиной к себе, и сейчас поглаживала по волосам. — Тебе не стоит лезть в это, Влада. Даже с твоими фетишами. Я… я не могу тебя впустить, — Жаклин не заметила, как уткнулась в плечо Влады. Руки мисс Сандерс замком устроились на её животе, не давая развернуться. — Ты должна понимать, — через какое-то время произнесла Жаклин, — То, чего ты хочешь, не отпустит тебя. Никогда. Пути назад потом не будет. Можно от этого убежать, но не получится забыть. Она вдруг расцепила руки и решительно поднялась, заставляя встать и Владу. Жаклин не подумала над тем, как будет это выглядеть, но не могла столько думать об этом. Ей казалось, что ещё немного — и она примет неверное решение, но Влада не оставляла ей времени на раздумья. Она хотела ответов. — Мне лучше уйти, — тихо произнесла Жаклин. Пожалуй, нужно было добавить и про то, что Влада может больше не приходить, но сейчас, учитывая такой разговор, это могло прозвучать очень грубо. Ей не хотелось обижать девушку, которая на многое сегодня пошла. Которая доверилась ей.

Влада

«Ну что ж, мисс Фомина, у меня для вас две новости. Хорошая и плохая, как водится», — обратилась Влада к самой себе. — «Хорошая в том, что ваши слова, кажется, попали в цель и задели мисс Сандерс за живое. А плохая в том, что вы целились не туда. И через три минуты останетесь в одиночестве на ковре в этом шикарном номере. Но с другой стороны, у вас есть целых сто восемьдесят секунд, чтобы придумать, как её остановить. И я рекомендую вам быть просто собой, откровенной и не наигранной». Рекомендация была лишней. Влада не смогла бы играть, потому что просто не понимала, какую роль от неё ждёт режиссёр. Происходящее же действительно напоминало старую киноленту, в которой герои двигаются неестественно быстро. Задуматься, только несколько часов назад она была ярко выраженной натуралкой, а теперь её первая девушка собирается уйти, так и не получив ответа на каскад вопросов. У Влады не проходило ощущение, что в их разговоре незримо присутствует третий. Но в отличие от популярной на родине поговорке, он, или вернее, это не было лишним. Наоборот, его недоставало для гармоничности разговора. И девушке не удавалось понять собеседницу без этой третьей составляющей. Удивительным было и то, что Жаклин, судя по всему, была уверена, что Владе это третье прекрасно известно. Всё поведение мисс Сандерс говорило об этом: она, видимо, решила, что объяснения ни к чему. Осенило Владу внезапно. Память заботливо извлекла на свет сидевший в подсознании образ, и разговор окрасился совершенно в другие оттенки, на глазах превратившись из лёгкого водевиля в странную драму. Триксель. Она просто не додумала до конца, не выстроила полностью логическую цепочку, оборванную на выводе, что Жаклин — Верхняя. А ведь всё лежало на поверхности! Такие татуировки не делаются просто так. Жаклин, как уже успела убедиться Влада, была взвешенным человеком, она не стала бы оставлять на собственном теле подобные следы без веской причины. Исходя из позиции, которую мисс Сандерс занимала в этой субкультуре, появление тату по желанию другого человека исключалось. А значит, БДСМ играл центральную роль в жизни женщины, значительную настолько, что для неё было важно иметь подобное напоминание для себя и для других. Для других даже в большей степени, поэтому-то Жаклин не стала ничего объяснять девушке — ведь по мнению мисс Сандерс, та поняла всё сама. А если не поняла, то тем хуже для неё, ведь в таком случае непонятливая Влада не была достойна никакого внимания. Чёрт возьми, ведь Жаклин расценила поведение Влады, как идиотскую провокацию, вроде игры несмышлёного котёнка, когда тот не всерьёз нападает из-за угла на большую взрослую кошку. Худшее, что можно было сейчас придумать, это вскочить с колен, ведь такое поведение лишь убедит женщину в том, что Влада практически издевается над ней. Только смирение, если она хочет удержать мисс Сандерс. Но хочет ли она? Готова ли она сделать сразу два шага, которые перевернут её привычный мир? Не только попытаться выстроить однополую пару, — по неведомой для неё самой причине, Влада даже в мыслях избегала слово «лесби», которое ассоциировалось с разделом на сайте для взрослый, и никак с этой уверенной и элегантной женщиной — но и попасть в мир непаритетных отношений? А в том, что это будут именно такие отношения, Влада уже не сомневалась: вряд ли для её неожиданной подруги БДСМ оставался всего лишь вкусным сексом. — Мои соотечественники говорят, что невозможно убежать от судьбы, — голос Влады звучал глухо. — С моей стороны было бы самонадеянно считать судьбой тебя, я понимаю это. Я говорю о другом. То что ты называешь Темой. Я всегда старалась избежать её. Ты это могла понять из моих рассказов. Каждый раз, когда я встречалась с чем-то, отдалённо напоминающим Тему, случалось что-то ужасное. Со временем я стала чураться самого упоминания БДСМ, любой намёк был достаточной причиной для разрыва только намечавшихся отношений. Так было и с Олегом, с Джереми. Но как бы я ни бежала от Темы, она всегда приходила ко мне. И если не так, то иначе. Не через мужчин, так через тебя. Бёдра начали затекать от непривычной позе, но девушка не сделала даже попытки поменять её. — Я хочу попросить прощения за то, что не смогла выполнить рекомендацию моего психолога. Жизнь внесла свои коррективы быстрее, чем ожидалось. Чем ожидалось нами обеими. И я не вижу себя в праве отказываться от этой попытки завязать отношения. «Только не вздумай рыдать, идиотка», — испуганно подумала Влада, когда в носу знакомо защипало. Девушка задержала дыхание, и это помогло ей восстановить самообладание. — Я не хочу тебе врать, будто мне не страшно. Жаклин, я ужасно трушу. Я на пороге сразу двух изменений, и это меня пугает. Знаю, что это по-детски и глупо, но я очень хочу, чтобы ты сопровождала меня в этом пути. Я готова вверить тебе себя точно так же, как готова разделить с тобой все твои мысли и тягости. Повисшая тишина оглушила Владу, уверенную, что наговорила вздор. Девушка вздёрнула голову и почти прошептала: — Разве ты можешь уйти от той, кто смеет считать себя твоей девушкой?

Жаклин

Жаклин замерла. Не распахнула дверь, чтобы дать другим хотя бы ничтожную возможность услышать этот разговор. Она уже сейчас даже не сомневалась в том, что останется здесь. И причин для этого было много. Одной из них, пожалуй, было пресловутое манипулирование, но это не значит, что сейчас Влада была ограничена каким-то одним вариантом ответа. За две с половиной беседы Жаклин хорошо изучила её, но не настолько, чтобы предугадать её действия в настолько новой ситуации. Но можно ли считать такое поведение манипулированием? Конечно, мозг будет протестовать и защищаться, но Жаклин знала, что да. Может, такая речь со стороны Влады и прозвучала бы, но намного позже. Правильные действия, правильные слова — и вот он, результат. Как говорится, получите и распишитесь. Но Жаклин не спешила принимать это всё. Нельзя сказать, что её совсем не привлекал наркотик семилетней давности, но это был, скорее, бэдтрип, который слишком затянулся. Или в этом Жаклин почти убедила себя, когда совсем отказывалась от подобной практики. Быть может, такое самовнушение и такое бегство ничего не решали в конечном итоге? Она, наконец, опустила руку, потянувшуюся к дверной ручке. Повернулась, глядя на Владу, которая всё ещё напоминала ей о нагло лезущем в её жизнь прошлом. Но не она была виновата. Пожалуй, это была даже не вина Лауры, а страхи — как и семь лет назад — самой Жаклин. Это было такой темой, которую не с кем обсудить, поэтому взгляды на неё у Жаклин постоянно менялись, а годы, которые она провела с одним мнением, к которому не так уж и часто возвращалась, сделали её безразличной ко всему этому. «Как бы не так» — Ты столько рассказывала мне о себе, — начала Жаклин, подходя ближе к Владе, — Но забыла одну очень важную деталь. Как ты можешь так быстро считать меня своей девушкой, если ничего обо мне не знаешь? Она присела рядом с Владой, взяла её за руки. — И раз уж ты начала говорить про то, что незримо стоит между нами, я расскажу тебе об этом. С самого первого раза, когда ты только упомянула Тему, я сделала своей задачей держать тебя как можно дальше от неё. Ты не можешь себе представить, какие проблемы с психикой может вызвать увлечение этой субкультурой. Не можешь вообразить, сколько неудачных примеров я видела. Сколько людей оказались обманутыми и сколько из них желали ещё этого наркотика. Жаклин вздохнула, поглаживая руки Влады. — И моё мнение сейчас нисколько не изменилось. Я не хочу развивать в тебе те фетиши, от которых ты подсознательно получаешь удовольствие. Я уверена в том, что можно развить их во что-то более интересное, но не так бы поступил врач. Я не хочу, чтобы в конечном итоге твой мозг подменял понятия удовольствия и боли и всем своим естеством жаждал последнего. Она вдруг придвинулась ближе и приобняла Владу. А после мягким, но настойчивым прикосновением заставила ту устроить голову у себя на коленях. — Я не хочу тебя оттолкнуть, — начала Жаклин, поглаживая Владу по волосам, — Но я хочу, чтобы ты ещё раз подумала, нужна ли я тебе. Ты бы могла… «Что могла? Начать что-то, что будет более привычным? Снова завести роман с кем-нибудь, кто не проявит чуткость? Что?» Жаклин замолчала. — Звучит так, — наконец произнесла она, — Как будто я отговариваю тебя от одного только факта любых отношений между нами. Это по-прежнему кажется мне неправильным, но я сама всё испортила своими действиями. Как врач я могла бы сказать, что ты ещё слишком молода, чтобы заниматься такими глупостями как роман «на раз» с лечащим врачом, но как человек я не могу не отметить твоих слов. Не думаю, что кто-то бы пренебрёг ими в угоду профессиональной деятельности. Она наклонилась к Владе и поцеловала её в губы. Сначала дразнящими прикосновениями губ, то касаясь верхней губы, то нижней, то проводя по губам Влады языком, пока, наконец, не коснулась их своими губами. Жаклин целовала её то несмело, словно школьник, который первый раз целуется с понравившейся ему девчонкой, то неистово захватывала её губы своими, оттягивая и почти прикусывая их то губами, а то и зубами. То вдруг снова останавливалась и прижималась к ним своими губами, оставляя возможность проникнуть между ними языком и почувствовать им язык Влады. И долгий поцелуй, когда начинаешь чувствовать не только дыхание, но и сердце партнёра, опьянял больше, чем алкоголь. — Я готова защищать тебя, — прошептала она, прижимаясь щекой к щеке Влады, — Готова уберечь тебя от того, что ты видела на моей спине. Я думаю, ты знаешь о фильмах ужасов, где в центре сюжета выступает нечто закрытое, что ни при каких обстоятельствах нельзя открывать. И хочу тебя предупредить, что этот закрытый ящик тебе лучше не открывать. Как я уже сказала, потом пути назад не будет. Всё может очень измениться — как для тебя, так и для меня.

Влада

Кингсайзовский матрас создавал пугающую иллюзию одиночества, а белое постельное бельё помещало это одиночество в заснеженную тундру. Влада отказывалась отпускать руку Жаклин, они так и лежали, переплетя пальцы, пока партнёрша не заворочалась и не повернулась к Владе спиной. Девушка так и лежала на спине. Сон не шёл, но она не тяготилась этим. Уже сейчас она полностью отдавала себе отчёт в том, что предпочитает такое сумеречное состояние на грани сна с Жаклин, нежели крепкий восьмичасовой отдых в своей одинокой постели. Она снова, в который уже раз за эту ночь, принялась думать о калейдоскопе собственной судьбы. И мысли, пробежав от самой обычной одинокой пробежки, на которую Влада выходила минувшим утром, через нечаянную — а девушке удалось убедить себя, что это был именно такой случай — встречу в молле упёрлись в неопределённость её теперешнего статуса. Привычное осознание себя рухнуло, и параллельно с этим зашаталось восприятие окружающей действительности. Владу изумляло то, что она не знала, какой сексуальной ориентацией обладает. Она даже не могла толком задуматься над этим вопросом и таким образом прийти к какому-то выводу, потому что с не меньшим изумлением обнаружила, что данный вопрос нисколько не интересует её, что она вполне комфортно существует с неопределённостью вот уже… двенадцать часов? Ухватившись за комфорт, мысли перескочили на анализ её положения относительно Жаклин. Слушая ровное дыхание лежавшей рядом женщины, Влада поняла, что ей удивительным образом спокойно. Несмотря на встряску первого секса и последовавшего за ним объяснения, Владе казалось, что пока она всё делает правильно, что небольшие, но каверзные экзамены, которыми её удивляет Жаклин, пока удаётся сдавать если не на «отлично», то достаточно уверенно. Но задания явно становились всё сложнее, а подсказки делались туманней и неопределённей. Влада уже знала, что не ей предстоит усиленное повторение материала по теме. Вернее, по Теме. Скорее, это даже будет изучение заново. Хорошо, что теперь она может обратиться к англоязычным ресурсам; она до сих пор чувствовала смесь отвращения и пренебрежения, когда вспоминала соответствующие сайты на родном языке. На подобных форумах обитала странная публика; мужчины полагали, что главной чертой настоящего Верхнего является хамство, а девушки, называвшиеся нижними, считали, что подобное позиционирование избавляет их от необходимости думать и содержать себя. Да к тому же, исконная гомофобия соотечественников делала надежду найти тематическую информацию для однополых союзов. Интересно, а что она намеревается искать? Вот заходит, предположим, мисс Фомина на подобный сайт, и что дальше? Читать все материалы подряд? Выборочно? А по какому принципу их фильтровать? Вряд ли хорошая идея делать это по названию, ведь можно не разобраться в чём-то важном, а по закону Мёрфи на следующем экзамене мисс Сандерс спросит как раз об упущенном. Раз сон всё равно упорно не шёл к ней, Влада решила начать ознакомление с мировыми БДСМ-ресурсами прямо сейчас. Для этого она взяла с тумбочки свой смартфон и повернулась на левый бок, чтобы свет экрана ненароком не разбудил Жаклин. Знакомый округлый логотип Google призывал ввести знакомые четыре буквы, и Влада уже дотронулась до экрана пальцем, чтобы сделать это. Раздался негромкий стук в стекло. Сначала Влада даже не услышала его, и тогда звук повторился чуть громче. Девушка села на постели, заблокировала смартфон и попыталась разобрать, откуда она услышала шум. Балконная дверь бесшумно растворилась, и в комнату проскользнула странная девушка. На визитёрше были непонятные то ли колготки, то ли сильно обтягивающие штаны из незнакомого чёрного материала. Влада надела очки, чтобы получше разглядеть девицу. Это не было тканью, потому что блестел даже в случайном свете, попадавшем с улицы в тёмный номер. Чёрный контур сидел настолько идеально на слегка, самую капельку, полноватых ногах девушки, что не собирался ни в единую складку, точно повторяя каждый изгиб тела; а значит, не мог быть кожей. Оставался лишь тот материал, что Влада видела во время своего первого Интернет-знакомства с Темой. Определившись с этим, постоялица продолжила рассматривать нежданную гостью. Собственно, на этом одежда девушки заканчивалась. Сверху на ней не было ничего. Объёмная грудь была покрыта странными мелкими красными пятнышками. Судя по всему, они не причиняли девушке никакого дискомфорта, во всяком случае, та никак его не выражала. Редкие и тонкие светлые волосы свободно спадали на плечи девушки. — Спасибо, что выключила его, — без приветствия сказала девушка, кивнув на смартфон, который Влада всё ещё сжимала в руке. — Не люблю их. — Почему? — Инстинктивно спросила Влада. — Да ну, от них одни проблемы, — неопределённо пожала плечами посетительница. — А ты так и не спишь? Сидевшая в постели девушка только развела руками: сама, мол, видишь, не сплю. — Иногда полезно, — подмигнула гостья, — я вот вообще не сплю. — Как так? — А вот так. Мне ни к чему, — почему-то нахмурилась девушка и села на ковёр. — Иногда полезно задуматься о том, что происходит. И никакой Интернет не поможет в этом. — Ты к чему это? — Влада была сбита с толку странным диалогом. — К тому, что ты до всего дойдёшь своим умом. Достаточно задавать правильные вопросы, но не поисковым системам, а себе самой. — Это какие? — С каждой фразой диалог становился всё странней. — Кстати, как тебя зовут? — «А роза будет пахнуть розой, хоть розой назови её, хоть нет», — процитировала сидевшая на ковре Шекспира. — Какая разница? Зови вот «Розой». — Так какие вопросы, «Роза»? — Нетерпеливо спросила Влада. — Пора прекратить мучить своё несчастное сознание вопросом «Кто я?» и даже «Зачем это я?», — наставительно ответила девушка. — Ведь ты прекрасно знаешь ответ на них. Перестань раздумывать, просто отвечай первое, что приходит тебе в голову. Нет-нет, не мне, — остановила оратор Владу, которая почти раскрыла рот, чтобы вставить реплику, — а себе. И после того, как ты призна́ешься себе в том, чего по непонятной мне причине стесняешься, останется один главный вопрос. «Роза» замолчала и уселась в изножье кровати. Только сейчас Влада заметила, какие странные глаза у нелепой гостьи: посреди очень светлой радужки размещались зрачки жуткого золотистого цвета. Владе сделалось зябко, она повела плечами — Так что это за вопрос? — Снова поинтересовалась она и вдруг спохватилась: — Может, ты хочешь что-нибудь выпить? Губы девушки безжизненно раздвинулись в сторону, изображая улыбку: — Спасибо. Я уже давно не пью. А тебе можно, не беспокойся. Не думай больше о нём. Естественный вопрос «О ком?» застрял в горле, Влада поняла, кого имела в виду поразительная собеседница. Девушка в смятении уставилась на неё, но та снова не дала ничего возразить, кивнула на крепко спящую Жаклин и осведомилась: — А это кто? Твоя девушка? Влада поняла, что сейчас этот вопрос требует короткого и чёткого ответа. Никаких увёрток, никакого притворства, никаких надежд на то, что «дальше видно будет». Вопрос. И ответ: — Да. Это моя девушка. Владе показалось, что белоглазая приподняла брови в немом удивлении. Но нет, только показалось. Бледное лицо «Розы» не выражало никаких эмоций, она лишь кивнула, но не удовлетворенно, а желая показать, что поняла ответ. И тут же ударила новым вопросом: — Она твоя Верхняя? Было уже проще. Влада знала, что нужно отвечать и сделала это довольно спокойно: — Да, она моя Верхняя. Лицо «Розы» перекосило. Безжизненные черты стали меняться, потекли, образовали сначала маску вроде той, что была в фильме «Пила», потом стало похоже на противогаз и через мгновение стало гладким черепом с пустыми глазницами. Нижняя часть тела существа тоже преобразовалась. Странное одеяние исчезло, и то чёрное, что покрывало ноги гостьи, оказалось одним сплошным кровоподтёком. — Ну, тогда попробуй, удержи её! — Выкрикнуло нечто и вцепилось в лодыжку Жаклин. «Роза» потянула на себя, и тело женщины поползло к краю кровати. Странно, но Жаклин так и не проснулась, и даже её поза не изменилась. Вместе со своей ношей существо оказалось там, откуда появилось — у балконной двери. Раздался странный звук, и Влада с ужасом поняла, что это был смех её недавней собеседницы. И это полустон-полукарканье вывело Фомину из оцепенения. Она вскочила с кровати и крепко вцепилась в руку Жаклин. — Отпусти! Она моя! Череп повернулся к ней и издал шипение, которое показалось Владе не грозным, а жалким. Тварь сделала ещё одну попытку дёрнуть Жаклин на себя, но Влада лишь крепче сжала пальцы. — Один вопрос! — Заорало существо. — Один! «Что я должна чувствовать в своём положении?», запомни! И всего одно чувство! С каждым словом голос «Розы» становился всё тоньше: — Скажиуууу! Ейууууу! Чтоуууууу! Онаууууу! Не виноватаууууу! Вой становился нестерпимей, в конце сменившись ослепительной вспышкой. Исчадие исчезло. Влада проснулась. В глаза светил нестерпимый верхний свет, а воем оказался звук фена, доносившегося из ванной. Половина постели Жаклин была пуста. Девушка в панике соскочила с кровати, подбежала к окну, но ещё в пути поняла, что её девушка, её Верхняя в ванной сушит волосы после утреннего душа. *** Влада отодвинула чашку с остатками кофе и пожалела, что в ресторане при отеле нельзя курить. — Вот, такой сон. У нас говорят, что сновидение с субботы на воскресенье раскрывает события, которые должны произойти в скором времени. Она посмотрела в глаза Жаклин. — А ещё я знаю ответ на тот вопрос, который надо задать себе. И хочу рассказать тебе о нём. Первый же ответ, который приходит в голову — неверный. Хочется ответить «любовь», но любовь — слишком эгоистическое чувство, а поэтому не может быть правильным в моём положении. Она должна быть, конечно, но не сразу. Думаю, что и ты не поверила бы мне, признайся я тебе в любви здесь и сейчас. В горле запершило, и девушка отпила воду из стакана. Ей была необходима пауза, потому что наступал решающий момент разговора: — Правильный ответ — гордость. Я горда тем, что я твоя девушка. И тем, что ты — моя Верхняя. Если, конечно, ты примешь меня.

Жаклин

Сон, который пришёл слишком уж быстро, так же быстро и пропал, оставив Жаклин в том же состоянии, в каком она провела почти весь последний день. Было бы приятно подтвердить, что в голове нет ничего лишнего, однако даже будучи пьяной в стельку она бы не смогла дать согласие, сказать, что ничего не беспокоит и при этом сделать так, чтобы её эмоции нельзя было отличить от настоящих. То имя, которое никак не шло у неё из головы, оказалось чуть ли не на губах, когда Жаклин вдруг проснулась. Время уже шло к утру, и мисс Сандерс поняла, что так толком и не поспала. Только вот хотелось ли? И нужно ли было спать? Она, стараясь быть бесшумной, поднялась и некоторое время смотрела на спящую Владу. И вдруг сорвалась в ванну, где дала волю слезам. Жаклин не могла убедить себя в том, что её не слышно, поэтому постаралась быть максимально тихой. Рыдать, не сдерживаясь, всегда легче, а вот выпускать наружу всё то, что скопилось, и при этом не издавать ни звука, сложнее. Воду в ванной комнате Жаклин не включила, чтобы шум воды не разбудил Владу. И пока слёзы выходили наружу какими-то странными волнами, Жаклин поняла, для чего хотела уйти и почему так порывалась уйти. Из-за вот этого момента, который не мог не наступить после всех разговоров. Жаклин точно знала, что уже не уснёт, пить ей не хотелось, а других дел сейчас не было, поэтому она старалась как можно дольше растянуть этот процесс. Не лишним было бы сравнить его с осушением себя в эмоциональном плане. В такую практику, правда, не очень-то верилось, но если располагаешь свободным временем и способностью выжимать из себя всё до последнего — это помогает. К тому же Жаклин действовала от противного — не откладывала на потом, а страдала сразу. Время теперь не летело, а пересыпалось ничтожными крупицами, поэтому всё, чему Жаклин планировала посвятить остаток ночи и часть утра, прошло за четверть часа. Она вышла из ванной и устроилась в кресле, попутно взяв бутылку из мини-бара. «Как там говорила Гретхен? Женский алкоголизм не лечится?» После череды несомненно глупых поступков, напиться уже на следующий день было бы торжеством, даже пиршеством глупости, поэтому бутылка в итоге заняла своё место на столике, будучи недостойной даже простой идентификации того, что находилось внутри. Теперь сон пришёл как-то сразу, когда Жаклин уже отчаялась и думала пойти погулять, предварительно оставив Владе записку. Несмотря на наполненный самыми разными событиями день, её сон оказался донельзя унылым. Она видела перед собой серый город. Спешащих куда-то серых людей. И сама не заметила, как оказалась в этой веренице плывущих по течению. Толпа сменяла одну точку за другой, получая или, наоборот, не получая что-то, и всё это напоминало, скорее, прогулки хиппи времён этак шестидесятых-семидесятых годов, когда и заняться было больше нечем. Нескончаемый поток мест и прибывающих серых людей утомлял её. Даже во сне ей хотелось хоть на минуту закрыть глаза, но она как заведённая следовала всё дальше и дальше. И с каждой минутой осознавала, что у этого мира есть край, а она приближается к той самой точке невозврата. И сон закончился ровно тогда, когда она стала падать с края этого унылого мира. Как это обычно и бывает, сон не забылся сразу после пробуждения, хоть и отличная погода несколько приободрила Жаклин. Она снова решила принять душ, чтобы окончательно смыть с себя всё плохое, но в большей части выдуманное для собственной защиты. Может, лучшие вопросы к себе самой и приходили во время принятия душа, однако новый и, похоже, самый животрепещущий, навестил Жаклин, когда она уже сушила волосы. «Кого ты стремишься защитить от этого? Её? Или себя?» Вслух она бы ответила значительно быстрее. Не сразу бы выдала, волнуясь и краснея, а, как и обычно, с расстановкой, потратив две-три секунды на вполне логичное обдумывание. Вот только тут было не о чем думать. Вернее, было о чём подумать ещё много-много минут. Впрочем, стоило спросить себя об этом, как вчерашняя задумчивость куда-то ушла. Даже те призраки прошлого больше не лезли в голову. И, пожалуй, не могли — это было дело одного случая. Так долго убеждать себя в плохом настроении не могла даже Жаклин, хотя обычно некоторые её качества могли поддерживать меланхоличные взгляды на мир в течение многих лет. Но стоило появиться очередному пациенту, как она с лёгкостью переключалась, не давая себе хандрить даже в мыслях и понимая, что от её действий и её слов зависит психика другого человека. «Вот бы повторять эту мантру всегда, когда у меня возникает подобное чувство» Тем не менее, Жаклин лукавила, потому что Влада уже проснулась, и нужно было включить хорошее настроение. Сейчас Жаклин не искала момента побыстрее разминуться хотя бы на сегодняшний день, если вдруг Владе завтра снова нужно будет прийти на консультацию (а нужно ли?), но ждала момента, когда сможет подумать о произошедшем в привычной обстановке, дома. Вообще, впору было паниковать, потому что об этом Жаклин не могла рассказать даже Энн, которая старалась быть непредвзятой в абсолютно любых вопросах. Но в этом не смогла бы. А если бы и смогла, то следующие вопросы вытащили бы из Жаклин всю-всю правду. А после долгой беседы длительностью в четыре с половиной часа, Энн бы ушла с чувством полной растерянности. Потому что создавать проблемы куда проще, чем решать их. Отложив на потом все вопросы с номером (хотя Жаклин и подозревала, что они больше туда не вернутся), они решили позавтракать в ресторане при отеле. Жаклин заблаговременно поинтересовалась, возможна ли безналичная оплата и только потом сделала заказ. Она не сказала Владе ни слова, но решила, что финансовые вопросы возьмёт на себя, даже несмотря на всякие попытки это изменить. Ей обычно не нравилось, когда кто-то начинал препираться из-за этого, боясь всех последующих «а вот пооооомнишь…» Жаклин была не прочь пошутить подобным образом, но беззлобно, не используя это как рычаг давления. Просто бывали и такие люди, которые затевали спор на пустом месте. И это не было «мужским» качеством, потому что попадались и девушки, не желающие, чтобы за них где-то платили, но считающие подобное поведение единичным примером. В этот раз за них никто не заплатит, но, может, в следующий, когда им захочется, тогда вполне может быть. При этом они, конечно, не говорили ни слова, оставляя всё на фантазию партнёра. Задумавшись об этой до жути банальной теме, Жаклин дождалась своего заказа. Она, признаться, любила английские завтраки, исключая часть с овсянкой, но вот тосты и десерты нравились ей особенно. Что, кстати, приводило маму в неописуемый восторг. Та любила повторять, что, дескать, кулинарные предпочтения у моей дочери так и остались где-то посреди Венеции, где я очень любила отдыхать. «Не знаю, употребляют ли в Венеции тосты с яйцом и беконом, но если нет, то они очень много теряют» Сегодня у Влады бы не получилось списать молчаливость Жаклин на перемены настроения, потому что мисс Сандерс собственной персоной, в законный выходной день, слушала сон мисс Фоумин (Фоминой, поправила себя Жаклин), и понимала, что должна ответить не столько как Жаклин или Джеки (это было всё ещё нелюбимым прозвищем), а как частный психолог. Во всяком случае, уже дослушав до середины, Жаклин понимала, что и как. Но не смогла скрыть своего удивления, когда Влада описала «Розу». Будь здесь же, на столе, бутылка водки, Жаклин бы уже давно разбавила ей свой апельсиновый сок, и так показавшийся сейчас непомерно горьким. Оставшуюся часть истории Жаклин слушала в некотором ступоре и обречённо понимая, что собственные убеждения медленно дают сбой, оказываясь тем самым движением по течению, которое она видела в своём сне. И что бы она ни сделала, это могло лишь немного отсрочить концовку, но не изменить её. — Дорогая моя, — начала Жаклин, избегая тех слов, которые бы должны были разительно поменять настроение всей беседы, — Я всё-таки наполовину француженка, поэтому «любовь» — она сделала жестом невидимые кавычки — Это то, что для меня можно облачить в абсолютно любые формы. Я предпочитаю не возвышать это чувство до абсолюта, иначе мы настолько идеализируем его, что в какой-то момент не сможем почувствовать. Я думаю, что даже в твоей влюблённости, даже в человеческом влечении прослеживаются частички любви. Может, недолговечной, но любви. И всё это хорошо видно со стороны, даже если ты говоришь мне не всё. Теперь глоток сока оказался куда слаще, но Жаклин всё ещё не верила, что разговор, о котором она думала вчера, который в мыслях откладывала как минимум до Нового года, нагрянул именно сейчас. Его, конечно, можно было отложить, но как психолог, Жаклин всегда говорила, что думала. И должна была сделать это сейчас. — Я знаю, кто к тебе приходил, — Жаклин отвела взгляд, глядя куда-то за спину Влады, на снующих туда-сюда официантов. Она не добавила ничего, что могло бы как-то идентифицировать странную фигуру в глазах Влады или заставить её задуматься, олицетворением чего та была во сне, но потом решила пояснить. — Её звали Кэролайн. Это было лет пять-шесть назад, когда я проходила серию практик для получения лицензии. Так вот, Кэролайн была такой пациенткой, которую никто не хотел брать себе. И это сделала я. Она пережила пытки какого-то маньяка, но потом вдруг приобрела комплекс жертвы. Не знаю, могу ли я рассказать сейчас больше, потому что мы говорим о твоём сне, а не о ней. Но точно могу сказать, что и следы от ожогов на груди у неё были. А те латексные чулки, в которых она была, ей подарила я. Жаклин вздохнула. — Послушай меня. Я не могу тебя принять, понимаешь? Не потому, что не хочу, а потому что это может нас разорвать и испортить. Потому что сейчас я уже не та, какой была семь лет назад. Тогда я не боялась, что меня вышибут из универа, не боялась завалить практику, не боялась взять на себя ответственность. Сейчас всё не так. Может, потому что теперь моя жизнь состоит из одной только работы. Если я снова стану той, кем ты так хочешь меня увидеть, вряд ли я смогу сочетать это с остальными интересами, с остальными людьми. Вряд ли всё останется таким же, как было. Ты понимаешь, что я-твоя девушка и я-Верхняя очень разные люди? - К тому же, — усмехнулась Жаклин, — Ты пока очень мало знаешь об этом. Но если… Жаклин наклонилась вперёд, накрывая своей рукой руку Влады. Коснувшись её, она обхватила Владу за руку и требовательно дёрнула к себе, вынуждая ту наклониться. И, наконец, схватила за волосы. Не так, чтобы было больно, но исключая все попытки вырваться. — Если ты так хочешь быть послушной безвольной сукой, — шёпотом продолжала Жаклин, — то вот тебе задание: изучи всё, что можешь к середине недели. А потом я приму у тебя экзамен на пригодность. Если ты его сдашь, то я заставлю тебя забыть о Теме. Или мы пойдём по дороге, с которой нельзя свернуть. Она отпустила Владу, но никак не показала своего отношения к этому спектаклю: понравилось ли ей устроить такое представление в почти пустом ресторане или же нет. Наверное, потому что Жаклин всё ещё надеялась отпугнуть Владу. Или не рассказывать ей историю про Кэролайн. Или не упоминать о том, что Лаура Донован, известная художница и фотограф, когда-то была её Нижней.

Лаура

— Суд, — выдавил из себя Стивен. Завтрак походил на церемонию погребения королевской особы, так же тихо, чопорно и печально, во всяком случае, для Стоддмайера: ему было мало трёх часов сна. Лу улеглась около пяти часов утра, а уже в восемь потребовала, чтобы Стив присоединился к ней за утренней трапезой. При этом у неё был такой вид, словно она безмятежно проспала часов десять подряд, а не воздавала должное творениям шотландских винокуров. Сам же Стив чувствовал себя так, будто всю ночь скакал с этими самыми винокурами, отплясывая кейли. Азарт творчества охватил мисс Донован, как всегда случалось при появлении новой идеи. Сегодня Лаура озадачила своего партнёра мозговым штурмом поиска мест, где можно встретить гнев: «Там, где люди сердятся, понимаешь? Чтобы я могла снять то, что они оставляют за собой после приступов этой злобы». У Стивена взяло двадцать минут и две чашки кофе для того, чтобы выдать первый вариант. — Почему суд? — Не поняла Лаура. — О, особенно гражданский, да ещё после бракоразводного процесса, — отозвался Стив и облизнул от йогурта ложку. — Тогда там кипят прямо-таки шекспировские страсти. Люди, которые пару лет назад клялись Urbi et Orbi в вечной любви друг к другу, теперь расстаются злейшими врагами. А уж гнева там предостаточно! — А это прекрасная идея! — Лу даже хлопнула в ладоши. — Я обязательно осуществлю её, когда вернусь в США. Но сегодня воскресенье, и я хочу начать снимать, не откладывая. То есть здесь, в этом… городишке. — Думаю, что найдём то, что нам нужно, — примирительно заявил Стивен и поспешил сменить тему: — Ты видела эту странную толпу в лобби? — Слишком смелое слово «толпа» для кучки невнятных типов, — поморщилась Лаура. — Но ты прав, они действительно выглядели нелепо, сорокалетние мужики в странных футболках. Удивительно, что цвета у них разные, ты заметил? — Как раз не удивительно, — сказал Стоддмайер и демонстративно разгладил на столе субботний номер «Шеффилд Телеграф». — Выкладывай, что ты раскопал, Шерлок, — потребовала Лу и фыркнула: — Ладно, ладно я признаю, что ты лучший продюсер, когда-либо живший на Земле. Приехав в новый для себя город, Стив всегда внимательно изучал местную прессу. Его никогда не интересовала первая полоса газеты, разве что речь на ней шла о местных выборах, съёмка которых всегда приносила какие-то сюрпризы, как тогда в Ориндже, штат Техас, где на прениях кандидатов на пост шерифа парочке Стоддмайер-Донован удалось запечатлеть битву тухлыми яйцами между сторонниками кандидатов. Один из снимков был отмечен Американской гильдией журналистов, а Стивена долго ещё преследовал ужасающий тошнотворный запах сероводорода. Стив уже открыл рот, чтобы заговорить, как вдруг сотовый телефон Лауры разразился аккордами «Englishman in New York», а на экране смартфона высветилась всего лишь одна буква — «джей». — Тупая сучка, — прошептала Лаура. — Я же запретила ей звонить мне, когда я в Европе! Девушка с раздражением сбросила звонок, опустила глаза, выпрямила спину, два раза вдохнула и выдохнула, через силу улыбнулась и снова посмотрела на Стивена: — Ты что-то хотел мне рассказать, — напомнила она. У мисс Донован была одна особенность. Вернее, не одна, а ещё одна. Когда Лу знакомилась с девушкой, то записывала номер телефона той в свой органайзер под полными именем и фамилией. Если знакомство перерастало в нечто большее, иначе говоря — после первого интимного опыта с этой девушкой, у контакта стиралась фамилия. Когда подобная связь переходила в то, что принято считать отношениями, то от записи оставалась лишь первая буква имени. Литерой «джей» была зашифрована Джейн Хикс-Бич, тридцатитрёхлетняя наследница титула английских баронов. Как многие потомки британской аристократии, Джейн вдосталь помоталась по Европе, очаровав Монако своими нарядами и поразив видавший виды Амстердам кокаиновыми загулами. Годам к тридцати она осела за океаном: Нью-Йорк любим денежными британцами за космополитизм, который город, казалось, демонстрировал на каждом шагу, при этом оставаясь верным англо-саксонской протестантской культуре. Мисс Хикс-Бич обнаружила себя на диване в просторной гостиной квартиры Лауры после коктейль-пати, устроенном Британским культурным центром при ООН. Вечером накануне Джейн не рассчитала свои силы в борьбе с «Белым русским», что, впрочем, случалось не так уж редко. «Джейн Хикс-Бич» от «джей» отделили шесть недель бурного романа, по истечении которых парочка появилась на презентации нового титульного спонсора хоккейного клуба «Айлендерз» в латексных платьях одинакового фасона, только блондинка Донован была в чёрном, а темноволосая баронесса в светло-кремовом. В довершении всего, шею Джейн украшал чёрный же ошейник с большими буквами «ЛД». Стивен тогда язвил в разговорах с Лу, что жаль, что в записную книжку нельзя внести контакт вовсе без имени, как символ полной личностной депривации, что безусловно ожидало ту, которая решилась назвать Лауру Донован своей Верхней. Но проза жизни заключалась в том, что Стоддмайеру была хорошо известна стадия, следующая за переименованием контакта в одну-единственную букву. Не проходило и пары месяцев, как избранный контакт перемещался в чёрный список, что сопровождалось ночной пьянкой Лу. Реакция Лауры на звонок давала понять, что мисс Хикс-Бич лишь по причине невероятной счастливой для себя случайности ещё не оказалась в списке игнорируемых, и что судьба вряд ли будет долго благосклонна к Джейн. Однако, между Стоддмайером и Донован существовало неписанное соглашение, согласно которому они обсуждали друг с другом свои романтические увлечения, но никогда не давали непрошенных советов. Поэтому Стив лишь понимающе улыбнулся и продолжил: — Причина появления этих странных людей в том, что сегодня в Шеффилде состоится «Дерби Стального города», — заявил он с таким видом, словно это должно было объяснить Лауре абсолютно всё. — Дерби? — Лу наморщила лоб. — Это что-то с лошадьми? Да, точно, какие-то скачки. Да, точно. Мне баронесса, — при упоминании этого титула Лу манерно закатила глаза, — рассказывала. Там есть какой-то конкурс шляпок, что ли. Наезжают все аристократы, начиная с королевы. Англичане же повёрнуты на своей знатности. Она мне даже предлагала попробовать снимать там, но пробиваться через заслон королевских фотографов я не собираюсь. — Нет, — легко рассмеялся Стивен. — Ты путаешь. В данном случае дерби — это матч между командами из одного города, — он поймал недоумённый взгляд Лауры и пояснил: — Ну, представь, что играют «Рейнджерс» и «Айлендерз». — И что в этом такого? Играют и играют, — Лаура никак не могла понять, к чему клонит её напарник. — Это в Нью-Йорке они играют и играют. А тут это, да, ты опять угадала — Традиция. Вот, например, в Шеффилде «Уэнсдей» и «Юнайтед» бьются уже почти сто пятьдесят лет. И быть болельщиком одного из клубов означает до глубины души ненавидеть другой. — Сто пятьдесят лет они люто ненавидят друг друга? — Переспросила Лу. Манера Стива рассказывать всегда заставляла её слушать каждое слово, впитывать каждую букву информации. — Тут и вправду, — Лу иронично подняла бровь, — чтут традиции. — Когда позиции традиционного христианства ослабли, на его место пришёл футбол, — продолжал объяснять Стив. — Теперь можно было ненавидеть не соседа-католика, а болельщика другой команды. Ведь если ты поддерживаешь ребят в синих майках, а не в красных, то ты наверняка мудак и урод. А после двух боен, которые милые европейцы устроили всему миру всего за двадцать пять лет, футбол остался тем явлением, которое почти официально оставляет место для ненависти. Неприязнь к ближнему своему стала неприличной, но футбол… Тут всё ещё можно плевать соседу в пиво, не боясь публичной обструкции. — Значит, мы поедем снимать на стадион? — Лауре уже требовался чёткий план действий. — Кстати, в котором часу игра? — В пять часов пополудни, — ответил Стив, заглянув в газету. — И на стадион мы не поедем, что там делать? У болельщиков каждой команды свой сектор, никаких эксцессов не будет, там полиции больше, чем в Манхэттене во время Генеральной ассамблеи. Но дерби — это вроде Дня города. Очень много людей будут смотреть матч по телевизору в каком-нибудь пабе. А вот это и есть то, что нам нужно. *** Вышеизложенный разговор являлся причиной того, что около пяти часов вечера Стив и Лаура появились на Division street в самом центре Шеффилда. Лу была удивлена атмосферой праздника: повсюду встречались трезвые и не очень болельщики с алыми шарфами «Юнайтед» на шее или в бело-голубых футболках «Уэнсдей», надетых прямо поверх свитера — британский ноябрь не терпит несерьёзного к себе отношения. Ей было трудно представить себе, что всего через несколько минут эти люди, что вместе пьют пиво прямо из бутылок, не пряча их в бумажные пакеты, превратятся в злейших врагов. Для парковки Стив выбрал пятачок напротив двух пабов. — Это идеально, — похвалил он сам себя. — Вот, смотри, они разных цветов. И действительно, над входом «Лягушки и попугая» развевалось красно-белое полотнище, тогда как в окне «Великого Гэтсби» гордо демонстрировался бело-голубой стяг «Уэнсдей». — Сейчас для нас главное, чтобы не было ничьей, — обеспокоенно сказал Стив. — Ничьей? Это как? — Нахмурилась Лу, она явно была сыта футбольными терминами и историями. — Это когда нет победителя. Играли, играли, а счёт равный. — И что в этом плохого? — Тогда просто не будет конфликтов, — пояснил Стоддмайер. — Выйдут, споют гимн клубов и разойдутся по домам. А мы здесь для «Гнева», кажется? Первый крик из сотен глоток, сотрясший припаркованный «Гэлакси», в котором сидели фотографы, раздался из цитадели почитателей «Юнайтед», и Стив удовлетворённо кивнул. Однако через пару минут подобный вопль раздался уже из «Гэтсби», а ещё через некоторое время толпа из обоих заведений высыпала на небольшую площадь перед ними. Болельщики стояли гомогенными группами, беззлобно подначивали друг друга, кричали речёвки — и всё, никаких эксцессов и скандалов. Лаура разочарованно посмотрела на Стива: — И ради этого мы просидели в этом ящике битый час? — Без четверти шесть, — взглянул тот на часы. — Это перерыв, впереди ещё вторая часть матча. Лу скептически хмыкнула и снова чертыхнулась, услышав мелодию Стинга, издаваемую телефоном. Во второй тайме Фортуна благоволила нашей парочке и оккупировавшим «Великого Гэтсби» болельщикам «Уэнсдей», которые за сорок пять минут дважды огласили округу рёвом павиана во время брачных игр. Ответом им было мрачное молчание со стороны «Лягушки и попугая». — Сейчас начнётся, — почему-то шёпотом сказал Стив. — Вперёд! Часы на приборной панели зеленели цифрами «18:48». Лу выпрыгнула из «Форда» с камерой, как с автоматом, на шее. Сзади был Стив со своей, которая обычно служила лишь дублёром аппарата Лауры. Дверь «Лягушки и попугая» распахнулась, и на улицу выпал, иного слова и не подобрать, молодой человек лет двадцати, одетый лишь в белую футболку, джинсы и носки. Голову бойца украшала красно-белая бейсболка, а в правой руке он за ножку держал стул. Почти одновременно с этим на крыльце «Гэтсби» показались трое крепких парней в форме «Уэнсдей» и с бутылками пива в руках. — Fucking Bastards! — крикнул поклонник «Юнайтед» и метнул свое импровизированное оружие в сторону ненавистных врагов. К счастью и для окружающих, и для себя самого парень оказался смертельно пьяным, до такой степени, что стул не долетел до всё увеличивающейся толпы, а рухнул на брусчатку и разбился в щепы. Камера Лу бесстрастно фиксировала всё происходящее, девушка то присаживалась на корточки, то вытягивалась в полный рост, а однажды вовсе улеглась на землю. Стив невольно любовался поразительной грацией, с которой Лаура работала. Тем временем двое посетителей «Гэтсби» подскочили к упавшему гладиатору, один поднял его за шиворот на ноги, а другой подскочил спереди и — когда Лаура периферийным сознанием предположила, что сейчас он ударит незадачливого соперника — смачно плюнул тому в лицо. Щелчок, затвор, снято! Послышался звук приближающейся полицейской сирены. Поклонники команд сгрудились у своих пабов, но никаких активных действий не предпринимали, исключая забрасывание противников мелкими монетами, обувью и подставками под пиво. Из подъехавшего патрульного автомобиля выбрались всего два безоружных полицейских. Лаура подумала, что они, видимо, иногородние: оставаться безучастным к охватившему Шеффилд безумию дерби не представлялось возможным. К удивлению девушки, почти отцовские увещевания полисменов возымели действие: толпа, поворчав, принялась расходиться. Через несколько минут место схватки опустело. На электронных часах над «Гэтсби» значилось «19:21». Лаура выдохнула и переступила порог «Лягушки и попугая». Внутри было пусто и вполне пристойно, не считая разлитого возле стены пива, пары перевёрнутых табуретов и гнетущей тишины чёрного экрана телевизора — «виновник» поражения любимой команды был выключен. За стойкой крепкая блондинка в традиционной для этого дня и этого паба футболке «Юнайтед» нервно мыла пивные бокалы. Услышав, что кто-то вошёл, она подняла глаза и посмотрела прямо на Лауру. Девушек, предпочитающих свой пол, Лу определяла запросто, никогда не ошибаясь. Когда очередная жертва безжалостной интуиции интересовалась, каким таким волшебным способом мисс Донован угадала её ориентацию, Лаура отвечала серьёзно и честно: — По глазам, моя дорогая. Зачастую «дорогую» такой ответ обижал, потому что казался ей просто отговоркой, «налогом на губы», как говорил, смеясь, Стоддмайер. И ни одна из них не удосужилась разузнать, что именно Лу имеет в виду. Если бы, всё же, такой вопрос был задан, Лаура объяснила свою удачливость так: — Всё дело во взгляде. Женщина всегда смотрит на другую оценивающе. Но в глазах натуралки можно различить поиск. Она ищет и с удовольствием находит ваши изъяны: от неточностей причёски до несоответствия туфель лаку на руках. И при обнаружении каждой новой неточности она расцветает. Ещё бы! На вашем фоне она может выглядеть лучше. А у наших, — Лаура всегда так говорила — «наши», — во взгляде заинтересованность и любопытство. Доброжелательное, часто скрытное, но всегда искреннее. Именно это мисс Донован и увидела в блондинке. Она подошла к стойке и дружелюбным тоном, стараясь не обидеть девушку своей просьбой, сказала: — Будьте добры, налейте мне стакан воды. Я понимаю, какой сегодня день, поэтому с удовольствием заплачу за него, как за пиво. Для знакомства с девушками у Лауры тоже был фирменный трюк, который заключался в том, чтобы представить очередную визави в другой обстановке, которая была бы максимально комфортной для неё. На какой-то голливудской вечеринке, посвящённой Хэллоуину, когда Лу была одета Чарли Чаплином, ей повстречалась известная кинокритик, незатейливо наряженная Красной Шапочкой. Им было достаточно обменяться парой фраз, чтобы Лу поняла, что для этой дамы самое естественное — быть обнажённой и в постели. Поэтому она довольно бесцеремонно оборвала ничего не значащий обмен любезностями и негромко сказала: — Если мы сейчас поднимемся ко мне в номер, то через восемь минут ты будешь голой. Лу ошиблась на две минуты: костюм Красной Шапочки оказался с хитрыми крючками, которые никак не желали расстёгиваться. Сейчас на Лауру Донован навалились все коллизии последних двух дней. И встреча с Ней, и несносная настойчивость Джейн привели к тому, что Лу была убеждена, что ей просто необходимо новое знакомство. Она на мгновение задержала дыхание и сосредоточилась на бармене. Вдох и выдох, лёгкий запах пота, летающие вверх и вниз волосы. Фотограф мысленно похвалила себя — образ был найден. Лу окликнула девушку: — Простите, я не знаю вашего имени. Дело в том, что я недавно в вашем городе и освоиться не успела. Но мне просто необходим хороший спортзал. Вы бы не могли мне порекомендовать? Очень хотелось бы, чтобы там была боксёрская груша. Стив Стоддмайер с трудом подавил в себе желание хмыкнуть.

Дарла

Ти не предупреждал её, что сегодня весь мир (ну, или малая его часть) сойдёт с ума, однако Дарла краем глаза и краем уха следила за подобными тематическими днями, когда лучше будет спрятаться у себя дома и лишний раз никуда не выходить. То есть, образно говоря спрятаться. Например, владельцы пабов были убеждены, что подобные дни очень хорошо сказываются на прибыли, однако они не стоили всего этого бедлама, который обычно творился по вечерам. А учитывая то, что сегодня Дарле предстояло простоять за стойкой аж двенадцать часов, завтрашний день она была намерена выторговывать для себя у пресловутого Терранса, который не так уж давно нашёл ей смену. Будет не лишним сказать о том, что сменщики в паре с ней как-то не задерживались, потому что, сосредоточенная на работе, Дарла не пропускала дней и не брала отгулов, а без этого лишних мест как-то не находилось. Другое дело — выходные, когда ей действительно были нужны лишние руки. Она сама не поняла, как вдруг оказалась главной, но решила, что подчёркивать это или интересоваться у Ти, как так вышло, не будет. Воскресенье обычно проходило по иной схеме, нежели все остальные дни. Ти вознамерился подготовиться к тому, что здесь будет происходить вечером. «Подготовиться» в его понимании включало повышение цен на сегодняшний вечер (но, в отличие от других баров, не более чем на пять процентов), хотя в предыдущий раз Терранс обошёлся без этого, посчитав, что всё и так более чем окупается. Но в прошлый раз стульев до приезда полиции было уничтожено чуть больше, чем он предполагал, поэтому сейчас он занял этим важным и вне всяких сомнений ответственным делом Джима. Засранец работал вполглаза, ежеминутно рискуя ошибиться, и поглядывал то на Дарлу, которая сейчас развешивала атрибутику «Юнайтед», то на Кинзи, которая хлопотала за стойкой (редчайшие кадры!). Перехватив суровый взгляд Терранса, который сегодня решил помочь своим, Джим занялся составлением винной карты и меню куда более обстоятельно. А Дарла, закончив, наконец, «украшать» бар, поняла, что у неё есть редчайшая возможность выслушать «показания» второй стороны в виде вечно недовольной всем Кинзи. Вообще, эту девицу, которая создавала себе отстранённый, пугающий и вконец обозлённый на весь мир образ, было несложно понять. Дарла мельком слышала от Ти, что родители Кинзи несколько месяцев назад погибли, потом последний благоверный кинул её у алтаря, а вслед за этим лучшая подруга развела её на не самую маленькую сумму. Похоже было на какую-то плохую сказку, но она поверила, проникнувшись к этой миниатюрной брюнетке ютившимся глубоко внутри сочувствием. Однако внешне Кинзи была такой, какой была всегда, а Дарла делала вид, что ничего не знает. Отсюда между ними и сохранялись подобные отношения. Дарла не слишком походила на миротворца, поэтому не стала ничего менять. Ей казалось, что Кинзи настолько укрепилась в своём отношении к людям, что первый шаг надо делать ей самой, если она, конечно, хочет что-то изменить. — Хорошо смотришься, — отметила она, проходя за стойку, чтобы немного передохнуть и налить себе содовой за труды. — Тебе чего? — в грубоватой, обычной для такого разговора манере, осведомилась Кинзи. — Да мне тут Джим про тебя такие интересные вещи вчера рассказывал, вот и решила поинтересоваться, сколько на самом деле в его словах было вранья, — буднично сообщила Дарла, наполняя бокал. Кинзи смерила сидящего за одним из столов кависта испепеляющим взглядом и снова вернулась к разговору: — Что этот идиот наговорил? — Неплохое начало, — прокомментировала Мартинез, сделав несколько глотков из бокала — Прежде всего, что вы, якобы, встречались. Или пытались, — поправилась она, ожидая, что Кинзи не полезет на Джима с ножом для нарезки фруктов здесь же и сейчас же. Но не всегда люди оправдывают ожидания. И сейчас ей вдруг пришлось поспешно и максимально тихо остановить эту сумасшедшую. И нож отобрать. Придержав её за руку, Дарла добавила: — Так, спокойно. Это правда? — Нихера не правда, — огрызнулась она, стараясь быть как можно более тихой и незаметной, — Он дня четыре кружил вокруг меня с какими-то абстрактными предложениями, а потом что-то предложил. Бла-бла-бла, нам надо выпить, потрахаться, а потом я свалю к другой цыпочке, а ты останешься вся такая унылая. Ну, я и решила проигнорировать его, прекрасно зная, к чему это ведёт. — Ага… — задумчиво протянула Дарла, — Слушай, раз уж он мне врёт… Он же не просил тебя достать вишнёвый ликер вчера или сегодня с утра? Кинзи мотнула головой, и почему-то вдруг её лицо приняло совершенно беззлобное выражение. Дарла подавила сильное желание обнять эту девушку. — Тогда… достанешь? — она улыбнулась — А я разберусь с нашим Ромео. — Достану всё, что нужно, — оскалилась она, — Только чтобы на это посмотреть. — Ладно, только… веди себя естественно, — Дарла нарочито громко поставила бокал в мойку, и Джим повернулся на звук, когда лица девушек приняли уже привычные взгляду кависта выражения. Как всегда чем-то озлобленное у Кинзи и нейтрально-дружелюбное — у Дарлы. Почему-то Джим не подумал о том, что они вдруг могли поговорить, как не самые плохие знакомые. Пока Кинзи была за стойкой, Дарла улаживала с Ти вопросы по организации предстоящего события в баре. И, надо сказать, ей не слишком нравилось то, что происходит. Именно поэтому она ежеминутно задавала управляющему не самые удобные вопросы. — Вот скажи, Ти. Почему вдруг нам стало мало подобных воскресных праздников? Зачем дополнять всё это выступлениями музыкантов? Почему надо устраивать чуть больше дней, когда мебель рискует быть уничтоженной, а убираться надо в разы тщательнее, чем обычно? — Прибыль, — сияя, произнёс он, заканчивая с украшением бара и справедливо полагая, что в случае краха «Юнайтед» это всё в любом случае будет оборвано, оторвано и деформировано другими способами. — Понимаешь, я ведь не слишком повёрнут на этом деле, — объяснял Ти, — То, что для меня прибыль — для другого управляющего будет каплей в море. Мы часто зависаем с Филом, и у него на самом деле другое отношение ко всему этому. Но у него есть клуб в трёх кварталах отсюда, поэтому его мнение я в расчёт не беру. Я бы тоже приобрёл клуб, если бы у меня были на него деньги. Но у меня и так один из кредитов горит, а брать в это время ещё один — самоубийство. Вот так и живём, — улыбнулся Терранс, — Надеюсь, что все эти выступления, одно из которых я, кстати, уже организовал, помогут мне быстрее открыть отдельный клуб. Дарла почувствовала, как Ти буквально проглотил «и не стеснять тебя, принцесса», отчего ей вдруг сделалось неловко. Она даже пожалела о том, что не поддержала вчера его затею, а высказалась против. Но поразило её то, что Терранс искал обходные пути, старался найти компромисс между заработком и отношением окружающих людей ко всему этому. Именно поэтому Дарла не поинтересовалась, что за группу нашёл Ти и когда они обрадуют своим выступлением стены «Лягушки и попугая». Филом же был не кто иной, как управляющий «Гэтсби», с которым Ти поддерживал хорошие отношения. Он пару раз рассказывал, что они ссорились, подначивая друг друга вывесками «у нас лучше, чем во-он в том баре», но были знакомы уже целую вечность, и соперничество, скорее, имело под собой спортивный интерес, нежели серьёзную вражду. По крайней мере, Дарла видела Фила, который заходил пару раз в неделю. Несколько раз он даже что-то заказывал и мог дать пару дельных советов по устройству бара. Дарле он нравился, но казался каким-то непостижимо далёким — может, из-за статуса, а может из-за того, что не был частью почти родного коллектива, который Дарла бы не променяла ни на что. Время неумолимо приближалось к вечеру. Джим был ещё жив (удивительно!), а Дарле пришлось нацепить на себя дурацкую футболку, которую она никогда бы не надела, если бы не премиальные от Терранса. Вкупе с парой стопок неразбавленного виски это могло загладить любые острые углы. И почти не сказывалось на работоспособности. К тому же, Дарла в такие дни откровенно скучала на своём месте за стойкой. Фанаты, конечно, были разные, но вот пили они в большинстве своём пиво. Эль, стаут, портер — но ничего интересного. Пиво мог продавать и Джим, чем он в такие дни и занимался, чтобы хоть как-то оправдывать своё положение, оказанное ему доверие и свою зарплату. И вечер стал тем временем, когда можно было претворить в жизнь свой коварный план. Вообще, Дарла собиралась импровизировать, подключив к этому делу Кинзи, но потом передумала, решив, что справится и сама при отсутствии Джима. Быть может, долго вынашиваемый план мести в итоге стал бы чем-то более изощрённым, но Дарла не была таким человеком, который мог бы так жестоко мстить за враньё. Она не знала наверняка, в отношениях ли Джим сейчас, но учитывая то, сколько он врал, была склонна предположить, что да. И как раз поэтому стоило сделать то, что она и собиралась. Одежда этого Ромео висела в подсобке, поэтому Дарле не составило труда оставить на внутренней стороне ворота рубашки небрежный след от помады, словно он отпечатался от поцелуя на шее. И пришлось пожертвовать некоторым количеством парфюмерной воды, которую ей на последний день рождения подарил Ти, чтобы небрежно окропить пиджак. Но уже заканчивая эту маленькую подлянку, она была готова сказать, что это стоит того. В момент разгара матча она не вовремя вернулась в зал, отметив, что лучше бы этого не делала. В шуме и гаме она заприметила где-то вдалеке лицо Ти, который спокойно себя чувствовал и, надо признать, сама заразилась этим спокойствием. Джим неплохо справлялся за стойкой, Кинзи нигде не было видно, а ещё несколько помощников решили переждать «бурю» в каморке, наверняка тоже смотря матч, но совмещая это нехитрое занятие с игрой в холдем или теми же возлияниями. Перерыв показался Дарле глотком свежего воздуха, как это и бывало обычно. Она поймала себя на мысли, что каждый выходной, когда она выходит на работу, и каждый выходной, который совпадает с подобной игрой — это своего рода испытание на прочность. На то, сколько способен выстоять человек, когда нужно следить за всем вокруг. Когда ты знаешь, что ничего серьёзного, может, и не произойдёт, но вот на быстром наборе, к примеру — номер полиции, а количество стульев постоянно сравнивается с уже выжженной в мозгу цифрой. «Короче говоря, ничего необычного» Второй тайм прошёл в гробовой тишине, и за эти три четверти часа Дарла успела заскучать. Джим уже не справлялся со всеми заказами и она, дабы не выглядеть подозрительной, решила ему помочь. Бегая туда-сюда, она заприметила Кинзи, которая немногословно сообщила о том, что разобралась с поставками и всё должны доставить в течение недели. — Было сложно сделать это в воскресенье, но мне и так задолжали. Нет ничего лучше, чем вдруг потребовать с человека то, о чём он уже давно забыл и ведёт себя, как ни в чём не бывало. — Слушай, — начала Дарла, — А почему… «Почему что? Почему ты такая злая постоянно? Дарла, душечка, напомни себе, что эта девушка потеряла родителей, мужа и лучшую подругу за какие-то полгода, а теперь работает чёрт пойми кем явно не в самом лучшем пабе Шеффилда». — Почему что? — прочла её мысли Кинзи. — Почему Джим вообще к тебе полез? — Ты серьёзно? — Кинзи даже изменилась в лице, — Спроси себя лучше, к кому он ещё не полез. Что, кстати, насчёт тебя? Кинзи, сама того не зная, перешла в наступление, на которое Дарла её подначивала после неудачного вопроса. Впору было с облегчением выдохнуть, но… — Он решил использовать неудачный подкат к тебе, чтобы подкатить ко мне, — пожав плечами, ответила Дарла, — И разве что не отхватил по лицу прямо после этих слов. Хотя я никак не ожидала, что он так соврёт мне, а мне самой будет куда проще решить вопрос с поставками лично с тобой. — Ты можешь делать так и дальше, — Кинзи взглянула на Дарлу, прежде чем уходить. — Нет ничего лучше, чем объединиться в одинаковых чувствах к кому-то. Дарла, почему-то раздосадованная фактом такого замечания (или фактом дружбы с Кинзи на почве ненависти к Джиму?), вернулась в зал, где её встретил заметно посвежевший Ти, который сразу же счёл своим долгом оповестить о последних новостях: — Один стул! Всего один! И не такой уж большой беспорядок. Вот это я называю удачным вечером! — Ага, — с улыбкой согласилась Дарла, — Не ты же убираться будешь. — Я за уборку денег не получаю, — парировал Терранс. — Всё-всё, убедил, — Дарла прошла за стойку, отметив и то, что Джим как-то быстро испарился и, вероятно, пошёл собираться домой. В оставшиеся до конца смены четыре часа, Дарла оставалась за главную (как будто в остальное время это было не так), но это было самое тяжёлое время. Почему-то именно ближе к закрытию сюда любили захаживать всякие подозрительные личности. Начиналось это, как правило, в десять вечера и продолжалось вплоть до самого закрытия. Охраны, как уже можно догадаться по отсутствующему стулу, не было и в помине, но поскольку Ти ещё ни разу не пожалел о своём решении, можно было сэкономить значительную сумму денег. Дарла, правда, не считала такие убытки по месяцам, но даже ей казалось, что несколько разбитых стульев — это не жалованье двум охранникам. Совмещая уборку в зале с выполнением редких заказов от немногочисленных клиентов (потому что фанаты не стали дожидаться полисменов), Дарла достигла определённых успехов, и уже спустя полчаса основной бедлам был устранён. Воскресенье, наконец, закончилось. Во всяком случае, та его часть, которая всегда её бесила. Клиенты сегодня не баловали себя долгими разговорами, поэтому Дарла занялась мытьём бокалов, ежеминутно поглядывая на ещё царивший в зале бардак. То, что она распустила всех остальных, сейчас начало понемногу раздражать — можно было отправить кого-то из помощников прибираться. «Зато премиальные больше будут» Словно бы в подтверждение этой мысли в зал заглянул Терранс, который остался вполне доволен увиденным и снова скрылся. Отметка часов неумолимо двинулась к половине восьмого. Ещё два с небольшим часа — и сюда нагрянут возмутители спокойствия. А вдруг нет? Сомнительного вида клиенты пожаловали сегодня куда раньше обычного, но Дарла быстро выключила свою паранойю — это не был тот случай, когда в бар заходят исключительно для мозговой атаки. Скорее, по несчастному стечению обстоятельств. Впрочем, зеркалки, причём довольно профессиональные, насколько говорил Дарле её дилетантский в этом вопрсое взгляд, выдавали в клиентах или туристов-фотографов или сотрудников прессы. В любом случае, чётких правил или запретов для людей обеих профессий тут не было, поэтому Дарла, внимательно оглядев пару, вопросительно взглянула на женщину, державшуюся впереди. И после заказа, который прозвучал несколько наивно, позволила себе улыбнуться: — Я бармен, а не грабитель. Если бы ты знала, сколько в такие дни здесь стоит пиво, то лучше прихватила бы содовой из ближайшего маркета. А за воду я вообще денег не беру, — добавила Дарла, выполнив заказ и ставя перед этой женщиной стакан воды. «Но, может, Ти бы заинтересовался такой перспективой, раз уж в конце концов поднял цену на содовую, поданную без основы, скажем, для текилы бум» Она как раз домывала бокалы, когда её снова окликнула эта женщина. Дарла быстро закончила с уборкой и вернулась к разговору, хотя это было не слишком вежливо. Но клиентка не выглядела той, кто готов устроить из-за этого скандал. — Дарла, — представилась рыжая, поколупав бейдж на груди. Над другим вопросом, кстати, стоило задуматься чуть более тщательно, но сейчас, в воскресенье вечером, Дарла не слишком раздумывала над словами клиентов, в которых, на первый взгляд, было ничтожно мало смысла. — Ближайший отсюда — в трёх кварталах, — ответила она наконец, записывая адрес на салфетке, а затем — долгим взглядом изучая женщину и её спутника. Было бы слишком бестактно сказать вслух то, о чём Дарла подумала. «Значит, твой партнёр в этой роли тебя уже не устраивает»

Лаура

По тому, как человек пишет, можно сказать многое. Например, часто ли он это делает. Когда Лауре требовалось накарябать что-нибудь от руки, то написанное напоминало график затухающих в ноль колебаний: сначала она заставляла себя тщательно выводить слова, но потом, с каждой новой буквой, пальцы каменели, и строчка превращалась в сплошную линию. Ей было проще отстукать ногтем на экране смартфона и сохранить заметку, чем черкнуть больше четырёх слов. А вот у Дарлы почерк был ровный, девушке явно приходилось часто держать ручку. Глядя на появляющиеся из-под стержня буквы, Лу подумала, что предпочла бы, чтобы сейчас там появлялся восьмизначный телефонный номер. Но торопить события не следовало, рыжеволосая бармен не производила впечатление девушки, готовой на безумства ради лукавой улыбки мисс Донован. Что ж, Лу и не стремилась быстрее уложить себе в постель новую девушку. Скорее, ей требовался спокойный адреналин флирта и даже ухаживания, нежели кавалеристский натиск секса на одну ночь. — Мне не нужен ближайший спортзал, — Лаура как можно мягче остановила Дарлу. — Я предпочту лучший. Например, такой, какой посещаете вы.

Дарла

Наверное, каким бы сейчас ни было замечание в её адрес, Дарла бы вспыхнула. Но вспыхнуть можно по-разному. Как пресловутая «Хиросима», например. Но при этом гореть адским пламенем можно только внутри, не подавая признаков пожара снаружи. Впрочем, Дарла была готова поклясться, что не удержала раздражения, метнув в посетительницу сердитый взгляд. «После десяти, значит?» Салфетка, небрежно скомканная, отправилась в мусорное ведро, а Дарла, в достаточной степени разочарованная шаблонным поведением этой девушки, жалела о том, что не отпустила реплику про её «ассистента» вслух. — Попробуй угадать, — наконец начала она, глядя на собеседницу, — Сколько подобных подкатов я слышу за один рабочий день. Но начала оригинально, да. Расправившись с бокалами, Дарла поспешила устранить оставшийся беспорядок в зале, на что ушло не так уж и много времени. Чего-то не хватало, и пары пристальных взглядов хватило, чтобы понять чего. «Одного стула не хватает, точно ведь» Дарла снова вернулась к этой девушке. Была ли она симпатична? Безусловно. Верила ли Дарла в то, что из этого получится что-то серьёзное? Ну, после первых десяти романов вера в долгие отношения после такого знакомства ещё сохранялась, а вот после вторых десяти эта шутка перестала быть смешной. Поскольку эта умница и красавица была здесь впервые (нет, это подсказала не память Дарлы, а слишком уж уважительное отношение, в то время как бывалые клиенты общались с персоналом как с друзьями), она автоматически получала минус за свои старания, но начала знакомство и правда неплохо. Возможно, стоило дать ей шанс. — Если угадаешь, сколько клиентов за один мой рабочий день пытается сделать то, что сделала ты, то я забуду твою неловкую попытку. Дарла тоже могла кое-что сказать об этой клиентке, хотя даже толком не знала её. Та держалась как-то по-особенному. Вероятно, была не из этих мест. Что куда важнее, в ней была эта ненужная вежливость, словно она стояла посреди королевского дворца. Не то, чтобы это была ненужная спесь или гордыня, которую надо было проверить на прочность, но на всякий случай Дарла решила сделать это. Она была слабо заинтересована в новых знакомствах, считая, что по долгу работы ей нужно отказываться от сомнительных возможностей, но было любопытно поставить перед блондинкой такие задачи. Которые Дарла никогда бы не дала очередному юнцу в состоянии лёгкого подпития. «А ещё она не представилась» Но идея скоротать за интересным разговором оставшийся час работы ей определённо нравилась.

Лаура

Наверное, в нью-йоркском пабе такой ответ изумил бы Лу, будь она после удачного дня. Или взбесил бы, будь этот день менее удачным. Блондинка не привыкла к отказам. Её глазомер был развит настолько, что она могла со стопроцентной уверенностью угадать объект, который не станет особо упираться её чарам, что вовсе не обязательно вели в постель. Но здесь, в этом пабе, который был старше её самой, чутьё и обаяние американки дали сбой. Лаура Донован умела произвести впечатление, подать себя было тем искусством, которым она овладела даже раньше умения выставлять экспозицию. Но гораздо более полезный навык ей привили неожиданные занятия боксом, уроки которого Лу начала брать незадолго до встречи с Джейн. Тренер, которого все называли просто «мистер Джек», говорил Лауре: «Неважно, сколько раз в тебя попадут. Важно, сколько раз после этого ты встанешь». Эта способность держать удар уже несколько раз выручала Лу во время профессиональных переговоров, и вот теперь, перед этой рыжеволосой («Бестией!» — что-то хрипнуло в груди Лу.) она понадобилась снова. Взгляд потянулся к потолку, и Лаура зашевелила губами, словно что-то вычисляя. Закончив это нехитрое представление, она с улыбкой посмотрела на Дарлу и приняла правила игры: — Это около восьми мужчин и две-три проницательные девушки, — спокойно ответила она. — При этом вас интересует всего одна девушка в неделю. И, — Лу удержалась от щелчка пальцами, — на этой неделе такой девушки ещё не было. Я не права?

Дарла

Дарла дала возможность блондинке закончить. И ещё некоторое время — чтобы поверить в свои возможности. Так было приятнее их разрушать. Вообще, говоря о том, насколько люди уверены в себе, можно было поделить их на категории, подтипы и ещё богу одному известно какие критерии, но… Но одним людям нужны порой маленькие победы. И Дарла думала, что они точно так же нужны этой девушке. Но та не отступилась от своего стиля, который, надо признать, несколько раздражал своей чванливостью. Только теперь незнакомка хотя бы пыталась играть в её игру. — Пользуясь таким же дедуктивным методом, предположу, что ты не фотограф по криминальным делам, который приехал на предполагаемое место преступления первым, чтобы вдруг снять кровавое побоище между фанами Юнайтед и Уэнсдэй. Кончай тыкать пальцами в небо, дорогая, — усмехнулась Дарла, — С чего ты взяла, что меня интересуют девушки? И почему я должна накинуть тебе, зашедшей сюда впервые, сто очков вперёд? За инициативу? — рыжая позволила себе улыбнуться, но не злобно, а достаточно тепло. Быть стервой она позволяла себе только раз в неделю, и на этой неделе лимит уже был исчерпан. — Правильный ответ — семнадцать, — она чуть наклонилась к этой девушке и произнесла следующие слова гораздо тише, — Ответишь, что такого есть у тебя, чего нет у большинства из них?

Лаура

Разговор становился слишком тягучим, чтобы вести его на ногах. Лаура отодвинула табурет и села возле стойки, кивком приглашая Стива последовать его примеру. — Мы даже не журналисты в формальном понимании этого слова, — пожала она плечами. — Это мой деловой партнёр Стивен Стоддмайер, а меня зовут Лаура Донован. Нет, Лу не стала делать многозначительную паузу после того, как представилась. Она здраво смотрела на собственную славу и понимала, что вряд ли кто-то, кроме профессионалов знает её имя. — Мы из Нью-Йорка, — Лу решила перестать пускать пыль в глаза и сделать то, чего не делала давно: просто рассказать о себе кому-то, кому это может и не быть интересным. — И здесь были с бизнес-визитом, а потом мне пришла в голову идея для съёмки… Лаура осеклась и посмотрела на Дарлу. Вероятно, она выслушивает такие истории каждый день столько, что можно писать небольшой роман каждую неделю. Поэтому она решила не продолжать, а сразу перейти к ответу на последний вопрос девушки: — А «особенной» меня делает то, что я не откажусь от вашей помощи. Настоящей, нужной мне помощи. И нет, мне не надо наливать виски в долг.

Дарла

— Как пожелаешь, — пожала плечами Дарла. Это не было небрежным жестом, потому что она сохраняла заинтересованность и продолжала вести диалог, а не занялась вдруг другими делами. Скорее, род деятельности этой парочки был настолько неосязаем, что она бы не стала предполагать что-то конкретное только для того, чтобы ошибиться. И, в числе всего прочего, приняла даже такой, лишённый конкретики ответ. Но следующие слова её заинтересовали, чего уж там говорить. Она пока не могла с точностью сказать, дала ли эта дамочка (Лаура, — поправила себя Дарла) задний ход или же продолжает крайне нестандартный способ познакомиться поближе. Сейчас, надо признать, Дарла склонялась к чему-то… творческому? Во всяком случае, словосочетание «идея для съёмки» для неё выглядело именно так. Как идея использовать бар для чего-то, никак не связанного с ней самой. Она подавила в себе желание позвать Ти, чтобы решить этот вопрос с ним. — Съёмка не запрещена правилами, если ты никому не мешаешь, — ответила Дарла, — А если тебя интересует что-то конкретное, то я думаю, что лучше тебе поговорить с владельцем. Причём тут моя помощь?

Лаура

Стив вопросительно посмотрел на свою спутницу. Неужели Лаура вспомнила тот проект, который так и не был закончен? Черновики пылились в облаке Гугла и на внешних дисках. Лу иногда в моменты творческих (или личных) неурядиц вспоминала его, но дальше этого дело не шло. Видимо, баронесса Хикс-Бич настолько повлияла на состояние Лу, что та решила вытащить Ту Идею на свет. Слова Лауры только подтвердили догадку парня: — Вам покажется странным, но в каждом новом городе, в котором я бываю, я снимаю заброшенные здания. Стив прикрыл глаза. Этот проект до смерти ему надоел, и Стоддмайер ни в коем случае не желал его возрождения. Он легонько пнул Лу по голени, но та не отреагировала, а продолжила объяснять рыжеволосой: — Это не работа на археологической натуре, а что-то, где ещё можно почувствовать дух прежних хозяев. Какую-то трагичность. Понимаете, о чём я говорю?

Дарла

Дарла придержала внутренних коней, включающих сетования на то, что каждый её второй знакомый — фотограф, и в достаточной степени уважает стиль, который неуловимо ускользал от чётких определений. Не слишком сведущая в этом, она называла его урбанизмом, хотя несколько человек считали своим долгом поправить её, говоря об индастриальной и даже пост-апокалиптической составляющей. Вообще, в стремлении забираться в опасные и едва дышащие места, Дарла не преуспела, хотя такие возможности у неё были. И вот теперь… Стоп, к чему это всё вообще? — Ага, — протянула она, — Совмещаешь приятное с приятным, стало быть. В Шеффилде не так уж много подобных зданий, это не мегаполис и не мёртвый город. «Заброшенный дом — это самое странное место для свиданий за всю мою жизнь» Разговор, впрочем, достаточно удалился от этого, чтобы Дарла могла позволить теме плыть по течению. Она решила, что быть гидом для Лауры — не то занятие, которым хочется заниматься в выходной день. И это место, раз уж мисс (миссис?) Донован была фотографом, не самое интересное для съёмки. — Есть одно место неподалёку от мусоросжигательного завода на краю города. «Но экскурсия туда — явно не то занятие, которым мне хотелось бы заниматься в выходной день»

Лаура

Бывает, что сидишь на берегу реки в погожий летний день, и ничего, кроме лёгкого ветерка не нарушает безмятежности окружающего мира. Как вдруг всё вокруг становится сначала фиолетовым, а потом почти чёрным; ветер подталкивает в спину: «Иди, прячься, беги!». Ты ещё успеваешь поднять к небу удивлённое лицо, как крупные, тяжёлые и почему-то обидные капли начинают хлестать всё вокруг. С этого момента у тебя есть около четверти минуты, чтобы скрыться под навесом, иначе тебе придётся идти домой в прилипшей к телу одежде. Лаура Донован испытывала как раз подобное чувство. Иссяк адреналин, оказавшийся в крови во время съёмки фанатов; всё ещё сказывающиеся — в основном, где-то в районе пупка — последствия дегустации «Black label» не оставляли места желанию продолжить возлияния, и потому Лу не составило труда различить знакомые признаки надвигающейся депрессии. Сейчас, как при первых каплях летней грозы, действовать надо было быстро. Улыбка не получалась. Гримаса, появившаяся на лице девушки, походила на волчий оскал, который бывает у волчицы, попавшей в капкан. Оставалось одно: как и волчице, отгрызть собственную лапу. В случае с Лу под лапой подразумевалась гордость. Блондинка вцепилась ногтями в руку Стива, но смотрела на Дарлу, чья рыжая волна волос походила на костёр в тёмном ночном лесу. — Пожалуйста, налейте мне чаю. Любого, с тремя ложками сахара, — попросила Лаура. Мощный сладкий удар должен сообщить мозгу, что всё в порядке, что нет причины паниковать. Это поможет всего лишь на ближайшие двадцать минут, поэтому следующий шаг следовало сделать незамедлительно. Лу с трудом оторвала взгляд от щербатой стойки и уставилась в подбородок бармену. — В этом городе у меня никого нет, — хрипло выдала фотограф, приказав себе не думать о Ней. — Это покажется странно, но я хочу попросить вас просто побыть со мной. И неважно, «по девочкам» вы или нет.

Дарла

Чай? Похоже, эта женщина решила, что идёт не в бар, а как минимум в кафе. Дарла снова едва всё не испортила, но потом решила, что за одну неудачную попытку Лауру винить не стоит. К тому же, если уж эта попытка и отнимала у неё несколько очков, то факт того, что она была не местная, скорее, прибавлял. Вот только расшибаться в лепёшку ради одной чашки чая для такого Дарле не хотелось, и в тщетной борьбе Света и Тьмы победила теперь Тьма в данном случае была, пусть и качественными, но чайными пакетиками. Дарла припоминала, что заварочный чайник стоял в подсобке, где совсем недавно некоторые сотрудники ещё смотрели матч (было бы наивно предположить, что их в этот момент интересовал чай), но учитывая время, необходимое для заварки, просьба клиентки грозила затянуться надолго. Дольше, чем Дарла выполняла заказ сейчас. Пакетики, кстати, покупала она сама на тот случай, когда чай вдруг может пригодиться. Коктейли на основе чая в меню не значились и заказывали их тут не чаще одного-двух раз в год. — За нормальным чаем, — она ловко отмерила необходимое количество сахара и поставила кружку перед Лаурой (кружки здесь, кстати, были тоже по инициативе Дарлы), — я бы посоветовала сходить в кафе. Только, как по мне, его и сахаром портить не стоит. Дарла в очередной раз вытерла нижнюю часть стойки со своей стороны и отметила, что бедлам, устроенный фанатами, полностью устранён. Были всё-таки в таких днях свои плюсы, потому что не каждый, кто вдруг не является приверженцем национальных традиций, захочет идти в бар в такой день. А если захочет, то скорее предпочтёт не пить пиво и присоединяться к общему веселью, чтобы не выглядеть белой вороной среди «своих». — Врёшь поди, — прищурилась Дарла, стоило блондинке сказать о своих намерениях. Разговор вдруг повернул в другую сторону, став не совсем обычным. О таком Дарле говорили редко, да и она была почти уверена в том, что этот Стивен — не кто иной, как задушевный друг. Она посмотрела на него, стоило Лауре сказать об этом, и, к своему удивлению, не нашла ни тени возражения на его лице. — Я и так с тобой, — она перевела взгляд на наручные часы, — Ещё ближайшие два часа точно. Прозвучало довольно уклончиво, но Дарла ничего не добавила, ожидая нового вопроса.

Лаура

На мгновенье глаза Лауры вспыхнули, как всегда бывало, когда в её белокурую головку приходила интересная идея. Она легонько пихнула Стоддмайера локтем в бок и проговорила, словно пробуя слова губами: — Неподалёку от мусоросжигательного завода. Это ведь очень символично, если представить себе завод: огромные печи; пламя, сильное настолько, что его живое движение можно ощутить в любой точке завода; жуткий запах. На что это похоже? Когда Лу хотела, она умела завести словами слушателей. — На горящую Атланту в «Унесённых ветром», — буркнул Стив, недовольный тем, что вместо того, чтобы отправиться спать и тем самым компенсировать себе бессонную ночь, он вынужден торчать в этом пабе и наблюдать за Лу во время охоты. — Почти, — улыбнулась Лу, не замечая настроения своего партнёра. — Ну представь: место, к которому всё приходит своим естественным путём. — Ну, тогда ад, — Стив понял, к чему клонит девушка. — Бинго! — Тихо рассмеялась Лу и заговорила, не обращаясь ни к кому, но поглядывая на Дарлу: — Это ведь символично: ад внутри города. Пусть на окраине, но внутри. Противники урбанизма были правы, города и преисподняя. Кольцевые дороги и линии метро — это круги, описанные Данте. Мы обращаем золото в мусор, на этом заводе сжигают то, что короткое время назад человек обменял на заработанные деньги. А этот замок — он вроде чистилища: казалось бы, перед тем, как попасть в ад, каждый должен побывать там, но нет — мы сами отказались от этого. Теперь мы свозим всё прямиком в геенну: объедки, старую одежду, испорченные вещи… Лу с вожделением посмотрела на полку с бутылками за спиной бармена и продолжила: — Но лучшее, особое, место в этом аду занимают наши мысли и чувства. Всё, что не укладывается в рамки толерантного бытия, отправляется в отжиг. Нам не нужны искренность и правда, любовь и поиски — в топку! Сделаем ад симпатичным, цивилизованным и даже централизованным! Превратим преисподнюю в завод, поставим всё на конвейер. А чистилище заброшено: никто не желает очищаться. Незачем. Было слышно, как где-то вдалеке поклонники «Уэнсдей» радостно ревут, читая командные речёвки. Лу замолчала, вперила чистый взгляд в Дарлу и снова сказала: — Чистилище и Ад. Символично.

Дарла

Пожалуй, перебирая все свои качества, которые могут вызывать у людей не слишком положительные эмоции, Дарла ставила на первое место свою прямолинейность. Это было тем, к чему она пришла после долгих ошибок по жизни и бывших друзей, у которых в запасе не было ничего кроме тайн. На чистоту говоря, они и становились бывшими после этого. Её раздражали секреты, но и отношение к этому у неё было странным. Она не просила людей сразу выворачивать душу наизнанку, но вот придуманные в процессе общения секреты быстро выводили её из себя. И если бы она попала в тот самый ад, о котором сейчас размышляла вслух Лаура, то уж точно за неумение управлять гневом. Который, кстати, Дарла не считала чем-то поистине деструктивным. Но если брать в пример реакцию людей, он был таковым. Основная проблема конца рабочего дня заключалась в том, что ей очень часто приходилось слушать самые разные истории, и чаще всего это было чем-то таким, к чему Дарла не питала особой страсти. Может, истории из жизни всяких офисных клерков, которые её нисколько не интересовали. Иногда заходили люди творческие — например, музыканты или писатели, но и они облачали свои истории в настолько неприглядный вид, что Дарла начинала скучать быстрее, чем такой рассказчик заказывал второй коктейль. История про ад — не то, что Дарла хотела бы услышать под конец рабочего дня. Более того, иронично, что ад был заключён именно здесь. Человек других принципов и другого воспитания обязательно бы наехал на эту дамочку за подобные суждения, но Дарла не считала себя жительницей Шеффилда. Во всяком случае, после того, как мама съехала к отцу в Бильбао, уж точно. От прямого (как и всегда) ответа её спасло, как это ни парадоксально, появление Кинзи. Наверное, она что-то забыла, что не было такой уж редкостью. Дарла порой и сама забывала тут всякие мелочи (забавно, что ни разу это не было ключами), на что благополучно забивала до утра. Если это был мобильник, то удивительным фактом было то, что его ни разу не крали, хотя возможности для этого были. Кинзи прошмыгнула в подсобку, ни на кого не обращая внимания, но через какое-то время снова появилась в зале. Пройдя несколько шагов до выхода, она вдруг повернулась, почему-то вперив свой взгляд в спину Стива. Всё, что было потом, произошло так быстро, что Дарла едва успела отвести взгляд от Лауры. Девушка, которую Дарла считала более грубой версией себя или «что было бы, если бы ты, Дарла, вообще избавилась от дурацкого самоконтроля», прошла к стойке и бесцеремонно ткнула Стива кулаком в бок. Но Дарла знала, что физическое воздействие на кого бы то ни было уступало умению Кинзи изъясняться. Что можно было сейчас сделать? Что-то большее, чем просто вопросительно поднять одну бровь. Или, проявляя чудеса реакции, метнуться из-за стойки, зажимая рот этой дурёхе? Но в любом случае уже было поздно. — Куда ты дел мои ключи?! — с ходу начала Кинзи, уверенная в своей правоте, — Клянусь, если ты и дальше продолжишь так себя вести, я точно добьюсь того, чтобы ты избегал этого места! Я буду тем человеком, которого ты никогда не захочешь увидеть! Если для тебя всё это очередная ёбаная шутка, то пошёл ты нахер, тупой кусок го… Неизвестно, что произошло бы раньше, но в их случайном квартете, который оказался здесь в близкое к закрытию время, до Дарлы всё дошло раньше других. И пока у неё было две-три секунды, которые обычно проходили перед шквалом взаимных оскорблений или достаточно вежливых вопросов, Дарла бросила короткое «мы сейчас придём» и утащила эту больную в подсобку. — Ты сдурела? — с ходу начала она, стремясь провести строгий допрос, но видя состояние Кинзи, осеклась. Она и правда неважно выглядела. Обычно какие-то проблемы в ней выдавал внешний вид в целом, а теперь и всё в отдельности. Картинка сложилась быстро — из собственных мыслей и догадок и объяснений всхлипывающей Кинзи. Неизвестно, оценил ли юный ловелас и по совместительству помощник при баре Джим все эти фокусы, но Кинзи свято полагала, что ключи у неё спёр именно Джим. Его величество эксперт по винам ушёл раньше, но Кинзи сказали, что перед этим он много кружил возле «комнаты отдыха», где сотрудники смотрели матч. Они же и сказали, что Джим много копался в вещах. Своих, но они не обращали на это внимания. Жаль. — И о чём ты думала? Ох, боже, — Дарла потёрла виски, — Так, ладно, знаешь что? Ты можешь переждать у меня. И обязательно расскажи всё Ти. После такого Джим может и вылететь с работы. Ну, или я вылечу. — Нет, — отказалась она, — Если Ти уволит тебя, это будет неправильно. Я думаю, нам вообще не стоит давать огласку этому случаю. Я останусь здесь, — добавила Кинзи, имея в виду раскладушку, которую Ти как-то принёс в комнату для отдыха «просто так». — Ага, конечно, — машинально выдала Дарла, — Глупости не говори. Вот, — она дала Кинзи свои ключи, — Заночуй у меня. Я скорее всего приду позже, чем обычно. Слова о том, что её очень оригинально пытаются клеить, Дарла опустила. — М-да, — добавила Дарла после тридцати секунд неловкого молчания, — Ещё более неловким этот момент стать уже не мог. — Спасибо, — Кинзи, кажется, что-то очень увлечённо обдумывала, — Если у тебя завтра пропадёт нож для чистки фруктов, не волнуйся, это значит, что я его одолжила, чтобы выпотрошить этого ублюдка. А теперь пойду извинюсь перед лжеДжимом, которого я так бесславно охаяла. — Ага, — Дарла уже была готова протолкнуть Кинзи через все эти извинения, чтобы потом выдать «извините её, у неё выдался трудный день», но с ответственностью у мисс Милтон было всё в порядке — та никуда не собиралась ускользнуть, оставив всё на Дарлу. Запихнув свою усталость куда подальше, Дарла вместе с Кинзи вернулась в главный зал, чтобы впервые в жизни посмотреть, как та, с кем она была на ножах долгое время, вдруг перед кем-то извиняется. — Простите, — обратилась Кинзи к Стиву, — Я приняла вас за другого, поэтому так сорвалась. Мне очень неловко. Надеюсь, я не испортила вам настроение своими выходками. Хорошего вечера. Возвращаясь к беседе с Лаурой, Дарла поняла, что появление Кинзи спасло её от продолжения диалога на тему божественной комедии. Дарла спокойно относилась к чтению, но любой, кто настолько растягивал повествование, вызывал у неё скуку. Она бросила Данте в процессе чтения, бросила Гёте, не пожелав узнать, чем закончился Фауст. На середине оставила Мастера и Маргариту. И в конечном итоге перешла на что-то не столь радикальное, не столь утомительное. Уже давно она зачитывалась О. Генри. Ей нравились его произведения из-за юмора и той самой нотки, той жилки, что подталкивает читателя вперёд. Кроме того, ей нравилось, какие концовки придумывает О. Генри. Даже «благородный жулик», который был донельзя прост в своей развязке, доставил ей массу эмоций, потому что даже банальную концовку можно облачить в такие формы, как это сделал писатель. — Я бы не стала обращать всё такой метафорой, если ты будешь продвигать эту концепцию в Шеффилде. Подобные сравнения не всем придутся по душе, — произнесла Дарла, обращаясь к Лауре. — Вот ты человек творческий, — вдруг добавила она, — И занимающийся этим довольно давно. Скажи мне, может ли такая идея найти почитателей? И как ты делаешь этот мучительный выбор, в чью пользу склониться? Творчество бывает двух видов, как мне неоднократно говорили его представители. Для себя и для тех, кому творчество будет интересно. Каким занимаешься ты?

Стив

Оригинальный способ знакомиться. Ладно, пусть не знакомиться, а обращаться к уже знакомым. Стив Стоддмайер весьма критически относился к собственной персоне, но даже в этом случае он не казался себе «тупым куском го». Всё это пронеслось в голове мужчины за то время, пока он поворачивался на табурете, делая титаническое усилие подавить в себе естественную для Нью-Джерси реакцию. Нет, вряд ли Стив ударил бы девушку — во всяком случае, не так сразу — но выплеснуть ей в лицо воду из бокала Лауры он был вполне способен. Та пара секунд, что ушла на самоконтроль, позволила «обидчице» исчезнуть. Стив рассерженно хмыкнул, глянул на Лауру и проворчал: — Чудесные манеры в Старом свете. — Уверена, она просто ошиблась, — прыснула девушка. — А ты тоже хорош, вон, шея покраснела, будто то, чем она тебя назвала, оказалось перед тобой в тарелке. Успокойся, нью-йоркский мачо! — Как-то мой приятель Роберто Факкетти сидел в одной пиццерии в Ньюарке, — стараясь унять свой гнев, начал Стивен. — А в дверь вошёл один черномазый, Очкастый Джон, и расстрелял всех сидевших в помещении. Потом оказалось, что ниггер просто ошибся, но невесту Роберто это не утешило. Хорошо, что у нашей ненаблюдательной девицы в руке не было ножа. — Слушая твои рассказы, я иногда думаю, что выживаемость во время европейской пандемии чумы была выше, чем в твоём детстве, — мягко подцепила друга Лу и примирительно погладила его по руке. — Смейся, смейся, — буркнул Стоддмайер. — А бармен-то крепкий орешек, а? — Да я и не гонюсь, — с деланным безразличием пожала плечами Лу. — Баронесса далеко, мне бы просто… Знаешь, само ощущение охоты. Пусть и ничего из этого не выйдет, но как раз та ситуация, в которой сам факт флирта важнее результата. — Знаю я твоё «просто», — заворчал Стив. — Потом будешь охать, когда… — Простите, — прозвучал уже знакомый голос, — Я приняла вас за другого, поэтому так сорвалась. Мне очень неловко. Надеюсь, я не испортила вам настроение своими выходками. Хорошего вечера. Стив резко обернулся на голос Кинзи: — Послушайте, да… — что-то в ней заставило Стоддмайера проглотить уничижительное «дамочка». Ему был знаком этот потерянный взгляд, который бывает, когда человек тонет в превратившемся в девятый вал окружающем мире. — …давайте сядем за тот столик и за рюмкой «Ягермайстера» обсудим, что делать с тем mascalzone, что довёл вас до такого состояния. Меня зовут Стив Стоддмайер, а вас?

Лаура

— Не беспокойся, Стив умеет разговаривать с людьми на порядок лучше, чем я, — Лаура посмотрела на Дарлу и всё же решила попросить: — Налей мне виски, пожалуйста. На твой выбор, думаю, у тебя хороший вкус. Не дожидаясь, пока ароматный бокал окажется перед ней, Лу заговорила, рискуя впасть в менторский тон: — Помимо искусства «для себя» и «искусства для других», существует ещё одна его разновидность, пожалуй, самая распространённая — «искусство на продажу». О, ни в коем случае не верьте тем, кто скривится от этого словосочетания. Предвижу даже стандартные фразы: «Этот Дональд Макдональд — ну что в нём от творчества? Я такое нарисую пьяным задней левой ногой». Фокус в том, что этот клоун — один, и его узнают в любом уголке земного шара, а таких возвышенных можно встретить в любом кабаке пятерых за час. И каждый из них — каждый, поверь мне — мечтает о том, чтобы продать скромные результаты нашёптывания муз как можно дороже. Лаура покрутила в пальцах фирменный бирдеккель и вспомнила собственный первый дизайн. Небольшой бар-пивоварня на подобии немецкой кнайпы, который открыл брат её первой девушки. Фирменное оборудование, договоры на поставки качественного сырья, молодой улыбчивый персонал, оригинальные рецепты пяти сортов пива — для успешного бизнеса было всё, но публика не желала заглядывать в новое заведение. Когда владелец посетовал на это в разговоре с Лу, та воскликнула: «Ну, а чего ты ожидал? Что посетители валом пойдут в бар под названием «Old Hamburg»? Удивительно, что у тебя тут не требуют гамбургеры!». И по выражению лица собеседника поняла, что требуют. Она посоветовала назвать заведение «NY Borough», а сорта пива по наименованиям районов: Бронкс, Бруклин, Куинс, Манхэттен и Статен-Айленд. Лу сама выполнила дизайн крышек для кружек, и они довольно быстро стали предметом коллекционирования. Через три года владелец продал этот паб, затем, чтобы больше никогда не работать. — И вот тут-то возникает ещё одна опасность, — Лаура продолжила свою импровизированную лекцию. — Довольно просто скатиться в унылое говно, штамповать однообразные поделки. На этом протянешь год, ну пусть пять — и всё. Всегда придёт время такого заказа, который ты провалишь, просто потому, что перестал придумывать, рисковать, убеждать мир в своей правоте. Перестал летать! Поэтому обязательно… Нет: о-бя-за-тель-но!.. надо делать что-то ради собственного удовольствия. И самая безумная и безнадёжная с точки зрения обращения её в деньги идея непременно принесёт наибольшую прибыль. Вот загадка, но это всегда работает. Аманда. Венесуэлка, которая приехала посмотреть Высокую Америку, да так и застряла в Нью-Йорке. Белая, с капелькой негритянской крови, внешне незаметной, не считая чуть полноватых губ, но вполне достаточной для того, чтобы превращать ночи в ревущий Анхель. Аманда обожала две вещи: слоняться голышом по квартире Лу и кокаин. Лу, в свою очередь, сходила с ума от промежности венесуэлки, могла просто смотреть, как бесстыдная дочь конкистадоров лежит на кровати с раздвинутыми ногами, а уж вкус и запах лишали мисс Донован остатков рассудка. Отдельной забавой для Лауры было фотографирование интимного места подруги. Снимки различных резкости, размера и цветовой гаммы заполняли весь дом девушек, нимало не трогая Аманду и смущая посетителей. На пике своего вульвопомешательства Лу сделала нечёткий оттиск одной из фотографий на футболке и в таком виде заявилась к Стоддмайеру, творческий союз с которым только начинал сформировываться. После того, как вызванная долгим хохотом икота прошла, Стив сказал, что такие футболки нужно запатентовать и пустить в производство. Через чур интимную часть тела было решено заменить ягодицами. — Ты себе не можешь представить, — даже сейчас Лаура удивлённо улыбнулась Дарле, — сколько людей готовы носить изображение задницы, пусть и любимой задницы, у себя на груди. Она позвенела кубиками льда о стенки пустого стакана: — Мне половинку, если можно, — попросила Лу и возобновила свои рассуждения: — После громкого успеха ты можешь выбирать и клиентов, и заказы. У тебя могут быть локальные неудачи — разве у RHCP не было слабых альбомов? Но если ты будешь по-прежнему удивлять, то всё в порядке — тебя не забудут, и ты не выпадешь из обоймы мастеров. И тогда у тебя появляется Главное Время в твоей жизни: когда ты можешь отдаваться своим идеям, творить ради них — и успешно менять их на строчки банковского счёта. Лаура почему-то виновато улыбнулась и подняла взгляд на часы: — Ого, я прилично присела тебе на уши. Знаешь, может, это будет нескромно с моей стороны, но я хочу, чтобы у тебя осталась память об этой встрече. Порывшись в рюкзаке, Лу вытащила из него экземпляр «Безлюдного мира людей» и, прежде, чем протянуть его слушательнице, размашисто надписала: «Дарле, островку весны в ноябрьском Шеффилде».

Кинзи

Первая и самая что ни на есть простая реакция для такого предложения — отказаться — почему-то была подавлена. Может, как следует общаться с людьми Кинзи не умела, но ей показалось, что этот «Стив» явно смешался, когда предлагал посидеть и обсудить всё. Сама Кинзи была в том состоянии, когда не приходилось выбирать. Потеряла ли она где-то ключи (что маловероятно) или всё-таки их забрал Джим (что уже куда больше походило на правду), ей сейчас было крайне неуютно. Из-за заботы внезапно включившейся в её жизнь Дарлы, которой Кинзи раньше не могла и рабочую писанину доверить. Из-за этого инцидента, который только усугубил дело. Из-за всего, что происходило в последнее время. О чём нельзя было рассказывать малознакомым людям, но что вполне можно было скрыть под только что произошедшим. Во всяком случае, победительница в номинации «Шеффилдская неудачница» не собиралась сейчас доказывать Джиму, что всё идёт именно так, как ему хочется. Как бы то ни было, она просто удивилась именно такому предложению, поэтому ответила не сразу. — Я… что? — она ещё раз посмотрела на Стива, но, кажется, мужчина был совершенно серьёзен. Не напорист, но серьёзен, и она чувствовала, что беспричинный отказ сейчас наполнен логикой ровно настолько, насколько пока наполнены предполагаемые рюмки с ягермайстером. — Садитесь, — со вздохом добавила Кинзи, оставляя сумку и куртку возле Дарлы за стойкой (сейчас это казалось ей самым надёжным местом в мире). Не так уж много времени ушло на то, чтобы взять пару рюмок и прохладную бутыль ликёра, которая была почти полной. Всё это время Кинзи старалась избегать явно осуждающего (а она была в этом уверена) взгляда Дарлы. Наконец, присев за тот столик, где расположился Стив, она поняла, что не знает, с чего начать разговор. — Как вы уже поняли, я работаю здесь, — начала Кинзи, разливая ликёр по рюмкам, — Но помимо меня и Дарлы тут много кто работает. В том числе и один умник, который то ли любит всех разыгрывать, то ли пытается показать себя экспертом в области отношений. И умении «заводить» эти отношения, — она поставила бутылку на столик и изобразила пальцами рук невидимые кавычки. — В общем, сегодня, когда вдруг пропали мои ключи, я сразу же подумала на него. И думала, что отсюда он никуда не денется. А остальное вы и так имели «счастье» слышать. Не думаю, что вам ещё раз захочется слушать мой конфуз и пытаться понять, почему я вдруг перепутала вас с ним. Вы не слишком похожи на него… во всём, — заметила Кинзи. Она, наконец, выпила первую и налила себе ещё. — Меня зовут Кинзи Милтон.

Дарла

— За него я и не беспокоюсь, — ответила Дарла. В самом деле, Стив показался ей хоть и не слишком способным «вести» в его с Лаурой дуэте, но достаточно дипломатичным, чтобы скрыть конфликт за рюмкой-другой и разговором. Кинзи бы вряд ли до такого додумалась, — Я за неё беспокоюсь. Рот почему-то стремился побыстрее выболтать всё, что накопилось внутри, но Дарла решила, что это не её дело. И ничьё вообще, кроме самой Кинзи. — Не сказала бы, что ты не умеешь разговаривать с людьми. Или просто напрашиваешься на похвалу лишний раз, — усмехнулась она. Выбор Дарлы пал на ирландский «Пойтин». Для непросвещённых это был просто ирландский самогон, который чаще всего вызывал у дорогих гостей пренебрежение, но невзрачная бутылка скрывала напиток, который был ничуть не хуже, чем «шотландцы» известных лейблов. И потом, вкус Дарлы не ограничивался только шотландцами и американцами (но надо признать, JD она любила ещё с юности). Лаура не упомянула способ подачи, поэтому Дарла преподнесла виски так, как сама любила его пить — с кубиками льда, on the rocks в простонародье. И приготовилась слушать. Пусть Дарла была и далека от искусства, она понимала эти творческие изыскания, а уж коммерческая составляющая любого искусства была иногда столь очевидна, что можно было об этом даже не спорить. Но кое-что не сходилось в идеальной классификации Лауры. Дарла была убеждена, что нет баланса в таких вещах, как и во всём, что связано с людьми. Людей она считала существами непостоянными — сегодня им нравится одно, завтра — другое. И вся жизнь проходит в попытке определиться со своими вкусами, интересами. В этакой гонке за идеалом, в неспособности сочетать всё. Одно будет вытеснять другое, другое уступит третьему, а третье вдруг померкнет перед четвёртым. Какой бы вывод сделала она сама? Что предпочла бы делать сама, если бы занималась творчеством? Наверное, придерживалась бы своего стиля, обращая внимания на то, за что её любят и старалась бы исправить то, что многим не нравится. Конечно, это не похоже на гармоничное распределение между коммерцией и собственными желаниями, но выбор в пользу того, что нравилось людям до этого, Дарла считала куда более постоянным, нежели всякий раз делать всё с нуля. Она усмехнулась, опустив рассуждения об «авторском видении» и «артхаусном искусстве» и добавила виски в стакан Лауры. Дарла тоже могла кое-что сказать об этом — например, о «перцах», которых очень любила. На её взгляд, у группы не было слабых альбомов. Во всяком случае, она назвала бы это поиском идеального звучания, а не неудачами. К тому же, группа очень громко выстрелила в конечном итоге. Их любили — не было ещё в памяти Дарлы таких людей, которые бы люто ненавидели эту группу. Вот и получалось, что существовал только тернистый путь, в ходе которого группа искала, чем удивить. Нельзя было назвать желание продраться сквозь колючие заросли с мачете — слабостью. Да, можно было уколоться, порезаться, но выбраться из этого в конечном итоге. И то же самое относилось к творчеству. С другой стороны, всё в речи Лауры казалось логичным и расставленным по полочкам, поэтому Дарла не стала спорить. Более того, речь девушки и не предполагала спор, это нужно было просто принять как должное. Выбивался из этого, разве что, подарок. Дарла не слишком удивилась, но всё-таки удивилась — её взгляд тут же пристально изучил обложку, она пробежала глазами название. Поняла, что уже слышала где-то это словосочетание — может, говорил кто-то из клиентов, может, увидела сама где-то, но теперь, чуть только увидев автора, поняла, что к чему. — Скромно, — улыбнулась она, — Спасибо. Вообще, за всё время работы ей редко дарили что-то. Если, конечно, при этом платили по счёту. Лаура сделала и то, и другое. Всё это вместе вкупе с её умением вести диалог, когда она не преследовала определённые цели, заинтересовали Дарлу. Мартинес была не из тех, кто бежит за людьми, но иногда приходится надеяться на случай — и от этого только интереснее. — Ты, помнится, хотела куда-то пойти, — заметила Дарла, — Так вот, мой рабочий день закончился ровно три минуты назад. Поэтому, если вдруг ты не зависима от Стива, мы можем погулять. Она заскочила к Ти, отчитавшись по выручке, забрала куртку и вернулась к Лауре. Книга отправилась в наплечную сумку, которую Дарла носила с собой просто так — времени пользоваться прячущимся там планшетом у неё всё равно не было. — Есть много мест, которые очень красиво смотрятся ночью. Но я, пожалуй, знаю, в каком тебе точно стоит побывать. Дарла точно знала, что Шеффилдский зимний сад уже закрыт, но в том месте ночью и так было очень красиво, поэтому она решила направиться именно туда. И сегодня это было сделать куда проще, потому что, вопреки себе, Дарла на работу приехала, а не пришла. Вообще, мотоцикл был у неё уже пару лет, но за эти два года Дарла так и не приучила себя ездить только на нём, предпочитая пешие прогулки. И мотоцикл использовался больше для ночных заездов, потому что днём это превращалось в какое-то извращение, связанное с постоянным риском в кого-то врезаться. Шеффилд, конечно, не Лондон, но и не провинциальный городок, где транспортные средства есть далеко не у всех, что значительно упрощает поездки. Она надела куртку, пошарила в кармане в поиске ключей. «Ну, хоть мои ключи Джим не спёр» — Садись, — она кивнула Лауре на место позади себя и подала ей шлем. Вообще, при её зарплате в пабе, она бы самостоятельно накопила на что-то подобное только через несколько лет, но, видимо, отцу было совестно, что он лишил дочь и матери тоже, поэтому иногда дарил что-то подобное. О том, что на её счету появились большие деньги, Дарла узнала внезапно — пожалуй, как и обо всех сюрпризах со стороны родителей. И была благодарна, что родители не ограничивают её в выборе подарка, хотя подобная сумма и должна была стать чем-то весомым в итоге. Хватило бы и не машину (и, наверное, родители намекали именно на неё), но выбор Дарлы остановился на мотоцикле. «Хонда Валькирия», вишнёвого цвета. Хотелось, конечно, взять спортивный байк, но Дарла хотела оставить немного денег на карманные расходы, а ещё не хотела вдруг разбиться всмятку. Скорость «Валькирии» её вполне устраивала, да и всякий раз, когда она ехала кататься ночью, то инстинкт самосохранения брал верх, и всегда обходилось без изысков. Дарла устроила сумку спереди, не снимая её с плеча — так риск превратить её в ошмётки сводился к минимуму, и завела мотор. — Держись покрепче, — заметила она, — Не хотелось бы оставить тебя где-то по дороге. Ощущение скорости каждый раз заставляло Дарлу уйти в свой мир, где нет ничего, кроме ощущений. Обычно она слушала музыку при этом, но сейчас плеер покоился где-то в сумке, среди прочих вещей, поэтому она постаралась запомнить ощущение обвивших её талию рук Лауры. Разумеется, безо всяких задних мыслей, даже учитывая недавние попытки собеседницы подкатить. Скорее, это было ощущением, которое незримо давало ей понять, что Лаура вдруг не потерялась по дороге (чем чёрт не шутит?). Дарла пока не сказала ей о своих наблюдениях, но была готова упомянуть это, если тема снова придёт к чему-то такому. Лаура была творческим человеком, к тому же довольно известным. Такие люди казались Дарле перегоревшими лампочками. Они отдавали свои соки обществу и очень нуждались в поддержке со стороны. Но в отличие от других людей, они использовали эту поддержку как топливо для своих изысков. Как уголь для печи творчества. Дарла не хотела стать очередной. Неважно чем — идеей ли, прообразом, источником вдохновения. Ничем. В то же время, сама Дарла могла бы представлять свою сексуальную жизнь как коллекционирование партнёров, счесть это плюсом или способом найти себе занятие, но это казалось ей отвратительным. Она считала, что этот процесс обличает, делает беззащитной. Что нельзя приравнивать его к обычной жизни, делать необходимостью — вроде той, что овладевает курящими. Но была уверена, что для многих это и есть такая зависимость. Обыденная, лишённая всякой искры. И Лаура не убедила её в том, что для неё всё иначе. Скорее, наоборот. До зимнего сада можно было дойти и пешком, но Дарла не хотела оставлять мотоцикл у бара, и путь в полмили они проделали на байке. Вообще, это было странным местом для посещения в такое время — не более странно, чем бродить по главной площади или одному из многочисленных парков. Но зимний сад и его окрестности, пусть и с закрытой сейчас оранжереей создавали ощущение тепла и уюта в любое время года. Может, всему виной была гармония света и тени здесь — тень была не слишком зловещей, а свет — напротив, слишком тёплым и манящим к себе. А может, это место просто было особенным. Сейчас здесь, впрочем, никого не было — время близилось к полуночи, а назавтра многим нужно было идти на работу. Во всяком случае, за байк точно можно было не волноваться. — Я ценю твою искренность, — начала Дарла, когда они шли вдоль сияющей оранжереи, обходя здание по кругу, — Ты подарила мне свою книгу. А творческие люди обычно едят простых смертных вроде меня на завтрак. Впрочем, я поняла, что что-то не так, как только ты заговорила со мной. Ты высоко держишься. Надменно. Я встречала таких людей. Им постоянно нужно топливо для того, чтобы двигаться вперёд. Им нужен жар для реализации. Для того, чтобы работало вдохновение, чтобы двигаться дальше. Можно сравнить это с людьми, толкающими внезапно заглохшую машину. Можно сравнить с углём, который забрасывают в печь локомотива, чтобы тот продолжал ехать. Как угодно — я думаю, смысл ты уловила. Я не хочу, чтобы ты посчитала меня человеком, который слишком серьёзно к этому относится, но отчасти это так. Случайный секс — это то, что давно перестало меня удовлетворять, потому что ничего, помимо этого, нет. И всё всегда происходит по одной схеме. Дарла остановилась и взглянула на Лауру. — Скорее всего, через неделю тебя уже не будет в Шеффилде. Так чего же ты на самом деле хотела? Очередной роман? В этом городе очень много простушек, — она подошла к Лауре совсем близко и склонилась к её уху. — Но я не из их числа, — прошептала рыжая, — И единственное, что меня привлекает — это честность.