и яцуфуса обзавидуется

Завалиться в дом к своему (уже) холостому приятелю на выходных становится для Сибы чем-то вроде правилом вежливого тона; он приезжает с разными поводами, чаще всего они даже не лживы, потому что никогда не бывает лишним проверить охранный барьер или просто принести сплетен из столицы, но хорошо исполненное дело не значит, что он обязан тут же уходить. Иногда Сиба остается на ночь, и семья Рокухиро относится к этому нормально, как к чему-то естественному. В некоторые вечера Сиба рассказывает Тихиро байки о прошлом, порой помогает ему с учебой, потому что от Кунисигэ помощи в банальной алгебре не дождешься, но, естественно, больше всего он ценит вечера наедине. Тихиро мальчик не глупый, он легко догадывается, что взрослые любят выпить в одиночестве, плюс от алкоголя он воротит нос как любой ребенок, а потому частенько оставляет их наедине. Сиба и Кунисигэ действительно выпивают немного, но и не крепкий хороший виски является залогом хорошо проведенного вечера. Порой Сиба чувствует себя сторожевой псиной, которой поручили охранять самую огромную в мире драгоценность и все дразнят перед носом костью. Наверное, так ощущал себя Яцуфуса, когда полководец Сатоми обещал ему отдать свою дочь в жены, только вот Сибе не нужно ничье одобрение, он сам себе хозяин, и даже «Камунаби» ему не указ — а потому он приходит к Кунисигэ, улыбается ему краем рта… и ждет, ждет удобного момента, когда можно будет схватить того за локоть, запереть наконец дверь на кухню и отдаться собственным эмоциям окончательно. Для Сибы нет лучше ощущения, чем чужое дыхание на коже, чем его собственная рука, стягивающая наконец эту дрянную дурацкую футболку. Он думал так двадцать лет назад, он думает так и сейчас. Кто-то позавидовал бы подобной стабильности, а Сибе плевать — он рад, что наконец-то нет смысла вздыхать и жаловаться Азами, что Кунисигэ женат, и, мол, как он может поступать как сучка-разлучница, на что Азами всегда закатывал глаза и советовал ему заткнуться, так сказать искренний дружеский совет. Они и сейчас вдвоем запираются на кухне, Сиба чувствует, как его толкают на стол. Звенит посуда. Кунисигэ сжимает его руку над головой, не давая вырваться (поди попробуй пересилить кузнеца, чей хлеб — это сила рук), второй же медленно расстегивает рубашку и стягивает ремень. Сиба пошло стонет (Азами говорит, что он делает это ничуть не хуже девочек из Новой Йошивары, и Сиба гадает, откуда этому офисному планктону с накрахмаленным воротничком знать про такое), и, чтобы никто не услышал, Кунисигэ затыкает ему рот поцелуем, что, конечно же, Сиба собирается использовать в свою пользу. Он отвечает на порыв тем же, запуская ему в рот язык, елозя под его руками, поцелуй выходит влажным, долгим, и в этот раз даже дурацкая кошачья бородка приятеля не так бесит, будто лишь добавляя острых ощущений в общий котел. Когда Кунисигэ поднимается, Сиба шумно втягивает носом воздух. Он облизывает губы, видя, как тот смотрит на него игриво с тем же весельем, с каким он обычно говорит о повседневных и бытовых вещах, и это льстит Сибе — ведь, значит для него все это норма, и Сиба — такая же важная часть его жизни, как ковка или сын. — Эти ваши инсинуации… Слишком долго! — Сиба кряхтит, когда Кунисигэ начинает смеяться. Хочется поскорее заткнуть его поцелуем, хочется не давать больше открывать свой глупый рот, разве что чтобы ахнуть. — Серьезно, тебя только за смертью посылать. — За маленькой смертью? Сиба ужасается, что у этого человека вырастает такой приличный и серьезный сын. Серьезно, в чем секрет? Но он выжидающе смотрит на Кунисигэ, гадая, была ли это шутка вежливым приглашением с его стороны, а когда тот улыбается в ответ одной из своих типичных широких улыбок, от которых становится так хорошо на душе, Сиба не может удержаться и не начать улыбаться в ответ. Он приподнимается на локте, вторую руку кладя на шею Кунисигэ, сжимая ему загривок, и тот подается вперед, опуская широкие ладони Сибе на талию. Они приближаются друг к другу, чтобы осуществить не один из тех типичных диких для Сибы жарких поцелуев, а нежный, ласковый, после которого приятно воротит живот в предвкушении чего-то большего. Хотя, признаться, не в их возрасте трахаться у стола, ну, знает, они не особо молоды… Все ближе… Ближе… За мгновение до того, как их губы вновь соприкоснуться в поцелуе, доносится звук, который вынуждает даже сердце закаленного войной агента «Камунаби» уйти в пятки. Никогда еще Сиба так не боялся скрипа открывающейся двери. Словно в замедленной съемке, они с Кунисигэ медленно разворачиваются в сторону дверного прохода на кухню, где на пороге, держа кружку в руках, стоит Тихиро. Ой, бля. Сиба пусть и агент «Камунаби» со всем причитающимся вроде смекалки, чуйки и прочих прелестей работника государственного сектора обычно не афишируемого в новостях, дома у семьи Рокухиро принимает личину хулиганистого дядюшки, что значит, что он вполне себе может упустить что-то из виду ради целостности образа. В это входит в том числе способность услышать шаги заблаговременно, и, вот, его собственная расслабленность, наконец, выходит ему боком, потому что случается то, чего он так боится — их видит Тихиро. Да еще и как видит… Ладно там Кунисигэ, но Сиба полулежит на столе, рубашка у него расстегнута, как и ремень. Ясное дело, что любой уважающий себя подросток наверняка где-то прячет заначку с порнушкой (Сиба уверен, что Тихиро ее даже не скрывает, потому что Кунисигэ в этом доме не убирается), но одно дело смотреть на это на экране, а совершенно другое — видеть, как твой папаша заваливает своего друга и собирается с ним порезвиться. Однако Тихиро просто окидывает их незаинтересованным взглядом, будто не замечает ничего странного. Он молча проходит к раковине и наливает воды в чайник, явно собираясь заварить себе чая, и в это время лицо Кунисигэ стремительно начинает менять цвета на присущие в основном бабуинам и коралловым рыбкам. Сиба же начинает думать, что выпрыгнуть в окно — не столь плохой вариант. Но они оба не решают шевелиться, будто бы от этого Тихиро их не заметит, хотя Сиба так и чувствует на себе редкие пристальные взгляды. Потом Кунисигэ прочищает горло. — Э… Чайник гудит громче. Неловкость ситуации возрастает одновременно с тем, как закипает вода. — Послушай, Тихиро… О нет. Кунисигэ решился заговорить. Сиба еще раз смотрит в окно, размышляя, успеет ли он застегнуть ремень до того, как вывалится в форточку. — Понимаешь… Я знаю, это неожиданно такое увидеть, но… Люди иногда любят друг друга, и, вот… Поддаются порыву эмоций… — Да я знаю, — прерывает его Тихиро. Итак, три шага. Один — до кухонной тумбы, потом забраться с коленями на подоконник, и оттуда можно выпрыгнуть в окошко. Вроде ничего сложного. — Я всегда знал. Наступает молчание. Кунисигэ начинает менять цвета стремительней. — Всегда… — эхом откликается он, и Тихиро просто пожимает плечами. Сиба же смотрит на приятеля во все глаза, спрашивая, мол, ну что теперь? Тот же явно не готов так быстро смиряться с тем, что его сын знал обо всем все это время… Бля, боже, зачем они вообще прятались? Два болвана! Разумеется, что Тихиро все заметил! Он же смышленый мальчик! Поумнее всяких бездарей, которые предлагают потрахаться на кухонном столе! Потому Сиба сглатывает и решает пойти ва-банк. — И что ты об этом думаешь? В смысле, ты не против? — Против?.. — смотря уже на него, Тихиро крайне озадаченно хмурится. — С чего бы мне быть против? Да уж, Сиба Того, нашел, какой вопрос задавать ребенку! Дебил! Желание выпрыгнуть окно, кажется, передается и Кунисигэ, потому что он крайне трагичным взглядом в его сторону посматривает. Видя, что ситуация достигает еще большего пика неловкости, Тихиро наконец берет заваренный чайник в руки и наливает себе в кружку кипятка, после чего довольно равнодушным голосом для мальчика, который застал на кухне своего отца и его лучшего друга в начале крайне интимного события, замечает: — Мне все равно, если честно. Только вы осторожнее, у стола ножка не очень крепкая, он может сломаться. И если уж решили сделать это здесь, — он произносит «это» с той интонацией, что свойственна мальчикам, которые стесняются слова «секс», но закладывают в заместительное ровно то же смущение, — то потом хотя бы за собой протрите. Мы тут все же едим. — Ага, — тупо откликается Кунисигэ. Когда Тихиро покидает кухню, некоторое время висит самая громкая тишина, какую Сиба когда-либо слышал в своей жизни. Он боится пошевелиться, даже дышать перестает, так и замирает в нелепой позе у стола, пока Кунисигэ нависает над ним ровно с таким же потерянным видом. Даже когда Сиба был школьником, которого регулярно за уши таскали к директору, он никогда не ощущал подобного стыда. Ох, черт… Как он теперь в глаза Тихиро смотреть будет! Вот так приобнимешь его за плечо, а в голове так и будет вертеться эта сцена! … можно ли умереть от стыда? Наконец, хотя бы один из них выходит из оцепенения. Кунисигэ с громким стоном падает на стул и хватает себя за волосы, пока Сиба аккуратно приводит себя в порядок. Даже зная, что никто не будет им мешать, все настроение… слегка улетучилось. — Какой кошмар!.. Как я завтра с ним разговаривать буду! — Да ладно тебе, — врет Сиба, который думает точно так же. — Он же сказал, что все нормально. Наоборот хорошо… Мы честны друг с другом, все такое… Ладно, знаю, это хреновая попытка успокоить. Не знаю, Рокухиро. Стоило запереть дверь! Но что бы это дало? В смысле, они бы просто не узнали, что Тихиро в курсе, но тот бы подергал за ручку закрытой двери и мгновенно бы все понял… В этом положении выигрышной ситуации нет! Боже, о чем они вообще думали?.. Два придурка! Сиба злится на себя, злится на Кунисигэ, на весь свет, когда тянется за пачкой сигарет и пытается закурить; не успевает, потому что его резко хватают за руку и дергают вперед. Падать на коленки к Кунисигэ, признаться, не самый приятный опыт, но Сиба все равно элегантно закидывает ножку на другую, копируя чарующих мадам с постеров из пошляцих журналов. Ну, как говорится, если проебались, то… — Зато теперь нам не надо скрываться, когда мы целуемся при встрече, — фыркает Кунисигэ, смотря на него снизу вверх, довольно, попутно хватая за талию. Лишь закашливается, когда ему выдыхают сигаретный дым в лицо. Это он пытается найти позитив даже в самых отстойных моментах, да?