Картина

Художник в дождевике водил кистями по мольберту, и акварельные краски причудливо стекали вниз, когда редкие капельки дождя попадали на незаконченную картину. Тсунаеши вообще-то опаздывала на экзамен, но вдруг остановилась и подошла к незнакомому человеку, хотя обычно испытывала неудобство даже в общении с собственными друзьями. — Неужели вам удобно рисовать под дождем? — спросила она, когда очередная капля смазала только что проведенную линию, и невнятное пятно краски покатилось по прикрепленному к мольберту листу бумаги. — Почему мне должно быть неудобно? — глубоким, словно бы бархатным голосом в ответ спросил мужчина и провел еще одну линию. — Но ведь вместо рисунка у вас получается какая-то размазня! — воскликнула Тсунаеши и тут же прикусила язык: ее же никто не спрашивал, нравится ли картина. И потом, от современного искусства она была далека как Земля от Плутона: а вдруг это самый писк моды? — Дайте этой размазне шанс, — художник нисколько не обиделся, даже, кажется, заулыбался. — И она станет по-настоящему прекрасной. Точно так же, как из невзрачного серого утенка со временем вырастет красавица, крадущая мужские сердца. Он повернулся к Тсунаеши, и та смущенно заулыбалась, залилась густым румянцем. Вообще-то ей следовало обидеться и убраться вон, но ей так давно никто не делал комплиментов… Даже самые близкие люди время от времени звали ее Никчемной Тсуной, так что… У художника оказалась добрая и красивая улыбка, а еще лучистые карие глаза и непоседливые смешинки на кончиках длинных ресниц. Еще одна крупная капля расчертила только что сделанный мазок, и Тсунаеши с удивлением заметила, как вместо невнятного пятна на картине проступила туманная весенняя дымка, лепестки цветущей гортензии и низкие краешки упитанных темных туч. Художник делал мазок за мазком, капли дождя растекались по листу, и картина постепенно начинала дышать жизнью и весной, рассветом и сонной негой. — Вы восхитительно рисуете, — восторженно выдохнула Тсунаеши. Она уже забыла и об экзамене, на который безнадежно опоздала, и о домашних проблемах и о мелких бытовых неурядицах, что не имеют никакого значения, но ловко портят настроение в самый неподходящий момент. Она смотрела на картину, словно бы в окно в другой мир, такой прекрасный, загадочный, волнующий, такой непохожий на все, что она видела до сих пор. И вроде краски яркими не были, и вроде ничего такого на листе изображено не оказалось, а сердце все равно заходилось от стука и к глазам почему-то подступали слезы. — Простите меня, пожалуйста, — прошептала Тсунаеши, — на самом деле вы потрясающе рисуете, а я была груба и несправедлива. — Рисую не я, — мягко усмехнулся художник. — Точнее, не только я, но и сама природа добавляет свои штрихи. Нужно запастись терпением, чуть-чуть подождать, и тогда она откроет тайны нашего мира, покажет его таким, какой он есть. И я нисколько не обижен, напротив, рад, что вы смогли дождаться отклика в своем сердце. Вы — прекрасная девушка, удивительная, добрая, застенчивость не делает вас хуже, поверьте мне. — Спасибо, — Тсунаеши смутилась окончательно, опустила взгляд и замешкалась. Наверное, ей следовало бы отправиться дальше, попытаться выпросить у профессора еще одну пересдачу, попробовать остаться в университете, который ей не нравился, получить профессию, от которой ее тошнило уже сейчас, начать взрослую самостоятельную жизнь, потому что витать в облаках, быть собой — прекрасно, но человеку каждый день требуется питаться, а еще платить за жилье и бессмысленные, нужные в хозяйстве вещи, однако… — А у вас есть свободное время? — внезапно смело выпалила Тсунаеши и залилась краской. Она только сейчас поняла, что ее фраза могла прозвучать двусмысленно, но не могла решить, пугает ее это или вселяет тайную надежду. — А вы хотели пригласить меня на свидание? — тепло усмехнулся художник. Конечно, он понял все ее метания и сейчас мягко, но твердо отправит прочь, в унылую серость, где никогда не было, нет и не будет таких красок, как на его мольберте. — Могу я попросить вас и дождь нарисовать меня? — спросила Тсуна и даже зажмурилась от смелости и настойчивости. — Только если вы назовете мне свое имя, — художник улыбнулся и заменил на мольберте лист на чистый. Первая капелька дождя уже упала на него, намечая грядущий портрет. — Тсунаеши, — Тсуна стянула с себя дождевик и подняла лицо к небу, подставила скулы и нос под теплые капли. — А меня зовут Фонг, и я охотно стану рисовать вас, а вот у дождя есть еще одно условие, — художник лукаво подмигнул Тсунаеши и заговорил, уже водя кисточками по листу. — Он очень хочет, чтобы мы сходили вместе на свидание, когда все закончится. — Я согласна, — хихикнула Тсунаеши и тихо-тихо, так, чтобы Фонг не услышал, прошептала дождю: — Спасибо.