Поцелуи и песок

– Зря ворчишь на меня, – Гасли лениво трёт голову, стирает полотенцем с лица последние капли пота и оглядывается на Леклера, который даже бровью не ведёт. Они, как и всегда, болтают на чистом французском посреди толпы, чтобы уж точно не вызывать подозрений. – Я старался до последнего. – Был бы повод ворчать, – Шарль смеётся в кулак и отодвигает Пьера за плечо от проходящих мимо стюардов, чтобы его точно никто не задел. – Я ещё даже не начал, маленький. Гасли еле заметно закатывает глаза, прячет телефон за спину — хотя до этого ковырялся в нём так, словно это было самым интересным занятием на планете — и оборачивается, чтобы найти взглядом Макса и Ландо. Он знает: сегодня хороший день. Сегодня Ландо в очередной раз выгрыз подиум, смог послушать гимн Нидерландов прямо так, с возможностью наслаждаться из самого первого ряда, смог, в конце концов, посмотреть на Макса глазами, полными искренности, без какого-либо стыда. – Ты чего? Шарль мягко касается его плеча кончиками пальцев и оттягивает к себе. Пьер шикает и смотрит неиронично-недовольно. – Смотри, наши стоят. Милуются. Не мешай, – Гасли снимает ладонь Леклера с себя, улыбается и осторожно показывает взглядом на Макса и Ландо, стоящих в глубине толпы. Пока Верстаппен пытается что-то объяснить на привычном почти-жестовом, Норрис уверенно зеркалит его движения рук и почти не моргает. И всё это, блять, безумно красиво. – И не дыши мне в ухо. Леклер смеётся, отодвигается от Пьера и пытается отвести его за запястье в сторону от всех. Как бы то ни было, они сегодня оба в очках, и это событие хотелось бы отметить наедине, желательно в каком-нибудь ресторане или в номере, но никак не будучи в процессе наблюдения за другими. С другой стороны, не Шарлю спорить. Его, честно говоря, никто и не спрашивает. Гасли расплывается в очередной улыбке, когда поднимает голову, но потом таки отходит с Леклером в другую часть паддока. Он судорожно проверяет телефон, обновляет инстаграм — исключительно второй, закрытый аккаунт — и периодически ворчит на Шарля на смеси французского и английского. И всё, на самом деле, очень-очень трогательно, нежно и хорошо. Ландо публикует фотографии их с Максом прямо из номера. Верстаппен сидит рядом и листает рилсы, периодически отвлекая Норриса ими от редактирования текста будущего поста, и они впервые смеются в голос, нисколько не думая о завтрашнем дне. В Катаре душно до одури, пахнет сожжённым асфальтом и песком, и почему-то невольно кажется, что время само по себе пытается остановиться. Ландо по-свойски жмётся к сильным плечам Верстаппена, трётся кудрявыми локонами и смеётся в кулак — Макс показывает очередное смешное видео с котами. – Ты не злишься? – он осторожно поглаживает кудрявую макушку и прячет подушечки пальцев меж прядей. – Ну, я опять победу украл. Ландо улыбается, как улыбается само Солнце, когда видит Верстаппена, и тянет довольную ухмылку. Они играют так: целуются взглядами, касаются губ вымышленными претензиями и коварно хихикают в голос, не испытывая стыда. И это всё ещё очень красиво. – Было бы за что, – Норрис снова тычется в Макса, но на этот раз прямо меж грудью и плечом, и прячет там нос. В ответ на это Верстаппен только теплеет и обнимает его за талию. – Ты же у нас чемпион, вот и выигрывай. А я… – А ты мой личный вице-чемпион, вот и приезжай ко мне, чтобы глаз на подиуме радовать. Они снова смеются. Ландо — воплощение закатного солнца, лучший из принцев, коронованный Самим — ловит ладонь Макса и тянет к губам, чтобы поцеловать каждый палец. Верстаппен не показывает смущения, но на деле чувствует, как ускоряется сердцебиение. Хочется уснуть прямо сейчас, чтобы зацепиться за это мгновение, оттянуть его ногтями за ниточки и забыться; дышать им, пропускать сквозь кожу и отдавать назад, чтобы снова и снова. Чтобы прямо так: ласковой душе — железное платье, оружие, которое, как никак, убьёт любого. Оружие из любви, не из тревоги. Из бесконечной радости и благости от самого осознания нахождения друг с другом. Ландо действительно так и засыпает: прямо на руках Макса, завёрнутый в тёплые объятия. Верстаппен смотрит на это с особой радостью и таки нажимает на кнопку “опубликовать”, когда замечает, что Норрис не успел выложить фотографии. Пьер видит публикацию в ту же минуту. Не зря же даже в режиме “не беспокоить” у него стоят уведомления на закрытые аккаунты его лучших подружек. Шарль в это время лениво копается в чемодане — если бы был один на двоих, уже бы с ума сошли — и пытается найти хоть одни чистые шорты, в которых можно поспать. – Что там? Они всё ещё говорят на французском, и Гасли в очередной раз мысленно делает пометку о том, что это — один из языков любви. Он медленно переворачивается на спину и поворачивает экран к Леклеру, смеясь. – Ландо запостил. Смотри, какие чудесные. Милуются, нежатся вместе. Шарль тут же улыбается в ответ на чужие слова и внимательно смотрит на каждую из опубликованных фотографий. Гасли садится, закутавшись в одеяло, и придвигается ближе к краю кровати, как бы намекая, что не против, чтобы его парень сел рядом. Леклер действительно садится, и Пьер тут же укладывает голову ему на плечо. – Они такие… Трогательные. Темнота из окна в очередной раз напоминает о запахе песка. Гул машин где-то внизу даже не пытается сбить с мысли. Шарль зарывается пальцами под чужую футболку, как бы грея руки, и мягко касается губами виска. – Как и ты, – хочется добавить прозвище, но почему-то не выходит. Пьер улыбается только шире. – Ты тоже трогательный. Полностью. – Подкатываешь? Они смеются, и звон голосов отражается от стен просторного номера. Гасли поднимает взгляд: зеркало, висящее над тумбой напротив кровати, улыбается им и отражает так, словно они выбрались из какой-то сказки. Хочется сфотографироваться. – Нет, маленький, – Шарль считывает чужой взгляд и приподнимается, чтобы дотянуться до своего смартфона. – Сфоткать? – Да. Я в историю выложу. Фотография действительно оказывается выложенной в истории на приватном аккаунте. Пьер уже почти откладывает телефон и планирует засыпать, Шарль — нежится рядом и мягко целует оголённые плечи. – Подожди, – Гасли берёт смартфон и проверяет строку уведомлений. – Ландо что-то скинул. Леклер поднимает голову и заглядывает в экран с неподдельным интересом. Пьер открывает присланную фотографию и буквально пищит: Макс снял то, как Норрис спит у него на груди. – Ну посмотри на них, – с улыбкой говорит Пьер. Шарль понимающе-нежно кивает и гладит его ладонь подушечками пальцев. – Боже, Макси милый такой. Любит его, правда же? – Любит, – в качестве подтверждения Леклер целует чужой палец. – И я тебя люблю. – Только не подлизывайся, – Пьер улыбается и мнёт его волосы, зарываясь в одеяло. – Дурак. В Катаре всё ещё пахнет песком и сожжённым асфальтом, но ещё пахнет любовью: разной, местами сложной и ворчливой, а где-то только начинающейся. Солнце поглядывает на Луну, как бы намекая, что пора выглянуть, и появляется крошечный месяц. Он медленно рассекает небесную территорию на части и оставляет на каждой из них по одному поцелую. Так, чтобы всем хватило.