Тепло

Всё светлое в тонах пространство затмевает постепенно сгущающийся мрак — это означает то, что пора отдохнуть не только самому человеку, но и его эмоциям, которые уже устало поплелись от пульта к своим маленьким спальням, исполняя волю носителя. Сон сегодня молниеносно одурманил всех за исключением одной лишь Тревожности, решившей остаться у поста. Она медленно водила пальцем по краю панели длинного пульта, а глазами рассматривала большой серый экран. В изумрудном взгляде эмоции не было сонливости или здорового блеска — только грусть, сожаление из-за произошедшего. Недавно она подвергла Райли опасности, ментальному потрясению; вытеснив другие эмоции, она взяла управление под свой контроль, слушая набатом острою фразу: «Я никуда негожусь.» Слова будто обсыпали кожу солью, разъедая слой за слоем и принося тупую боль, тяжёлый камень разочарования. Проработанное и выстроенное с огромным трудом здание человеческого самосознания, убеждений вдруг полетело вниз. Крах, провал. Что произошло? Что она сделала не так, где не обратила внимания? Плохо, плохо ей еще так не было никогда, и если бы не вовремя вновь появившаяся Радость, возможно стало бы в разы хуже, возможно... Нет. Тревожность не хочет углубляться в это. Сейчас ведь все хорошо, правда? Она ведь хотела, пыталась лишь сделать лучше.. Помочь и предотвратить возможные негативные последствия.. Не нам решать, какой станет Райли. Рыжеволосое существо царапает ногтями панель управления, но буквально через секунду быстро отдергивает руку, вдруг понимая, что может случайно тем самым вызвать беспокойство и у подростка. Тревожность прикусывает губы — порой навязывался неприятный, тревожный вопрос: зачем она здесь, если почти всегда всё портит? — О боже! — Испуганный мужской голос неожиданно разрезал тишину, заставляя Тревогу очнуться и вздрогнуть: она моментально фокусирует взгляд на другой эмоции, которая, вцепившись пальцами в простынь своего одеяла, кажется, изучала её удивлёнными, и ещё мутными из-за только ушедшего сна, фиалковыми глазами в ответ. От внимания оранжевой так же не укрывается чужой, приглушенный тьмой образ: черные тонкие брови нахмурены, губы сжаты в напряженную тонкую линию, а короткие сиреневого цвета волосы забавно взъерошены, но ей почему-то данная картинка казалась завораживающей. Почему-то в груди появлялось светлое чувство; при виде него внутренности будто трепетали. Нечто заставляло тянуться к этой вечно боязливой эмоции. Наверное, так происходит лишь потому, что они похожи — тревожность и страх. Два психологических состояния, вызывающих панику, но только вот одна является необоснованной, а другая направлена на известный источник опасности, угрожающей жизни. Другая поступает более правильно. Нарушительница спокойствия порывисто отшатывается; краснея от понимания того, что, настолько погрузившись в размышления, не заметила, как пересекла пределы их общей штаб-квартиры и уже наверное довольно долгое время пялилась на лежащего в кровати Страха, выглядя довольно пугающе, угрожающе со стороны. Черт. Почему она вообще пришла сюда, если ее спальня находилась совсем в противоположной стороне помещения? Просто нелепо. Ужасно нелепо и абсурдно! — А, Тревожность.. Это ты. — Тихо произнесла облегченно выдохнувшая эмоция, когда включила ночник, покоящийся на деревянной серой полке и протерла рукой глаза, — всё в порядке? Беспокойство сначала нервно сжимает края полосатой кофты и, спустя несколько секунд набравшись смелости, тихо отвечает: — Извини, я просто... — Глядя куда-то в район чужой шеи, она было открывает рот, желая поделиться проблемами, всем накипевшим, но неожиданно захлопывает губы, сдерживаясь и ощущая себя невероятно глупо: кто в здравом уме захочет выслушивать жалкое нытье некудышной коллеги посреди ночи? — Знаешь, не важно. Доброй ночи. Тревога, опуская взгляд себе по ноги, разворачивается на месте, но не успевает и сделать шага назад, как её неожиданно хватают за руку, слабо удерживая. — Постой, можешь рассказать о том, что тебя гложет, я выслушаю. — Эмоция распахивает зеленые глаза и на рефлексе оборачивается к тепло улыбающемуся Страху: он мягко проводит прохладными пальцами по её запястью, совершая успокаивающие круговые движеня на оранжевой коже, которую уже охватывает легкая дрожь. — Тебе нечего бояться, правда. Иди сюда. — Страх отпускает её и хлопает по клетчатым фиолетовым простыням, по месту рядом с собой. — Ээ, я имею ввиду, можешь сесть здесь, если хочешь. — Он смущается и отводит взгляд в сторону, нервно потирая шею рукой. Тревожность пытается что-то сказать, сделать, но просто не может пошевелиться, вдруг ощущая ком, резко подступивший прямо к горлу и, прокусывая собственные истерзанные губы, пытается из последних сил перебороть внутреннее припятсвие. Бесполезно — оно слишком трудное и тяжелое, а в теле сейчас шибко мало энергии для такого. Она начинает быстро моргать, пытаясь смохнуть вырывающиеся наружу слезы; проводит по влажным волосам рукой, вспоминая пугающий оранжевый вихорь, бесконтрольный и всепоглащающий хаос, учиненный ею. — Ты слышишь меня? — Обеспокоенный мужской голос звучит каким-то все больше мутнеющим, отщипляющимся фоном, потому что вина и отчаяние постепенно накрывают бедную эмоцию, мешая нормально дышать, ведь кислород сейчас стал сродне дыму костра. Тревога неосознанно сжимает пушистые тонкие волосы на голове, не замечая ничего вокруг, кроме ударов молотка по вискам. — Хэй, посмотри на меня! — Восклицает фиолетовый, на мгновение забывая, что они здесь не одни, и, поднявшись с кровати, кладёт руки на чужие напряженные, изрядно вспотевшие. — Отпусти себя. Дай этому выйти. Слышишь? — Пальцы Тревожности от неожиданности, подрагивая, расслабляются, не давая рыжим прядям окончательность поломаться и упасть на пол. Она сначала ошеломленно смотрит в глаза Страха и, наконец, заливается тихим плачем, перемещая собственные ладони поверх его широких, чтобы прижаться к ним ещё ближе. Чтобы ощутить эту приятную прохладу сильнее. Чтобы уцепиться хотябы за что-то. — Вот так, умница. — Фиолетовый медленно гладит оранжевую по голове, после опускаясь, чтобы осторожно стереть слезы с её щёк. — Я так ужасна и слепа.. Она ведь могла пострадать, — надрывающимся полушепотом лепечет Тревожность, прерывисто выдыхая, и громко глотает, одновременно царапая ногтями чужую кожу. — Зачем я здесь, если все порчу? В чем моя польза? — Страх хмурится из-за столь сторого отношения коллеги к себе самой и старается нежно поднять её лицо вверх: темные брови сходятся к переносице нервным домиком, а приоткрые глаза наполнены виной, бессилием и до сих пор продолжают струиться жидкою солью, попадающей на их пальцы. Но фиолетовому глубоко плевать на неудобства. Ему больно видеть чужое страдание, а уж тем более страдание такой талантливой, необузданной и интересной эмоции, потому что вспоминает себя в самом начале появления в разуме человека. Вспоминает свой первый опыт, свои раны. — Тревога, не говори так. Все эмоции важны для Райли, в том числе и ты.. Совершать ошибки тоже нормально, даже такие, но самое главное потом осознать их и исправить. Всё можно исправить, слышишь? — Оранжевая шмыгает носом и слегка растягивает губы в улыбке; постепенно расслабляясь, она вдруг обнимает Страха за спину и комкает в кулаках пижаму на спине, ощущая себя крайне уязвленно, но в то же время очень защищённо. Фиолетовый пораженно приоткрывает рот и вспыхивает румянцем на щеках, всё-таки прижимая её голову к груди, и слегка зарываясь кончиками пальцев в волнистые медные пряди Тревожности, — все будет хорошо.. Всё будет хорошо. Оранжевое существо опаляет горячим воздухом тело другой эмоции, слушая плавный ритм его живого сердца, и невольно начинает чувствовать распространяющееся тепло по своим конечностям, что будто солнце согревает ее со всех сторон. — Так странно...— Страх, несколько загипнотизированный перебиранием волос коллеги, медленно моргает, с непониманием приподнимая одну бровь, и задает вопрос: — Что? Тревожность отрывает лицо от мягкой груди и смотрит вверх, на ее хозяина, заблестевшими, ожившими глазами, тихо и застенчиво произнося: — Так странно чувствовать себя хорошо рядом с тобой. — Она испытывает волнение, но несмотря на это не прерывает зрительный контакт со Страхом, кажется, покрасневшим пуще прежнего. Он невольно пробегается языком по пересохшим губам, в тайне умиляясь такой нежной, открытой Тревожности, и еле сдержавшись от желания поцеловать её столь манящие губы; в последний раз проводит по её рыжим взъерошенным волосам пальцами, нехотя освобождая те из хватки. — Ладно, пора спать, иначе мы кого-то разбудим, если это уже не случилось. Завтра наступит новый день, — Страх смущённо отстраняется, не успевая заметить хитрый прищур осмелевшей и чрезмерно беспокойной коллеги, — ты... — фиолетовый не успевает договорить, как оранжевая встает на носочки и, довольно резко схватившись за грудки его верхней одежды, тянет вниз, неуклюже, но пылко целуя прямо в губы. Они мгновение глядят на друг друга распахнутыми глазами, пребывая в практически идентичном испуге. Мгновение раскаляют друг друга поверхностным горячим дыханием, перед тем как Страх не перебарывает самого себя, решая ощутить этот по странному приятный вкус чужой плоти, но Тревожность бессовестно разрывает столь короткую связь, издавая тихий неловкий смешок. — Спасибо тебе. Я очень благодарна тебе, — она шепчет и бросает напоследок, перед тем как исчезнуть среди небольших комнат остальных эмоций: — Увидимся завтра. Увидимся завтра. Страх невольно усмехается, выключает настольную лампу и падает на кровать, распластавшись по простыням; но глаза не смыкает: он, обливаясь жаром и холодом с кончиков пальцев ног до головы, испытывает зуд на собственных губах, пропитанный нервозностью, смущением и чем-то интимным. Чем-то глубоким и сокровенным. Чем-то, что сохранится исключительно между ними двумя на долгое время вперёд.