Чуя
Нападение – лучшее предотвращение боли. Если ударить первым, получится быстрее доказать свою правоту, запугать, поставить на место. Показать, что он не из этих, не слабак. Не педик, как постоянно называл его отец после пьяного использования сына в качестве боксёрской груши. Мать развелась с отцом Чуи, когда тому было десять лет. Всё, что он помнит до этого периода – запах перегара, дешёвых сигарет и солёный металлический привкус крови во рту. Тот нещадно лупил маленького рыжего мальчишку за любой, казалось бы, самый маленький, проступок. Не так положил ложки в ящик, не так выключил свет, не так помыл посуду, недостаточно быстро принёс бутылку из холодильника. С самого раннего возраста Чуя заступался за мать, вставая между ней и пьяным папашей, потому что он кидался и на неё. Но главным поводом для избиений отец считал детскую субтильность и хрупкость. Чуя действительно пошёл телосложением в мать – маленький, складненький, с белой прозрачной кожей, женственными чертами лица, веснушками на щеках и огромными голубыми глазами. Отец считал, что с такой миловидной внешностью у него вырастет педик, заднеприводный, гомосек – нужное подчеркнуть под настроение. Старший так зациклился на этой идее, что на пьяном глазу как-то раз схватил широкий кухонный нож, а Чую – за волосы и отрезал рыжие кудрявые локоны, отросшие непозволительно низко – до плеч. Чуя редко плакал и в целом мало сопротивлялся. Он был спокойным ребёнком, который будто смирился с тем, что не доживёт до взрослых лет. Он никогда не давал отпор. Но когда отец отрезал его волосы на глазах причитающей матери, не смевшей заступиться за ребёнка от страха, в Чуе что-то сломалось. Он перехватил отцовскую руку своими маленькими ладошками и выхватил нож. От неожиданности отец даже не успел отреагировать. А уже в следующую секунду лезвие смачно вонзилось отцу прямо в бедро. Истошно завопив, тот выпустил ребёнка из рук и с ужасом посмотрел на него. — Ах ты дьявольское отродье, — зашипел отец, зажимая рану на ноге. — Ненавижу. Ненавижу, ненавижу, ненавижу, — шептал Чуя, как заведённый, приглаживая вихры, которые непослушно торчали после «стрижки». По его щекам текли злые, обжигающие слёзы. Мать в ужасе наблюдала за этой картиной. Спустя секунду, выпав из оцепенения, она подбежала к отцу, чтобы помочь ему перевязать рану. Тот отшвырнул её запачканной в крови рукой. — У тебя есть сутки, сучонка, чтобы собрать свои манатки и исчезнуть с этим отродьем из моего дома. Иначе я вас обоих здесь и порешаю, — прохрипел он, уползая на кухню обработать рану. Наутро самолёт с Чуей и его матерью на борту улетал из Японии в Париж, к родственникам по материнской линии. Чуя никогда не простит ей, что она тогда прошептала ему в аэропорту. «Если бы ты не родился, он бы любил меня, как раньше. Пока тебя не было, мы были счастливы, Чуя. Кому я теперь буду нужна?»***
— Лучше бы я убил его тогда, — с тихой злостью процедил Чуя, устраиваясь на узком подоконнике с сигаретой в зубах. Он курил модные – шоколадные с золотистым фильтром. Подкуривая одной рукой, другой он читал бумаги из Йокогамы – отец сдох от цирроза печени, оставив сыну занимательное «наследство» – разваливающийся дом и долги в несколько сотен миллионов йен. — Чтобы это всё выплатить, мне действительно придётся пойти зарабатывать задницей, чего он так сильно боялся. Какова ирония, не так ли? — с горечью хмыкнул юноша. В голубых глазах плескалась боль. — Никто не знает, что было бы лучше. Чуя, мы разберёмся, обязательно, — спокойно и ободряюще прозвучал рядом голос старшего двоюродного брата. Поль Верлен стал опекуном Чуи, когда тому было пятнадцать. Спустя пять лет после переезда к семье в Париж мать Чуи умерла от рака груди. Сгорела за год, так и не простив сына за то, что потеряла любовь всей жизни. Ей было неважно, что она жила с монстром – так работает синдром жертвы. Когда в убийце человек видит своё главное спасение, жизнь с монстром становится болезнью. Она была в трауре все пять лет и это сожрало её изнутри. Она пыталась жить так, чтобы оставить Чуе вечное чувство вины за то, что он живёт. Но Чуя любил жизнь, а ещё у него оказался замечательный старший брат. Он оформил над ним опеку сразу после ухода тётки на тот свет. Он заменил ему и отца, и мать, и остался при этом старшим братом. Постоянно пропадая на работе, Поль обеспечил себе и Чуе лучшую жизнь. Сразу после оформления опеки он перевёз его в Нью-Йорк и устроил в хорошую школу, после оплатил университет, где Чуя выучился на менеджера и вот, едва получив свой диплом, он оказался должен миллионы йен государству, в котором родился. Круг замкнулся. — Поль, я не возьму у тебя ни цента, — угрожающе сверкнул глазами Чуя. — Это не твои заботы, не твоя ответственность. Это только моя проблема, и решать я буду её сам. Мне уже двадцать два, я способен принимать взрослые решения и совершать серьёзные поступки. — И что ты планируешь делать, как взрослый и серьёзный человек? — с лёгкой улыбкой на губах спросил Верлен. — У меня есть возможность погасить эти долги, Чуя. Это не проблема. Мы – семья и ты мне очень дорог, братишка. Ты не должен расплачиваться за грехи твоих родителей. Чуя выдохнул колечки шоколадно-никотинового дыма и нахмурился ещё сильнее. Похоже, рыжий барашек уже всё для себя решил, понял Верлен, глядя на братишку, который со стороны выглядел, как нахохлившийся воробей. Чуя не сильно набрал в росте, но за счёт того, что после переезда занялся всевозможными видами спорта, набрал мышечной массы. Он был всё таким же миловидным и женственным на лицо, носил длинные волосы назло папаше, однако и крепким, как молодой бычок. Его агрессивность создавала Верлену немало проблем в подростковый этап. И, к сожалению, упрямым Чуя был тоже, как парнокопытное. Тельцы, что с них взять, хихикнул про себя Верлен, подумав, что сам, как типичный Овен, ни разу не лучше. Да, он увлекался астрологией, потому что ей увлекался его любимый человек. И, если бы у Чуи в голове не копошились мадагаскарские тараканы, он бы обязательно их познакомил. Когда-нибудь всё равно придётся это сделать, но Поль оттягивал эту встречу как мог. Ещё не время. — Я выплачу всё сам, — упорно твердил Чуя, стряхивая пепел в хрустальную пепельницу. На солнце она вся переливалась бликами, как алмаз. — Поеду в Йокогаму, продам дом, найду работёнку и выплачу всё до последней йены. Поль тяжело вздохнул. Голубые глаза столкнулись в немой борьбе с такими же лазурными. Семья. Отпускать импульсивного брата от себя далеко совершенно не хотелось. Как и не хотелось, чтобы он столкнулся со своими демонами прошлого лицом к лицу. Слишком много времени он залечивал его раны, приучал к тактильности, к тому, что ему не сделают больно за слишком громкие шаги по дому, за капли воды на столешнице после мытья посуды, за существование. Он постоянно внушал ему, что Чуя – умный, сильный мальчик, и у него обязательно всё будет хорошо. Показывал, как жизнь прекрасна, как она ценна, прививал вкус и любовь к красоте, и учил за себя постоять. Всё это – и для того, чтобы его драгоценный, любимый брат уехал в адский котёл и эти прекрасные чистые глаза вновь столкнулись с болью, пережитой в детстве? Он никогда не забудет этих испуганных огромных глаз с лёгкой азиатской раскосостью, волос торчком во все стороны и страха в каждом движении. Первое время Чуя передвигался по большому дому, как мышонок, пока не освоился и не облюбовал себе несколько мест. Одно из них – подоконник в гостевой комнате, в самом углу второго этажа. А теперь взрослый Чуя питает слабость вообще ко всем подоконникам. По поджатым губам и морщинке между бровей Верлен понял, что упрямца не переспорить. Тогда он с тяжестью в сердце предложил ему вариант работы. — Если ты не хочешь, чтобы я за тебя платил, позволь хотя бы подсобить с местом работы, — осторожно начал Верлен. — Я знаю одного человека из Йокогамы, который держит агентство по безопасности. Им требуются хорошие крепкие ребята на роль телохранителей для всяких шишек. Ты с детства спортсмен и увлекался всем на свете, от борьбы до стрельбы. Из тебя бы вышел там прок. Да и платят хорошо. Что скажешь? Чуя недоверчиво глядел на брата. Но уже не тем колючим взглядом, что был полминуты назад. Телохранитель? А ведь неплохая идея. Если пристрелят, долги выплачивать не придётся. А пока не пристрелили, можно будет и пожить более-менее сносно. Поэтому, докурив, Чуя улыбнулся Верлену с видом азартного игрока. Через две недели он и его скромные пожитки летели в самолёте в Йокогаму на собеседование. А к Верлену в опустевшую квартиру переехал Артюр Рембо, его возлюбленный, которого приходилось скрывать от запуганного гомофобией отца братишки. Много долгих лет. Тяготило ли это Поля? Ужасно. Но он бы никогда не стал выбирать между двумя любимыми людьми. — Как думаешь, он справится? — нервничал Верлен, делая глоток вина за новоселье любимого. — Не переживай. Твой брат действительно смелый мальчик. У него всё будет хорошо, — мягко улыбнулся Рембо, поглаживая мужчину своего сердца по руке. — Может, оно и к лучшему. Обоснуется, наладит дела, встретит кого-нибудь. Там, глядишь, и мы сможем с ним познакомиться. — Обязательно познакомитесь. Я же не могу не пригласить своего брата на нашу свадьбу, — хитро прищурился Верлен. — Главное, чтобы он не наломал дров. Я всю его школьную жизнь бегал на разборки из-за драк. Сможет ли он держать себя в руках теперь? — С ним работали лучшие психотерапевты, — напомнил Рембо, смутившись от упоминания свадьбы и спрятав розовые щёки за бокалом красного полусладкого. — Они не преодолели страх перед свободой выбора в любви. Это всегда его триггерит. Возможно, не преодолеет никогда, так сильно это неприятие в нём сидит, — продолжал переживать Верлен. — Любовь моя, пути жизни непредсказуемы. Когда он влюбится, то поймёт, что пол абсолютно не важен. Важна душа. Вспомни себя, как ты боялся ко мне подойти, — усмехнулся Рембо, нежно глядя на партнёра. Верлен улыбнулся воспоминаниям. Когда-то и ему пришлось преодолеть кризис ориентации. Но какой путь у Чуи? Женщина это будет или мужчина, Полю было неважно. Он всего лишь хотел, чтобы ненависть к большой части этого мира не мешала брату любить и быть любимым. — Выпьем за настоящие чувства, — поднял он бокал. — Конечно, на брудершафт. Рембо засмеялся. Вечер становился томным.***
Йокогама встречала Чую ночными огнями. И ощущением фатального одиночества. Он так давно не находился сам с собой, что ему моментально стало паршиво на душе. В аэропорту он выкурил пачку сигарет перед отлётом, и столько же – по пути к отчему дому. Если то, что от него осталось, можно было бы назвать домом. Прогнившие полы, затхлый запах, смешанный с гнилью и алкогольными миазмами, куча пустых бутылок и чёрт знает чего ещё на полу. Использованные презервативы по углам спальни. Чуя брезгливо поморщился, обследуя хоромы, в которых он мог бы жить, если бы мать не ушла от этого существа, которое и с животным сравнить нельзя – сильно оскорбительно для животных. Так омерзительно, аж тошнит. Какой же мразью был его отец. Как хорошо, что он сдох. Жаль, что не раньше. В голове возник образ галантного Верлена, который научил Чую пить дорогой качественный алкоголь и не курить дешёвых сигарет, следить за гигиеной и красотой внешнего вида, потому что это нормально не только для педиков, но и для людей в принципе, вспоминал он наставления старшего брата. И так тоскливо стало на душе. Он не грустил по матери после её смерти, так как не мог её простить за жестокие слова. Ненавидел и презирал отца. Но брата безумно любил и был к нему очень привязан. Ни с кем из родни таких тёплых отношений у него и не сложилось – остальные снисходительно его терпели как ребёнка с печальной судьбой и словно ждали, когда он наконец оступится и пойдёт по стопам родителей. Но Чуя держался. И держится до сих пор, балансируя на краю пропасти, как опытный эквилибрист. Он не собирался доставлять людям удовольствия и демонстрировать своё падение. Только вверх. Так же он балансировал между бутылочных осколков и других мерзких отходов, чтобы попасть в свою спальню. В детской ничего не изменилось. Только пылью поросло. Вот его маленькая кроватка, ящик с неказистыми игрушками, письменный стол. На полке фотография семьи с отдыха на пляже – единственное воспоминание, где Чуя был счастлив и улыбался на снимке. Родители держали его за руки с обеих сторон, а он стоял между ними в панамке и купальных плавках. Отец тогда был одет в юкату, да и мать принарядилась. Это было лето, когда родня из Парижа приехала в гости на целую неделю и им пришлось изображать идеальную семью. Тогда он впервые познакомился с Верленом – ещё тогда задорным мальчишкой-подростком с косой волос до поясницы. Потом Поль вырос, а коса и задор остались. Отец тогда сдержался, но видя, что Чуя восхищён братом, шипел, чтобы он не смел подражать «этой европейской голубятне». Он не знал, что Верлен всё слышал, не знал, что мальчик пообещал себе сделать всё, чтобы Чуя не стал таким, как его папаша. Проблема заключалась ещё и в том, что именно так, как Верлен, Чуе и хотелось выглядеть. И он всю жизнь будет благодарить брата за возможность быть собой хотя бы внешне. Чуя стёр с полок пыль, притащил свои вещи в комнатку, покашливая от смрада, открыл везде окна, сгрёб бутылки в одну кучу в гостиной и завалился спать, отложив клининг и решение других вопросов на завтра. В ту ночь ему снились кошмары. Из которых его вытаскивала перебинтованная детская рука и пристально глядящие на Чую коньячно-карие глаза. Почему он пришёл к нему во сне именно сейчас?***
Сутки ушли у клининговой компании, чтобы отмыть весь пиздец, учинённый его папашей. Верлен всучил упирающемуся Чуе карточку, на которой всегда лежат деньги для расходов, если ему будет на что-то не хватать. Это было главное условие брата, которое он выдвинул, чтобы позволить младшему улететь одному в другую страну. Поэтому он оплатил клининг и без зазрения совести, из ребяческой мести, ещё и договорился со строительной фирмой о ремонте помещения. Прежде чем продать этот дом, нужно привести его в нормальный вид, да и жить временно в этой халупе хотелось в приятных условиях. Тем более, в право наследования он вступит только через полгода, чтобы куда-то деть этот дом. Вот блядство, недвижимость продать, значит, нельзя вот так сразу, а как долги выплачивать – так срочно! И из этой же ребяческой мести он сходил и приоделся к собеседованию в охранную фирму. Перед выходом из дома критично оглядел себя в зеркало. Оттуда на него смотрел молодой невысокий юноша с крепким телосложением, круглым миловидным лицом, усыпанным полчищем веснушек и большими чуть раскосыми глазами цвета летнего моря, бликующего на солнце. Но взгляд его был тяжёл. Взрослый, недоверчивый. Как у собаки, которую не раз лупили. Одет он был в классические чёрные брюки и белую рубашку, а из озорства поверх рубашки Чуя нацепил кожаную портупею. И строгий пиджак. Тщательно себя осмотрев, он удовлетворённо хмыкнул. Чем не мафиози? Не хватает какой-нибудь крутой шляпы и плаща, и можно прямо сейчас идти сносить бошки. Улыбаясь мыслям в своей голове, Чуя вызвал такси до агентства. Несмотря на лёгкое волнение, он был полностью уверен в своих способностях. Агентство было похоже на административную организацию, только с намёком на бункер. Коридоры серые, двери железные. Чую проводили к одной из них. — Добрый день, Танеда-сан, я по поводу вакансии телохранителя, — начал Чуя. Хвала Верлену, который заставлял его учить иностранные языки как не в себя, благодаря этому метис Чуя говорил на японском так же хорошо, как и на французском, английском и русском. Мужчина в очках выглядел солидно, строго глядя на вошедшего. Но взгляд выдавал в нём добрую натуру. — Здравствуй, Чуя-кун, ты по рекомендации своего брата, мы тебя ждали, — улыбнулся господин Танеда, вокруг его глаз тут же набежали паутинки морщин. — Расскажи о своих навыках коротко. — Борьба, победитель всевозможных турниров и соревнований, мастер спорта. Хорошо стреляю, хоть и не стал профессионально заниматься. Увлекался плаванием, карате, бегом. В общем, тщательно работал над физической формой. Вот моё портфолио, — с готовностью ответил Чуя и протянул увесистую папку с набором своих спортивных достижений, которыми, к слову, очень гордился. Танеда удовлетворительно кивал головой, просматривая документы. После, улыбаясь, произнёс: — Нам нужны такие бойцы, Чуя-кун. Молодые, амбициозные. Даю тебе две недели на стажировку. Потренируешься, покажешь себя. Проявишь свои навыки качественно – получишь заказчика и приступишь к работе. Пройди в кабинет к Сакагучи-сану, оформись. Завтра в восемь утра ждём в тренировочном зале. Из здания агентства Чуя выходил окрылённым, несмотря на то, что молодой архивариус Сакагучи-сан оказался тем ещё душнилой. Спустя две недели блестяще пройденных испытаний он и его напарник – такой же новичок Тачихара Мичизу получили своего заказчика. Когда Чуя распечатал конверт с данными, как оказалось, молодого политика, он побледнел и прислонился к холодной стене. — Ты чего, Чуя? — всполошился Тачихара, стоявший рядом с воодушевлённым лицом. В отличие от Чуи, его всё устраивало. За политиков платят больше, да и мир посмотреть можно. — Да так, что-то давление перепало, видимо, — сипло ответил Чуя. Завтра в восемь утра они впервые выйдут на работу к подающему надежды молодому спикеру либерально-демократической партии Йокогамы Осаму Дазаю. Маленькая забинтованная рука из сна не удерживала Чую, а толкала, и тот проваливался в бесконечную тьму. Так заканчивался его кошмар. Коньячные глаза были его проклятием, а не спасением.Дазай
Ботаников не любят за то, что они ботаники. Ну, это так обычно работает. Думал Дазай до тех пор, пока в старшей школе к нему в класс не перевëлся соотечественник по фамилии, но не по внешности. После этого жизнь Осаму Дазая превратилась в ад. Оказалось, ботаников иногда не любят не только за знания, но и за то, что они слабые физически и похожи на «голубых». Идеальный мальчик из идеальной семьи. Участник олимпиад, конкурсов, научных конференций. Самый подающий надежды будущий выпускник. Осаму с детства имел всё, что хотел. Быть сыном влиятельного йокогамского политика и известной модели и актрисы – подарок судьбы. Так считают многие. Но не сам Осаму. У него даже фамилия была не отца, а дедушки. Всё ради безопасности, твердили ему. Из-за занятости родителей Дазай рос с кучей нянек и гувернанток, под неусыпным присмотром. И вроде была иллюзия свободы. Но всё, чего действительно хотел Осаму, – это любви. А её очень сильно не хватало, на первом месте была забота о будущем и о семейной репутации вплоть до того, что отец уже примерно знал, с кем сын заключит брак. Нет, родители не были холодны к своему отпрыску. Они просто очень много работали. И думали, что это сделает ребёнка счастливым – отсутствие нужды. Иллюзия пала, когда четырнадцатилетний Дазай вскрыл вены первый раз. Скандал замалчивали, как могли. Но у самого Осаму появилась новая мода – в знак протеста он принципиально отказался снимать бинты с рук. Так сильно он хотел, чтобы родители никогда не забывали, к чему привела их забота о кошельке ребёнка, но не о его душе. А потом в классе появился Накахара Чуя. И ад Дазая стал окрашен в красный цвет. Потому что рыжий чёрт оказался обаятельным парнем и собрал команду последователей. Лупили Дазая часто и толпой. Сначала ему удавалось скрывать это от родителей, пока гомофобная ярость Чуи не вылилась в фингал на лице Дазая. И тогда в школу пришёл на разборки его папа. Огай Мори знатно бесился с того, что его сына посмел кто-то тронуть, – он знал, что его мальчик спокойный и дипломатичный, не будет давать сдачи и жаловаться. Он ураганом залетел в кабинет директора и познакомился с опекуном дерзкого хулигана. Так Огай Мори узнал историю Чуи и даже порекомендовал Верлену психотерапевта, к которому водил самого Дазая. Осаму потом полгода учился на дому, потому что наотрез отказался идти в школу. Первый раз, когда он серьёзно возразил родителю и тот даже пошёл ему на уступку. А потом Осаму попросил тренировки по самообороне. Тут за сердце хваталась беспокойная мать, но Огай успокоил Коë, убедив, что у мальчика должны быть и такие интересы. В следующем учебном году Дазай ударил Чую в ответ. И до конца школы эти двое неугомонно дрались до крови и сбитых костяшек. — Чёртов гомосек, если бы не твой папаша, я бы сломал тебе обе руки и засунул их тебе в то место, куда ты трахаешься, — шипел Чуя, заламывая Осаму руки в очередной борьбе. В школе к этому так привыкли, что уже и не реагировали. А Мори и Верлен смиренно ходили к директору слушать жалобы учителей, кивать и так же смиренно забирать побитых детей по домам. — Ты достал, я ни с кем никуда не трахаюсь, идиот зацикленный, — шипел Дазай в ответ, вырываясь из захвата. — У тебя скрытые желания так выражаются что ли? — Да пошёл ты, — огрызался Чуя, катаясь с оппонентом по полу. Хотя соперник, к слову, был выше нападающего на две головы. Ростом Дазай удался, а вот крепостью мышц не очень. Но уступать агрессивному однокласснику он не собирался, хороший мальчик хотел быть хорош во всём. Даже в раздаче тумаков. Звонок и окрики учителей обычно завершали эти сцены. К слову, оба парня учились хорошо, поэтому даже в этом находили время посоперничать. Осаму никогда не думал о своей ориентации и вообще не интересовался отношениями. Он хотел занять своё место, уготовленное наследием отца, и хорошо служить своей стране. И Чуя с его идиотскими нападками постоянно выбивал его из колеи. Какой нахрен педик? Как он это вообще классифицирует, по каким признакам определяется категория «педики обыкновенные»? Осаму явно что-то не знал об этой жизни. Поэтому на приёме у психотерапевта решил утолить своё любопытство. — Осаму, не бывает такой классификации, — мягко улыбнулся Ода Сакуноскэ, именитый психотерапевт, к которому Дазай ходил с того момента, как располосовал вены на руках. — Ориентация – это то, что внутри человека, то, что он решает для себя сам. Кто-то – методом проб и ошибок, кто-то – из-за травмы, такие сломы ориентации часто можно откатить назад до общепринятых. Но в целом – это про устройство твоего тела, желаний гормонов, физических предпочтений. А уже потом выбираешь человека и его целиком. По сути, мозгу не важно, какого он пола. Он выберет то, что вызывает постоянный прилив гормонов. — Тогда почему этот пришибленный постоянно твердит мне одно и то же? — возмутился Дазай. — Я же не озвучивал свои предпочтения, и на лбу у меня они не написаны. — Возможно, дело не в тебе. Знаешь, иногда нас бесит в людях то, что мы себе не можем разрешить, — объяснил Ода. — Получается, он кидается на меня потому, что сам хочет быть тем самым педиком? — не понял Осаму. — Может быть и так. А может, просто не принимает какую-то часть в себе. Или не принимает, что ему нравишься именно ты. Вариантов бывает сколько угодно. Тут мы не залезем к нему в голову. Но главное, что ты должен понять. Его злость – это не про тебя. Она про то, что у него болит, — сказал Ода. — Но я так устал от этой травли. Я хочу просто доучиться. Но он буквально не даёт мне прохода. Что же делать? — грустно спросил Дазай. — Постарайся не смотреть на него, как на злодея. Возможно, это покажет твоего мучителя совсем с другой стороны, — подал Ода небольшую идею. Через неделю вместо очередной провокации Осаму просто проигнорировал Чую и прошёл мимо. А спустя ещё два дня Чуе здорово досталось от банды из дворов на подходе к школе. Они напали толпой за отказ дать сигарету. Дазай помог Чуе подняться и подал салфетки, чтобы стереть кровь. — Тебе надо обработать раны, — проговорил Осаму, чтобы избежать неловкой паузы. — Сам разберусь. Иди куда шёл, зазнайка, — буркнул Чуя, но от помощи, тем не менее, не отказался. — Чуя. Дазай серьёзно посмотрел на одноклассника. Тот тоже поднял на него взгляд. Осаму сам не знал, что ищет в глазах вечного истязателя, но точно понимал, что совершенно не хочет на него злиться, что бы он ни делал. Так Осаму понял, что Чуя, оказывается, был прав с самого начала. Посещения психотерапевта участились, а Чуя стал игнорироваться до конца школы за исключением редких стычек.***
Быть звездой Йокогамского факультета политологии было предписано Дазаю самой судьбой. Он блестяще окончил факультет и впереди его ждала головокружительная карьера. Отец уже подготовил для сына место сенатора в самой влиятельной партии страны. А результаты обучения и активное участие Осаму в политической жизни города позволили ему заручиться поддержкой будущих коллег. Отношений молодой сенатор избегал. Он знал, что если правда вскроется, репутации придёт полный крах. В планах было заключение выгодного брака с дочерью главы партии Акико Йосано. Он неплохо с ней общался, но с содроганием думал, что совсем скоро придётся отдать свою жизнь политике настолько, что ему никогда не удастся познать настоящей любви. И это было больно. И украшало руки Дазая новыми узорами. Дазай Осаму был хорош собой. Статный, высокий, с мягкими каштановыми волосами и тёплым блеском коньячно-карих глаз. Он так и не расстался с бинтами на руках, но закрывал их рукавами брендовых рубашек. Акико Йосано была красавицей. Стройная, но с яркими формами, девушка носила строгое каре и игриво смотрела на окружающих хитрым лисьим взглядом из-под густых ресниц. Она обладала весёлым нравом, но умела отстоять себя и позицию партии. Идеальная пара, если не знать, что Акико безумно влюблена в обычного, но очень умного парня со школьной скамьи. В целом, как и Дазай. Но им обоим не было суждено выбрать то, что им действительно нравится. Жертва во имя страны. С появлением нового статуса отец настоял на личной охране. Дазаю претили няньки, но отказывать родителю он не стал. И вот, в свой первый рабочий день в качестве сенатора Осаму встречал свою охрану у ворот своего особняка. Он не стал смотреть на их досье, потому что его мало волновало, кто будет за ним ходить. Из тонированного авто вышли два невысоких рыжеволосых парня. Один сразу же улыбнулся и поспешил подойти, в то время как второй еле плелся сзади, опустив голову как можно ниже. — Приветствую. Меня зовут Осаму Дазай. Мой помощник отдаст вам мой график работы на неделю. Как вас зовут? — Я – Мичизу Тачихара, — с улыбкой проговорил парниша с непослушными волосами и склонился в уважительном приветствии. — Для меня честь работать с вами. — Взаимно, — вежливо улыбнулся Дазай. — А вы?.. Дазай хотел закончить вопрос, но слова застряли в горле. Рыжие локоны, тщательно уложенные на бок в хвост. Дорогой костюм. И дерзкие, пронзительно-голубые глаза, которые он знал до оскомины на сердце. — Меня зовут Накахара Чуя. Буду рад поработать вашим телохранителем, — обжёг ледяным пламенем слух Дазая бархат его голоса. «Это пиздец», — подумал Осаму. «Лучше бы я послушал Верлена», — подумал Чуя. Первый рабочий день в новом тандеме начался.