Красный шарф и воспитание в себе смелости

Что может быть лучше начала рождественских каникул? Казалось, этого ждали абсолютно все, как ученики, так и, на удивление, даже сами учителя. Все итоговые экзамены были успешно сданы, занятия больше не проводились. До отъезда домой на время каникул оставался ровно один день. Время в свободный от занятий день шло поразительно быстро. Возможно, так казалось из-за всеобщих спешки и суеты, заполонивших весь интернат: все торопились как можно скорее навести порядок на своих спальных местах, упаковать вещи, при этом ничего не забыв, и, конечно же, как следует попрощаться с друзьями до начала следующей учебной четверти. С уборкой и сборами Жорж справился на удивление быстро, учитывая большой объём его багажа. А вот что касалось прощания… с этим, очевидно, было куда сложнее. Несмотря на обилие свободного времени всвязи с отсутствием занятий, встретиться с Александром было довольно проблематично — дотошный Отец Лозон как всегда тщательно контролировал сборы своих «особенно рассеянных» учеников, и Александр как нельзя лучше попадал в эту категорию. На полноценную встречу Жорж даже надеется не смел, а потому принял решение настрочить за оставшееся свободное время записку с прощальными словами, а затем как обычно пытаться дождаться подходящего момента для её передачи. Незаметно для всех время приблизилось к вечеру. Большинство учеников уже закончили паковать свои вещи, а потому предпочли провести свободный досуг на свежем воздухе. Поставив точку в завершающем прощальную записку предложении, Жорж вышел в тёмный коридор интерната и метнулся к ближайшему окну. Если приглядеться, то сквозь замёрзшее стекло, сплошь покрытое от мороза причудливыми узорами, можно было заметить нечёткие силуэты, маячащие по ту сторону окна. Во всём здании интерната, и уж тем более в общей спальне было невыносимо тоскливо, а потому юноша решил последовать примеру многих других ребят и выйти развеяться на улицу. Вернувшись к своему спальному месту, Жорж взял с тумбочки прощальную записку, написанию которой посвятил практически весь день, аккуратно сложил её пополам, и, накинув пальто, как можно глубже затолкал в карман. На пути к выходу из спальни, Жорж краем глаза заметил Марка де Блажана, всё это время сидевшего на своей кровати, как всегда в обнимку с какой-то старой разваливавшейся прямо в руках книгой из местной библиотеки. Юноша остановился напротив кровати товарища. Спустя пару мгновений, Марк оторвался от книги и молча устремил на Жоржа вопрошающий взгляд. — Извини, что отвлёк. Не желаешь составить мне компанию и пойти на улицу к остальным ребятам? — спросил юноша. На предложение Жоржа Блажан отрицательно покачал головой. — Свежий воздух однозначно полезен, но такой аномальный мороз не сулит ничего хорошего для моего здоровья. В позапрошлом году после одной такой прогулки я получил воспаление лёгких, даже представить себе не можешь, сколько я потом мучился, — взгляд Марка метнулся на пальто Жоржа. — Знаешь, тебе стоило бы одеться потеплее, иначе точно заболеешь. А ещё, между прочим… Жорж предпочёл не выслушивать до конца привычные для занудного Марка сетования на вечно неблагоприятную погоду и слабое здоровье. Кинув в ответ лишь краткое «ясно, спасибо», юноша поспешил наконец-таки покинуть спальню. На улице начинало стремительно темнеть, однако это не было помехой для огромного количества ребят, как ни в чём не бывало игравших на улице и ощущавших себя хоть немного свободными от оков постоянно воспитательского контроля. Было морозно и снежно — просто идеально для зимних ребяческих развлечений. Выйдя из душного помещения, юноша увидел, как на заметённом толстым снежным покровом футбольном поле вовсю резвились ребята из самых разных классов: одни безуспешно пытались построить снежную крепость или снеговиков из хлипкого снега, другие же устроили суровую снежковую битву и носились по всему футбольному полю, сметая всё и всех на своём пути. В самом центре событий Жорж заметил Люсьена Ровьера, отчаянно пытавшегося увернуться от снежков какого-то младшеклассника, бежавшего за ним. Такое комичное зрелище не могло не вызвать улыбки на лице юноши. Однако желания присоединиться к всеобщему веселью Жорж не испытывал, уж слишком сильно тот не любил чрезмерно подвижные виды деятельности. Юноша предпочёл как обычно устроиться под стоящим сбоку от футбольного поля деревом и просто наблюдать за событиями ожесточенной битвы, разворачивавшейся прямо перед ним. Резкий порыв ледяного ветра заставил поёжиться от холода. «Пожалуй, Блажан всё же был прав. Стоило одеться потеплее, или хотя бы прихватить шапку с шарфом…» Внезапно Жорж почувствовал, как нечто холодное и мягкое ударилось прямо об его затылок. Обернувшись, юноша увидел, как за соседним деревом мелькнул чей-то невысокий силуэт в капюшоне, обмотанный ярко-красным шарфом, который невозможно было не заметить на фоне белоснежного снега и тусклых серых деревьев. Этот красный шарф Жорж мог узнать из тысячи. Юноша быстрым шагом устремился к дереву, за которым скрылся «таинственный» хулиган. Видимо, заслышав приближавшиеся шаги юноши, тот почуял неладное. Не успел Жорж достигнуть дерева, как силуэт в красном шарфе со всех ног рванул прочь из своего укрытия. Юноша, будучи готовым к подобному манёвру, бросился бежать вслед за шустрым беглецом. Несмотря на глубокие сугробы и свой невысокий рост, хулиган бежал слишком быстро, чтобы Жорж мог без проблем догнать его. На протяжении полуминуты они нарезали круги, петляя среди одних и тех же деревьев. Наконец, хулиган начал выдыхаться и постепенно замедлять бег. Именно этого Жорж и ждал. Представив себя чемпионом олимпийского марафона, юноша из последних сил ускорил бег. Оказавшись всего лишь в полуметре от своей цели, Жорж вытянул руку, и зацепившись за чужой красный шарф, потянул беглеца на себя. Правда, слегка не рассчитав силы, юноша случайно повалил на снег сначала хулигана, а затем и сам свалился прямо на него. Прошло около минуты, прежде чем двое запыхавшихся смогли восстановить сбившиеся дыхания. Жорж не сразу сообразил, на чём, вернее, на ком, лежит. Сфокусировав взгляд прямо перед собой, юноша увидел слегка приоткрытое из-за слетевшего капюшона лицо беглеца. Эти покрасневшие от холода щёки, едва видные из-под капюшона клочки растрёпанных волос, алые, слегка обветренные губы, из которых валили клубы пара… и, конечно же, этот красный вязаный шарф. Наконец, Жорж нашёл в себе силы подняться и освободить от тяжести собственного тела всё это время лежавшего под ним беднягу. — Неужели нельзя было аккуратней схватить меня? — послышался снизу возмущённый голос. — Неужели нельзя было не целиться снежком прямо мне в затылок? — парировал Жорж. — Теперь все волосы в снегу. — Извини. На самом деле, я целился тебе в спину… случайно промахнулся, — посмеиваясь ответил беглец, явно не жалея о своей маленькой шалости. Последовав примеру Жоржа, «таинственный» хулиган поднялся и сел рядом с юношей на покрытую сугробом землю, после чего, наконец, соизволил окончательно снять с себя капюшон. Жорж уже знал, что увидит именно того, кого желал увидеть больше всего на свете. Александр придвинулся к Жоржу и в качестве своеобразного «извинительного» жеста начал отряхивать волосы юноши от остатков ещё не растаявшего снега. Удивительно, насколько тёплыми были руки мальчика. — А почему шапку не носишь, раз так сильно не любишь, когда снег попадает на волосы? Или хотя бы капюшон… погоди, ты ещё и без шарфа?! — ужаснулся Александр. — Совсем с ума сошёл? Неужели так сильно жаждешь заболеть прямо перед каникулами? — Не переживай, мне совсем не холодно, — Жорж старался говорить как можно убедительнее, но слегка подрагивающий от холода голос предательски выдавал его, потому юноша решил сменить тему. — Лучше расскажи, как тебе удалось улизнуть от Лозона? Я думал, он до самого отъезда от тебя не отлипнет. — Мне тоже так казалось, но благо сегодня удача оказалась на моей стороне: мой товарищ каким-то неведомым чудом умудрился потерять половину своих учебников. Лозон доверил нам закончить наши сборы самостоятельно, без его надзора, а они сами тем временем пошли искать потерянные учебники. Я как можно быстрее запихал остаток своих вещей в чемодан, и побежал искать тебя. В вашей спальне я застал только Блажана, он сказал искать тебя на улице, а потом… — Александр прервал свой рассказ, заметив то, как руки сидящего рядом юноши начали подрагивать от холода. — Жорж, ты весь дрожишь. — Всё в порядке, это всего лишь последствия погони, было тяжело бегать по сугробам… — юноша замолчал, поймав на себе недовольный взгляд мальчика. — Ну да, конечно. Ты бы ещё пиджак вместо пальто надел, чего уж мелочится? Болеть — так болеть! Жорж всеми силами старался сдержать улыбку, слушая, как возмущающийся Александр отчитывает его, словно маленького ребёнка. Ещё более комичной эту ситуацию делал тот факт, что в данной ситуации мальчики словно поменялись местами — «отчитываниями» и чтениями моралей как правило занимался именно Жорж в случаях, когда Александром овладевало безрассудство и тот совершал необдуманные поступки, идя на поводу у собственной импульсивности. — Как тебя вообще могли в таком виде спокойно выпустить на улицу? — Я просто умею хорошо прятаться, в отличие от некоторых… — Жорж не удержался от навязчивого желания слегка съязвить. Нахмурившись, Александр легонько пихнул локтем в бок рядом сидящего юноши. — Жорж, я серьёзно! Пожалуйста, пообещай одеваться теплее. Это был один из тех редких случаев, когда Александр говорил и вёл себя по-настоящему серьёзно, в какой-то степени даже по-взрослому. И всё потому, что мальчик искренне переживал за юношу. Жорж почувствовал резкий укол вины в сердце. — Прости. Впредь буду одеваться теплее… обещаю! Вновь придвинувшись ближе к юноше, мальчик несколько мгновений внимательно всматривался в глаза напротив, словно ища в них подвоха или намёка на сарказм. Но в своём обещании Жорж был абсолютно серьёзен. — Вот и славно. А теперь, пожалуйста, дай мне свои руки, — слегка отстранившись от юноши, сказал Александр. Не задавая лишних вопросов, Жорж протянул Александру свои замёрзшие, облачённые в чёрные кожаные перчатки, руки. — Какой ужас! Я даже сквозь твои перчатки чувствую то, насколько они холодные! — воскликнул мальчик, взяв чужие руки в свои. — А твои на удивление тёплые, хоть ты и без перчаток… Не мешкая, мальчик поднёс замёрзшие руки юноши ближе к своим губам, затем резко остановился, устремив на того вопрошающий взгляд, словно спрашивая разрешения. Не задумываясь ни на секунду, Жорж кивнул. Сняв не гревшие перчатки с чужих рук, Александр поднёс для начала правую руку юноши вплотную к собственным губам… и начал целовать. Поочерёдно выцеловывать все четыре костяшки. Сначала на правой, а затем и на левой руке. Нежно, чувственно, аккуратно, с особым трепетом, разнося еле слышимые звуки поцелуев, оставляя тёплые влажные следы на холодной коже. Тепло чужих губ согревало не только руки, но и истосковавшееся юношеское сердце, что за время невыносимой принудительной разлуки успело так сильно соскучиться по таким моментам. Внезапно, Жорж ощутил, как на его лице начал выступать яркий румянец, только на этот раз вовсе не от холода. — Что такое? Неужели мои поцелуи так сильно взбудоражили твоё сердце? — самодовольно усмехнулся Александр, краем глаза заметив то, насколько сильно заалели щёки юноши. От этих слов у того перехватило дыхание, точно сердце пропустило удар. — Даже не представляешь, насколько сильно, — улыбаясь ответил юноша, пытаясь восстановить вновь сбившееся дыхание. — А что, неужто думал, что только ты в праве вечно смущать меня своими внезапными ласками? — Что ты, и в мыслях не было! — воскликнул Жорж с напускной драматичностью, на что Александр, с наигранным раздражением, закатил глаза. * * * Жорж сидел, вглядываясь в тёмный небосвод, на котором уже давно красовалась полная луна. Александр сидел рядом, прикрыв глаза и положив голову на плечо юноши, лишь время от времени приоткрывая глаза, чтобы бросить на Жоржа короткий взгляд. Никто из мальчиков не знал, как долго они просидели в такой обстановке, вслушиваясь в дыхание и стук сердец друг друга и наблюдая за тем, как территорию интерната окончательно окутывает тьма ночи. — Никогда не перестану удивляться тому, насколько быстро темнеет зимой, — Александр первым нарушил гробовую тишину. — Как думаешь, кто-нибудь уже спохватился, заметив наше отсутствие? — Вероятнее всего, да. Скоро надо будет возвращаться. Если не явимся на ужин, то будет ещё хуже… — с плохо скрываемой досадой в голосе ответил Жорж. В ответ послышался тяжёлый вздох. * * * Согласно плану по возвращению обратно в здание интерната, чтобы не вызвать лишних подозрений, мальчики должны были разойтись около футбольного поля: Жорж пойдёт до спальни более длинным путём, проходя и петляя через многочисленные лестницы и коридоры, в то время как Александр пойдёт коротким путём, что позволит мальчикам вернуться в разное время и с разных путей. План получился не особо обнадёживающим, но Жорж был готов цепляться за любую возможность избавить себя и Александра от ненужных подозрений. И вот, нехотя, они уже направлялись в сторону интерната. Александр настоял на том, чтобы вплоть до футбольного поля они шли держась за руки, под предлогом того, что тот будет пытаться согреть вновь замёрзшие руки юноши. Хоть Жоржу и не хотелось в лишний раз испытывать судьбу, он всё равно согласился на эту авантюру. В паре десятков метров уже виднелось футбольное поле, на котором не осталось никого из недавно игравших ребят. Казалось, во всей округе было ни единой живой души. Обнаружив это, мальчики не на шутку напряглись. — Нужно поторопиться. Должно быть, все уже собираются на ужин… — сказал Жорж, ускорив шаг и потянув за собой мальчика. Стремительно преодолев оставшееся до футбольного поля расстояние, и дойдя до точки, где пути мальчиков должны были разойтись, юноша слегка замешкался. Прощание после каждой такой встречи с Александром всегда было болезненным, словно они прощались навсегда. В какой-то степени, так оно и было: мальчики никогда не знали наверняка, когда смогут полноценно встретиться в следующий раз и смогут ли вообще. Стоило юноше лишь задуматься об этом, как сердце начинало сдавливать невыносимое чувство тоски. — Мне тоже не хочется прощаться, — словно прочитав мысли Жоржа, сказал Александр. — По крайней мере потому, что я так и не смог до конца согреть твои руки. — Разве это так важно? За этот чудесный вечер ты сумел не просто согреть, а растопить моё сердце… уже в который раз. Поверь, это гораздо важнее. Боюсь, ты даже представить себе не можешь, насколько твоя забота и твоё тепло бесценны для меня. Выслушав Жоржа, Александр отвёл взгляд в сторону, обдумывая сказанные юношей слова. — Я счастлив слышать это от тебя, Жорж, — наконец, собравшись с мыслями и вновь взглянув на юношу, ответил мальчик. Невозможно было описать словами всё то тепло, что в этот момент читалось в его глазах. — Знаю, сейчас мы не можем больше задерживаться здесь, но прошу, протяни мне свои руки в последний раз… пока поблизости никого нет. На всякий случай юноша огляделся вокруг. Убедившись, что поблизости действительно по-прежнему никого не видно, Жорж вновь последовал просьбе Александра и послушно протянул тому руки. Но вместо того, чтобы снова взять чужие ладони в свои и начать греть их, к чему юноша успел привыкнуть за прошедший вечер, мальчик потянулся к обвитому вокруг своей шеи ярко-красному шарфу, и начал развязывать его. Юноша начал догадываться, что тот собирался сделать. Наконец, развязав и сняв с себя шарф, Александр принялся обматывать и укутывать в него замёрзшие руки Жоржа. — Прошу, возьми этот шарф себе, хотя бы на время каникул… а лучше вообще навсегда. Я настаиваю. Пусть он будет согревать не только твои руки, но и сердце в дни нашей разлуки, когда меня не будет рядом. — Александр, я… — Жорж заметно растерялся. — Ты уверен в этом? — Конечно. Я буду счастлив, если он останется у тебя. Ты сам сказал, что мои забота и тепло важны для тебя… а потому я хочу, чтобы они всегда были с тобой, даже когда я очень-очень далеко от тебя. — Но ты абсолютно всегда носишь его. Разве он не дорог тебе? — Дорог! Ещё как. Этот шарф связал мой брат в качестве подарка на мой восьмой день рождения. Даже говорить не буду, как долго он мучился с освоением вязания. Вплоть до своего дня рождения, я частенько втихаря наблюдал за тем, как он, затаившись в своей комнате, раз за разом переделывает всю работу с самого начала, потому что где-то неисправимо напортачил. А когда он наконец-таки подарил его мне, я был в восторге, каким всё же замечательным получился этот шарф, несмотря на все трудности при его вязании. Тогда я пообещал, что в холодное время года никогда не буду с ним расставаться. — И при всём этом ты так спокойно отдаёшь его мне? Ты… уверен, что не будешь жалеть об этом? — аккуратно спросил юноша. — Позволь мне закончить. Я очень люблю эту вещь и с ней у меня связано огромное количество воспоминаний… точно также, как и с тобой. Неужели ты всё ещё не понял? Жорж, я люблю тебя, а потому я никогда не пожалею и не побоюсь ничего, что я мог бы сделать для тебя… даже если это касается моих любимых вещей. Жорж словно лишился дара речи. В голове крутилось огромное количество мыслей, но ни за одну из них не удавалось зацепиться, оттого некоторое время юноша стоял, словно парализованный. Тем временем Александр уже полностью укутал руки Жоржа в красный шарф. Наконец, тот сумел найти в себе силы выйти из ступора. Внезапно, к нему в голову пришла одна мысль… вернее, даже идея. Для этого юноша слегка высвободил свои ладони из-под тёплого шарфа. — Спасибо тебе. Не мог бы ты… подойти чуточку ближе, пожалуйста? Встрепенувшись, мальчик последовал просьбе юноши. Моментально оказавшись в паре сантиметров от Жоржа, Александр устремил на того вопрошающий взгляд, на что юноша аккуратно обхватил лицо мальчика руками, нежно поглаживая замершие, слегка красные от мороза, щёки. Жорж почувствовал, как Александр вздрогнул и затаил дыхание. — Скажи, могу ли я?.. — Да, прошу тебя… — взволнованно проговорил мальчик, не дав юноше закончить вопрос. Не теряя ни секунды, Жорж наклонился, и оставил нежный, невесомый поцелуй на лбу мальчика, вдыхая еле слышимый аромат его волос. «Лаванда… он всё ещё ею пользуется». Эта мысль вызвала улыбку на лице юноши. — Что такое? — Александр заметил ухмылку на чужих губах. — Нет-нет, всё в порядке, не обращай внимания. Лучше сосредоточься на другом. Теперь настала очередь Жоржа изводить Александра. Краем глаза юноша заметил, как щёки мальчика сплошь покрыл пунцовый румянец. Это послужило поводом наклониться ещё ниже, на этот раз прямо к покрасневшим пуще прежнего щекам мальчика, и оставить два таких же нежных, невесомых и ещё более трепетных поцелуя на обоих щеках по очереди. Постепенно поцелуи юноши становились пылче и увереннее, но оттого гораздо более ощутимыми и приятными, что не могло не заставить сердце мальчика биться ещё быстрее, норовя вырваться из грудной клетки. Внезапно с неба повалили крупные хлопья снега, укрывая всё вокруг ещё более плотной белоснежной пеленой. Жорж терпеть не мог, когда снег или капли дождя попадали на его волосы. Но сейчас ему было всё равно. Юноша перестал бояться. Он перестал бояться того, что кто-то выйдет на улицу и лицезрит всю эту картину. Он перестал бояться возможности того, что кто-то прямо сейчас за ними наблюдает. Он перестал бояться того, что их кто-то увидит из окон интерната. В этот момент, впервые за долгое время, юноша перестал испытывать то самое удушающе едкое чувство страха быть разоблачённым в собственных грехах. Единственным оставшимся в тот момент был страх потерять своего дорогого, до боли в сердце любимого мальчика, что прямо сейчас с абсолютным доверием стоял перед ним, забавно зажмурив глаза. Жорж восхищался его смелостью. Казалось, несмотря на свой юный возраст, Александр никогда ничего не боялся. Он не боялся открыто бунтовать против установленных правил. Он не боялся рисковать и ходить по краю. Чтобы избегать трудностей, он никогда не шёл «обходными путями», не прибегал ко лжи и прочим привычным для Жоржа хитростям. Он всегда выбирал идти напролом, ломая и посылая к чёрту всевозможные правила и установки. Иной назвал бы это глупым юношеским безрассудством… но для Жоржа это было самым прекрасным проявлением непоколебимости духа и некой смелости, которой так сильно не хватало самому юноше по его собственному мнению. Казалось, даже страх принудительной разлуки не был способен сломить мальчика. Он не боялся ничего, и самое главное — никогда. «Мне многому стоит у него поучиться». Выйдя из своих размышлений, юноша постепенно начал отдаляться, и, оставив последний поцелуй на макушке мальчика, отстранился окончательно, принявшись обратно заматывать свои руки в подаренный шарф. Несколько мгновений Александр по-прежнему стоял не двигаясь, всё так же забавно жмурясь. Осознав, что Жорж уже закончил, мальчик приоткрыл глаза, и улыбнувшись, вновь устремил полный тепла взгляд на юношу. — Поверить не могу… ты снова умудрился меня обдурить своими ласками в самый неожиданный момент! — Пожалуй, это то, что я умею делать лучше всего на свете… если не считать написания писем для тебя, — опомнившись, юноша добавил. — Ладно, теперь нам точно нельзя больше задерживаться. На ужин мы наверняка уже опоздали. — Да, ты прав. Увидимся завтра в поезде, если повезёт, то даже сядем в соседних купе, — воодушевлённо проговорил мальчик, и немного погодя добавил. — Тогда… до завтра, Жорж? — До завтра, Александр. — кивнул юноша. Согласно плану, мальчики разошлись по разным сторонам. Прощание слегка затянулось… но как же это было прекрасно! Жорж чувствовал, как его сердце трепетало, а на душе становилось тепло, стоило лишь вспомнить слова Александра. «…Я буду счастлив, если он останется у тебя. Ты сам сказал, что моя забота и моё тепло очень дороги для тебя… а потому я хочу, чтобы они всегда были с тобой, даже когда я очень-очень далеко от тебя». — Даже когда я… очень-очень далеко от тебя… — незаметно для самого себя, Жорж произнёс эти слова вслух. Внезапно к юноше пришло осознание, насколько болезненными для него были эти слова. Они раз за разом, словно эхом, отдавались в его голове, каждый раз заставляя его чуть ли не вздрагивать. Вот он — страх разлуки. Тот самый страх, который будет по пятам преследовать юношу даже в те моменты, когда будет ему казаться, что он не боится абсолютно ничего. «Даже страшно подумать о том, что нам придётся так часто бывать в разлуке, так далеко друг от друга…» Юноша тряхнул головой, пытаясь привести свои мысли в порядок. «Нет! Не стоит думать об этом. У нас впереди ещё завтрашний день, который мы все вместе проведём в дороге… впереди ещё много учебных месяцев, в которых непременно найдётся место и для новых записок, и для новых встреч… впереди и летние каникулы после окончания учебного года. Вот тогда-то мы и будем вместе, и никто из воспитателей, учителей, настоятелей и ректоров не посмеет нам помешать!» Проведя всю дорогу в размышлениях, Жорж не заметил, как за считанные минуты оказался около двери в общую спальню. Как можно тише зайдя во внутрь, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, юноша проследовал к своей кровати. К его удивлению, ребят в спальне было не так уж и много. Видимо, кто-то задерживался на вечерней молитве, а кто-то наверняка втихаря слинял в библиотеку с целью запастись книгами на время каникул. Подойдя к своей кровати, находящейся в конце длинной комнаты, Жорж заметил Ровьера, вытаскивающего оставшиеся вещи из своей тумбочки. Заслышав приближающие шаги, Ровьер отвлёкся и, с явным возмущением, взглянул на юношу. — А вот и ты. Ни на ужине, ни на молитве, вас обоих не было видно. С огнём играете, прошу заметить. — Знаю-знаю… наше отсутствие заметил кто-нибудь ещё? — Сложно сказать наверняка. Все слишком увлечены сборами и предпраздничной суетой, чтобы держать всё под былым контролем. Даже если и заметили, то вряд ли сегодня или завтра станут делать выговор, скорее всего решат оставить это на начало следующей четверти, но к тому времени все уже забудут про это… — заметив выступившее на лице Жоржа облегчение, Ровьер поспешил добавить. — Но это вовсе не значит, что нужно продолжать так рисковать! Сегодня вам двоим просто повезло, что все настолько заняты своими делами. Не советую так больше делать, в следующий раз уже не прокатит. — Да, я понимаю. Спасибо за беспокойство. — Всегда пожалуйста. Что бы ты без меня делал? — усмехнувшись ответил Ровьер, вновь приступая к копошению в своей тумбочке. * * * Жорж никогда не акцентировал внимание, и уж тем более не злился на на склонность к саркастичности и частую резкость Ровьера. Юноша понимал, что его товарищ ведёт себя таким образом исключительно из дружеских побуждений. Тот искренне переживал и не хотел, чтобы Жоржа и Александра настигла та же судьба, что и их с Андре Ферроном, ведь те в какой-то степени были раскрыты из-за собственной неосторожности. Конечно же, о причастности Жоржа ко всей этой истории, ни Ровьер, ни Феррон в курсе не были. Именно поэтому каждый раз, когда Жорж сталкивался с искренними переживаниям и намерениями Люсьена помочь, того начинало терзать донельзя липкое и навязчивое чувство вины. «Однажды я непременно найду в себе силы собраться с духом и рассказать ему всю правду… рано или поздно я непременно наберусь смелости». Именно этой мыслью каждый раз утешал себя Жорж. * * * Под едва слышимое копошение Люсьена в своей тумбочке, Жорж развязал со своих рук подаренный красный шарф и принялся снимать с себя пальто. Внезапно из кармана пальто послышался шелест бумаги. Просунув руку в карман, юноша нащупал ту самую прощальную записку, которую дописал перед тем, как выйти на улицу, и которую собирался отдать Александру при первой же возможности. Но в итоге, Жорж совсем забыл про неё. Достав записку из кармана, не долго думая, юноша смял её. Теперь, после всех событий их недавней встречи, Жорж посчитал нужным написать новую записку, уже не с прощальными, а благодарственными словами, с которой он сможет начать путь к воспитанию в себе смелости. «Благодарить всегда куда приятнее, чем прощаться». * * * Утро следующего дня прошло в той же суете и спешке, что и весь предыдущий день. Дособирав последние вещи, позавтракав и помолившись, все со своим багажом начинали покидать спальные места и строиться около выхода из интерната, образовывая огромную толпу. Выходя из общей спальни и обгоняя Люсьена, тащившего тяжеленный чемодан, Жорж на ходу накинул на себя подаренный вчера Александром красный шарф. — Ещё вчера заметил, но совсем забыл спросить. Это ведь его шарф, я прав? — послышался голос Ровьера, плетущегося позади юноши. — Да, верно. Как ты понял, что именно его? — Мы с Андре также обменивались важными друг для друга вещами. Помнишь те перчатки, что я подарил ему в день приезда? Я попросил мою маму связать их специально для Андре, в качестве благодарности за свитер, который он отдал мне во время одной из наших ночных встреч на летних каникулах. «Удивительно, насколько одинаковыми могут быть проявления нежности у разных людей». * * * В поезде было тепло и даже уютно. Особенно приятно здесь было после утомительного пути до вокзала по нерасчищенным от сугробов дорогам и тропинкам. После того, как все обитатели интерната загрузили свой багаж и разместились по купе, поезд наконец-таки тронулся. В этот раз Жоржу более-менее повезло с соседями. Сбоку от него сидели Ровьер и Марк, вступившие в дискуссию на донельзя заезженную тему академии и конгрегации. Как обычно, их дискуссия начинала постепенно перерастать в спор. Сидевший напротив их троих Морис Мотье — старший брат Александра — лишь раздраженно закатывал на это глаза, время от времени прислушиваясь к разговору соседей. В какой-то момент Жорж поймал на себе его хмурый взгляд, в котором читалось… недоумение? «Ох, чёрт! Я забыл снять шарф Александра… надеюсь, Морис не станет допрашивать его, когда они приедут домой…» Каждой частичкой тела юноша буквально чувствовал на себе этот колючий, изучающий взгляд чужих глаз, очень похожих на его любимые глаза. Атмосфера резко стала неуютной. Жорж посчитал это поводом покинуть купе и выйти в «коридорчик» поезда, всё ещё сопровождаемый пристальным взглядом Мориса. За пределами купе было не так душно, хотя, возможно, так юноше казалось из-за возникшего чувства облегчения, стоило лишь исчезнуть из поля зрения Мориса. Как только Жорж оказался снаружи, справа послышался звук открывающейся двери соседнего купе, из которого выходил Александр, держа в руках какую-то книгу. Мальчики отвернулись друг от друга, сделав вид, будто встретились случайно. Хотя их взгляды пересеклись лишь на долю секунды, оба мальчика успели рассмотреть в глазах друг друга неописуемую радость. Казалось, будто с их последней встречи прошло миллион мучительных столетий. Александр прошёл мимо юноши и зашёл в их купе к Морису. Они с братом обменялись парой слов, после чего Александр передал ему книгу и вновь вышел в коридор. Жорж достал из кармана аккуратно сложенную записку, и в тот момент, когда мальчик вновь проходил мимо него, возвращаясь в своё купе, со скоростью близкой к скорости света передал её в незаметно протянутую руку Александра. Как только листок бумаги оказался в руке мальчика, тот поспешил спрятать его к себе в карман. * * * Родное поместье встретило братьев Мотье опрятно убранными, но пугающе пустыми комнатами и коридорами. В их с Морисом отсутствие здесь будто бы вообще не было жизни. Рождественские украшения были единственными вещами, хоть немного разбавлявшими всю эту гнетущую картину. Собственная комната также встретила мальчика безжизненностью и атмосферой одиночества. Неприятная и непривычная обстановка, особенно на контрасте с тем, как они живут с ребятами в интернате. Именно поэтому Александр не особо любил приезжать домой на время каникул. Одиночество и возможность уединения ощущались крайне непривычно, после нескольких месяцев совместной жизни бок о бок с товарищами. В прошлом учебном году он говорил на эту тему со своим братом, но в ходе того разговора выяснилось, что тот не особо разделял чувства мальчика по этому поводу. Александр долгое время тревожился по этому поводу, пока однажды не обсудил это с Жоржем. «Знаешь, Морис больше похож на тот тип людей, которые всегда и ко всему быстро привыкают, поскольку их душа независима, ни к чему особо не привязана. Это не плохо и не хорошо. Хоть вы и братья, но вы разные, и это нормально». Невольно вспомнились слова юноши, которые в своё время успокоили мальчика. «Точно, письмо Жоржа!» Александр просунул руку в карман пиджака, вспомнив о записке, которую пару часов назад в поезде наспех засунул туда. Послышался шелест бумаги и рука наконец-то нащупала небольшой помявшийся лист бумаги. Мальчик сел на кровать, заваленную ещё нераспакованными сумками и чемоданами. «Прими мою огромнейшую благодарность за твой замечательный шарф. Обещаю надевать его каждый раз, когда мне будет не хватать твоего тепла. Его яркий огненно-красный цвет подобен цвету любви, коей пылают наши с тобою сердца. Где бы я не находился, он всегда будет напоминать мне о тебе и о тепле твоих поцелуев в тот холодный зимний вечер. С наступающим Рождеством, спасибо за все те дарованные тобою незабываемые моменты уже завершившейся учебной четверти. До скорой встречи после каникул, мой милый Александр! От Жоржа». Это была первая записка, в которой Жорж осмелился не только обратиться напрямую к Александру, но и подписать её своим собственным именем, не боясь, что записка может попасть в чужие руки. Самым ценным напоминанием о дорогом друге для Жоржа стал потрёпанный, красный вязаный шарф, сплошь покрытый катышками и затяжками, который много лет назад связал Морис для младшего брата. А для Александра таким напоминанием стала помятая, слегка порванная по краям, благодарственная записка, в которой его особенный друг сумел проявить неожиданную смелость, и которую Александр самому себе пообещал хранить особенно бережно.