***1***
Идеальный план, отработанный до мелочей и неприлично безотказно показывающий себя на протяжении двух сотен лет, дал глубокую трещину размером с взрослого полуорка. — Тебе не нужно манипулировать мной, чтобы получить защиту. Я буду помогать тебе, но не потому, что ты играешь со мной. Тав смотрит спокойно и уверенно, не отводя взгляда. Это настолько честный ответ, лишённый любых эмоций, что Астариона передёргивает. Такая правда вызывает у него не то приступ рвоты, не то смеха. И дело даже не в том, что он привык совершенно к иному. И не в том, что впервые кто-то искренне хочет помочь ему, не ослеплённый его обаянием. Он мысленно ругает себя за глупость. А что ещё он мог ожидать от эльфийки, которая за несколько дней знакомства, согласилась помочь едва ли не каждому встречному? Причина ему известна. Искупление. Попытка исправить своё загадочное прошлое, которое она даже не помнит. Чувство вины за старые поступки, которые вдруг стали ошибками, чего сам Астарион, наверное, никогда не поймёт и даже не будет пытаться, оставаясь вполне довольным. Единственная причина, почему он все еще не устроил кровавую расправу над всеми до тошноты добродушными обитателями лагеря – ему нужна защита. И пока что он даже готов терпеть их глупость, наивность и желание помочь каждой мимо пробегающей белке. Но ему нужно нечто большее, чем просто быть возможностью перевесить чашу весов на сторону добрых деяний: ему нужна беспрекословная верность. План достижения которой только что разбился на сто тысяч мелких осколков. — Это даже оскорбительно, дорогая, — губы расплываются в ещё более обворожительной улыбке, — у меня подобного и в мыслях не было! Девушка равнодушно кивает и уходит, оставляя после себя только едкий запах разочарования. Вампир далеко не сразу понимает, что готов терпеть ее упрямство не только ради сладости крови, которую она так любезно предоставила ему прошлой ночью. Ему даже становится интересно, кто кого переиграет, что случается не так уж часто.***2***
Астарион знает, что подслушивать нехорошо. Именно поэтому делает это намеренно. Тав отказывается встретиться с ним ночью, предпочитая его компании пьяный разговор полушепотом с однорогой тифлинг. Удивлён он, конечно же, не был, но зол - однозначно. Если она не хочет доверять свои мысли ему – он все равно их узнает, просто через рогатого посредника. Спустя несколько минут скучного диалога ни о чем, уши эльфа резануло собственное имя. — ...жаль, что Даммон не появился, я так надеялась выпить с ним, — тифлинг смеётся и откидывается на лежанку, закидывая руки за голову, — Он чертовски мне нравится... А ты? Почему ты сейчас со мной, а не, например, с Астарионом? — Карлах, — Тав наиграно легко смеётся, но острое зрение вампира ловит резко побелевшие костяшки пальцев, сжимающие бутылку наипротивнейшего вина из запасов друидов, — Что за глупые вопросы? — О! Я, кажется, знаю! Ты безумно очарована нашим симпатичным волшебником! Ну или хотя бы его умениями готовить мясо с овощами! Тав смеётся уже более расслаблено, ставит бутылку на землю, откидывается на лежанку рядом с Карлах. — Наш Уилл, очевидно, взаимно увлечен Лаэзэль, а я уверена, что тебя не интересуют отношения, в которых более двух людей, — продолжает тифлинг, — Или может быть, тебе по душе друид, который так тебе благодарен, что готов обратиться во второго Шкряба, лишь бы ты позволила ему спать у твоих ног? Смех обеих девушек становится громче. — Карлах, тише, мы разбудим весь лагерь! — Нет, правда, есть в нашем лагере хоть кто-то, кроме веселушки Карлах, кто по душе строгой и серьёзной эльфийке-следопыту? Астарион так сильно напрягает слух, что уже не замечает, как подаётся всем своим телом вперёд, практически вываливаясь из своей палатки. — Не считая медвесычика и Шкряба? Хм, даже не знаю… Гейл, кажется, всё ещё влюблён в свою богиню, не думаю, что я интересую его больше, чем человек, который поддерживает его жизнь магическими артефактами. А Хальсин отказался даже просто выпить со мной, — Тав резко перестаёт смеяться, а в голосе слышатся нотки грусти, — Он слишком большой для эльфа, ты так не думаешь? — Готова спорить на пару монет души, что отказался он, потому что боится раздавить тебя, когда набросится под действием вина! Девушки снова смеются, а Астарион упрямо игнорирует неприятно кольнувшее слух признание. — Астариона не интересует никто, кроме его самого. "И это один из моих самых больших плюсов!" - едва не выкрикивает гордо Астарион, но Тав продолжает. — Думаю, вампирам чужды любые человеческие чувства, — тонкие бледные пальцы эльфийки поднимаются, словно в попытке достать звезды, выводят несколько замысловатых узоров и замирают, — Наши отношения держатся на том, что мы взаимно прикрываем друг друга, но никакого доверия нет. Я знаю, для чего ему нужна, не жду благодарности или понимания. Думаю, надо было позволить ему сбежать в Лунные Башни вместе с Минтарой. Дальше эльф уже не слушает. Пытаясь разобраться почему его злость больше похожа на обиду, Астарион быстрой тенью скользит в глубь леса.***3***
— Почему ты не заставила меня укусить эту дроу? В темно-синих глазах искреннее непонимание. — А почему я должна заставлять тебя делать что-то, что ты не хочешь? Осознание благодарности приходит медленно. Астарион выглядит маленьким ребенком, потерявшим родителей на большой многолюдной площади. Потерянный, он отчаянно ищет помощи и понимает, что впервые за много лет чувствует безопасность и готов довериться девушке, стоявшей напротив него. Без попыток привлечь к своему мировоззрению, очаровать и использовать, самолично дать кол в руки, повернуться спиной и знать, что ничего не случится. — Спасибо. Он даже не сразу понимает, что это его голос. Тав понимающе кивает, подается вперед и обнимает его, застывшего в попытке осознать собственные чувства, которые так чужды его вампирскому естеству. Темные волосы щекочут ему шею, а теплое дыхание обжигает белоснежную кожу. Аромат свежих трав наполняет легкие вампира, и он закрывает глаза. Если его спросят, как он хочет провести свою вечность, то теперь он знает, что ответить.***4***
— Да что с тобой?! Тав искренне не понимает, почему Астарион грубит ей весь вечер. А он искренне не понимает, как можно быть такой глупой и легкомысленной в вопросах, не связанных с убийствами. — Уверяю тебя, дорогая, Хальсин будет более чем рад, если ты сменишь мое неприятное общество на его. Если глупая Тав думает, что можно весело испытывать чувства на прочность с дриадой и Хальсином днем, а вечером так же легко докучать вампиру расспросами о Касадоре и ритуале, то она ошибается. Астарион почти безразлично переворачивает страницу книги, в надежде на то, что Тав не замечает, как порвался край бумаги от его резкого и неаккуратного движения. Напряжение между ними практически можно потрогать руками, а холодный взгляд кроваво-красных глаз, бездумно блуждающий по буквам, даже не спешит подняться на собеседника. Несколько минут молчания, и надежда Астариона на то, что Тав встала, чтобы уйти, разрушается ощущением чужих холодных пальцев на собственном подбородке. Тав поднимает его голову, заставляя посмотреть себе прямо в глаза. — Ты ревнуешь? Волшебную секунду удовольствия от близости лиц прерывает сам Астарион, грубо перехватывая руку эльфийки, второй рукой, зеркально ей самой, крепко держит ее подбородок. — Дорогая моя серийная убийца, для того, чтобы ревновать, надо быть как минимум живым, — его улыбка такая же очаровательная, как и всегда, — Вампирам чужды любые человеческие чувства, а наши с тобой отношения изначально держатся лишь на том, что мы взаимно прикрываем друг друга. Тебе надо было позволить мне сбежать в Лунные Башни вместе с Минтарой. Он выплевывает каждое слово ей в лицо, продолжая ослепительно улыбаться. К его удивлению, она не боится, не пытается отстраниться, убежать и даже просто оттолкнуть или ударить его. Смотрит ему прямо в глаза, не моргая, без страха и на полном доверии. — Ты прав. Абсолютно без эмоций, строго и резко. С таким же успехом она могла пырнуть его кинжалом. По ощущениям – то же самое. Астарион не признается себе, что ждал совсем другого ответа, но, так, наверное, даже к лучшему. Заставляет себя улыбнуться максимально широко и уходит. Ночью Тав приходит в его палатку, будит, признается, что хочет убить и просит помощи. Ему не страшно. К собственному удивлению, Астарион понимает, что рана от вечернего воображаемого кинжала начинает медленно затягиваться, ведь пришла она к нему, а не к чертовому друиду.***5***
Астариону не было страшно, когда Касадор все-таки поймал его. Не было страшно, когда в его голове боролись желание власти и желание свободы. Не было страшно даже тогда, когда его полностью охватила пустота от непонимания, что теперь он свободен, но навеки прикован ко тьме. Он привык бояться за свою жизнь. Привык бояться прежнего хозяина, наказаний и новых пыток. Но теперь страшно не было. Он знал, что все закончится так или иначе, потому что Тав ему обещала. А он верил. Страх приходит, когда Тав, отказавшаяся от Баала, замертво падает рядом с останками Орин. В жалкой и бессмысленной попытке помочь, Хальсин падает на колени рядом с еще теплым трупом и зовет Шедоухарт с ее свитками. Парализованный, обезумевший и потерянный, Астарион понимает, что такое настоящий, первородный страх. Смотрит на безрезультатные попытки воскрешения, и отчаяние накрывает штормовой волной так сильно, что ноги подкашиваются, а пальцы рук начинают дрожать. Он не знает, сколько прошло времени, не знает что кричит горящая как само Аверно Карлах приспешникам Баала, не знает о чем спорят Шэдоухарт, Хальсин и Гейл, не знает зачем Уилл удерживает Лаэзэль, так отчаянно рвущуюся начать бойню. Но он точно знает, что нужно делать, чтобы ощущение теплого дыхания на коже и темных волос на шее никогда не стало забытым. На ватных ногах он подходит к окровавленному телу, поднимает с холодной земли и совсем не своим голосом приказывает Гейлу перенести его к Иссохшему.***6***
— Обещай, что убьешь меня сразу, как все закончится. Орфей коротко кивает, а Тав наконец-то поворачивается к друзьям. Карлах плачет, Хальсин обнимает ее в попытке утешить, и Астарион уверен, что его плечи вздрагивают не от рыданий тифлинга. Гейл пытается снова начать разговор о сфере, но Тав рукой заставляет его умолкнуть и наконец-то поворачивается к Астариону. Император предал их, Старший мозг в нескольких минутах от победы, а белокурый эльф думает о том, почему не запер эту сумасшедшую женщину в каком-нибудь подвале и не запечатал дверь самым мощным заклинанием, которое только может сотворить Гейл. Тав грустно улыбается, подходит ближе и тянется ладонью к лицу вампира. Он прикрывает глаза. Это тепло, которое он обещал себе больше не потерять, только что приняло решение самолично от него уйти. — Я тебя не отпущу, Тав, — накрывает своей ладонью ее руку, открывает глаза, в которых стоят настоящие слезы, — Не отпущу. Тав обхватывает лицо Астариона уже двумя руками и все так же грустно улыбается. — Это мой единственный шанс исправить прошлое, Астарион. Невыносимая! Откуда столько желания к самопожертвованию?! С самого начала их знакомства ее жизнь всегда была менее важной, чем жизнь других. Астарион же с самого начала знал, что ничем хорошим не закончится эта ее слепая вера в искупление, так почему позволил себе привязаться? Почему не остался доволен тем, что свою часть обещания помочь ему она выполнила? Что мешает ему прямо сейчас просто сбежать, спасая себя и надеясь, что справятся без него? Почему чертова женщина сначала говорит ему, что он никогда не поймет и не почувствует того, что она, а теперь тянется к нему, вымаливая прощение горьким поцелуем? Астариону хочется громко кричать на нее, встряхивать, приводя в чувство! Только вместо крика, вырывается отчаянное и жалкое: — Пожалуйста, Тав, не поступай так со мной. Ее губы еще более горькие, чем до этого. Не так он надеялся украсть ее первый поцелуй. — Я сделала для вас все, что смогла. Позволь мне сделать что-то для себя. Астарион глубоко вдыхает запах темных волос, но аромата трав больше нет. Только металлический запах крови, гари и полной безысходности. — Я люблю тебя, Астарион. Последний раз касается его щеки губами, и в этот момент сердце, которое только недавно научилось биться, останавливается на очередные двести лет.***7***
На залитом ярким солнцем пирсе фигура иллитида склоняется над телом уже мертвого вампира. Горечь и острая боль от потери не будет долгой — клинок Орфея уничтожает последнего оставшегося представителя расы мозгоедов.