fides

Фишка перекатывается меж ловких тонких пальцев с множеством украшений и исчезает, как по-волшебству. Стёкла защитных очков отблёскивают в свете тусклых лампочек какого-то дешёвого отеля, заставляя прищуриться, но лисья улыбка не спадает с губ, лишь наоборот становится всё шире. Сидящий напротив мужчина хмурится. — Прекрати строить из себя чёрт знает что, Авантюрин. Я же чувствую что ты не договариваешь. Волосы мужчины идеально уложены, будто он сошёл со страниц глянцевого журнала, и золотая заколка в виде ветви оливкового дерева придаёт ему ещё больше шарма. — Да брось, док, ну что со мной станется? Не умру — и ладно, умру — тоже неплохой вариант. К тому же кто ещё, если не я? Я должен выполнить свой долг перед Корпорацией, это приказ свыше и я не могу ослушаться. Тишину комнаты разрезает тяжёлый вздох: это правда. Приказ есть приказ, и, как бы Веритас не был против, ничего изменить уже не получится. Он недовольно потирает переносицу и встаёт из-за стола, ногой отодвигая табуретку. — Мне всё ещё не нравится эта идея. Но если ничего с этим сделать нельзя, то пойдём спать. Они никогда не были по-настоящему близки, если почти постоянные совместные командировки и редкие встречи в офисах или за обедом вообще можно назвать близостью. Но здесь, в тесной комнатушке единственного отеля, который они нашли, всё ощущается совсем по-другому. Жёсткая узкая кровать прогибается под чужим весом, и Веритас тушит небольшой светильник, отворачиваясь к стене. В противоположном конце комнаты то же самое делает и Авантюрин. Они оба старались не копаться в том, что чувствуют, не забивать этим голову, делая вид, что взаимно раздражены друг другом. Сон никак не идёт, и Рацио рассматривает узоры на ободранных обоях, осмысливая произошедшее за день. Они снова на малоизвестной планете по поручению КММ. Снова вплетены в какую-то интрижку. Снова вынуждены жертвовать всем ради чего-то большего. Он переворачивается на другой бок. На соседней кровати тихо сопит Авантюрин. Светлая кожа в лунном свете кажется бархатной, разметавшиеся по подушке пшеничные локоны будто сияют, и Веритас неосознанно засматривается, а потом сам не замечает, когда засыпает. Они проводят в номере ещё несколько дней, разделив обязанности на двоих. Авантюрин допоздна бегает по деловым встречам и пытается подписать контракт для Корпорации, Рацио проверяет документы на наличие подводных камней и занимается бумажной волокитой, раскладывая договора и соглашения по папкам, и, в целом, их вполне всё устраивает. Пока. До тех пор пока в один из дней Авантюрин не приходит домой навеселе. Бледные щёки покрыты лёгким румянцем. Тонкие пальцы сжимают горлышко бутылки. Зрачки расширены настолько, что радужку почти не видно. Веритас отрывается от составления очередной макулатуры, и ему тотчас хочется отмотать время назад чтобы не поворачиваться, не оставлять ключи, не работать с таким ужасным человеком в качестве напарника. Где-то в коридоре слышится грохот, и вскоре в дверном проёме появляется растрёпанная светлая макушка. — До-о-ок, привет! Как дела-а? Рацио вздыхает. Вот почему, почему именно он? Почему именно его должны были отправить для сотрудничества Гильдии Эрудитов с Корпорацией? — Авантюрин, Вы пьяны. Стоит ли спрашивать почему? Расслабленный нетрезвый взгляд скользит по замызганной комнатушке. Ему совсем не нравилось на этой планете, тут всё пропитано такой запущенностью и отчаянием, что порой начинает тошнить от вывесок дешёвых таверн и грязных узких двориков. Авантюрин отпивает с горла и широко улыбается. — Представляешь, док, меня угостили каким-то чудо-эликсиром, от которого должен быть дом полная чаша, счастье, благополучие в семье и всякое такое. Ну я и выпил. А потом ещё, ещё... Вдруг поможет. Он усмехается, и Веритасу хочется ударить, сначала его, потом себя. Ведь можно же было заметить, что всё шло не совсем гладко, и предложить хоть какую-нибудь поддержку. Можно было помочь, а не оставлять справляться со всем самому. Впрочем... Додумать он не успевает: ему в плечо утыкается холодный нос. — Док, а давай потрахаемся? Прямо тут, да хоть на этом столе дебильном, пожалуйста. Рацио надеется, что он ослышался, что всё это галлюцинация от переработки и недостатка отдыха, что это всё не взаправду, но Авантюрин всё ещё тут, всё ещё тычется носом ему в шею и смотрит щенячьими глазами, почти умоляюще. С другой стороны, он ведь ничего не теряет, верно? — Только на кровати. Я согласен заниматься этим только на кровати. Матрас скрипит, когда Авантюрин опускается на край кровати и начинает расстёгивать пуговицы на изумрудной рубашке. Веритас приглушает свет, оставив один лишь настенный светильник, перехватывает чужие руки, опрокидывает стройное тело назад, пригвоздив к постели. Ткань спадает, обнажая острые бледные плечи, и он тут же припадает к мягкой коже губами, оставляя лёгкие, почти невесомые поцелуи. В груди разливается тепло, когда он за нескольно движений снимает остатки одежды и замирает на мгновение, залюбовавшись тем, как красиво падает лунный свет. Тёплые ладони оглаживают плавные изгибы, ласковые поцелуи спускаются ниже, и Авантюрину почему-то становится страшно. Сейчас его перевернут, уткнут лицом в мятые простыни и жёстко выдерут, итог же всё равно будет один, зачем он тянет? Наслаждается моментом превосходства? Думает, как сделать больнее? В голове тысяча и одна ситуация, где события выходят из-под контроля, где снова придётся молча зализывать раны и улыбаться сквозь боль, где даже душ не смоет отвращение и следы от чужих рук. Он чувствует, как его бёдра приподнимают, чувствует жар, исходящий от другого тела, и сердце заполошно бьётся в груди, вырываясь. Перед глазами мелькают одна за одной картинки, и он зажмуривается, пальцами сжимая одеяло. Кажется, Авантюрина начинает трясти, когда обжигающие касания сменяются холодом. Он не сразу понимает, что его зовут по имени, а когда осознаёт — его выкидывает в реальность, туда, где есть лишь тусклый свет лампы, маленькая комната и Веритас, сидящий напротив в одних штанах. Глаза начинает печь. — Авантюрин, посмотри на меня. И он смотрит. Пытается что-то сказать, но может лишь беззвучно шевелить губами, едва сдерживая слёзы. Рацио почти физически больно на это смотреть, видя, как вечно улыбчивый Авантюрин замирает от страха и не может вымолвить ни слова. Всё, что он может, это смотреть на Веритаса огромными глазами и обнимать себя за худые плечи, пытаясь прикрыться, спрятаться, забиться в угол и сидеть там, пока всё не кончится. Сразу же становится стыдно, и он прячет лицо в коленях, съёживаясь, когда чувствует колыхание воздуха от чужих движений. Сейчас снова будет больно, его обманули, всё продолжится и— Рацио поднимает с пола свою рубашку и укутывает в неё дрожащее тело. Ни о каком возбуждении уже и речи не идёт, сейчас его волнуют только напуганные, полные слёз сиреневые глаза напротив да синяки на острых коленках. Авантюрин судорожно хватается за края ткани и заворачивается в неё, будто это единственное, что может его спасти. Влажные щёки блестят в лунном свете. Он уже не помнит, когда в последний раз плакал. В его мире слабым нет места, а слёзы — уязвимость, то, что презирается сильнее всего. Чувствовать, как на лице остаются мокрые дорожки, — страшно. Авантюрин затыкает себе рот, чтобы заглушить рвущиеся наружу всхлипы. Веритас протягивает ему ладони и ждёт, не в силах предугадать, какая будет ответная реакция. Авантюрин неуверенно поднимает взгляд, и в следующее мгновение падает ему в объятья, тихо всхлипывая. Доверять — страшно. Его трясёт ещё сильнее, и он цепляется за сильные руки, словно это единственное что всё ещё держит его в реальности. — Ты в безопасности, всё хорошо. Я держу тебя. Рацио прижимает его к себе, и больше всего ему хочется забрать себе хоть часть чужой боли, лишь бы больше никогда не видеть тот животный ужас в распахнутых глазах, никогда не чувствовать, как расслабленные мышцы за долю секунды превращаются в камень под тёплыми руками. Он не позволит ранить тех, кто стал ему дорог. Даже если это надоедливый картёжник, даже если это Авантюрин, вымотавший ему все нервы за время их общего проживания в командировках. В полумраке комнаты он гладит его по вьющимся от влажности воздуха волосам и успокаивающе покачивает в объятьях. — Веритас... Спасибо. — За что? — За то, что ты остановился. Это режет по сердцу без ножа. Конечно он уже давно всё понимает. Понимает ещё тогда, когда замечает следы от ударов на бледной коже и лёгкую хромоту, когда видит трещинки на тонких губах, растянутых в улыбке, когда чувствует, как тот вздрагивает от резких движений и следит за каждым действием, не отводя взгляд. Знает, как именно заключались контракты Корпорации через Авантюрина, и от этого осознания становится ещё тяжелее на душе. — Я никогда не сделаю тебе больно. Обещаю. Авантюрин кладёт голову на его плечо и шмыгает носом, его всё ещё бьёт дрожь, но уже не с такой силой как раньше. Рубашка, в которую его укутали, пахнет дорогими духами и стиральным порошком. Доверять — всё ещё страшно, но если это будет Веритас, то он согласен попробовать. Они встречают рассвет вместе, завернувшись в одно одеяло на двоих, с чашками быстрорастворимого кофе "три в одном" и объятьями. Авантюрин смотрит на восходящее солнце, и его глаза блестят в свете первых лучей. Рацио мягко целует его в макушку, вдыхает запах яблочного шампуня, и его губы трогает улыбка, когда в предрассветной тишине слышится мягкое: — Я тебе верю...