Спеши за мной душою нежной...

Татьяна Пожарская даже головы от бумаг не поднимает, когда слышит шаги. Ее длинные темные локоны небрежно собраны в некое сомнительное подобие пучка, усталые глаза сонно бегают по строчкам. Два ритуальных убийства подряд, необходимо проверить... — Прошу прощения? Она удивлённо поднимает голову, и на лице стоящего перед ней отражается не меньшее изумление, даже, пожалуй, шок. Красивый мужчина средних лет ошарашенно вскидывает брови, тихо спрашивая: — Ксюша?.... Татьяна вздыхает. Давно она не слышала этого имени. — Меня зовут Татьяна, — представляется она спокойно — Я прихожусь покойной Ксении потерянной близняшкой. — Ох, точно. Извините, — мужчина качает головой — Я был близко знаком с Ксюшей, но и о Вас наслышан. Мое имя Егор Зверев. — А.... Приятно познакомиться. Но Вы же не за этим сюда пришли? — озадаченно хмурится Татьяна — И вообще, как Вы вошли? — У меня есть специальный доступ, не беспокойтесь. Вы мне не подскажете, где я могу найти Панкрата Павловича? — А он Вам зачем? — По сугубо личному вопросу, — уходит от ответа Зверев. Татьяна, прикинув в голове риски и поняв, что столь известный человек наверняка может быть связан с высшими чинами Департамента, да и Панкрат сам разберётся, поднимается из-за стола. — Я Вас провожу. — Премного благодарен. Они проходят по коридору, заворачивают налево и, Татьяна, оказавшись перед высокой белой дверью, легко стучит в неё. — Входите. Пожарская открывает, пропуская Зверева вперёд. Тот едва заметно улыбается ей, проходя в кабинет. — Здравствуйте, — с мягкой насмешкой приветствует Егор Панкрата. Тот вскидывается, тут же сводя брови к переносице: — Зачем явились? — Поговорить, господин Легостаев. Может, отпустим Татьяну Павловну? Невежливо заставлять даму стоять. — Тань, можешь идти. А Вы, Егор Андреевич, присаживайтесь, чувствуйте себя, как дома. Брюнет невозмутимо опускается в кресло, игнорируя сарказм в словах собеседника. Откидывается на спинку, спокойно положив руки на подлокотники и, сцепив пальцы посередине в узел и прижав к груди, холодно улыбается: — Может, кофе угостите? — Вы по делу, Егор Андреевич, или как? — устало массируя переносицу, осведомляется Панкрат — У меня мало времени. — Естественно, по делу. Панкрат Павлович, я прекрасно знаю, что Вы действительно начали копать под моего сына. И давно. Вам ведь всё известно про "Пентакль", про то, что когда-то мой сын состоял в этой банде. Вместе с Вашими братом и подчинённым... Кажется, его фамилия Василевский? — Только не вздумайте угрожать мне тем, что засудите Никиту и Антона, — слабо усмехается Панкрат — Поверьте, они.... — Да что Вы! Никаких угроз. Я просто Вас по-человечески прошу: оставьте Вы в покое Тимофея, хорошо? Оступился мальчик, не спорю. Но я сделаю всё, чтобы этого никогда больше не повторилось. — Делайте, что хотите. Ваш сын — преступник. Он никак не может остановиться и насытиться. Егор вздыхает. Это правда. Он сам не понимает, чего не достает, не хватает его младшему сыну. Неужели денег мало? Но Ангелина отлично зарабатывает, а на алименты, выплачиваемые Зверевым-старшим, можно ежемесячно покупать новый телефон и не беднеть. Но нет, он всё равно ворует. Может ли это быть азартной игрой? Зависимостью? Мужчина едва заметно качает головой, словно отгоняя назойливые мысли. Затем пристально и жёстко глядит на Панкрата: — Уверены, что хотите лезть в это? — Просто ещё один залёт — и я припомню ему всё, что у меня на него есть. Абсолютно всё. Будьте к этому готовы. Против таких аргументов будет бессилен даже прокурор. Егор несколько секунд щурится, разглядывая Панкрата. Ведь красив, черт ментовской. Невыносимо красив. Особенно в профиль. Заграбастать бы себе его в актеры... Просто ставить красиво, вкладывать в его уста пару интересных, ключевых фраз, и отставлять на задний план.... Зверев молча выуживает из своего портфеля папку, с тихим шлепком опускает её на стол Панкрату. Легостаев непонимающе моргает: — Это что? — Откройте. Панкрат с подозрением глядит на Егора, словно боится, что в папке окажется граната. — Если это банальный фокус со взяткой, и там деньги, то... — Бросьте, если бы я пытался обвинить Вас в коррупции, то назначил бы встречу на нейтральной территории, неподалёку находились мной подкупленные люди, и дал бы я Вам не папку, а конверт. И где-нибудь стояла бы камера, а у меня в кармане лежал бы диктофон. Но ничего этого нет. Поэтому смелее, господин Легостаев. Вы даже не представляете, какую честь я Вам оказываю. Мало кто из моих врагов подобного удостаивался. — Врагов? — Вы к ним не относитесь. Пока. Панкрат с видом донельзя уставшего человека пододвигает к себе папку, раскрывает её.... и бледнеет. По мере того, как он листает страницы, лицо его всё больше вытягивается, а кожа становится не просто бледной, а белой, словно полотно. Егор сидит со спокойным, ничего не выражающим лицом, но где-то к концу этого представления делает как можно более сочувствующий вид, участливо предлагает: — Водички, господин Легостаев? Панкрат медленно поднимает на него глаза, изумлённо выгибая брови. С его губ само собой срывается тихое: — Откуда Вы... — Давайте лучше поговорим о том, где эта макулатура окажется дальше: в топке или на столах соответствующих людей. Я понятно объясняю? Легостаев кивает, как будто находясь в астрале. Но тут же пробуждается: — Это Вы меня шантажируете, чтобы я отстал от Вашего сына? Такова цена свободы Тимофея? — Вовсе нет, — безэмоционально возражает Егор — Цена за свободу моего мальчика давно уплачена, и она гораздо меньше, поверьте. За неразглашение этой информации я хочу кое-что другое. — И что же? — Вас. Панкрат ошалело замирает, застывает всем телом. Кажется, что даже его грудь останавливает движение во время дыхания. Даже сердце его будто прекращает бег, перекачку крови по организму. Напряжённый, натянутый, как струна, он пытается уловить хоть что-то в чёрных глазах напротив. Но они не выражают ничего. На лице Егора не отражается ни единой эмоции вообще. Словно он предложил Панкрату сотрудничество на взаимовыгодных условиях, и ответ должен быть очевиден. — Простите, — с трудом подаёт голос Легостаев — Но что значит... — Седьмая страница в данном досье на Вас недвусмысленно указывает на Ваше увлечение собственным полом и, более того, пропаганду гейства. Вы крутили романы с собственными коллегами, чуть ли не занимались сексом на столе со своим подчинённым. Полагаю, что, раз уж Вы на сослуживцев кидались, переспать со мной не станет для Вас проблемой. Панкрат аж подскакивает, резко растеряв все остатки сдержанности и самообладания. — За кого Вы меня принимаете?! — Не кричите, не пугайте народ, — скучающим голосом рекомендует Зверев. — Я, по-Вашему, похож на проститута, который спит с человеком за то, чтобы тот отдал ему компромат?! Зверев окидывает его оценивающим взглядом с головы до пят. От осторожно уложенных светлых прядок и до начищенных до блеска туфлей. — Честно? Очень похожи. К тому же, Вы не думайте, я не изверг, Ваши труды будут оплачиваться и деньгами, если пожелаете. Легостаев подхватывает папку и швыряет ей в Егора: — Выметайтесь! Выметайтесь сейчас же! — Вам виднее. Но бумаги Зверев не забирает, нет. Лишь улыбается, обнажая ряд идеальных, явно искусственных белых зубов. — Можете ещё передумать. Время есть. Панкрат только отмахивается в ярости. Но это сейчас он отмахивается, слепо злится, буйствует. Он искренне возмущён — да, когда-то это было, он любил мужчин, интересовался ими больше, чем женщинами. Но это давно в прошлом. Он действительно спал со своими сослуживцами и встречался с одним мальчишкой, ходившим под ним, но это было по обоюдному согласию, и никто никого не принуждал. С возрастом Панкрат попытался забыть. Изо всех сил он, отгоняя от себя это увлечение, старался думать только об окружающих его девушках. А их всегда было много. Молодой, красивый, успешный. На нём висла каждая вторая. Это раздражало, но именно в тот период помогло. Панкрат ненавидел себя за неосознанную тягу к мужчинам. За привычку оборачиваться на красивых мальчиков и сексуальных мужчин. А потом он наконец заметил Эмму Воробьёву — друга, коллегу, соратника. Ту, кого в жизни не стал бы рассматривать, как возлюбленную. И позвал её замуж. Их связь была далеко за пределами обычной пылкой любви, у них не было конфетно-букетного периода, у них был рабоче-преступнический период. За время формирования «Перевёртышей», реорганизации их же в «Авангард» и расследования всей той дичи, происходившей в городе пару лет назад. Легостаев и Воробьёва были идеальным дуэтом — оба умны, сообразительны, быстры, решительны, хорошо руководят. Возможно, именно последний пункт отталкивал их друг от друга, потому что ни один, ни вторая не в состоянии подчиняться кому-либо в отношениях. Но умудрились-таки найти компромисс. Эмма — идеальная женщина для него. Не нервничает, не выносит мозг, не переживает из-за его работы. Она — такая же, как и он. Профессионал. Пожалуй, они любят друг друга. Настолько, насколько могут любить двое напарников, одинаково мыслящие, одинаково действующие. Оба не хотели детей, не мечтали об огромном доме на берегу моря. Они предпочли бы завести собаку и приобрести квартиру побольше и поближе к центру, чтобы до работы быстрее добираться. Но всё это не имело значения. Факт был в том, что Панкрат давно забыл, что такое — секс с мужчиной. Что такое любить мужчину. И вот, пожалуйста! Ему предлагают секс за компромат, и предлагает кто!... Егор Зверев. Мужчина, к своим сорока с мелочью заимевший всё, о чём можно мечтать: деньги, дети, жена, квартиры, машины, бизнес. Богатый, успешный, умный, сильный. Звезда. Гений. Миллионер. И этот человек склоняет его к сексу шантажом. Чудно. Неужели это месть? Настолько жестокая? Неужели это Зверев демонстрирует своё всесилие? За то, что Панкрат пытался привлечь Тимофея к ответственности, Егор решил не просто найти на него компромат, но ещё и унизить, сделать своей игрушкой? Он ведь женатый человек! А о его похождениях и несметном количестве женщин знают вообще все! Неужели он переступит через себя, чтобы унизить? Или он правда склонен к гомосексуализму? Панкрат просматривал эту папку раз двести, а то и больше. Перелистывал. Вчитывался. Эти документы могут раз и навсегда уничтожить его в карьеру, особенно с учётом его безупречной репутации. Чем белее холст, тем ярче на нём чёрная краска. Он перепроверял всё. Пытался найти выход. Где-то можно было юридически схитрить, где-то у него действительно были оправдания, но многие бумаги из этой папки похоронят его заживо. Несмотря на то, что по сравнению с многими своими коллегами он всё же ангел, если эта, как выразился, насмехаясь, Зверев, «макулатура» окажется на нужном столе, Панкрат распрощается со своей должностью. С позором. Легостаев думал и искал отходные пути больше двух недель. Он чувствовал себя запертым в клетке тигром, в бессильном хищническом порыве кидающимся на прутья стальной клетки, подсознательно чувствуя, что шансов вырваться никаких. И всё же, нутро воет. Нутро протестует. Его суть не хочет выступать в цирке на потеху, прыгать через горящие обручи и скакать по подставкам. И всё же, он знает, что дрессировщик его одолеет. Возьмёт верх, хлестнёт по боку и заставит, вколет что-нибудь. В самом конце даст вкусняшку, якобы способную утешить, заменить одуряющий воздух свободы и счастье, больше ему неведомое. Легостаев обессиленно опирается чуть подрагивающими руками на раковину. Сцепляет зубы, медленно поднимая глаза на собственное отражение в запотевшем зеркале. Привычка мыться под кипятком у него с детства, хотя в последнее время он в попытках приучить себя к холодному душу. Бодрит в разы сильнее. В дверь стучат: — Панкрат, давай быстрее! — Выхожу. Легостаев пальцами зачёсывает мокрые волосы назад. После душа они вьются сильнее обычного, почти становятся кудряшками. Его это раздражает, с ними он выглядит несуразно, по-детски. Панкрат быстро обвязывает вокруг бёдер полотенце, выходит из ванной. Эмма уже стоит в коридоре, опираясь плечом на стену. Обтягивающие стройные ноги лосины, топик, спортивная кофта. Светлые волосы убраны в слегка растрепавшийся пучок. Только что с пробежки. Воробьёва вскидывает голову, отвлекаясь от телефона. — Неужели! — с сарказмом восклицает она — Я думала, состарюсь! — Иди уже. Панкрат проходит в их спальню. Переодевшись в пижамные штаны и белую футболку, обтянувшую красивую мускулистую грудь, он стоит, несколько секунд опустошённо глядя в окно. Затем, будто всё тот же тигр, рухнувший наконец покорно, он берёт телефон. Быстро набирает номер, указанный на визитке, оставленной во всё той же папке. Спустя несколько секунд раздаётся звонкий женский голосок: — Здравствуйте, меня зовут Светлана, я секретарша Егора Зверева. Пожалуйста, назовите своё имя и цель звонка. Блондин замирает. Набирает воздуха в лёгкие, будто перед прыжком в воду: — Я Панкрат Легостаев. Я хотел бы... — Можете не объясняться, касаемо Вас Егор Андреевич дал особые указания. Одну минуту, я соединю Вас. Особые указания. «Чёрт, что же я творю», — успевает подумать Панкрат, прежде чем на том конце провода не раздастся глубокий, чуть хриплый бас: — Здравствуйте, господин Легостаев. — Я согласен. — Чудесно, — с лёгким намёком на радость откликается Егор — Я рад, что Вы включили мозг. — Где и когда я должен... отдать...кхм... долг? — Не беспокойтесь, встречу я назначу сам. Позвоню Вам с другого номера. На этот больше не звоните, это мой рабочий. Вопросы? — Никаких. — Тогда всего доброго, господин Легостаев. Егор сбрасывает. Затем поднимает глаза на сидящую в его кабинете дочь, проглядывающую формальные договоры, которые она, как актриса, должна заключить с киностудией. — Па, а третий пункт подразумевает и... пап, всё в порядке? Оксана настороженно приглядывается к неестественно счастливому отцу, но тот только мотает головой и целует её в светлую макушку: — Всё просто замечательно, детка. Я только что заключил потрясающую сделку. — Поздравляю. — Спасибо, милая... Что там у нас с третьим пунктом, ты говоришь?