Искусство Флинта

      Кто хоть раз испытывал дрожь предвкушения от предстоящей встречи, меня поймёт. Да-да, глупое биение сердца, трясущиеся поджилки…       Мышцы забиты молочной кислотой — завтра приятная усталость обернётся болью, но сейчас мне абсолютно, похуистически всё равно.       Он ждёт меня.       Скрипят ржавые петли заброшенной кладовки дальней трибуны. В нос бьёт привычный запах древесной стружки и газонной травы. Сейчас он отдаёт влажной последождевой свежестью. — Наложи заглушку! — низкий тембр Флинта предупреждающе ластится по узкой каморке. Он не снял формы, и один лишь вид серебристой змейки на эмблеме сводит с ума.       Невидимый барьер окутывает сколоченные наспех доски, консервируя наэлектризованный воздух, запечатывая нас…       Мантия вишнёвой тряпкой спадает на дощатый пол: здесь не действует командный дух, различия факультетов и прочая социальная шелуха.       Злодейская улыбка скользит по красноватым губам Флинта, серые глаза под прямыми линиями бровей идеально подходящим ключиком входят в замочную скважину моего самообладания. Щёлкает затвор. Наконец-то! — Распусти волосы!       Я не очень-то люблю подчиняться: бывает, мы жарко спорим с Анджелиной, а соседок по комнате я вообще не выношу, но для него…       Продолжая смотреть на Флинта, медленно снимаю тугую резинку — длинные пряди шоколадно-розовым водопадом рассыпаются по плечам, и взгляд капитана мгновенно темнеет.       Мои волосы — его личный фетиш, как и моя задница. Подозреваю: летай я с распущенными — он дрочил бы прямо с трибун.       «Мятная фея Флинта» (ага, матная) — как назвал меня Пьюси за мой джемпер, пару-тройку раз мелькавший светлым пятном на фоне грязно-серых скамей во время их тренировки, — не спешит переступить пару скрипучих досок и выжидательно любуется капитаном.       Год назад я так же стояла на краю обрывистого утёса, волны с рьяным шипением бесновались далеко внизу, и ветер трепал русые ленты волос, усеивая мириадом колючих солёных капель.       Стихия. В его глазах бушует сама природа, первозданная и предельно простая в своих желаниях: — Иди ко мне! — не дожидаясь ответа, Маркус сам требовательно протягивает руку и дёргает меня в свои объятия.       Выдох тонет между раскрытых губ. Пальцы в кожаных латах тут же зарываются в мою густую шевелюру, тянут и мнут, массируя корни. Флинт целует жадно, глубоко. Не стесняясь, выгуливает язык у меня во рту. Его коротко стриженые волосы — мокрые на ощупь: да, это была очень напряжённая игра. — Растеряла всю скорость, Хэлф?.. — хрипло шепчет слизеринец, покусывая мою нижнюю губу, и тут же зализывает раздражённый участок.       Вот и наш пунктик — наслаждаться прелюдией, обсуждая матч. Спортсмены.       Ну да. Конченые придурки. — А ты упустил два мяча! — мои руки вовсю гуляют по крепкой трапеции спины поверх тонкой вязки свитера, медленно спускаются к поясу его брюк. — И не снял мантию…       Отстёгнутый изумруд разделяет подножную пыль вместе с бордо. — Забросишь ещё хоть один… — влажные губы спускаются к моей шее, — оттрахаю до потери пульса!.. — Я заброшу десять чёртовых квоффлов!..       Никто не знает, как охуенно целуется Флинт. Это моя ревность, гордость и боль… У статного капитана сборной с лихвой хватает поклонниц, и не только его факультета. Они таскаются на стадион, пялятся в Большом Зале, шепчутся в туалетах. Тупые суки.       Я так и не смогла вытравить ту фразочку Джеммы Фарли, прилипшую к хлипкой жестяной дверце женской кабинки с обратной стороны: «Знаешь, Милл, я бы замутила с Флинтом. Что ты ржёшь?.. Я серьёзно! У него шикарное тело! Нуу… на лицо он специфичен, конечно, но… Салазар, такой сексуальной энергии я не встречала со времён того загонщика с Гриффиндора, как его… ты должна помнить!»       Ледяная вода так и не остудила горячие щёки. Я бесилась несколько дней, игнорируя Маркуса, и только скрученный его ладонью прямо среди оживлённого коридора бордовый жгут моего галстука вернул пошатнувшуюся веру в себя.       Никто не должен знать.       «Но он здесь, с мной!» — победно ликует сознание. И это мои, а не чьи другие руки выпускают сейчас нагретый металл пуговицы его брюк на свободу.       Я хочу на колени.       Победитель выбирает награду, не так ли?       Флинт держит мои волосы, пока я опускаюсь перед ним.       Обожаю эти мускулистые бёдра и жадно обхватываю их, ощущая под ладонями тонус поджарых мышц. Маркус крепок и ладен, как античная статуя. Моё лицо зарывается ему в пах, вызывая неподдельный выдох удовольствия. Беспорядочно ерошат густую копну потёртые перчатки. — Моя охотница… — звучит почти ласково, но я знаю: Флинт непременно отжарит меня за своевольные выходки — обрывки записок, сожжённые «Люмосом Максима», разговоры с Кормаком и Джастином в Большом Зале, пропуск его последней тренировки без уважительной причины.       Белая ткань спортивных штанов вместе с бельём податливо сползает под моими шаловливыми руками, Маркус завороженно наблюдает сверху. Тусклый свет каморки слабо отражается в тёмных глазах, и я читаю в них… восхищение?..       Раскрытая ширинка выпускает упругий длинный член. Идеальный инструмент: такой же внушительный, как черенок новенького «Нимбуса».       Глубоко вдыхаю слегка терпкий аромат свежего пота и привычный — грубой отстроченной кожи перчаток. Маркус пахнет спортивной злостью.       Гладко выбритый лобок с тёмной щетиной открыт и наг: бери и люби, Хэлф.       Ты — мой! Слышишь, Флинт?       Взяв у основания, медленно веду ладонью по всей длине, перебирая гладкую подвижную кожу в набухших венах. Вверх-вниз. Ввееерх… внииз…       Мои губы туго обхватывают напряжённую лиловую головку, толкая внутрь, прямо на податливо высунутый язык. Увесистая. Как и авторитет капитана в наших кругах.       С наслаждением посасываю блестящую шляпку, словно леденец из «Сладкого королевства», пробую терпкий мужской вкус.       Ооо, я помню наш первый разговор после тренировки, когда, счастливая, тараторила всякую чушь о квиддиче и о себе, а Маркус не сводил взгляда с моих пухлых губ, покрытых влажно-коралловым тинтом… Спорю, он мечтал, чтобы этот болтливый рот так же занятно раскрывался для его члена… Мечты сбываются.       Розовый кончик языка давит на чувствительное отверстие, и шумное дыхание над головой становится жарче. Точеный пресс напряжён, тонкая полоска волос темнеет в сухожильной впадине между кубиков.       Не сдержавшись, нежно провожу ладонями по твёрдым ягодицам. Корни волос ощутимо натягиваются: Маркус держит моё лицо у гениталий, становясь всё более жадным до ласк.       Всегда собранный и серьёзный, до одури злой на тренировках, невыносимый в школьной жизни, сейчас он расслабленно приоткрывает рот, ведь так легче дышать. Серость с бархатной поволокой — вот его глаза. Они не способны разить молнией, жечь гневом. Только возбуждённо мерцать, храня на дне остатки привычного яда.       Под мягкой игрой моих губ набухший конец выпускает густую каплю. Она медленно стекает вниз, поблескивая в неверной игре света и тени, и я с довольным мычанием ловлю её кончиком языка. — Жадная девочка… — сглатывает Флинт.       Перчатка грубо ложится на мою сомкнутую вокруг стояка кисть и с нажимом водит головкой по красным губам: — Соси, Хэлф!       И я самозабвенно насаживаюсь ртом, надрачивая твёрдый ствол рукой. От невыносимого возбуждения хлопковая ластовица трусиков намокает, но я хочу отдать ему всю себя. Без остатка.       Губы скользят до основания и выпускают назад с влажно-чавкающим звуком. Много слюны. Прозрачная липкая нить тянется от потемневшей головки к подбородку — всё, как он любит. — … поработай ротиком…       Мой язык, дразня, порхает по уздечке. Если основательно вылизать её, мужчина кончит гораздо быстрее (мы уже проделывали с Маркусом подобный фокус), но сейчас мне чертовски мало: я хочу сполна насладиться минутами близости, отнятыми у бесконечных тренировок, учёбы и подготовки к СОВ.       За хлипкой стеной глухо шелестит ветер. Он нещадно гонит скорые на расправу осенние сумерки.       Мне всерьёз кажется, что не существует живее реальности, чем та, что сосредоточена здесь, на возбуждённой головке, трущейся о гладкое нёбо.       Весь мир, он там, далеко — кружится по оси: маглы трудятся над изобретениями, а маги, уверенные в своём превосходстве, по-прежнему накладывают отталкивающие чары…       Скорая разрядка до предела натягивает шелковистую кожу. Я двумя руками массирую потемневший член, ускоряя неизбежный финал. — Мммм… ч-чёрт… ааа… — хриплый тембр Марки — лучшая музыка для меня. Его голос больше не груб — он нежен, подобно размякшему суфле.       Ему хорошо.       Бордовый кончик ритмично исчезает и появляется между мокрых губ, Флинт стонет надо мной, безудержно толкаясь навстречу.       Длинная гладь волос туго намотана на капитанский кулак, под ногами скрипит рассохшая древесина, добавляя свой ля минор к общей симфонии похоти. — Блядь!.. Мм! Д-даааа!..       Тёплая сперма волнами выстреливает в рот, заполняя до самых миндалин сладковатым привкусом протеиновых коктейлей. Густая, она стекает по подбородку, пачкая белёсыми пятнами мой донельзя гриффиндорский свитер.       Её слишком много: Маркус здорово сдерживался перед игрой, и теперь мне понятен тот взгляд на пересечении подвижных лестниц.       Я не спешу наложить «Тергео» и тщательно слизываю остатки под ошалевшим взглядом моего капитана.       Ноги разомлели, не могу встать — Флинт легко подхватывает меня с пола и, развернув к себе спиной, заставляет почти упасть на высокий, по пояс, дощатый настил. Проворные пальцы расправляются с застёжкой, мои штаны оказываются там, где и его — ниже колен. — Ты так и будешь летать на грёбаном «Чистомёте», Хэлф? — страстно шепчет капитан, нетерпеливо задирая мою кофту.       Я восхитительно нагло прижата к паху. Ягодиц касается мягкий член, бёдра упираются в разлохмаченные края помоста: мой личный капкан, похожий на квиддичную «окову», только гораздо слаще.       Слизеринец оглаживает мою аккуратную грудь. Грубый шов перчаток на шершавых ладонях возбуждающе трёт нежную кожу. Где-то под горлом смят спортивный топик, позволяя тёплым подушечкам покручивать розовые соски. — Я-я… заберу т-твою метлу… Флинт…       Напряжённые вершинки быстро сжимаются и твердеют, теряя невинный окрас, меня всю трясёт от предвкушения, я чувствую: слизеринца тоже. Низ живота болезненно тянет, так хочется распустить этот узелок! Нет, грубо порвать тугую нить наслаждения!       Между ног топорщится горячая эрекция. Он уже готов. Это слишком невыносимо! — Только попробуй! — Маркус, не торопясь, спускается руками по впалому животу, сжимает талию и особенно долго — попку.       Прерывистое дыхание колышет влажные пряди моих волос у виска, пока Флинт мнёт упругие холмики, я невольно подаюсь назад: молю, чтобы эти жилистые кисти поласкали меня там.       Закрываю глаза и вспоминаю, как в первый раз разрешила ему потрогать мой клитор через трусики. И Маркус нежно ласкал меня прямо в перчатках. Вот почему запах дубленой кожи стал вечным триггером, сбивая мой настрой на тренировках, преследуя в раздевалках. Одно время всерьёз казалось, что я лишаюсь рассудка: перчатками пропитался, кажется, весь тяжёлый багрянец полога, окрашивая кожаным непотребством мои сны.       Мы очень быстро усвоили жаркую комбинацию из трёх элементов: тренировка, подсобка, оргазм… Заниматься любовью под носом у ничего не подозревающих игроков, обеспокоенных лишь тем, как попасть в кольцо или поймать чёртов снитч — верх порочного блаженства. Один раз кто-то забыл палочку, а Флинт не наложил заглушку, и я сполна распробовала кисловатый вкус несчастного куска экипировки, в попытках остановить громкий вскрик.       Реальность возвращается ко мне на этой же самой перчатке, вползающей между ног. Флинт раздвигает пальцем набухшие губы, безошибочно находя жаждущий бугорок.       Наконец-то!       Он нежно теребит его, сдвигая с мокрыми складочками по кругу. — Ох-х!.. Как хорошо!.. Ммм… — теперь моя очередь постанывать, мягко покачиваясь в такт руке.       Под веками вспыхивают и ширятся белые круги. Отзываясь на умелую стимуляцию, клитор быстро наполняется кровью, приподнимаясь из капюшона: он хочет всю ласку себе.       Крепко обхватив меня одной рукой, слизеринский капитан безостаночно работает другой. — Хочешь кончить? — мягкие губы обхватывают мочку уха, слегка потягивая.       Наверное, самое прекрасное для девушки — осознавать себя такой, властно сгребенной в охапку, словно кольцо крепких мужских рук — и есть тот заветный портал в какую-то охренительную страну чудес…       Влажные подушечки легко скользят в обильной смазке, распределяя её по малым губам. — Да... да... да… Марки!..       Неожиданно рука пропадает, холодный воздух оставляет россыпь мурашек на разгорячённой коже. Что-то с глухим стуком падает на пол. Перчатка.       Через секунду широкая ладонь возвращается, и я понимаю, насколько сильно хочу прикосновений.       Средний палец ныряет в лоно и выходит с хлюпающим звуком. Капли смазки попадают на бёдра: я так бесстыдно теку для него, рваным шёпотом несу всякий бред, пока Флинт «потрахивает» меня вручную. — … Аа... ааа… Ещё!.. — Хуй тебе!       У Маркуса другие планы. Он резко переворачивает меня и толкает спиной на плед, кое-как трансфигурированный поверх грубых досок помоста.       Я разогретый пластилин, безвольная марионетка на подвижных коленцах, а ниточки туго обвязаны между крупных суставов его кистей, соблазнительно белеющих в обхвате прочных жил.       Неровные углы впиваются в поясницу сквозь мягкую ткань подстилки. Пусть даже острия гвоздей: я не в силах отвести взгляд от новой ипостаси своего существования, где Марк опускается на колени и стягивает с меня тряпичное барахло.       Я слышу его тихую усмешку: под форменными штанами обнаруживаются чёрные кружевные трусики, купленные накануне в «Твилфитт и Таттинг» за три галлеона (баснословная сумма для жалких треугольников на нитках). — Отдашь мне, усекла?       Наглый захватчик на квиддичном поле, Маркус стремится проявлять собственность во всём. — Нет!..       Чёрные волосы его стрижки щекочут внутреннюю поверхность бёдер: достойное обрамление для подобной картины. — Если бы ты знала, как бесишь меня, Хэлф!..       О, я знаю!       Широкое основание языка жадно проходится по всей промежности.       Мммммм!       Я дёргаюсь, но Флинт крепко фиксирует бёдра своими невозможно капитанскими руками. В них одинаково сексуально смотрится квоффл, бита и мои стройные ноги. — Ты невыносим!.. — Даже сейчас? — лукавая усмешка подсвечивает грубые черты, Флинт легонько дует на мою киску.       Запрещённый приём!       Тяжелый браслет на его левом запястье цепляет прохладными звеньями кожу.       Слизеринец закрывает глаза, сам отдаваясь ласке. Тёмные ресницы почти прозрачными штрихами ложатся на слегка загорелую кожу, и я… клянусь Горгоной, просто не знаю, что делать: любоваться его лицом в этот момент, или, наплевав на приставучее самолюбие, упасть с пятиметровой вышки прямо в пучину сладкого желе.       Маркус не оставляет мне выбора: я замираю под нежнейшей, словно пёрышко, вибрацией на сомкнутых половинках.       Мягкие губы в сочетании с расслабленным языком образуют восхитительный тандем, ритмично скользят снизу вверх, вбирая лепестки с лёгким всасывающим движением. — Охх… д-даа… даа… — боже, я в раю?       Это не идиотское сверление твёрдым, словно отвертка, кончиком языка, продемонстрированное мне Джастином Финч-Флетчли пару месяцев назад.       Я ощущаю себя огромным, истекающим на жарком солнце шариком пломбира. Таю и плавлюсь у Маркуса во рту…       Так лизать умеет только он.       Кто бы мог подумать, что его язык сгодится ещё на что-то, кроме брани в коридорах и криков на поле!       Пол над головой неожиданно сотрясают грузные шаги.       Какого?.. Что вы тут забыли?       Сыпется древесная пыль, но через мгновенье всё стихает. Наверное, зазевавшийся младшекурсник…       Мой любовник не останавливается ни на секунду, я сама неизбежно кончу, даже если мадам Трюк вздумает с ноги выломать дверь.       Если бы кое-кто добавил пальчик, я сорвала финишную ленту ещё быстрее, но слизеринец явно не торопится расставаться. Он изводит и мучает меня после разлуки. — Ещё!.. Ещё!.. Ещё! — Ненасытная кончалка! — прямо в раскрытую писечку рычит Флинт и безостановочно сосёт клитор.       От одного вида его надменной головы между ног может запросто сорвать крышу.       Маркус грубо отшивал на моих глазах нескольких старшекурсниц. И самое вежливое: «Беркли, ты себя видела вообще?» — было спасением для белобрысой когтевранки, в отличие от менее удачливых соискательниц, посланных на хуй.       А сейчас он сжимает узкие бёдра, с наслаждением купая язык в моих сочащихся обильной влагой губках. Лапы сползают с тазовых косточек, лезут к моей обнажённой груди, пощипывая соски одновременно с оральной лаской. Ощущений слишком много для одной меня, худой и немножко угловатой, в тонких мышцах, только начинающих набирать силу. — С-сейчааас….       Набухшая вершинка катается по упругому языку слизеринца, смешанная со смазкой и слюной. Маркус сам постанывает, аппетитно поедая мою киску. Млею, почти в отключке: я где-то там, между мокрых тёплых губ. — Аа. Ааааа….       Безмолвие каморки тонко режет тихий крик. Улетаю…       Рассыпаюсь на тысячи осколков, горячо пронзающих всё тело, вязкой лужицей стекаю по доскам. Мы на корабле?.. В ушах звенит, меня словно качает на волнах мягкого прибоя.       Маркус, ухмыляясь, встаёт и слегка похлопывает чувствительную после оргазма промежность, я вскрикиваю. — Хватит силёнок продолжить, а? — он мучительно долго смотрит на меня, голую, бесстыдно распростёртую перед ним с красной вульвой и перекрученной кофтой. — Ты с-сомневаешься во мне?.. — всё ещё не могу ровно дышать. — Как бы сам не сошёл с дистанции…       Насмешка тонет за переплетениями изумруда в тонкую серебряную полоску: Флинт стягивает свитер через голову.       Заходим на второй круг, капитан!       Под шерстяной тканью соблазнительно перекатываются мышечные бугорки, обнажается широкая грудь в лёгкой поросли волосков, спускающихся вдоль напряжённых мышц к паху.       Флинт из той редкой породы мужчин, кто преступно рано созревает. И не только физически. Почему-то именно с ним мне комфортно и хорошо.       Один раз мы сидели на трибуне, я жаловалась на невыносимый крен метлы влево, из-за которого натёрла болючие мозоли на руках. Маркус без лишних слов забрал мой старенький «Чистомёт», что-то подшаманил в тренерской — и вуаля. Но это так, предыстория…       Мои бесстыже раздвинутые коленки словно созданы для того, чтобы прелестно дополнять нахальное покачивание выпуклой головки.       Слизеринец обхватывает себя ближе к основанию и медленно поглаживает рукой. Серая темнота его глаз сосредоточена там, на моём бутоне, всё ещё блестящем от влаги. Капитан молчит, наслаждаясь открывшимся видом.       На секундочку представляю под его кистью благородную рукоять «Нимбуса», гладко всаженную в меня минутами позже… Дурацкое сравнение! — Что, Хэлф, — выдыхает Флинт, обласкивая головкой мои лепестки в густых выделениях. Клитор очень чувствителен, я начинаю тихонько извиваться, подставляясь под нежные движения, — думала охуенно меня обмануть?       Он входит сразу и на всю длину. — Ауч! — я вскрикиваю, не успевая подстроиться к твёрдому давлению между сомкнутых стенок.       Маркус закидывает мои ноги себе на плечи, мимоходом целуя стопу, и вплотную прижимается к мягкой попке. Внутри так восхитительно туго: болезненно-возбужденная пустота заполняется настойчивым скольжением. Кайф!       Слегка прикрыв веки, Флинт плотоядно ухмыляется: наконец этот сочный персик снова его — хамоватый обладатель фрукта счастлив.       Первое глубокое движение тазом — и я уже не могу сдержаться: — Ууу…ммм… хорошо!..       Покрепче перехватив мои ноги, Флинт начинает разгоняться. Крепкий член мокро скользит в горячей тесноте.       Так нежно, так сладко заполняет меня всю!       Мои изящные лодыжки красиво лежат на разлёте его ключиц. Приоткрыв рот, наблюдаю преображение Маркуса. Чувственное наслаждение слой за слоем снимает маски слизеринского бахвальства, рвёт в клочья высокомерие, нагло вскормленное на ветхой книжонке «Священных двадцати восьми». И не имеет значения моё «Да он отбитый на голову придурок!», сказанное в начале сезона, как и «Эта горилла опять здесь ошивается?» Анджелины. Да, это моя горилла! А я — выскочка и оторва: так говорит половина нашего факультета. Пусть. Они ещё не знают, что мы вытворяем наедине. — Ты похотливая шлюшка, ты знаешь об этом?.. — низкий голос срывается в какие-то немыслимые оттенки нот, мне кажется, это злость и любовь, шейкером взбитые в ядерную смесь абсента.       Наши бёдра соприкасаются со звонкими шлёпками. Быстрее, быстрей!       По ягодицам хлопает мошонка, дополняя ту сладость, что густеет, копится внутри, там, где жаркая теснота слизистой обнимает подвижный тугой ствол. — Д-да, Марки… хочу трахаться вс-сегда… и только… с… тобой… Ох!       От горячо нарастающей пульсации немеют ноги… Толстая головка непрерывно давит на переднюю стенку, вызывая острое желание пописать прямо здесь, на него. — Нравится, да? — прикусывает нижнюю губу Маркус. Острый краешек зуба впивается, обескровливая, до самого края.       Глаза под нахмуренными в экстазе бровями кажутся безумными. Да он и есть полный безумец, раз связался с полукровкой. Да ещё с грифов.       Сжимаю бёдра, но его палец настойчиво влезает между и ласкает клитор.       Только не кончить! Не сейчас… Чёрт! — М-маркус… хватит!.. Ааа…       Почти хнычу. Мелкий бисер пота усеивает шею и грудь Флинта. Он наслаждается мной, любуется мной. Эти пиздлявые куры со Слизерина не знают, каков мой капитан на самом деле. Как он смотрит, когда хочет. Как его взгляд теряет всё напускное, загораясь первобытным желанием. Иначе они забросали бы трусами всю трибуну. — А сейчас ты покажешь мне свою невъебенную задницу, Хэлф!       Сбросив мои ватные ноги, слизеринец приподнимает меня за талию и толкает грудью на помост. Я послушно становлюсь на четвереньки и приподнимаю попку. Звонкий шлепок обжигает округлые ягодицы. Ещё раз, ещё и ещё… — Ай! — Вот так, дааа… — Флинт залезает сверху и грубо втискивается между булочек.       Хочу пошире раздвинуть ножки, принимая его в себя, но Маркус не даёт.       Сильная кисть запутывается в волосах, наматывая на кулак размётанные пряди.       Резкое натяжение заставляет запрокинуть голову. В раскрытый рот настырно лезут два пальца. Я послушно облизываю их, и позволяю свисать с уголка, растягивая тонкую кожицу, всю влажную от слюны. — Что ты там вытворяла, сука?       Что я вытворяла? Просто не давала тебе квоффл столь рьяно, как даю сейчас себя.       От грязных словечек, насквозь пропитанных злобной похотью (хоть сейчас выжимай на грубо сколоченный брус!), ликует самолюбие, тешится спортивная гордость: мои пируэты определённо не остались без внимания!       Маркус крепко держит меня одной рукой за волосы, другой гладит ягодицы, сжимая и насаживая. Так может только он: жёстко трахать, лаская, и щедро поливать сиропом из грязных словечек. — П-по-шшёл ты!.. Аа. ааа… Ф-флинт!       Твёрдая ладонь больно давит между лопаток, заставляя распластаться вдоль помоста. Маркус нависает сверху, мои ноги сжаты между его расставленных мускулистых бёдер — полный контроль.       Внутри всё опухло от возбуждения и прилившей крови, чувствую каждую фрикцию, каждую ласку головки...       Блять!       Я готова скулить и схожу с ума от неистовой долбёжки.       Он так охуенно вставляет, просто вколачивает меня в настил!       Скомканное покрывало почти сползло вниз, под нами протяжно скрипят доски, вторя жарким звукам, всхлипам и стонам.       Каморка напрочь, до сырых древесных колец, пропахла сексом. Остаётся только разнести или сжечь эту хибару ко всем чертям, чтобы вытравить ту ядовитую сладость, но её не вытравить из моей сути. — Специально изводила меня, да?.. — рычит Флинт, замедляясь. Он полностью вынимает член и медленно скользит внутрь до самой шейки. Снова и снова. — Крутилась возле этих уёбков… Я видел! Хотела трахнуться, а, Хэлф?       Физическое наслаждение сливается с моральным: ревность капитана подобна изысканному деликатесу. Кажется, я первая, кто пробует его всерьёз. — Эт-то тебя не… кас-сается!.. — хочу кричать обратное: как мне по хуй на всех факультетских задротов и трепалась я с этими двумя исключительно забавы ради.       Флинт едва не рвёт мне волосы на затылке.       Наверное, так чувствует себя породистая лошадь, взнузданная неутомимым седоком. Выпустив удила, крепко держит он пышную гриву и скачет, скачет, скачет, толкаясь в лоснящийся круп.       Давааай, Марки, объезжай меня!       Он льнёт пахом к моим призывно отставленным ягодицам, до красных отметин впивается пальцами в упругие полукружия, дополняя руганью громкие шлепки… — Отвечаю, я выебу из тебя это, Хэлф!..       Я могу быть кем угодно для него: сукой, блядью, проституткой...       Хорошенькая охотница Гриффиндора, пришедшая на временную замену основному игроку, и вот, полюбуйтесь: развязно стонет в чулане, нагло присвоенная капитаном вражеского факультета.       Зажмурив глаза, с обкусанной в кровь губой, тону в ощущениях, где я, вся целиком, до самой макушки, прохожусь по скользкому члену.       Слизеринец оттаивает и снисходительно массирует клитор, но я уже и так подобна разогретому кремню, о чью раскалённую гладкость чиркает горящая спичка: — Ещё, ещё, пожалуйста!.. Не останавливайся!..       Маркус почти ложится на меня, упираясь ладонями по бокам поясницы, и амплитудно работает тазом.       Новый угол проникновения доводит до натуральной агонии. Как и тяжесть мужского тела, всецело подчиняющая себе.       Драккл, Драккл, Драккл!       Ааа… Чёрт!       Трахай меня! Вытряси всю душу! Я заброшу квоффл в свои же ворота, поцелую мадам Трюк, погадаю Трелони, поселюсь у Хагрида!..       Мои скрещенные бёдра многократно усиливают ощущения, горячий кол туго входит, смещая губки и нежно потирая чувствительное местечко. Флинт, не сдерживаясь, громко стонет надо мной и со мной, он тоже очень близко: — Блядское с-создание!..       Это всё, полный гребаный финиш! Успеваю лишь пискнуть: — Сейчас кончу!..       И на краю сознания ловлю последнее тягуче-давящее потирание головкой возбуждённой стеночки прямо над входом.       М-мерлин! Аах…       Взрывается хлопушка, сыпется фейерверк. Искры… они повсюду, гаснут и мерцают по уголкам зрения. Горячая пульсация обрушивается на меня, как тот штормовой прибой. Вспыхивает и накатывает волнами между сжатых ног. Я тону в ней с головой, не слыша своего вскрика: крепкие пальцы снова затыкают мне рот.       Падаю на доски. Флинт, как приклеенный, валится сверху и догоняется парой мощных толчков.       Влажное мускулистое тело на мне — отдельный вид искусства. Тяжело вздымается грудь, покалывая волосками спину. Рельефные руки прижимаются к моим с двух сторон, пока я мну щекой несчастный пледик и чувствую, как густая остываюшая сперма лениво вытекает на бёдра.       Пухнут в углах синеватые тени. Им невдомёк, что бег времени нагло остановлен под скрипучей крышей этой перелатанной каморки.       Как же я рада завтрашнему дню! Воскресенье, и не придётся объяснять Олли, почему его прыткая охотница похожа на бесполезный мешок слаймов.       Маркус уже на боку: положив себе под голову локоть, задумчиво изучает моё лицо.       Его тёплая ладонь нежно ведёт по обнажённой спине. Мне жарко, но шероховатые пальцы тянут за собой вереницу колючих мурашек. Определённо не хочу! Не хочу, чтобы это заканчивалось!       Я с пружиной вырву минутную стрелку, пусть со звоном сыпятся винтики и шестерёнки — это мгновение моё!       Мы оба знаем: через полчаса несколько этажей камня и стылого дыхания галерей вновь разделят «доблестных» представителей своих команд, своих факультетов. Благотворный сон смежит им веки, и…       Ни фига!       Меня ждёт огневиски Джордана, расслабленные улыбки любимых близнецов, раскидавших свои красивые тела по гриффиндорскому велюру кресел. Если повезёт, и Помфри отпустит Вуда — к пьяным разглагольствованиям Кормака прибавится детальнейший, вплоть до минуты, разбор игры. Потом мы исполним завет Ли и напьёмся вдрызг, будем петь «Годрикова любовь» и «Слава храбрым львам».       Чертовски не хочу представлять, что будет делать Флинт в это время!       Начнётся новое утро, розовым пурпуром разольётся рассвет, и несочетаемые цвета мантий снова разбросают нас по разные стороны баррикад.       Интрижка зашла пиздецки далеко.       Мы можем и дальше фантастически трахаться в чулане, но Маркусу остался год в Хогвартсе. На его место придёт новый капитан, и… Блять!       Оказывается, больно думать об этом.       Что же ты молчишь, Флинт?       Мой взгляд с любовью обводит мышечный рельеф его тела, задерживаясь на покатых дельтах, красиво переходящих в тугие шишки бицепсов. Я рискую заработать себе новый кинк (и возненавидеть квёлые бесцветные ладони сокурсников, лишённые брутальной потёртости от каждодневного управления метлой), а потому не сразу слышу вполне дружелюбное: — Приходи сегодня к нам, Хэлф!       Твою ж драконью мать! Что?..       Будто в котёл с привычным экстрактом бадьяна влили флакон бодроперцовки!       В Хоге известно всем: удостоиться чести быть приглашённым в гостиную Слизерина — всё равно что переступить заветный порог Эдема. («Грёбаная Илита», как шутим мы с Джонс).       Хотя… девчонки, кажется, говорили про запасного игрока змеиной команды, Терренса Хиггса, который водил в подземелье каких-то пуффендуек… но его быстро засмеяли сокурсники!       Ладонь Маркуса решительно смыкается на моём бедре. Не дожидаясь ответа, слизеринец закидывает ногу себе на живот: — Я не буду просить дважды!       Эндорфины шипучим лимонадом играют в крови, лопаются во рту пузырьками — и я выпускаю их вместе с дерзким: — Ты будешь просить меня столько, сколько я захочу!       Брови капитана забавно взлетают вверх, я смеюсь, но звонкие переливы тут же смолкают: Маркус обводит пальцем мою скулу и… резко щёлкает по кончику носа! — АЙ! — Если бы не твоя смазливая мордашка, Хэлф…       Да-да, если бы не смазливая мордашка, ты бы не лежал здесь, как чёртов хозяин трибун!       Вишнёвое полотно прячет мою стройную фигурку от нахальных серых глаз, пока элитный изумруд пылится в тени. Я точно знаю, что «розовым пурпуром разольётся рассвет», но разве цветовой спектр — не условность?.. — Увидимся, Флинт!