«Покидал, покидал, покидал Старый свет,
Но знал, что к этому давно был готов.
Лишь один, лишь один страх в моей голове:
Что никогда не увижу Магеллановых облаков»
Над их головами сияли звёзды. Каждый раз, когда Зарянка пробиралась сюда, они складывались в новые фигуры: возничий, жирафы и лебеди, разомлевшие на солнце коты – казалось, ей никогда не надоест их разглядывать. Зарисовывать в нотной тетради, сочинять о них дурацкие песни. Микрофон заменял сжатый кулак, кровать превращалась в сцену, а Воскресенье был и строгим жюри, и преданным слушателем. Скоро её песни услышат за пределом Асданы. Сумки собраны, контракты подписаны – до вылета оставалось десять системных часов. Десять системных часов, и она увидит настоящие звёзды. Десять системных часов, и начнётся её путь к вершинам космический чартов, тягостный, изнуряющий, но… С каждой ступенькой она теснее сплетает мечты и реальность. Дети узнают, какими вкусными могут оказаться арбузы – даже если у них за душой ни гроша. Взрослые заново полюбят друг друга, даже если война искалечила им души. С каждой ступенькой они с братом всё ближе к раю. Если только она не упадёт. Зарянка нервно передёрнула плечами. Если её не собьёт камень одной из соперниц. Во вселенной тысячи таких же, как она, Зарянок, и сотни гораздо талантливее её. Если она не сложит крылья под градом токсичных мнений. Её верный защитник останется на Пенаконии. Если она не попадётся в силки алчных лейблов, которые, выжав досуха, оставят её ни с чем. Повелитель грёз не поделится с ней пером нажитого опыта. Зарянка прижала к груди дрожащие руки. Впереди – бескрайный ледяной космос, и она в нём абсолютно од… На плечи ей опустилась пахнущая антисептиком куртка. – Я говорил тебе одеться теплее. – В Мире грёз нельзя заболеть, – машинально ответила Зарянка, но брат не спешил её поправить. Идеальная осанка, мраморное спокойствие в чертах лица – какие бы чувства её брат ни испытывал, его облик скрывал их за гранитной плитой. Повелитель Грёз превосходно его вымуштровал. Только он же научил Зарянку слышать эмоции и различать запах тела и мыслей. Нотки тоски, полынная горечь по чему-то несбывшемуся. Брат не был для неё секретом и, она надеялась, никогда не станет. Тронув Воскресенье за плечо, Зарянка успокаивающе произнесла: – Эй, мы ещё успеем классно провести время. Чего тебе хочется? – Мне… В небе проносились кометы – льдистые, бирюзовые, малиновые росчерки, – где-то вдалеке нестройно горланили сирописты. Брат молчал, задумавшись. Возможно, выбирал варианты, возможно, не мог решиться на столь желанный дерзкий поступок, но… Каждый раз, когда Воскресенье так скрупулёзно подбирал слова, он разговаривал с чужим человеком. С кем-то, перед которым нужно быть лучшим, а вовсе не искренним. Внутри поселилось склизкое чувство. Пропасть между ними будет разрастаться с каждым годом – через десять системных часов раскроется первая трещина. – Я никуда не хочу, просто… – медленно начал Воскресенье. – Слишком зацикливаюсь на пустяках и начал заранее по тебе скучать. Напишешь, когда обоснуешься, хорошо? Мистер Гофер тоже будет меньше о тебе переживать. – Договорились! – Зарянка протянула ему ладонь: увы, для клятв на мизинцах они стали преступно взрослыми. Разум вспышкой осветила идея. – Я ещё буду тебе сувениры присылать отовсюду, где ни окажусь. Чтобы ты тоже увидел другие миры. Брат коротко усмехнулся и пожал ей руку.***
Через пропасть они перекинули мост. Зарянка писала брату длинные письма – шелест бумаги она находила очаровательным, – отправляла инопланетные сладости и пластинки из давно забытых миров. Каждый раз он смущённо её благодарил. Кратко рассказывал, что с ним произошло, присылал записи малоизвестных исполнителей: должно быть, он выменивал их у работников клана Ирисов. И всё же… Засыпая, она представляла, как брат прилетает к ней на концерт. Брат действительно прилетел, но – впервые в жизни – Зарянка предпочла бы его не видеть. Она выступала на Касбелине-XIII – вот и всё, что Воскресенье должен был знать. Она не написала ему ни о битвах с лейблом и менеджерами, ни о грохоте разрывающихся снарядов, ни об отцах и детях, оказавшихся вдруг по разные стороны баррикад. Но брат всё же узнал. Вычитал в жёлтой прессе, отыскал на одном из форумов – совершенно не важно. Отправившись к ней, Воскресенье наплевал на репутацию и клан, вновь поставил её выше себя. Плечи, казалось, тряслись от раздражения. Жаль, Зарянка не успела ничего сказать. – Зачем. Ты. Это. Сделала? – его голос звенел, точно кристаллы льда. Прямая, как штык, спина, руки, сцепленные в жёсткий замок – брат до последнего сдерживал чувства, но… В воздухе разливался запах озона, и виной тому было не распахнутое настежь окно. – Я хотела доставить гуманитарную помощь. – Это мог сделать кто угодно из КММ. – Кто угодно не стал бы голубем мира! Сквозь слёзы Зарянка оттачивала вокальное мастерство, на железной заднице постигала сольфеджио, зазубривала правила этикета – не для того, чтобы выступать среди богачей. Не ради статуэток и премий, не ради фанатской любви, доходящей порой до безумия. Зарянка непроизвольно сложила крылья. Любой её шаг мог попасть в объективы камер. Её не раз ловили, когда она уходила по чёрному ходу с концерта – и приходилось, обессилев, поддерживать с зрителями беседу. Её реальный адрес однажды вычислили и опустошили корзину с грязным бельём; к горлу до сих пор подступала рвотная горечь. И пусть. Если фанаты идут ради неё на преступление, значит, они способны и сложить оружие. В теории. – Тогда скажи мне, – Воскресенье наклонился к её лицу, на виске билась жилка. – Ты смогла им стать? Или… В горле встал ком. Санитарка, доставившая Зарянку в госпиталь, сама получила пулю. В ту ночь погибло трое раненных солдат, их жизни мог бы спасти лучший хирург – он склонился не над тем операционным столом. Уж лучше она внесла бы пожертвование. Написала проникновенную песню, привлекла миротворческое внимание к Касбелине. Но за её самонадеянность расплатились другие, а ей до конца жизни нести… Лицо Воскресенья размылось. – Тише-тише, – он так не решился положить руку ей на плечо, хотя от ранения остался лишь малозаметный шрам; Зарянка могла бы его скрыть косметикой. – Прости, я не хотел тебя обидеть, просто… Ты единственная у меня осталась, прошу, помни об этом. Путь Гармонии разветвляется на тысячи мелких дорог, выбери ту, что не сможет тебе навредить. Хорошо? Брат улыбнулся ей, точно поломанная марионетка. Ей ничего не оставалось, как протянуть ему холодную, подрагивающую ладонь.***
Путь Гармонии разветвлялся на тысячи мелких дорог – Воскресенье пришёл к Порядку. Без возможности петь Зарянка чувствовала себя никем – он лишил её голоса. Временное убежище он превратил в тюрьму со сладкой ватой и мягкими стенами; тысячи преступников зря проливали кровь. Запер её в своём подсознании, переписал воспоминания. И всё же… Когда рухнул Плод философии, Зарянка прыгнула вслед за ним. Брат, успокаивая её, напевал колыбельные – она помнила их наизусть. Брат защищал её от придирок учителей, брат срастил её и свои мечты – и ради них она каждый раз возвращалась к учёбе. Шаг за шагом и так до совершенства. Настал её черед. Ободрить, закрыть крыльями от камней фарисеев: в пылу суда великие кланы забудут о своих прегрешениях, Зарянка не может этого допустить. Воскресенье пытался всех спасти. На благих намерениях он возводил утопию, жаль, выстроил прямую дорогу в ад. – Ответственность за победу лежит на победителе. Покончи со мной… И лети дальше, – голос брата звучал до пустынного сухо, он прижимал её к себе как в последний раз. Зарянка отказывалась в происходящее верить. – Мы должны были парить вместе! Должны. Только очнулась Зарянка в окружении врачей и медсестёр. Вместе с тюрьмой Порядка исчезли и руки, защищавшие спящих от множества бедствий – её спасло лишь благословение Шипе, Воскресенье же… Разговор запинался, стоило только прозвучать его имени. Говорили, что его взяла под стражу Семья. Что под носом у Гончих его выкрала Яшма из Каменных сердец, что он погиб, что, впав в беспамятство, он бродит по округе в обличье мема. Тысячи чувств, и ни капли уверенности. Тысячи домыслов без тени факта. Страх внутри бился раненной птицей. «Первопроходец, ты ещё на Пенаконии? У меня к тебе есть небольшая просьба». Увы, он не развеял её сомнения. Зарянка держала в руках принадлежавший Воскресенью дневник. Пожелтевшие страницы покрывали бурые разводы – ей казалось, ещё чуть-чуть, и чернила размоют солёные пятна. Она держалась из последних сил. Улыбалась Келусу, успокаивала себя тем, что брат блуждает глубоко в грёзах и ищет новый способ всех осчастливить. Только на дневнике, что он держал у сердца, осталась кровь. Только он предал Семью и спиной смягчил для неё удар. Только… Гончие разыскивали её, чтобы сопроводить в палату – она не сможет притворяться ещё и перед ними. Пока что. Замаскировавшись под туристку, она шла по расцвеченным огнями улочкам, зажав дневник подмышкой. Дыхание сбивалось, шаги отдавались в спине режущей болью. Прохожие с беспокойством оглядывались ей вслед. Воздух сгущался, вдохи не приносили облегчения, а персиковый ветер издевательски гладил по щекам. Казалось, слева промелькнул рыбий хвост. Кажется, ей пора возвращать… Что-то мягкое коснулось ноги. Зарянка покачнулась, дневник шлёпнулся на землю, и его тут же подхватил чёрный кот. Последняя зацепка так глупо от неё ускользала. – Стой! И она поковыляла вслед за ним. Мир сузился до выгнутой спинки, Зарянка не заметила, что лента тротуара уходит всё глубже вниз. Витрины кофеен сменили небоскрёбы без дверей и окон – заготовки для расширяющегося миг-района, – те распадались на пузырьки мемории, асфальт расходился тре... Ботинок провалился в пустоту, Зарянка даже не успела испугаться. Кто-то вовремя подхватил её под локоть. – Пожалуйста, будь осторожнее. Сердце Зарянки пропустило удар. Под глазами Воскресенья залегли болезненные круги, мелодия разума казалась совершенно расстроенной – но в остальном он ни капельки не изменился. Жив, здоров, свободен. Зарянка рвано выдохнула. Спокойствие ощущалось как чашка чая с лимоном и мёдом после изматывающего концерта. И всё же что-то мешало ей сделать глоток. – Как ты… – Я уснул во время падения, и мем Галлахера отнёс меня в воды мемории. Туда ещё не добрались Гончие. В отличие от кое-кого ещё, – на лицо брата на миг набежала тень. Тягучая обида, танец на острие ножа между брезжащей надеждой и трезвым отчаянием – любопытный, незнакомый коктейль, Зарянка распробовала бы его до конца. Если б могла ощущать вкусы. Воскресенье искали по всей Пенаконии – ей в спину дышали Гончие. Как член Семьи, она должна оказать им содействие. Как последовательница Гармонии, она должна привести брата к суду: он отринул Её волю, украл силу Эманатора и взывал к погибшему Эону. Единственно правильный выход, но… Как сестра она не сможет так поступить. И не сможет порицать великие кланы за их бездействие. Тяжесть на сердце останется с ней до конца. – У нас мало времени, – Зарянка отстранилась, разум лихорадочно подбирал слова. Брат цеплялся за каждую оставленную ей мелочь – она хотела, чтобы он нашёл любовь и друзей. Встретил множество тех, кто не хотел бы оказаться во сне Эны, и сам бы нашёл причину по утрам просыпаться. Помогал другим, в жажде спасателя не теряя себя. Прожил долгую, счастливую жизнь и с достоинством предстал пред судом Многоликой. В паре предложений всего не выразишь. – И всё же нам хватит: Искорка их задержит. – Искорка? – Недотёпа в маске, которая привела тебя ко мне. И подкинула этот дневник. Странный кот, персиковый ветер, рыбий хвост и бурые пятна – детали идеально ложились в пазы мозаики, ей совершенно не нравился рисунок. Искорка соткала иллюзию – в любой момент она сможет её развеять. Из шутки, решив понаблюдать за их вытянувшимися лицами. Из жажды выгоды: Семья щедро платит за поимку преступников, а на поддельные деньги куда сложнее приобрести реквизит. Зарянка непроизвольно дёрнула крыльями. И даже так… Будучи знаменитой певицей, она предложит куда больше. – Что она потребовала взамен? Я смогу исполнить любую её просьбу, только… – Нет нужды, – брат покачал головой. – Она всего лишь попросила написать статью для газеты. В кои-то веки Таверна напечатает не откровенный бред. Его уверенность казалась позолотой, под которой прятались воск и медь. – Поверь, не стыдно просить о помощи, да и отговорки ни к… – Я в состоянии расплатиться, с кем бы ни заключал сделок, – отрезал Воскресенье. Плечи его напряглись, взгляд заострился, словно он кого-то высматривал. На дно упала последняя песчинка – часы пора перевернуть. – Жди, буду присылать тебе магнитики из путешествий. Между реальностью и нашим раем – дорога из очарованных Стеллароном миров, я пройду её до конца. – Договорились, – неосознанно отозвалась Зарянка. Медсестра с недоумением к ней обернулась.***
«Брат мой, брат, холодное сердце,
Что мне скажешь вместо ответа?
Как мешал боль с мёдом и перцем?
Как устал летать против ветра?»
Через несколько месяцев ей на колени приземлился ветряной колокольчик фурин. Стеклянный верх, розовая бумажка, расписанная лепестками сакуры – говорят, такие продавались в любой лавке на звезде Эдо. Затем она получила хрустальную статуэтку с Патревии. Прозрачные шарики, в которых распускались живые цветы, перламутровые ракушки, виниловые пластинки и, конечно, магниты на холодильник. Каждый появлялся из мини-портала, распадавшегося на разноцветные пиксели. Каждый раз тот возникал, когда Зарянка оставалась без посторонних ушей и глаз. Любых, даже механических. Каждый подарок обжигал ей ладони. Звезда Эдо, стеклянный пояс Патревия, Мелустантин и множество других миров – их все исходили Охотники за Стеллароном. Воскресенье стал одним из них. Она видела, как на его плакатах розыска неуклонно растут цифры кредитов. Смотрела репортажи с мест преступлений. Расплавленные дороги, люди, забывшие даже своё имя – слишком грубое, торопливое вмешательство в души, – разрубленные на полосы трупы – она не могла сдержать рвотную горечь. Не могла задушить крик, не могла успокоить внутри бурю – после новостей она ещё неделю брала не те ноты. Рай для целого города не стоил и одного страдающего мальчишки. Воскресенье с полной уверенностью отправил под нож миллионы. Прямо – убив, искалечив душу иль тело, косвенно, выдернув гнилой фундамент из-под чужой экономики. В одиночку или в союзе с другими Охотниками – не важно. Она это допустила. – Я ни в коем случае не поддерживаю его действия и хочу напомнить: нельзя судить всех идущих по Пути по одному человеку. Мой следующий концерт будет посвящён жертвам… Её речь – программные заявления и голые факты, бусины истин, собранные в одну большую ложь. Зарянка не сдала Воскресенье Гончим – кровь его жертв и на её руках тоже. Она выдумывала тысячи оправданий: Раб Судьбы промыл ему мозги, брат пытался минимизировать жертвы, Стелларон, как и любая опухоль, утягивал мир за собой в Небытие; Охотников можно считать спасителями. Может и так, только Воскресенье всё равно убийца. А она так и не попыталась его остановить. Безделушки он отправлял только после того, как Охотники покидали планету, только каждая хранила в себе Память. След её никогда не был чётким, но для раскрытия преступлений порой требовались сущие мелочи. Только Зарянка молчала. Сувениры отправлялись на переработку, миллионные пожертвования – в фонды помощи беженцам и детские дома, а сама она поднималась на сцену. Даже если ночью она так и не оторвала взгляд от ленты новостей. Даже если между пальцев остались мозоли: Зарянка писала брату гневные письма, которые тот никогда не прочтёт. Даже если единственное, что ей хотелось – раствориться среди бесконечных зеркал. Её путь – петь, прославляя Гармонию, другие дороги она отсекла обещанием на восьмой Касбелине. – У вас остались ещё вопросы? Я с готовностью отвечу на любой из них. – Нет-нет. Отдыхайте, госпожа Зарянка. Все чувства Зарянки надёжно скрывались под косметикой, манерами и ментальным щитом, но… Творчество отражает создателя, а некоторым слушателям порой достаточно пары намёков. Соцсети пестрели хештегами в её поддержку и отчётами волонтёров. Вдохновляясь её песнями, люди заканчивали курсы медсестёр, восстанавливали разрушенные дома, собирали вещи для сирот и открывали при детдомах школы. Глядя в иллюминатор на родную планету, она мечтала об этом. Доставляя гуманитарную помощь, Зарянка мечтала об этом. Теперь же… Её крылья чернели, неуклонно редели перья – люди делились друг с другом перьями, приносили и ей. Драгоценный дар, она не могла его потерять. Пока выступает «Зарянка», хоть что-то натворённое Воскресеньем – и допущенное ей – можно перекрыть. Был шанс. Очередная трансляция КММ – Воскресенье почти поймали на Касабланке. Сильно ранен, чудом ушёл от преследования, за укрывательство положена… Под подушку Зарянка спрятала заблокированный телефон. Оглушительно тикали часы. На съёмку любого репортажа нужно время: возможно, брата уже схватили, и он больше не натворит зла. Возможно, менеджеры яростно пытались ей дозвониться: она не пришла на репетицию и сорвала съёмки рекламы. Возможно, последствия этого скатаются в катастрофический ком: один шаг разделяет любовь и ненависть слушателей. Жаль, её любовь так и осталась на месте. Жаль, в груди осталась уверенность, что где-то там жив добрый брат, знавший всё о её предпочтениях. И она слишком боялась потерять даже его призрак. Зарябили неоном пиксели – на кровать плюхнулась плюшевая птичка. Милейшие глазки-бусины, дурацкий хохолок и инструкция к какому-то препарату, спрятанная под левым крылышком. На свободном месте размашисто выведено «Живой. Прости, что так получилось». Расплакаться у Зарянки так и не вышло, как и уничтожить сувенир. Прижимая птичку к груди, она сдавленно отвечала на все накопившиеся звонки. Через несколько месяцев на холодильнике появился новый магнитик.