…so Scarlet, it was Maroon

Масштабная война с Селестией за плечами. Впереди — бесконечная плеяда последствий. Ткань пространства континента начала рваться, впуская полчища монстров Бездны и болезнь Хонкай. Однако из возникших брешей в Тейват удалось попасть и новым защитникам. Валькирии противостояли распространению Хонкая, а отряды межгалактических рыцарей сшивали бреши и помогали порталам заработать или закрыться навсегда. Из-за войны многие погибли, но ещё больше людей пропали без вести. Растворённые в воде, снесённые взрывными волнами, перемещённые в другие места… И Дилюк среди них. Некоторых никогда не удастся найти. Некоторым удаётся выбраться обратно через бреши, но это такая редкость, что никто не надеется на возвращение родных и любимых. Лишь в глубине души теплится крошечная надежда, но каждый понимает, что за неё нельзя хвататься. Вот уже пять лет Кэйа старается не думать, не чувствовать. Он живёт без него. По инерции. По привычке. Мондштадт закрыт наглухо, винокурня и Спрингвейл обнесены высокими заборами. Свобода обитает в сердцах и вплетается в редкие порывы ветра, а снаружи приходится думать о безопасности выживших. Ворота главного города открываются дежурными только, чтобы выпустить рыцарей, валькирий или группы людей, которые могут выходить, имея в составе минимум двух обладателей элементальных стихий.     Это необходимая мера, на каждом шагу происходят всплески подозрительной активности, Мондштадт не стал исключением. И в один из таких особенно напряжённых дней в город прибывают защитники — отряд из троих рыцарей Красоты. Вечером Кэйа сидит в таверне, запивая огнём нескончаемый пожар внутри, когда новоприбывшая межгалактическая команда заходит в помещение. Сегодня они быстро закрыли брешь и, видимо, зашли отдохнуть. Кэйа поднимает взгляд, и внутри всё покрывается неожиданной тонкой изморозью, когда он видит незнакомца с красными волосами. — Меня зовут Аргенти, — представляется рыцарь Кэйе, заметив его слишком пристальный взгляд. — А у вас здесь поют барды? Ошеломлённый Кэйа просто кивает и показывает в сторону Шестипалого Хосе. Аргенти интересуется, имеется ли у того в наличии окарина, на которой можно сыграть колыбельную его разрушенной родины. А Кэйа не может оторвать от него глаз. — Так пялиться невежливо, — позже шепчет ему Мона. Она пересела к нему за столик, как только Аргенти отошёл от сконфуженного Хосе к барной стойке. По другую руку садится Альбедо, и Кэйа уже настраивается на промывания его старых, но ещё кровоточащих ран, и объяснения, что надо двигаться дальше. — Это провидение, я как раз вчера проверяла твою звёздную карту… — В бездну провидение, — перебивает её Кэйа, отпивает глоток одуванчикового вина и со стуком ставит бокал на стол. — Мне всё равно, что мне заготовлено. — Выглядишь паршиво, у тебя уже закончилась мелатониновая сыворотка? — вклинивается Альбедо. — И тебе спасибо за комплимент, я зайду, когда лекарство кончится, — вздохнув, говорит Кэйа. — Вы двое закончили свой терапевтический сеанс? — Ты не можешь не послушаться провидения, иначе… — Какое прекрасное существо! — громко восклицает Аргенти, и Мона замолкает, заинтересовавшись происходящим. У барной стойки сидит Венти, и по правую руку от него порхает светящийся огонёк. Услышав возглас рыцаря, маленькое существо вздрагивает и жмётся ближе к плечу. — Это фея, она заблудилась, теперь ходит со мной, — улыбается Венти и поглаживает робкий огонёк. Мона снова поворачивается к Кэйе и сверлит его взглядом. Кэйа опять отмахивается. Зато от него не отмахивается Аргенти. Когда Мона и Альбедо уходят из таверны, Кэйа остаётся один. Рыцарь кидает на него заинтересованные взгляды и наконец снова подходит. — Господин, я всё ещё не знаю вашего имени, не сочтите за бесцеремонное вторжение… — на стол ложится цветок. — Этой розой я хочу выразить своё почтение. Когда Аргенти стоит ровно напротив яркого светильника, Кэйа не видит его зелёных глаз и золотистой серёжки в ухе. Он видит пламенный ореол алых волос, и воображение предательски дорисовывает гранатовые глаза и расшитый золотом сюртук… — Меня зовут Кэйа. — Господин Кэйа, вы не против разделить со мной несколько часов своего досуга? — Просто Кэйа, пожалуйста, и на «ты», — он хочет улыбнуться, но лишь морщится. — Присаживайся. Вот только в Аргенти нет и капли той флегматичности, к которой Кэйа привык. У него начинает немного болеть голова от количества высокопарных слов и сложных речевых конструкций, которыми мастерски жонглирует рыцарь, дарящий ему комплименты. После второго бокала вина его язык, кажется, развязывается лишь сильнее, и Кэйа предлагает перейти на виноградный сок. «Рассказал бы кто, не поверил». — Вы… ты словно распустившийся цветок в безжизненных льдах, — вздыхает Аргенти. — Мне кажется, вы поцелованы самой богиней Идрилой. Кэйа не уверен по поводу Идрилы, но Аргенти в этот вечер его точно целует. И как только их губы касаются друг друга, просто мысль об этом кажется совершенно и безоговорочно ужасной. Кэйа думает, что надо прерваться, отстраниться, сослаться на плохое самочувствие и уйти, но волосы Аргенти на ощупь точь-в-точь, как у… Возможно, напряжение в теле Кэйи ощущается даже на расстоянии одной ладони, как иначе объяснить, что рыцарь разрывает поцелуй и шепчет ему в губы: — Я не против, если в… ты захочешь представить на моём месте кого-то другого. Кэйа знает, что будет себя ненавидеть. Но он всё равно приводит Аргенти в свою квартиру, оставляет приглушённый светильник в коридоре и выключает остальной свет. Так он видит лишь контуры обнажённого тела и пожар карминовых волос. За рыцарем шлейфом тянется аромат роз, и его кожа более бархатистая, чем у… Кэйа зажмуривается до оранжевых вспышек перед глазами. Его лёгкие жаждут запаха костра и пепла, его пальцы хотят касаться спины и груди с высеченной картой шрамов. Аргенти склоняется ближе и снова говорит, как прекрасен Кэйа, но тот лишь качает головой и кладёт ладонь на его губы. — Ш-ш-ш, молчи. «Твой голос не похож на его голос». Аргенти улыбается и кивает. Он оплетает Кэйю руками и ногами, словно защищая от чего-то внешнего, хотя безусловно догадывается, что защитить его нужно от чего-то внутри. — Кэйа, не переживай, если назовёшь меня чужим именем, — добавляет он шёпотом, надеясь, что это поможет. Кэйа зарывается пальцами в его волосы. Не открывает глаз и… Это чувство догоняет поздно ночью. Кэйа не может заснуть и лежит на спине, смотря в потолок. Он думает, что надо было выпроводить Аргенти сразу после того, как они закончили. Смотреть на алые кудри, водопадом струящиеся по голой спине, и знать, что это не те кудри, становится просто невыносимо. Но к бесконечной тоске примешивается ненависть к себе. Наверное, меньшее, что Кэйа мог сделать, это разрешить Аргенти заснуть рядом. Этот, очевидно прекрасный во всех отношениях, джентльмен не заслуживает такого отношения, он должен быть любим, он не должен быть использован как пустая оболочка, наполненная чужими эмоциями и воспоминаниями. Но почему-то именно Аргенти быстро и сладко засыпает с полуулыбкой, пока Кэйа ворочается и с трудом закрывает глаза, когда за окном пляшут рассветные огненные всполохи. И когда Кэйа кричит во сне от кошмара, Аргенти просыпается, держит его в своих объятиях, убаюкивая и успокаивая. — Дилюк, Дилюк, — шепчет Кэйа ему в волосы, жмурясь и цепляясь за его плечи. — Дилюк. — Я здесь, я с тобой, всё в порядке, — отвечают ему, прижимая к груди. Наутро Кэйа обязательно забудет об этом. Сам для себя сделает вид, что ему это приснилось, самообманется, чтобы не сожрать себя живьём вместе со стыдом, виной и ненавистью. Когда рыцари собираются улетать, Аргенти подходит к Кэйе всё с той же улыбкой и предлагает присоединиться к ним, если тот устал сидеть на месте. Кэйа считает, что заслуживает пощёчины, а не этого приветливого тона. Он отказывается, хотя Джинн тоже постоянно говорит ему, что стоит снова начать путешествовать. — Тот, кто сделал это с тобой, мудак, — вдруг добавляет Кэйа, глядя Аргенти в глаза. — И я тоже мудак, прости. — Милостью нашей богини со мной всё в порядке, мои волосы закалены кровью, а руки — сотнями сражений, со мной не может быть беды, — недоумённо отвечает Аргенти, прижимая ладонь к груди. — Если всё же твоё сердце захочет присоединиться к нам, передай мне весточку с любым рыцарем. Они улетают, а Джинн недовольно ворчит на Кэйю. — Чего ты с ними не полетел? — Ты сама знаешь. — Кэйа, пять лет прошло, если он никогда… — Джинн обрывает сама себя на полуслове и смотрит куда-то вдаль. — Это не жизнь, так нельзя. — Я и шагу отсюда не ступлю, пока не увижу его, живым или мёртвым. Через три месяца из новой бреши возвращаются некоторые из пропавших без вести. Джинн вскрикивает, когда видит своего отца и потрёпанный фартук Ноэлль, которая совершенно неузнаваемо повзрослевшая стоит рядом с Шеймусом. Плачущая Маргарита хватает подросшую Диону и прижимает её к груди, пока девочка прячет своё лицо в складках её платья. Лиза смотрит на тёплые воссоединения и кладёт руку на напряжённое плечо Кэйи. — Пообещай, что сегодня без нервных срывов. Он усмехается и, не моргая, смотрит на заходящих в ворота людей. Заходят Беатрис и Куинн в компании Годвина и Эолы. Эмбер тут же падает в обморок, и её вовремя подхватывает Альбедо, быстрым движением поднося к её носу пропитанную раствором вату. Эола срывается на бег, когда видит Эмбер. Следом заходит Мика, и Гарри кричит, что можно опустить ворота. Кэйа в оцепенении не может пошевелить даже пальцем. — Подождите! — вдруг кричит Ноэлль. — А Дилюк? Но механизм на воротах уже скрипит, когда на стене появляется фигура в чёрном. Из-под капюшона торчат яркие пряди волос. И этот оттенок красного Кэйа узнает из тысячи. — Ты… — лишь успевает выдохнуть Дилюк, когда приземляется и сгребает Кэйю в объятия, чуть ли не отрывая его от земли. Всё вокруг превращается в выцветший пейзаж, и мир перестаёт существовать в эту секунду. Впервые за пять лет Кэйа даёт волю слезам, позволяя себе хаотично целовать лицо Дилюка на глазах у всего Мондштадта. — Сколько нас не было? — Пять лет, три месяца и двадцать один день, — задыхаясь, отвечает Кэйа и тонет в знакомом запахе и родном тепле. Жизнь довольно быстро приходит в норму, и в один из ленивых вечеров Мона пробалтывается. — Хотела бы, чтобы меня так любили, — она косится на Альбедо, который, витая мыслями где-то в облаках, смотрит на дно стакана. — Кэйа даже романы заводил только с твоими копиями. Дилюк давится виноградным соком, а Джинн смеётся. — Не заводил я никаких романов! — восклицает Кэйа. — Ой, прости, я имела в виду… — Мона тушуется. — Флиртовал. — Вообще-то они как минимум целовались, — тихо добавляет Розария, пожав плечами и ехидно улыбнувшись уголком губ. — А никого не смущает, что я вообще-то здесь? — стонет Кэйа, схватившись за голову. Даже Дилюк начинает посмеиваться, смотря на метания Кэйи. Лиза закрывает лицо стаканом, но всем видно, как её плечи мелко сотрясает смех. — А что за копии? — спрашивает Дилюк, намереваясь подлить масла в огонь. — Ты разумный человек, ты-то куда? — говорит Кэйа и тут же кидает взгляд на другой конец стола. — Не смей, Мона, не смей. — Да был тут один красноволосый межгалактический рыцарь, — вдруг отвечает Джинн. И Дилюк улыбается. Смеются все, кроме одного капитана кавалерии. — После всего, что мы пережили, Джинн, — бормочет Кэйа, уткнувшись носом в стол. — Я думал, что ты моя подруга. Дилюк кладёт руку ему на затылок и ерошит волосы. — Ты всё такой же смешной. Но Дилюку совсем не до смеха, когда рыцари Красоты снова прилетают в Мондштадт, и он видит Аргенти. Защитники снова приходят в таверну после тяжелого дня в полях. Аргенти удивлённо смотрит, увидев рядом с Кэйей аловолосого мужчину, и тут же подходит к их столику, улыбаясь. Дилюк напрягается, когда видит, куда незнакомец направляется, а Кэйа находит очаровательным плещущуюся короткую вспышку ревности в глазах своего возлюбленного. — Добрый вечер, мы с вами ещё не знакомы, но я рад, что вы в добром здравии, я полагаю, господин Дилюк, — Аргенти протягивает ему свою ладонь. Дилюк отвечает на рукопожатие и даже поддерживает небольшой диалог с рыцарем, пока Кэйа молчит, делая глоток вина за глотком. — Простите, что побеспокоил, я лишь хотел сказать, что ваша красота идеальна для красоты господина Кэйи, и на этом откланяться, — Аргенти прикладывает руку к груди. — Но если у вас всё же есть брат или сестра, господин Кэйа, дайте знать. Аргенти немного наклоняет голову, лучезарно улыбается и отходит от них к барду. — Господин Шестипалый Хосе, мой друг, вы раздобыли окарину! Кажется, сегодня ночью Аргенти будут интересовать только музыкальные инструменты. Кэйа ошалело смотрит ему в спину, пока не слышит рядом звук, похожий на задавленный смех. Он поворачивается и видит, как Дилюк прижимает кулак ко рту и пытается не смеяться. — Это с ним у тебя была интрижка? — Архонты, — Кэйа закатывает глаза. — Ничего не говори. — Сэр Кэйа, если у вас есть брат или сестра… — Барбатоса ради, Дилюк, я тебя сейчас придушу, — шипит Кэйа. Но Дилюк разражается настоящим, хоть и очень тихим смехом, склонив голову вперёд, и Кэйа сразу веселеет. Он не может сдержать улыбки. И что-то рубиново-тёплое начинает растекаться в груди. — Я так люблю тебя, знаешь, — мягко говорит он, накрыв ладонью руку Дилюка. — Да уж, — отсмеявшись, говорит наконец Дилюк. — Я заметил. — Иди в бездну, — беззлобно говорит Кэйа, продолжая улыбаться. — Знаешь, он меня приглашал в их отряд, так может присоединимся, м? — Ага, я тебя тоже люблю, — отвечает Дилюк, недобро сверкнув глазами. — Только через мой труп. Кэйа любит. Он до сих пор не может закрыть глаза и полностью отдаться чувствам, когда Дилюк осыпает его ночами поцелуями. Кэйа боится, что это сон, боится, что мираж растает с восходом солнца, и любимые руки останутся в его грёзах.   Ему до сих пор снятся кошмары, как он снова остаётся без Дилюка. — Я здесь, я здесь, — шепчет он в макушку Кэйи, когда тот заполошно дышит, измученный страшными снами. — Дилюк, я знаю, это ненормально, — отвечает изнеможённый Кэйа. — Но я хочу умереть следом за тобой, а лучше перед тобой. — Прошу тебя, не говори таких вещей. — Я больше не могу потерять тебя, — Кэйа поворачивается к нему и впечатывается в него всем теплом, оплетая, словно лоза. — Я знаю, что ты чувствуешь, для меня всё на той стороне было также мучительно. Кэйа жмётся к нему, пока кроваво-огненные лучи рассветного солнца касаются его спины. Слышится глубокий вздох. Ладонь гладит лопатки, и кожа покрывается ворохом мурашек.   — Поцелуй меня, Кэйа, — шепчет Дилюк. Разумеется, он целует, обнимает за шею и тянет на себя. Врастает в кожу, проникает в кровь и бьётся где-то под рёбрами. Гладит грудь, расчерченную новой паутиной шрамов. Вдыхает запах гари, не вымывающийся из этих непослушных волос.    — Я тоже не могу тебя потерять.