Victor's guts.

Металлический звон предметов эхом разносился по мрачной комнате бальзамировщика, занятого тщательной подготовкой к предстоящей встрече со своим дорогим сокомандником. Возможный визит почтальона — весьма знаменательное событие, требующее к себе серьёзного отношения, а потому мужчина начал готовиться заранее, несмотря на то, что ещё не было известно, согласится ли Гранц навестить его, поскольку даже в повседневной жизни люди избегали контакта с теми, кто работал с мёртвыми. Эзоп был только рад своего рода «изоляции» от всеобщего внимания, так как это, в конце концов, освобождало его от необходимости тесно общаться с живыми людьми. До жизни в поместье его никогда не одолевала тоска по бальзамированию, каждый день кто-то да уходил в мир иной. А сейчас... Всё кардинально поменялось, вызывая некое чувство несправедливости. Мужчина стискивает скальпель, приходя в себя после тихого, практически неуловимого слухом стука в дверь. Послышалось? Даже если так, лучше всего проверить, чтобы не упустить ценный шанс. Предмет бережно убирается в карман, Эзоп неторопливо отворяет дверь, и что-то в его груди приятно сжимается при виде Виктора, неуверенного и, кажется, взволнованного. — Проходи, — приглушенно раздаётся из-под тканевой маски. Выражение лица оставалось таким же непоколебимым. Один лишь бальзамировщик знал, как сильно он был рад чужому визиту. Пожалуй, это первый раз на его памяти, когда встреча оказалась желанной. Виктор слегка улыбается при виде приятеля и послушно проходит внутрь. С громким лязгом запирается замок, и Эзоп проводит гостя вглубь комнаты, позволяя ему разместиться на маленьком кресле. Запах медикаментов витал в воздухе, создавая атмосферу, схожую с больничной. Гранц сжимает руку в кулак и опускает её на грудь, его голова непроизвольно опускается, золотые ресницы подрагивают от малейшего шороха, раскрывая сущность его беспокойства. Находиться наедине с Эзопом было... Напряжённо? — Наверное, с моей стороны не очень вежливо, что я даже не предложил тебе чаю. Хотя, это уже не имеет значения... — бальзамировщик вздыхает, поднимая взгляд на Гранца. — Как тебе сегодняшний матч? Что-нибудь болит? — спрашивает он, складывая руки в замок и садясь напротив. В голосе мужчины слышалось беспокойство. — В–Всё в порядке... — раздаётся тихий шёпот. Почтальон не любил жаловаться. — ...Что насчёт тебя? Ты не пострадал? — Виктор заставляет себя взглянуть на собеседника, изо всех сил стараясь поддерживать зрительный контакт. Бальзамировщик ожидал, что этот парень, как и всегда, будет вести себя тихо и сдержанно, что, в общем-то, ему нравилось. Болтливые, гиперактивные люди заставляли его чувствовать себя некомфортно в их компании, и он в очередной раз убеждался, как сильно ему повезло встретить почтальона в стенах этого проклятого поместья. Серые глаза внимательно следили за действиями Гранца, ни на секунду не выпуская его из виду, как будто он мог куда-то убежать. — Охотник так и не добрался до меня. Как видишь, я цел и невредим, — после этого мужчина размял руки, молча расхаживая по комнате в поисках чего-то. — Я рад, что всё в порядке... — тихо произносит блондин, улыбаясь. — Значит, мои старания не были потрачены зря... Шорох продолжался около минуты, а затем стих, сменившись звуком приближающихся шагов. Заметив напряжение Гранца, бальзамировщик положил ладони на чужие плечи и опустил подбородок на спинку кресла, вжимая почтальона в мягкий предмет мебели. Со стороны Карл казался хлипким, но на самом деле в его руках было достаточно силы. Виктор вздрагивает от неожиданности, замирая в испуге. Атмосфера переменилась: иллюзия располагающей обстановки развеялась, оставив после себя липкое чувство тревоги. Он не понимал, что происходит. Ком, застрявший в горле, не давал вымолвить ни слова. — Виктор... — шёпот возле уха разрезал тишину. — У тебя есть любимые цветы? Мужчина относился к каждому из своих клиентов с уважением и обязательно учитывал все предпочтения. И всё же, по какой-то причине, он не услышал ответа от Гранца. Проходит минута. Две. Одна рука убирается с плеча и скользит в глубину кармана брюк, извлекая заранее приготовленный скальпель и приставляя его к шее блондина. Сверкающее лезвие предупреждающе касается тонкой кожи. Глаза почтальона округляются, и он громко ахает, вжимаясь в кресло. — Мне необходимо знать это. Пожалуйста, ответь. В голове Гранца творилась полная неразбериха. Животный ужас затмил сознание, препятствуя банальному мышлению. Сердце билось, словно бешеное, намереваясь выпрыгнуть из груди. — Розы... Жёлтые... — с придыханиями шепчет почтальон. Ногти до посинения вцепляются в кожаную ручку, помогая продолжать улавливать связь с реальностью. — Э-Эзоп, что происходит?.. Прошу, перестань... Не смешно... Многочисленные мольбы о пощаде, вылетающие из уст блондина, с каждой секундой звучали всё неразборчивее. Его голосовые связки дрожали, дыхание стало неприлично громким. Как жаль, что Карлу всё равно, каково сейчас его товарищу, ведь он твёрдо убеждён в том, что действует во благо, и вовсе не совершает никакого преступления. — Хороший выбор. Я приму это во внимание, — пропустив очередную отчаянную мольбу почтальона мимо ушей, ответил бальзамировщик. Скальпель исчезает из поля зрения, хватка мужчины перестаёт быть такой сильной, наводя на мысль, что весь ужас завершится на этой неоднозначной ноте, только вот Эзоп не спешит отпускать Виктора на волю, а значит всё самое интересное ещё впереди. Понимание того, что в подобном состоянии Гранц мало на что способен, конечно, обнадёживало, но в целях собственной безопасности всё же стоило наполовину ограничить его подвижность, дабы облегчить себе работу в дальнейшем и не нарваться на лишние неприятности. — Не волнуйся, мой дорогой Виктор, я позабочусь о тебе как следует, — нежно, в противовес действиям, пообещал мужчина, в то время как заводил руки почтальона за спину и обматывал верёвку вокруг запястий, сильно затягивая её для лучшего эффекта. Грубый материал небрежно тёрся о кожу, сдавливая и оставляя жгучие покраснения. С этого момента Эзоп мог не бояться, что что-то вдруг пойдет не так. Теперь ситуация целиком находится под его контролем, и Виктор, как бы сильно ни старался, не окажет достаточного сопротивления для самозащиты. Понимая это, бальзамировщик не побоялся оставить парня на некоторое время без присмотра – свободные ноги мало чем могли помочь ему, а если он и попытается сделать что-то с их помощью, мужчине не составит труда обездвижить и их. Когда почтальон предпринял попытку пошевелить руками, с его стороны раздалось жалобное мычание. Никакого результата (кроме того, что верёвка натянулась сильнее и стала натирать кожу с новой силой) это действие не принесло. На этом попытки выбраться не заканчиваются, однако неудача поджидает его и на следующем этапе. Будучи перевёрнутым набок, Виктор не имел возможности подняться не задействуя при этом руки. «Я обречён... Ничего не могу поделать... Не нужно было соглашаться. За что он так со мной?..», — брови почтальона нахмурились, дрожащие губы поджались. По возвращении Карла застал интересный вопрос: делать всё традиционным методом или растянуть развлечение на более длительное время с помощью наркотика. Его взгляд перебегал с одного шприца на другой и время от времени останавливался на товарище. Пожалуй, стоило обратиться за помощью. — Выбери один из них, — велел Эзоп, кивком указав на два шприца с неизвестными жидкостями в своих руках. Ему показалось любопытным положиться на чутьё почтальона, скрыв от него информацию о препаратах в обеих инъекциях. — Позволь мне уйти... Мне больно... — Виктор в отчаянии задёргался, убегая от ответа на вопрос. Одного взгляда бальзамировщика хватает для того, чтобы лишить его всякой надежды на благополучный исход. Боясь, что инцидент со скальпелем повторится, блондин кивает в сторону одного из шприцов и неуверенно отвечает: — Этот... По голосу Виктора слышно, с какой неуверенностью и опаской он решился на этот шаг. Ему не оставалось ничего другого, кроме как принять реальность происходящего. Эзоп с разочарованием откладывает «лишний» шприц на стол, наклоняется к сокоманднику и ласково шепчет вновь: — Данный наркотик стимулирует нервную систему таким образом, что боли ты практически не почувствуешь. Поэтому тебе нечего бояться, Виктор. И действительно, слова бальзамировщика оказались чистой правдой. Так, например, военные, получившие серьёзные ранения, продолжали идти в бой из-за выброса адреналина и повышения болевого порога. Нет никаких сомнений в том, что препарат окажет аналогичное воздействие на организм почтальона. Благодаря богатому опыту он приобрёл достаточно знаний о человеческом теле и поэтому мог приблизительно ориентироваться, какое место подойдёт для успешного введения инъекции. — Я попрошу тебя не двигаться, — сказал бальзамировщик, прежде чем поднести шприц к правой руке почтальона, сощурившись. Его глаза светились безумным блеском, ладони вспотели, а по телу пробегали приятные волны – он был так близок к своей мечте. Игла вонзается под кожу, и в ту же секунду препарат разливается по венам, постепенно приходя в действие.Опустошенный шприц с характерным звуком ударяется о деревянную поверхность пола, и Эзоп замирает в предвкушении, с интересом наблюдая за самочувствием почтальона. Он видит, что с каждой прошедшей минутой что-то во взгляде напротив придаётся изменениям, но простых наблюдений недостаточно, и решает перейти к действиям: Карл нависает над почтальоном, грубо стискивая его щёки одной рукой, а другой надавливая на остриё скальпеля и «на пробу» рассекая мягкую плоть. Лишь тогда Виктор подаёт признаки жизни, готовый вскрикнуть от пронзающей боли, но он не ощущает ничего, кроме стекающей к подбородку полоски крови. Жёлтые глаза наполнились недоумением и растерянностью. Прилив адреналина побудил юношу укусить руку бальзамировщика, впиваясь зубами в суставы. Эзоп шипит, не ожидая, что почтальон начнёт хвататься за свою жизнь только в середине процесса. На несколько секунд ему даже показалось, что его застали врасплох, но он вспоминает, в каком неудачном положении сейчас находится Гранц, и отдёргивает руку, с раздражением глядя на повреждённый большой палец и костюм, испачканный следами обуви. В отличие от Виктора, Эзоп не утерял способность чувствовать боль. Ему не нравилось, что парень стал таким непослушным. — Ох, Виктор... Что ты пытаешься сделать? — спрашивает он с недоумением. Прилив сил, вероятно, произошёл из-за наркотика, и, чтобы предотвратить ещё один подобный инцидент, бальзамировщик всем своим весом опускается на дрожащие ноги Гранца, надеясь, что тот больше не будет вытворять глупости. Силиконовые перчатки неприятно трутся о края век, когда Эзоп стирает горячие слёзы с глаз, окончательно ломая маску вечно улыбчивого почтальона. — Оставь меня в покое... — вновь просит юноша, больше не сдерживая поток слёз. — Ты такой чудесный... Я был заинтересован в тебе с первых дней моего пришествия сюда, — не боясь откровенничать, Карл сознаётся во всём. Нездоровая симпатия побудила его втереться в доверие к сокоманднику и воплотить в реальность эгоистичные намерения. Пуговицы, одна за другой, расстёгиваются, обнажая верхнюю часть почтальона, покрывшуюся мурашками, – температура в комнате слишком низкая, а конечности Эзопа, как назло, ужасно холодные. Мужчина ощупывает рёбра Виктора, иногда сдавливая их до такой степени, что дыхание начинает спирать. Он поднимает руку выше и хватает почтальона за сосок, оттягивает, любуясь застывшим ужасом на лице его обладателя. Лезвие застыло в нескольких сантиметров от ареолы, и бальзамировщик ясно ощутил, как ноги под ним задёргались, пытаясь спихнуть мужчину, но тот наседал сильнее, срезая кругловатый оттянутый выступ. Бусинки алой жидкости смешиваются в единую субстанцию, в месте разреза виднеется плотный слой ткани, и Эзоп, дабы почтальон мог запечатлеть побольше, приподнял его голову за волосы. Гранц, лицезрея изуродованный участок собственного тела, почувствовал рвотные позывы. Он жмурится, лишь бы только не видеть этот кошмар. Посчитав, что демонстрации недостаточно, мужчина насильно приоткрыл рот парня и запихнул внутрь кусочек плоти, сразу же зажав его, чтобы тот не успел выплюнуть. Виктор протестующе мычал, отказываясь проглатывать. Эзоп восхищается своим «творением», не беря во внимание тот факт, что издевательства над чужим телом только прибавят ему дополнительной работы во время бальзамирования. К счастью, мужчине нравилось наблюдать за тем, как нечто ужасное, потрёпанное жизнью и определёнными обстоятельствами, обретает в его руках обновлённый, более свежий вид. Иногда случалось и так, что покойники выглядели лучше, чем при жизни. Это значило, по его глубокому убеждению, только одно: работа выполнена на отлично. Вот и сейчас, издеваясь над беспомощным почтальоном, бальзамировщик в очередной раз собирается проверить свои способности. Вида умершего всегда хватало для его духовного удовлетворения, но Виктор пробудил в нём новое, необъяснимое желание, сопровождавшееся жаждой лицезреть страдания, агонию. У его клиента, похоже, не осталось сил плакать: распластавшееся по полу тело напоминало брошенную тряпичную куклу. Карл, будучи уверенным, больше не давит на рот почтальона. Каково же было его удивление, когда он замечает, что кусок плоти так и не был проглочен. Более того, почтальон стремился незаметно избавиться от этой гадости, прилипшей к его щеке. Было очевидно, Гранца переполняло отвращение к привкусу собственной крови, и он просто ничего не мог с собой поделать. Такой расклад не устраивает бальзамировщика, и вместо того, чтобы угрожать Виктору или иным образом заставлять его подчиняться, он находит идею получше. Потрескавшиеся сухие губы Эзопа сливаются с губами, влажными от слюны, крови и слёз, создавая жалкое подобие поцелуя. В нём нет ни намёка на любовь и нежность, только непонятное стремление бальзамировщика чего-то добиться. Худощавые пальцы плотным кольцом смыкаются вокруг шеи блондина, сдавливая что есть силы, тем самым ограничивая доступ кислорода. Уже скоро Гранц, хрипя, судорожно ловит ртом воздух, вены на его шее вздуваются, оповещая Карла о том, что пора остановиться. Наконец-то зубы размыкаются, и язык бальзамировщика проскальзывает в ротовую полость: вкус железа становится ярче, смешивается с вязкой слюной, не вызывая у мужчины никакого отторжения. Ампутированная ареола странствует по ртам обоих, в конечном итоге доставаясь Эзопу. Когда он отстраняется, нить слюны между их губами оседает на подбородке почтальона, чьё дыхание, судя по звукам, понемногу приходило в норму. Карл проглатывает прожёванную плоть. Не сказать, что в этой части тела было что-то особенное, но отчего-то возникло желание повторить. Повинуясь внезапному порыву, он прильнул к нетронутому соску, слюнявя и зажимая его между зубов. Кровь просачивается в рот. Видимо, мужчина прокусил чувствительную область, как и планировалось, но самостоятельно, даже с помощью зубов, оторвать ничего не получится, и он вновь прибегает к использованию лезвия, пока Гранц корчится от ужаса и отвращения. Перезвон часов раздаётся снаружи. Теперь в это неподходящее время поблизости не будет мимопроходцев. — Слышишь это? Нас больше никто не потревожит, — нагнетая обстановку, бальзамировщик шептал эти слова тому на ухо. Он переворачивает Гранца и, не церемонясь, вдавливает его грудь в жёсткий пол, наваливаясь сзади. Став свидетелем страха и безуспешных попыток сопротивления, мужчина быстро возбудился, а потому больше не мог терпеть. Брюки и боксёры почтальона приспускаются до колен, в то время как сам Карл полностью одет. — Нет, нет, нет... — из последних сил просит почтальон. — Я не хочу... Расстегнув ширинку, бальзамировщик прислонил влажный и горячий орган к сжатому входу, делая всё возможное, чтобы протиснуться внутрь. Это заняло много времени, поскольку Виктор не был подготовлен, но вскоре Эзоп заполнил товарища собой. Внутренние стенки сдавливали его слишком сильно, движение давалось с большим трудом. Бальзамировщик опалял затылок блондина своим дыханием, делая крошечные толчки. Может показаться, что он увлёкся этим делом и не собирался отвлекаться на что-то иное, однако через несколько минут смирение Виктора с ситуацией слишком наскучило, и он поднял парня над полом, плавно водя лезвием по животу в вертикальном направлении. Из образовавшейся раны выглянул слой жира и мышц. Подобно маленькому любопытному ребёнку, Эзоп просунул палец в образовавшиеся складки, нащупывая склизкие кольца кишечника. Член внутри стал ещё твёрже, а его дыхание участилось от полученного наслаждения. — Тошнит... Меня сейчас стошнит... — измученно хрипел Виктор, дёргая ногами. Наркотик отлично справлялся со своей задачей, но отсутствие боли не отменяло того факта, что Гранц может чувствовать присутствие инородного предмета внутри себя. Бесконечные просьбы о прекращении давным-давно превратились для бальзамировщика в ничего не значащий белый шум, несмотря на то, что это был единственный звук, который доносился до его ушей, вместе с болезненными всхлипами и скулением почтальона. По мере того как тело Виктора приспосабливалось к ситуации, толчки становились свободнее, глубже и резче, безжалостный темп приводил к тому, что внутренности Гранца, если бы не поддерживающая рука бальзамировщика, распластались бы по полу, смешавшись в единую мерзкую массу. Ладонь полностью окрасилась в красный, не говоря уже о тошнотворном зловонии, наполнившим комнату и пропитавшим одежду мужчины. По правде говоря, Карл был поражён стойкостью почтальона, тот всё ещё оставался в сознании после всего того стресса и телесных повреждений, что перенёс его организм. Ужасно интересно, о чём он думал, видя, как от чужих рук медленно угасает его собственная жизнь, но, увы, даже при помощи всех имеющихся под рукой инструментов, Эзоп не мог проникнуть в мозг Виктора и прочесть его мысли. Конечность бальзамировщика по температуре контрастировала с нутром Гранца, и благодаря этому внутри отчётливо ощущалось копошение. У любого нормального человека такой тесный контакт с органами других людей вызвал бы сильное отвращение и панику, но не у Карла. На мгновение отпрянув от зияющей раны, тот провёл рукой по изувеченной груди, пачкая её алой жидкостью. Почтальон обмяк ещё больше – существенная потеря крови не могла пройти бесследно, напоминая о себе возникшей слабостью, головокружением и одышкой. Каждое неаккуратное прикосновение оставляло следы на фарфорово-белой коже, хотя это было ничто по сравнению с тем, что происходило с почтальоном ранее. — Виктор? Остановившись на секунду, мужчина поворачивает его лицо к себе, убеждаясь, что товарищ по команде кое-как сохраняет рассудок. Слабая реакция указывала на то, что он чувствовал себя не очень хорошо и был близок к потере сознания. Даже такое душераздирающее зрелище не побудило Карла проявить милосердие к мученику, оно натолкнуло его на совершение нового безумства. Орган покидает тело, даря кратковременное чувство облегчения, и бальзамировщик оказывается лицом к лицу с изморенным почтальоном. Эти раскрасневшиеся от слёз глаза, нездорово бледная физиономия и запекшаяся кровь на губах придавали парню жалкий возбуждающий вид. Мужчина прижимается сильнее, улавливая разливающееся по телу тепло, всё ещё исходящее от другого. Его бёдра упираются в пульсирующий разрез на животе, растянувшийся от пальцев, побывавших внутри несколькими минутами ранее, и они снова становятся единым целым: твёрдый член бальзамировщика погружается глубоко в кишки Виктора, окутываясь приятной влагой телесных жидкостей. Карл мелко дрожит от вожделения, за всю свою жизнь он не чувствовал ничего приятнее. Новый опыт порождал неизмеримое количество бабочек в животе. Выходя и входя обратно, он превращал всё внутри в одно сплошное кровавое месиво с частицами предэякулята и экскрементов. Виктор же, закатив глаза, бился в лихорадочной агонии, давясь избытком слюней, слёз и соплей. Приближаясь к апогею возбуждения, бальзамировщик, словно шарф, наматывает тонкую кишку Гранца на свой член и бесстыдно удовлетворяет себя ей. Искры перед глазами и внезапная дрожь – густое семя выплёскивается на руку и на выпотрошенную тушку почтальона. Эзоп восстанавливает дыхание и трезвость ума, глядя на открывшуюся перед ним картину под другим углом. Не слишком ли он переусердствовал, нанеся Виктору столько травм? Два пальца прижались к внутренней стороне запястья. Пульс очень слабый, но, что удивительно, он всё ещё присутствует. Времени оставалось всё меньше. Конечности Виктора медленно холодели, пальцы, мочки ушей и ногтевые ложа приобрели синеватый оттенок, однако даже сейчас, находясь на грани гибели, парень был красив до невозможности. Эзоп целует костяшки обмякшей руки и вдыхает запах — манящий запах приближающейся смерти, желая разделить столь интимный момент вместе с Гранцем. Полный покой и умиротворение на лице, которое больше не выражало никаких эмоций, даже ресницы не дёрнутся, как и во всем остальном теле без движения. После того как закончится подготовка тела юноши, стоило бы заняться ещё и комнатой, а конкретно полом, на котором происходило все насилие. Да и от ужасного зловония стоило бы избавиться, хотя бы для того, чтобы не вызывать лишних подозрений от других жителей поместья, ведь со временем запах начнёт распространяться дальше комнаты бальзамировщика. «Я приведу тебя в порядок», — думает Карл, сбрасывая окровавленные, непригодные для работы перчатки. Для начала, ему не помешало бы поправить свой вид, что он и сделал, расставшись с Виктором на определённый промежуток времени, казавшийся вечностью. Шум воды за стеной прекратился, дверь открылась, и Эзоп вышел как ни в чём не бывало, как будто это не он пытал и насиловал своего полумёртвого друга часами напролёт. Взгляд, полный любви, падает на неподвижного Виктора, мужчина подхватывает его на руки и кладет на стол, перед этим ласково целуя в лоб. Он подготавливает чемодан с косметическими принадлежностями, испытывая чудесные эмоции от  сегодняшнего дня. Ночь обещала выдаться насыщенной, бессонной и полной кропотливой работы над бездыханным телом мучительно убитого своим сокомандником почтальона. Все оставленные ссадины, гематомы, порезы и следы требовали тщательного ухода и проведения особых процедур для их качественного сокрытия. Именно этого бальзамировщик так страстно желал в последнее время – и вот самый настоящий труп уже перед ним.