До следующего раза, да?

«Воспоминания… Они слишком свежи в моей памяти. Мир изменился и уже навряд ли станет даже отдаленным подобием прежнего. Насколько мы ценим нашу обычную жизнь? Насколько мы ценим людей, которые нас постоянно окружают? Как часто мы отказываемся от чего-то, откладываем на завтрашний день в надежде, что будет более подходящий момент? Не можем поступиться своими принципами даже ради тех, кого любим. Задумываемся ли мы о том, что завтра может не наступить?» [Две недели назад] Молодой мужчина сидел в кабинете, неспешно печатая на клавиатуре. Утренние лучи пробивались сквозь неплотно закрытые жалюзи. Помещение было наполнено запахом крепкого кофе и раннего холода, пробирающего даже через халат. Стук на определенное время прекратился. — И как они поставили ей третью степень, если СКФ нарушена всего до 60? — вслух недоумевал он. Мужчина отклонился назад, отчего стул издал характерный звук. Его темные брови свелись в задумчивом выражении, и сам он погрузился в свои мысли. После утренней планерки врачи разбрелись по своим пациентам: кто на операцию, кто на осмотр, снятие швов. А он уже битый час сидел над одной историей болезни, без намека на прогресс. — Сонхун, мы уже дали наркоз, можешь подходить намываться. — Понял, спасибо, — быстро переключился и ответил. «Надо будет проконсультироваться с Чонсоном потом…» — решил он для себя. «Какой специалист ее направил к нам с этой степенью, если оснований ее ставить никаких нет?». По коридору раздалось легкое шарканье кроксов. Несмотря на то, что Сонхун работал с детьми, он не любил украшать свою обувь или фонендоскоп различными фигурками. Ему требовался чистый перфекционизм: синий выглаженный хирургический костюм от престижной фирмы, судя по бирке у края кармашка; накрахмаленный халат без единого намека на складки; белые кроксы, девственно чистые от любых джибитсов. В свои 23 он уже удостоился должности детского хирурга в Сеульском онкологическом центре. Можно было бы сказать, что все благодаря его наставнику, который вовремя взял парня под крыло. Но тот лишь позволял ему приходить на операции, должность в отделении Сонхун выбивал себе сам упорным трудом. От наставника у Пака было только если отношение к детям. Отношение как ко взрослым. Нельзя от них скрывать диагноз, врать им тоже нельзя и жалеть. Последнего допускать не стоит ни в коем случае — понимают все. Проходя мимо палат, на дверях которых пестрели рисунки-автопортреты мальчиков и девочек, мужчина остановился взглядом на картинке ярко-желтого цыпленка с подписью «Лили», сильно контрастировавшего с другими. Помедлив и задержавшись у двери на еще несколько болезненных секунд, он завернул в процедурную и достал закрытую упаковку морфина, положив к себе в карман. Склянки весело загремели в картонной упаковке, упав в халат. «После операции сразу к ней зайти нужно будет». Лили боялась медсестер, боялась всех в этом отделении кроме Сонхуна, ее лечащего врача. Поэтому и на уколы соглашалась только от него. Любую боль перетерпит, лишь бы не встречаться со «страшными иглами от страшных медсестер», пищала, как цыпленок. Непонятно, почему именно Сонхун. Другие с ней и играть пытались, и рисовали вместе, но только Сонхуну было позволительно дотронуться до детского сердца. Он был ее героем и ее спасителем. Сонхун никогда не позволял себе такого, а привязался к девчонке. Вообще, сложно быть детским врачом и не привязываться к пациентам, когда они такие маленькие, но уже должны так стойко стоять перед уродливым лицом недуга. Чонсон — кардиохирург той же больницы и, по совместительству, лучший друг Сонхуна со времен университета, предупреждал, что это может плохо закончиться. Лили… достаточно тяжелый пациент. Все понимали, что ее уже не лечат, а оказывают паллиативную помощь. Но Сонхун как будто бы пытался победить природу, победить смерть. — Хун… — Из размышлений вывел мягкий женский голос. Она поджала свои губы и отвела взгляд, после чего посмотрела мужчине прямо в глаза и ободряюще сжала плечо. Оба не хотели поднимать эту тему, но оба понимали суть немого разговора. — Я чего пришла… Ты Чонсона не видел? В отделении нет, я думала, может, к тебе поднялся, — более бодро начала она. Сонхун отрицательно покачал головой. — Общий пациент? — уточнил Пак. Девушка, стоящая напротив, была нейрохирургом и женой кардиохирурга, которого сейчас пыталась найти. Она мягко рассмеялась на вопрос Сонхуна. — Нет, нейриков новых у нас нет и слава Богу! — с улыбкой сказала та. — В отпуск наконец-то выбираемся! Смогли графики согласовать, уже после обеда самолет, а мы с отелем так и не определились, так что жду его, — девушка быстро подняла брови, — Ой, извини, отвлекаю, наверное. Ладно, я сама поищу дальше, удачи! А дальше… начался кромешный кошмар, ад наяву. Тот случай, когда хотелось проснуться и понять, что все это - неприятная картина, сгенерированная мозгом из-за недавно просмотренного фильма. Но это было не так. Тем же вечером — разбитые стекла, аварийное освещение, крики. Город опустел. Или, вернее, город наполнило множество ходячих разлагающихся тел, заменивших смех людей своими гортанными завываниями. Откуда они взялись — одному Богу известно. Жаль, что Сонхун в него не верил. Был бы он, допустил ли бы тогда ужасы, происходящие с детьми? Допустил бы то, что происходит сейчас? С Богом жизнь была бы намного проще, но в нынешней ситуации Сонхун опять убедился в обратном. Или, быть может, он эгоист, которому нравится наблюдать за тем, как его существа страдают? Такого Бога почитать не хотелось. Уж лучше думать, что его нет. Кто-то говорил, что это произошло из-за вируса, разработанного в лаборатории недружественной страны, кто-то, что это из-за случайной мутации в природе. Версий было много. Но какая разница, если это не поможет изменить сложившуюся ситуацию. Одни пытались бежать и сразу попадали под атаку зомби. Другие — забаррикадироваться дома и не выходить, но постепенно умирали один за другим от голода. Апокалипсис переместился со страниц книг и кадров кинофильмов в реальную жизнь, наводнив сердца людей ужасом и страхом. Запахи разлагающихся тел, звуки утробных рычаний. Казалось, даже небо стало тусклым и мрачным, а Солнце теперь выполняло функцию лампочки в морге, пациентами которого стало все человечество. Любой шорох вызывал паническую атаку, заставляя кровь стынуть в жилах. Конца не будет, а даже если и будет, то неизвестно, когда. Сонхун не помнил, когда его застали первые мертвецы. Он просто помнил, что все перевернулось настолько резко и быстро, что бежать ему пришлось сразу в халате. Жизнь в постоянном стрессе и беге — вот его жизнь сейчас. Без движения нельзя — вот, что понял Сонхун. Но каждый шаг приближает к смерти, поэтому разум должен быть холодным. Всегда. «Лили…» Нет. Лили — хороший пример того, что Сонхун не должен привязываться ни к кому. Его мягкосердечность чуть не убила его в первый же день инцидента, когда он ринулся в палату девочки, в надежде уберечь от неминуемой участи. Но его уже встретили стеклянные глаза, бледная, мертвенно-зеленая кожа и бездыханный труп ребенка. Когда она полностью превратится в часть ревущей безмозглой массы, наравившей сожрать все на своем пути — вопрос времени. Поднимется ли она когда-то, чтобы отобрать чью-то жизнь? Проверять Сонхун не хотел. Тогда, две недели назад, покидая в полумраке больницу, пытаясь не попасться никому на глаза, он думал лишь об одном: «Этот день человечество запомнит надолго. 11 июня — начало конца».