***
Та ночь, в его первую неделю на Пеннаконии. Отель «Грезы». Слишком уж претенциозное название, на его вкус. Прохладный ветер, пробивающийся через приоткрытое окно, едва слышный гул бесконечной толпы туристов с улицы, золотые глаза напротив, адреналин в крови, заходящееся бешенным стуком сердце, безумная улыбка на лице, и направленное прямо в грудь дуло револьвера. — Шесть камор, три пули, шансы пятьдесят на пятьдесят. Что на это скажет твоя теория вероятности, док? Да или нет? Выстрелишь? — Вы в своем уме? Прекратите этот спектакль, господин Авантюрин. — ровный абсолютно спокойный голос, с едва уловимыми нотками раздражения. Вот оно! Раздражение. Ни капли страха, шока или паники. Только раздражение от того, что его драгоценное время так бездарно отнимают. Авантюрин заинтригован. Двумя руками он обхватывает сжимающую револьвер ладонь, кладет собственный палец на курок и стреляет. А после, точно обезумевший, заходится смехом, почти с маньячной одержимостью замечая на долю секунды промелькнувшее во взгляде собеседника облегчение. — Вы пригласили меня только ради этого? — все тот же ледяной голос, пробирающий до дрожи. — Не только.***
Авантюрин наконец отмирает, не разрывая зрительного контакта шутовской поклон отвешивает, скалится нахально, пока внутри, кажется, какие-то жизненно важные органы из строя выходят. — Pardonne moi, доктор Рацио, — он наконец возвращает себе способность говорить, привычно рисуется, намеренно выделяя последние слова. — Кончайте паясничать, господин Авантюрин, займите свободное место. — и ничего в этом идеальном, точно античная статуя лице, не выдает узнавание, только его имя, произнесенное чуть осевшим голосом, отчего у Авантюрина мурашки по коже. Наконец, профессор первым разрывает зрительный контакт, возвращаясь к лекции, и Авантюрин может поклясться, росно с того слова, на котором его беспардонно прервали. Авантюрин садится на один из последних рядов, откуда ему активно машет Топаз, привлекая внимание, рассеянно достает первую попавшуюся тетрадку, кажется вовсе по другому предмету. Сосредоточиться на материале лекции не выходит. Взгляд то и дело скользит по будто высеченному из гранита лицу профессора, его рукам, фантомные прикосновения которых вдруг отчетливо ощущает на своем теле, его мозг воспаленный воспоминания подкидывает, как хорошо эти длинные тонкие пальцы ощущаются внутри, как правильно большие теплые ладони обхватывают его бедра, как… Авантюрин резко головой машет, навязчивые мысли отгоняя. У них была лишь одна ночь. И, конечно же, это ничего не значило. — Господин Авантюрин, прошу вас, расскажите нам об элементах динамического программирования, — Авантюрин пару секунд молча в пространство перед собой пялится, пока до него не доходит, что вопрос непосредственно ему адресован. — Раз уж у вас хватило наглости появиться на моих лекциях только сейчас, ваши знания в этой сфере наверняка должны быть обширными. В таком случае, я с удовольствием вас послушаю. Вставать Авантюрин и не думает, только взгляд на профессора переводит и еще некоторое время молчит, пытаясь вспомнить, о чем, собственно его только что спросили. — Динамическое программирование, док, это такой метод составления алгоритмов оптимизации сложных задач. Вообще можно выделить два подхода, я имею ввиду, нисходящее и восходящее программирование. При нисходящем мы одну задачу разбираем на много маленьких, решаем и объединяем. А при восходящем заранее решаем все маленькие подзадачи, а потом используем их для построения исходной. Ну, это если вкратце, — Авантюрин скалится ехидно, конечно, он бегло прочел материал перед лекцией, чтобы не выглядеть совсем уж дураком. — Хорошо, тогда что вы можете сказать о принципе оптимальности и уравнении Бэллмана? — Рацио держится абсолютно равнодушно, но Авантюрин может поклясться, что в глазах его черти отплясывают мазурку под подлую еврейскую музыку. И кем бы Авантюрин был, если бы не повелся на это? — Мы могли бы обсудить это после окончания пары, профессор, — ухмылка Авантюрина с каждым словом приобретает все более нахальный вид, в голове он уже рисует картинку того, как именно будет проходить их обсуждение. В целом, он был бы не против, если бы Рацио разложил его прямо сейчас на этой самой парте, и, если при этом ему все еще будет дело до каких-та там уравнений, чтож, Авантюрин с удовольствием ему расскажет. — В этом нет необходимости, подготовьте доклад на следующее занятие. Надо же вам как-то пропуски отрабатывать. — О, не сомневайтесь, профессор, я отработаю все в лучшем виде, — Конечно, Авантюрин не может за последнее слово не зацепиться, конечно, он имеет ввиду ровно то, что имеет, и конечно, Рацио прекрасно понимает, к чему он ведет. Наверное. — Ваше бы рвение, да в нужное русло, господин Авантюрин, цены бы вам не было… — Рацио только головой качает, полностью попытки флирта игнорируя. Возмутительно! — Мне и так цены нет, профессор, я, если хотите, совершенно точно бесценен. — и нет, его гордость ни капли не ущемлена. И нет, он не чувствует себя неловким школьником. И конечно, Рацио не отшил его только что, он просто не понял. Наверное. Вот только всю оставшуюся пару Рацио на него не смотрит даже, в то время как Авантюрин просто физически не может перестать пялиться. Он снова откровенно залипает, почти неосознанно поддаваясь воспоминаниям о той самой ночи. Единственной ночи, когда Авантюрин смог почувствовать себя живым.***
— Раздражает, — ворчит Рацио, немного резко очередное кольцо с пальцев Авантюрина стягивая. Тот в ответ лишь моргает непонимающе, — Все твои цацки, которыми ты себя с ног до головы обвешиваешь. Выглядишь как витрина. Бесполезная и бездушная. И, черт, эти слова не должны ранить, но они почему-то они просачиваются в кожу, мешаются с кровью, по венам к самому сердцу, глупому, бессмысленно сжимающемуся от обиды. Потому что нет, он не бесполезный. Никто не смеет так говорить. И уж тем более никто не смеет даже прикасаться к его украшениям. Веритас делает именно это. Одну за другой снимает с Авантюрина все золотое и блестящее, каждое колечко, каждый браслет, методично и основательно. И это ощущается даже интимнее, чем все жаркие развязные поцелуи, предшествующие этому. Кажется, впервые Авантюрин предстает перед кем-то полностью голым. Одежда скрывает лишь тело, которое он никогда показывать и не стеснялся, но никогда и никому он не позволял так бесцеремонно обнажать его душу. Никогда. И никому. Это только он.***
Авантюрина в реальность возвращает болезненный подзатыльник. Топаз перед ним стоит, через парту перегнувшись, смотрит скептически, показательно пальцами щелкает перед лицом пару раз. — Вставай, идиота кусок, сейчас в кафетерии все шоколадные пирожные без нас разберут. — Иди, я подойду позже. И возьми мне куриный сэндвич. Авантюрин собирает вещи так медленно, как только может, на зависть улиткам и паралитикам, периодически на Рацио поглядывает, ждет, что его вот-вот окликнут, попросят задержаться. Этого не происходит. Неспешно к выходу из аудитории направляется, намеренно мимо преподавательского стола. Все еще ничего. У самой двери он не выдерживает, чертыхается громко, резко на сто восемьдесят градусов разворачивается и решительно чуть ли не подбегает к уже намеревавшемуся уходить Рацио. — Какого черта?! — практически орет ему в лицо, находясь непростительно близко. — Господин Авантюрин, не стоит так выражаться в стенах учебного заведения. У вас что-то случилось? — Вы меня игнорируете. — Я разговариваю с вами прямо сейчас. — Вы понимаете, о чем я. — Нет, не понимаю. — Ночь на тринадцатое августа, Пеннакония, русская рулетка. Что, память отшибло? Или скажете, что все это было ошибкой, что вы сожалеете, что нам нужно забыть об этом, делать вид, что мы не знакомы. Так боитесь потерять работу? — Вы мой студент. — Когда ты меня трахал, это тебя не волновало. — Тогда вы им не были. — И что это меняет? Думаешь, теперь я забуду, как охуительно твой член ощущается внутри, как ты сдерживал стоны, когда я тебе отсасывал, или как кончал, крича твое блять имя? Ве-ри-тас. Это, знаешь ли, пиздецки сложно просто так взять и забыть. — Авантюрин бесится. Практически переходит на крик, замахивается, чтобы пощечину отвесить, но Рацио его руку перехватывает, сжимает до боли, на себя тянет, заставляя сократить и без того ничтожное расстояние между ними. — Послушай сюда, глупый мальчишка, твои детские истерики мне здесь ни к чему. Все что было, останется в прошлом. Это всего лишь одна ночь, и она ничего не значит. И лучше бы тебе не выводить меня из себя. — Рацио его руку отпускает, в глаза пару секунд смотрит, и уходит, оставляя Авантюрина одного в пустой аудитории. Авантюрин ему вслед не смотрит, пытаясь сдержать накатившие слезы. И только слышит хлопок двери, вдруг на пол оседает, беззвучными рыданиями захлебываясь. Это не должно быть так больно. Просто слова, почти те же, что он говорил сам себе каждый день до этой встречи. Это не должно ранить так сильно. Не его. Из аудитории Авантюрин выползает, ног под собой не чуя, благо туалет совсем рядом, нужно срочно приводить себя в порядок. Он бы никому не позволил увидеть себя сейчас в таком разобранном состоянии. Из забрызганного мутными каплями зеркала на него смотрит незнакомец. Растрепанные волосы, покрасневшие от слез глаза, перекошенный в немом крике рот. Авантюрин свое накатившее безумие яростным порывом выплескивает, с размаху врезается кулаком в собственное отражение. Зеркало трескается, перемножая его в множестве фрагментов. Несколько осколков застревают в ладони. Больно. Оставаться здесь он больше не может, не выходит собраться, прийти в себя, привычная нахальная улыбка никак не хочет натягиваться, только искажает лицо болезненной гримасой. Авантюрин вызывает такси до дома и только переступив порог квартиры, наконец, окончательно дает волю испепеляющей его внутренности истерике. В яростном безумии он крушит все, что попадает в поле зрения. На пол летит стопка тарелок, рейл с одеждой, сушилка с бельем, на шкафу остается несколько вмятин. Авантюрин в себя приходит, только когда замечает, что сжимает в дрожащей руке кухонный нож. Моргает несколько раз. На смену ярости вдруг приходит апатия. Все так же с ножом в руке он падает на диван, пачкая кровью белую кожаную обивку. Плевать. Губы расползаются в недоброй усмешке. Если бы Рацио сразу согласился на его правила игры, Авантюрин, вероятнее всего, выбросил бы его, как надоевшую игрушку уже через пару дней. Но нет, он же ученый, умная крыска. Авантюрин смеется. Чтож, так даже интереснее. Он добьется своего, так или иначе, любым способом. Или отдаст свою жизнь. Авантюрин делает ставку.