Dors,mon ange

Прошел примерно месяц с Конца, а может и больше, в прочем, Сальери это не заботило, его уже вообще ничего не заботило и не интересовало. Он заперся в своей комнате, в которой, не считая дверь, единственным средством связи с социумом мог послужить балкон, который Сальери нарочно занавесил светонепроницаемыми полотнами. Целыми днями в кромешной тьме, некогда популярный и успешный придворный композитор, придавался самобичеванию. В редкие моменты забвения, когда душевная боль угасала и сердце переставало так яростно колоть, в основном из-за переутомления, Сальери брался за перо и пробовал писать, но каждый раз разочаровываясь в себе ещё больше, яростно рвал черники с нотами и, обессиленный, вновь падал на пол. В его голове все смешалось, обрывки воспоминаний, мысли, и, конечно же, музыка, правда, давно утратившая свою красочность и ценность, но все же, в этом непроходимом тумане ярко вырисовывались три слова «это моя вина». Всего три, но сколько боли они причиняли… Вдруг начался ураган, вихри мыслей необузданно носились повсюду в неясных направлениях, Сальери начало трясти, он с трудом поднялся на четвереньки, глаза заволокла белая пелена, в ушах звенело, а в голове все «это я! я! я!» «убийца!», дыхание участилось, Сальери била мелкая дрожь, он зажмурил глаза и что есть сил собрал руки в кулаки, ногти впились в кожу, голоса не унимались «убил!» «погубил талант!», Сальери стиснул зубы, вслепую дополз до ближайшей стены, ещё сильнее сжал скулак и что есть сил ударил. Раздался глухой звук, посыпалась ветхая штукатурка, боль пронзила руку и моментально распространилась по всему телу, от шока Сальери резко пришел в себя, распахнул глаза и вновь упал, раскинув руки, он тяжело дышал ещё некоторое, достаточно продолжительное время. Наконец, найдя компромисс со своими уложившимися мыслями и почувствовав силы встать, Сальери поднялся. В глазах потемнело, он чуть пошатнулся, оперся на стену.Не дождавшись, пока темная завеса исчезнет и даст возможность видеть, он наощупь отправился в уборную. Уже там, все ещё пребывая в состоянии аффекта, он вылил на себя целый таз ледяной воды, что сработало не хуже удара об стену. Руками зачесав темные пряди челки назад, до сих пор окончательно не пришедший в себя Сальери взглянул в зеркало, оттуда выглядывало бледное, изрядно похудевшее лицо, со впалыми щеками, заметно отросшей бородой и большими синяками под глазами, даже подводка не помогала, она наоборот растеклась ручейками по всему лицу и способствовала созданию ещё более жалкого вида. «Какой же ты ничтожный, Сальери», -сказало вдруг отражение, -«Мало того, что ничего не стоишь, да ещё и погубил талантливого композитора, и все из-за заааависти», -последнее слово зеркало намеренно протянуло с ехидной ухмылкой, -«Я презираю тебя, жалкий лжекомпозитор!», -Сальери отвел взгляд, в голове опять начало пульсировать, -«убийца-завистник! Убийца-завистник!», -не унималось отражение. И пускай Сальери был согласен со всеми словами зеркала, его рука машинально вскинулась, а кулак угодил прямо в центр отражения, зеркало разлетелось на осколки, брызнула кровь из раненных костяшек, но Сальери не почувствовал боли, всю его голову занимали постыдные мысли и лозунг «убийца-завистник». Хотя он и сам давно уже повесил на себя такой ярлык, лишнее напоминание грозило новым приступом. Сальери аккуратно сполз по стенке, ему казалось, что в осколках, разбросанных по всему полу, все ещё мерзко улыбается его нутро, «неужели это я?» спрашивал он себя снова и снова, а в ушах звенели, как на повторе, все реплики зеркала. Стараясь контролировать дыхание, Сальери прижал коленки к телу у обхватил себя руками. Вдох-выдох, вдох-выдох.Пятна крови медленно впитывались в камзол, а слезы, которые так давно держались внутри, брызнули из глаз. Ох как же Сальери ненавидел себя за эти слезы, как презирал даже мысли о них. «Слабак!», «Да как ты смеешь, ничтожество?!», «Жалкий!», изнутри он сыпал себя оскорблениями, а крупные капли все катились по лицу, по шее, по костюму… Не в силах больше мириться со своей слабостью и испытывая к себе сильнейшую ненависть, Сальери неожиданно резко схватил ближайший осколок и сжал его максимально сильно. Струйки крови полились с ладони на пол, но в нем полыхала такая ярость, такое презрение к себе, что он не задумывался ни на секунду. Как же сильно Сальери ненавидел себя за то, что делает это сейчас и как же сильно он ненавидел себя за то, что не сделал этого раньше. «Я слишком много себя жалел, довольно, хватит!», -бормотал он сквозь зубы, -«я ничтожество! Так зачем я живу?!» Осколок сверкнул мутным светом совсем рядом с рукой, но тут Сальери показалось, что он услышал до боли знакомый звук. Звук клавиш фортепьяно. Единственное, о чем подумал больной разум Сальери в этот момент- «Никто не должен видеть моего позора» Опираясь на ещё здоровую руку, он поднялся и, оставляя кровавый след, на трясущихся ногах поплелся на звуки мелодии, выйдя в просторный зал, в центре которого как раз и располагалось фортепьяно, руки сами разжались, осколок выпал. За инструментом сидел никто иной, как Моцарт. Он был почти прозрачным, но на щеках сохранился все тот же живой румянец, а глаза горели задорными искрами, все те же растрепанные волосы, все тот же яркий камзол.Он играл с легкой улыбкой на губах, как делал это всегда. Руки как будто парили, словно музыкант не касался клавиш. Не в силах выйти из оцепенения, Сальери зачарованно наблюдал за этим действом и думал «Клянусь, я мог бы смотреть на это бесконечно, весь Моцарт-это искусство, каждая его клеточка несет в себе эстетику… Как же он прекрасен во всем!», Вероятно, заметив Сальери, Моцарт прервал мелодию и подвернулся, одарив друга лучезарной улыбкой. «Как тебе мое новое произведение?»-спросил тот, все еще улыбаясь. У Сальери пересохло во рту, все еще не веря своим глазам, он смог лишь прошептать «Как всегда великолепно…» Моцарт залился звонким смехом, Сальери вопросительно взглянул на него «Не присоединишься ли ты ко мне тогда? , -радостно предложил Моцарт, -«Уверен, ты только украсишь эту незамысловатую мелодию» Сальери было начал ругать себя, думать о том, что недостоин такой чести, но все все неприятные мысли как рукой сняло, на душе было легко и хорошо, поэтому он чуть ли не побежал к инструменту, а точнее к тому, кто за ним сидел, Сальери наконец осознал происходящее и заключил Моцарта в самые крепкие объятия, он буквально сжимал его из всех сил, он не был готов потерять его снова, нет, не в этот раз. Глаза намокли, но Сальери старался держаться, «он не должен видеть слезы, ни в коем случае!» Спустя достаточно долгое время, проведенное в объятиях, Сальери наконец вернулся в прежнее положение. Он чувствовал, как по всему телу разлилось спокойствие и радость, рука уже не болела, улыбка тронула его губы, больше ничем не сдерживаемые слезы покатились по щекам, почему-то теперь он был уверен, что Моцарт его не осудит за такую слабость. «Прости! Прости меня!», -отчаянно упал на колени Сальери, -«Прошу, пожалуйста, прости! Вернись!» «Ce n'est pas de votre faute», — с уже родной улыбкой ответил Моцарт, помогая Сальери встать обратно на ноги, -«Я был болен, не ты меня погубил!» В этот момент гора свалилась с плеч Сальери, больше воздуха поступило в легкие, тело стало невесомым, слезы вновь полились, он бросился к Моцарту. «Вы меня спасли!»-рыдая от радости и облегчения кричал Сальери, -«Я вас люблю, Вольфганг, люблю!», -неожиданно произнес заветные слова, которые побоялся сказать давно. В ужасе опомнившись и отпрянув, Сальери снова начал придумывать себе проклятия «Какое же я ничтожество! зачем?! Вот зачем я сейчас это сказал? Ты не смеешь!» Как будто прочитав его мысли, Моцарт вновь улыбнулся самой искренней улыбкой и произнес «Я тебя тоже, Сальери!» Который раз за день Сальери парализовало от удивления, но это был приятный шок, бабочки в животе устроили бал, а щеки залило румянцем. Такого никогда прежде не было, как мог он придать свой образ загадочного композитора?! Но причины сидела прямо напротив и улыбалась во все зубы. Не сводя взгляд с Моцарта, Сальери, не решаясь на большее, предложил проложить игру на фортепьяно, он был вне себя от счастья, но все никак не мог поверить в реальность происходящего, он больше всего на свете боялся, что эта ночь закончится и он снова откажется один во мраке четырех стен. Наконец пальцы задвигались по клавишам и полилась нежная, можно сказать убаюкивающая мелодия. Играя, Сальери то и дело поглядывал на Моцарта, чтобы убедиться, что он все ещё здесь, что это не просто плод его воображения. Музыка плавно сочилась из инструмента, поглощая все предметы в комнате, в итоге сжавшейся до размеров крупинки, все заволокло белым светом. *** Свет был таким ярким, что Сальери пришлось невольно открыть глаза. Со стороны балкона в него бил луч солнца, темные занавески были сорваны и валялись в углу. Проморгавшись, Сальери вновь оглядел комнату и тут его охватила паника, сердце бешено забилось «Где Моцарт? Где Моцарт?! Где.мой.Моцарт?!» Сальери, как ошпаренный бегал по всей комнате, он проверил во всех стеллажах, под всеми столами, перебрал все ткани, но его дорогого друга нигде не было, бессилие и тоска накрыли его с головой «я опять его упустил, опять потерял.», он схватился за голову, пытаясь успокоиться, но в голову полезли другие склизкий мысли «Неужели, мне это привиделось? Я схожу с ума?..»-эти слова крутились в голове, а Сальери нашел в себе силы продолжить осмотр. Он отправился к фортепьяно, которое все так же безмятежно стояло посреди зала, словно игнорируя события прошлой ночи. Сальери поднял крышку, меланхолично сыграл пару аккордов и уже собирался оставить инструмент, чтобы не сыпать соль на старые раны, как вдруг его внимание привлек некий объект, лежащий в другом конце инструмента. Быстро оббежав фортепьяно, Сальери схватил маленькое перышко, оно было белоснежным и почти светилось. «Вот оно! Доказательство!»-радостно подумал Сальери, но восхищение сменилось печальную, -«только перо…всё, что осталось от великого композитора…», -он прижал находку к сердцу, -«хоть мне и не свойственна такая мечтательность, но я знаю, ты вернешься, я верю», -сказал Сальери, смотря вверх. *** Ещё не одну ночь Сальери просидел на балконе в ожидании своего «ангела», но все тщетно, никто не прилетел, а ночная история стала казаться скорее плодом воспаленного воображения. Спустя неделю неудачных попыток все же встретить Моцарта, Сальери уж думал вернуться к любимой саморефлексии, однако перо, что грело его в специально пришитом им внутреннем кармашке, давало надежду и стимул к переменам. «Он бы хотел, чтобы я был счастлив, чтобы все были счастливы, чтобы музыка играла и все танцевали, он бы хотел перемен к лучшему. И я сделаю это ради него. Во имя него.» *** Спустя много лет, уже в преклонном возрасте, Сальери опишет этот случай в своих мемуарах скорее как волшебный сон, чем правдивые события, но важнее здесь то, что благодаря этому эпизоду жизни, маэстро смог отпустить терзавшую его вину (которой и не было) и получить вдохновение.