Разрушая звёзды

      История не знает сослагательных наклонений.       Лейв помнит об этом каждый день. Готовя завтрак себе и младшему брату Наддалю, приходя в кузницу дядюшки Рэми, а после стараясь не заснуть на уроках в вечерней школе, он знает: важно только то, что есть и что будет. От этого зависит их жизнь. Лейв строит её кирпичик за кирпичиком и никому не рассказывает, о чём думает на самом деле.       Если бы отец не был глупым мечтателем. Если бы отец был более осторожным. Если бы отец любил их...       — Хорошо поработали, парень!       Бас дядюшки Рэми наполняет комнату, где ютятся шкафчик для чистой одежды, умывальник и обеденный стол с крохотной плитой. За соседней стеной спальня, всё остальное — рабочие помещения кузнеца Рэми Сандаля. Сам дядюшка, дальний родственник по материнской линии, высокий, коренастый и совершенно лысый, широко улыбается в пышные каштановые усы и протискивается ближе между скамьей и столом, чтобы хлопнуть Лейва по плечу. Тот от удара, способного пригнуть к земле лошадь, сдавленно охает, на что Рэми добродушно смеётся.       — Ничего. Поработаешь с годик, обрастешь жилами, перестанет шатать от каждого ветерка.       — Твоим ударом и убить можно, — ворчит Лейв, встряхиваясь. — А если я завтра руку не подниму?       — Поднимешь, — уверенно обещает Рэми и прищуривается. — У тебя же сегодня занятия?       Лейв кивает, вытирая влажное лицо и руки. Мышцы ноют от долгой и тяжёлой работы, но он не жалуется. Боль становится привычной и с каждым днём ощущается все меньше, а кузнечный молот уже не кажется неприподъемным. Ладони, некогда мягкие, обрастают мозолями и грубеют, но именно этими ладонями Лейву удается заработать на еду и учебу. Малая плата за сносную жизнь, разве нет?       — Тогда я сейчас. Погоди немного, парень. Голодным не пущу.       Маленькая комнатка кажется тесной для Рэми, но он двигается в ней на удивление шустро, ничего не задевая. Лейв осторожно присаживается на табурет, позволяя дяде позаботиться о нем и наблюдая. В неспешных, четких движениях чувствуется огромная сила, а ещё абсолютная уверенность, так, словно он и мысли не допускает, что Лейв захочет с ним спорить. В этом весь Рэми — забота и непоколебимость сплетены слишком тесно. И именно он первым встаёт на защиту их семьи, когда случается тот злополучный пожар. Именно он, а не отец, добивается, чтобы братьев снова приняли в школу и не обижали, по крайней мере, слишком нагло. Именно Рэми после смерти отца предлагает Лейву работу и помощь. Лейв знает: они слишком многим обязаны дядюшке. А он, в отличие от брата, умеет быть благодарным.       Еда у дядюшки Рэми простая, но сытная: рассыпчатый картофель с маслом и большим куском баранины да свежая зелень. Лейв съедает всё так быстро, что становится неловко, но Рэми лишь смеётся и двигает ближе кружку с молоком.       — Ну вот, на сытый желудок и учиться веселее.       Лейв пожимает плечами и тремя большими глотками осушает кружку. Он привыкает к заботе Рэми, и все же временами не может освободиться от чувства, что вот-вот всё рухнет. Понимая, как это глупо, он трясет головой и поднимается, одергивая простые тёмно-синие штаны. Единственные приличные в его гардеробе. Остальное годится лишь для работы в кузнице.       — Спасибо, дядя. Я пойду.       Рэми долго и проницательно смотрит на племянника. Лейв отчаянно борется с желанием втянуть голову в плечи, как нашкодивший мальчишка. Однако его не отчитывают. Рэми лишь чуть заметно усмехается и встаёт следом.       — Упрямый ты. Как мать. Ну да что с тобой делать. Вот...       Шагнув к шкафу, он достает оттуда полную сумку овощей и фруктов и протягивает Лейву. Тот мнется, не спеша брать подарок, и тогда дядюшка почти силой впихивает еду в руки.       — Тебе ещё брата кормить. А он хилый совсем. Ты бы его в школу отправил. Или хоть ко мне приводил.       Лейв стискивает зубы и до боли впивается в грубую темную ткань сумки, прижав её к груди. Опять. Они говорят об этом опять, и ему нечего сказать. Резкие слова теснятся в груди, и он медленно и спокойно дышит, не позволяя себе срываться. Только не на дяде, которому он так обязан.       Они обязаны.       — Наддаль немного приболел, — врёт он, совершенно не краснея. — Я приведу его, как станет легче.       Рэми хмурится, и по его виду Лейв понимает, что ложь безнадежно паршивая. Впрочем, дядя ничего не говорит об этом, неопределенно хмыкнув. Как расценивать эту реакцию, Лейв не знает, а потому решает не думать об этом. Если у дядюшки есть, что сказать, он обязательно поделится, захочет Лейв того или нет.       — Ладно, беги. И завтра не опаздывай! — кричит он вслед Лейву. — Приведут городских лошадей на подковку!       Лейв не отвечает. Они оба знают, что он придет вовремя и выложится на максимум. Он делает так всегда, и на работе, и в учебе, правда, с последней выходит не так хорошо. Умным в их семье считается Наддаль, его же отец учил всему, что знал. А Лейв... Лейв просто был. Любимый, но не так сильно, умный, но недостаточно, сильный — а кузнечный молот в первый день даже поднять не может. Везде ему не хватает самую малость.       Впрочем, Лейву этого достаточно. Стабильная жизнь, от которой точно знаешь, чего ждать. Спокойствие и безопасность — всё, чего он хочет.       Хватит с него и одной трагедии.       На занятиях Лейв честно пытается не заснуть, решая задачи и пытаясь вникнуть в устройство внутренних органов человека. Он зарисовывает их так точно, как может, будто бы запечатывая в памяти, и учитель хвалит его. Класс на это лишь тихо перешептывается и смеётся, но Лейву все равно. Они смеялись ему в лицо, когда их семью выгнали из города, они называли его оборванцем и били за то, что на обед у него был всего лишь хлеб с маслом и яблоко. Теперь они не трогают его, лишь скалясь за спиной и обсуждая между собой. Лейв выдержал тогда, теперь же ему и вовсе плевать. Главное — получить знания.       Так он отплатит Рэми за доброту. Так он положит ещё один кирпичик в основу спокойной жизни.       Если бы только Наддаль захотел ему помочь...       Домой Лейв возвращается, когда солнце уже начинает садиться. Дневная жара спадает, и он спешит к брату, надеясь спокойно поужинать и отдохнуть. Сумка оттягивает уставшую руку, и Лейв радуется, что догадался перетянуть ладони бинтами. Так кожу саднит не так сильно.       Дом, старый, с протекающей в паре мест крышей встречает его тишиной. Оставив продукты в маленькой чистой кухне, Лейв умывается и, откинув влажные каштановые волосы со лба, громко зовёт:       — Нэд! Пора ужинать!       Тишина. Неудивительно: запершись в крохотной, заставленной склянками и заваленной бумагами мастерской отца, брат часто ничего не слышит. Выдохнув, Лейв проходит по короткому коридору и стучит в дверь.       — Нэд! Хватит заниматься ерундой! Пора есть!       Снова никакого ответа. Нахмурившись, Лейв толкает дверь — и та легко распахивается, показав ему лишь темную и пустую мастерскую. Тревога мигом сжимает сердце: без предупреждения Наддаль не покидает дом уже давно, с тех пор, как отца не стало, а их начали ещё сильнее дразнить в школе. Он перестает учиться, с головой погрузившись в чертежи и исследования отца, и это становится главным источником ссор между братьями. Лейв твердо уверен: нужно жить реальными вещами, а не эфемерными выдумками. Наддаль же упрямо стоит на своем — мечты отца должны жить и превратиться в реальность. Это возможно, говорит он, а Лейв видит лишь тени под светлыми глазами матери. Я найду способ, повторяет Наддаль, а Лейву хочется пригладить растрёпанные темные вихры и сказать, что брат не обязан жить жизнью отца. Наддаль не слушает, и Лейв отступает снова и снова.       И в который раз жалеет об этом.       — Нэд! — зовёт он, выбегая из дома. — Наддаль!       Впереди тонкой темной линией виднеется городская стена, позади дома — лес, взобравшийся по склону холма и уходящий далеко на запад. С одной стороны холм осыпается, обнажая песок и старые корни. Рэми говорит, от этого обрыва стоит держаться подальше. Один неверный шаг, и он уйдет из-под ног.       — Нэд!       Лейв знает: брат хочет походить на отца, но он благоразумен. Наддаль не станет зря рисковать, он же помнит, что случилось!       — Лейв! Смотри, я сделал это!       Наддаль на краю обрыва, за его спиной — крылья. Конструкция из перьев, нитей и дерева кажется безумно хрупкой, не способной выдержать и кошки, не то что мальчишку. А по тому, как решительно сжимает Наддаль ручки своих крыльев, Лейв понимает — он собирается прыгать.       — Нет! Стой!       Лейв бросается вперёд в безумной попытке остановить, и заранее зная — не успеть. Сердце вмиг сжимается до болезненного комка, а после молотом ударяет в ребра. Он спотыкается о корень, падает, а когда поднимает голову, понимает, что слишком поздно. Наддаль не летит, как ему того хотелось. Разбежавшись, он прыгает в пустоту и, когда кажется, вот-вот сможет поймать ветер и взмыть выше, с криком падает вниз. Лейву кажется, брат падает вечность, на деле же не минует и минуты, и лишь громкий звук удара говорит — это не шутка. Не сон.       Кое-как поднявшись, Лейв приближается к брату, и с каждым шагом горло всё сильнее стискивает страх. Наддаль не шевелится и, похоже, даже не дышит. Лейв облизывает пересохшие губы и пытается потянуться к Наддалю, коснуться растрепавшихся темных волос брата, проверить дыхание — тщетно. Тело будто вмиг становится чужим, не слушается, и удается лишь тихо позвать:       — Нэд... Нэд, пожалуйста...       Распростертое тело брата исчезает, уступив место жарким языкам огня, крикам Наддаля и безмолвию отца. Тот, по чьей вине загорается их дом, просто смотрит, как где-то в глубине погибает их мать.       Их нет, никого больше нет. Мать. Отец. Брат.       — Нет!       Лейв почти рычит, падая на колени рядом с братом. Он не знает, что делать, но внутри бьётся бешеное: Наддаль не должен умереть. Не должен! Лейв протягивает дрожащую руку и вдруг вздрагивает, услышав тихий стон.       — Нэд!       Он подползает ближе и, стараясь быть осторожным, переворачивает брата на спину. Крылья с треском ломаются, и Наддаль слабо дёргается, но Лейв чуть крепче сжимает его плечи.       — Просто лежи спокойно. Я рядом.       — Я... в порядке.       Беглый осмотр и впрямь подтверждает его слова, но Лейв не расслабляется. Помогает сесть брату и с тревогой наблюдает, как тот заходится в кашле. Выпрямившись, Наддаль, впрочем, ничуть не беспокоится о себе. Потянув со спины крылья, он с сожалением оглаживает перья.       — Надо было сначала снять их, — с укором говорит он, поднимая голову и глядя на Лейва. — Теперь мне придется заново собирать и...       — Заново? Заново?!       Страшное оцепенение вмиг выжигает пламенем злости. Вскочив, Лейв вырывает крылья из слабых рук брата и, швырнув на землю, с остервенением топчет. Треск ломающихся тоненьких креплений кажется ему лучшим, что он слышит за последние два года.       — Прекрати!       Жалобно-протестующий окрик Наддаля заставляет Лейва вскинуть голову и застыть, но не усмиряет огня в груди.       — Прекратить? — хрипло спрашивает он, не узнавая собственный голос. — Прекратить?! Я думал, ты умер, Нэд! А все, о чем ты беспокоишься — чёртовы крылья?       Он рвано выдыхает, чувствуя: ещё немного, и сорвётся на постыдный плач. Вот только Наддаля, похоже, эта пылкая речь совсем не трогает. Он подползает ближе и пытается собрать обломки. Лейв наблюдает за этим с минуту и, не выдержав, ногой отшвыривает их дальше от брата. Тот поднимает на него глаза, полные обиды.       — Ты не понимаешь!       — Да? И чего же я не понимаю? — издевательски тянет Лейв. — Того, как сильно ты хочешь отправиться вслед за отцом?       Это сродни пощечине. Наддаль дёргается, будто его ударили, и Лейв осекается, пожалев о сказанном. Он делает шаг к брату, но тот отстраняется. Медленно, с видимым усилием встаёт. Ему наверняка больно, однако вместо жалобы Наддаль произносит совсем другое:       — Ты никогда не понимал отца. Он делал для этого мира больше, чем кто-либо. Он мечтал научить людей летать и...       Лейв старается помнить, что перед ним брат. Очень старается — и все равно срывается на крик, больной и страшный.       — Его мечты погубили маму! Или ты забыл тот пожар, Нэд? Забыл, из-за чего тот случился?!       По твердо сжатой челюсти брата Лейв понимает: Наддаль все помнит. Та страшная ночь до сих пор живёт в их душах страшными шрамами. Погибает лишь один человек, но после весь город становится их врагами — никто не хочет умереть от «случайной ошибки эксперимента». Лейв тоже не желает повторения. К шестнадцати годам похоронив обоих родителей, он просто хочет спокойно жить. Так почему Наддаль упрямо цепляется за то, что погубило их семью?       — Я все помню, — тихо говорит Наддаль, и Лейв вздрагивает. — Но я не хочу, как ты, всю жизнь прожить без мечты.       Он шагает вперёд, пошатнувшись, и Лейв бросается к брату, поддерживая. Тот, однако, помощь не принимает и выворачивается. Лейв обессиленно опускает руки, глядя на макушку брата. Что он должен сделать, чтобы тот понял его боль? Что?..       — Твои мечты тебя убьют, — шепчет он.       Наддаль слышит. Обернувшись, он долго смотрит на брата, и Лейву кажется, что он видит отца в глазах четырнадцатилетнего мальчишки.       — Это хорошая смерть. Лучше, чем умереть, так ни разу и не посмотрев на звёзды.       Может, Наддаль прав. Может. Лейв чувствует, как сердце замирает, будто вмиг становится каменным, тяжёлым и холодным. Трещины на нём ложатся канвой, повторяя насечки на могильных камнях родителей. Он не узнаёт своего голоса, когда говорит — будто то слова кого-то другого, сильного и жестокого:       — Я разрушу все звёзды. Не позволю тебе умереть.       История не знает сослагательных наклонений и то, что прошло, не исправить. Будущее же в их руках, и в нем Лейв готов биться за жизнь брата даже с ним самим.       Даже если ради этого придется стать монстром.