Драконоубийца

На каменном боку колодца поселилась пара ласточек. Ван Ибо видел, как они деловито осматривались, переговариваясь друг с другом: «Чьвить, чьвить», — вертели головами, солнце блестело на ярких рыжих зашейках. Теперь они устраивали гнездо: самец приносил кусочки глины с новенького пруда, самка аккуратно брала их в клюв и крепила к надежным стенкам. Ван Ибо, устроившись на крыльце, лениво подставлял лицо ласковому солнцу, довольно щурился и наблюдал за птицами из-под опущенных ресниц. Стая ласточек, больше сотни красивых шумных птиц, поселилась выше на отвесной скале, около большого спокойного озера. Ван Ибо уже успел с ними познакомиться. Ему было приятно, что эта пара выбрала для гнезда его дом. — Правильно, — похвалил он вслух, будто птицы были способны его понять. Они и внимания на него не обращали. — Хорошо у меня здесь. Спокойно. И тут же, противореча его словам, раздался шум: тяжёлые шаги и тяжелое дыхание. Ван Ибо подобрался, от благодушно-ленивого настроения не осталось и следа. И все же он не встал, не поприветствовал нарушившего его одиночество человека. Лишь поднял взгляд, когда на лицо упала тень. — Солнце загородил, князь, — Ван Ибо открыл глаза. Князь не изменился с их последней встречи, да и не должен был: в своей размеренной одинокой жизни Ван Ибо потерял счёт времени, а ведь прошло всего ничего, как он сам поселился здесь и построил дом. «Я построю нам дом в горах, когда…». Ван Ибо недовольно махнул рукой, словно это могло помочь прогнать тяжелое воспоминание. — Вижу, здоров и все так же неприветлив, — хмыкнул князь, не делая попыток отойти. — Может, в дом пригласишь? Чаю предложишь? — Не приглашу и не предложу, — Ван Ибо нахмурил брови. Обычно этого его взгляда пугались, предпочитали скрыться от темных жестоких глаз, но князь лишь невесело усмехнулся. — Ты, князь, с хорошими вестями не ходишь. Говори как есть. — Чего ж не хожу, — князь вскинул брови в притворном изумлении. — Разве это все, — он обвел руками дом и двор, — разве твое одиночество — не мой тебе подарок? — Не подарок. Оплата. — Так вот пришел снова предложить тебе работу. — Я больше не работаю. — Это оттого, что работы нет. А если бы была? Ван Ибо тяжело вздохнул: не поднимался бы князь в горы один, не нарушал бы обещанное своим же приказом одиночество ради пустой болтовни. Ван Ибо поднялся. — Пойдем, князь. Чаем угощу. Князь довольно улыбнулся. Не нравилась Ван Ибо его улыбка. Ни сейчас, ни тогда, когда князь впервые привечал его при дворе — озлобленного безродного щенка, которого и на порог бы не пустили, если бы этот щенок не умел того, что так нужно было измученному, истерзанному княжеству. — Н-да — князь оглядел его скромное убранство и дёрнул губой. — Омежья рука бы не помешала. Ван Ибо дернулся как от удара, князь задержал на нем внимательный взгляд и покачал головой. — Так и не расскажешь мне? — Нечего рассказывать, — Ван Ибо бросил в чайник травы, поплыл по комнате яркий черничный запах. Князь потянул носом воздух. — Хорошо, — внезапно похвалил он. — Иногда и мне хочется… вот так. — Ты не станешь, князь, — Ван Ибо хмыкнул. — И дня не пойдет, как сорвешься, а то ж как там княжество без тебя. — Это плохо? — Отчего же? Отец мой такой же был. В город поедет, а сам все дергается, как бы чего в деревне не случилось. Да только вот, как беда пришла, чем он помог? Князь сел у окна, ждал в молчании, пока Ван Ибо закончит с чаем. Ван Ибо не торопился — с князем пришла тревога, что подстегнула тоскливую привычную боль, лежавшую под сердцем. Скажет что-то князь, что-то, что не понравится Ван Ибо, что заставит его спуститься с гор к людям, заставит снова… Ван Ибо поставил на стол поднос. Сел напротив князя, подождал, пока тот начнет первый. Князь продолжал молчать, смотрел в окно, разглядывая что-то. — Пруд хороший вышел, — наконец-то сказал он, повернул к Ван Ибо свое ещё молодое, но уставшее лицо. — Работа для тебя есть, драконоубийца. — Не осталось драконов, князь. — И мы так думали. Я и сам не хочу верить, но вести ходят дурные. Что поселился в северных лесах золотой дракон. — Пустое! — Ван Ибо не сдержался, вскочил со своего места, заходил по комнате. — Пустое, князь. Последнего дракона убил Ван Чжэхань у Четырех холмов. Последнего из рода золотых драконов. — Значит, не последнего, — князь не сводил с него внимательных цепких глаз, знал, что зацепил, знал, что тянет сейчас из Ван Ибо жилы. — Или Ван Чжэхань солгал. — Зачем ему лгать? Князь показательно пожал плечами и отпил чай. Довольно прикрыл глаза и только потом ответил: — Мало ли. Ради славы. Ради богатства. Ван Ибо почувствовал, как наваливается на плечи дурная усталость. Он вернулся к столу, тяжело сел. — Если слухи не лгут, то последний дракон сейчас в северных лесах. И что ты сделаешь, драконоубийца? — Я больше не работаю, — Ван Ибо покачал головой. — Пусть другие охотятся за призраками. Я не стану. — Жаль, — князь поднялся. — Я пришел к тебе первому, Ван Ибо, потому что нет никого лучше тебя. Но найдутся и другие охотники. Я дам тебе время. — Не стоит. — И все же. Князь ушел, а пришедшая с ним тревога осталась пушистой когтистой кошкой. Топталась изнутри по тоскующему сердцу, терлась боками о ребра. Ван Ибо все ходил и ходил по комнатам, больше не успокаивали его ни работающие ласточки, ни ласковый теплый ветер, вплетающий пальцы в отросшие волосы. Ван Ибо натаскал воды, нагрел, набрал бочку прямо во дворе. Низкое солнце красило верхушки гор алым и розовым, жгло глаза. Ван Ибо поднял руку, солнце скрылось за ладонью, взгляд стек по предплечью, вся белая кожа на нем — уродливый шрам от ожога. Никакие снадобья не уберут с кожи следы драконьего огня. Таких шрамов у Ван Ибо не счесть, он сам весь – один шрам. Повезло сохранить лицо, хотя в последней схватке увернулся еле-еле, опалило шею, но можно спрятать — все оно пряталось под одеждой, хотя и не перед кем было прятать. Ван Ибо не хотел видеть сам и не хотел, чтобы видели другие. Ему все казалось, что эти шрамы — отражение уродства его души. Единственный, кому захотелось показать и шрамы, и душу — не увидел. Лишь гладил шрамы загрубевшими, но все равно нежными ладонями, лишь улыбался своей чарующей улыбкой так, словно Ван Ибо был ее достоин. «Я заберу тебя, когда…» Ван Ибо вздохнул и ушел с головой под воду. Ночью снился Сяо Чжань. Он что-то готовил и рассказывал, Ван Ибо не слышал ни звука, лишь смотрел, как быстро мелькает нож в ловких пальцах, как двигаются чуть обветренные губы — самые сладкие на вкус. Сяо Чжань был в своей обычной домашней одежде, уже ветхой, но чистой и аккуратно заштопанной. Ван Ибо смотрел на ровный шов и думал: «Как у него получается?». На лице Сяо Чжаня столько красоты, что Ван Ибо не в силах вместить ее в себя. На глазах Сяо Чжаня чистая плотная повязка. Сяо Чжань так и не дал ее снять. Он легко принимал шрамы Ван Ибо, но никогда не показывал свои. Утром Ван Ибо спустился с гор. Город встречал его неприятным шумом. Отвыкший, Ван Ибо на мгновение замер, оглушенный. В ноги бросилась детвора: мальчишки бились на грубо выструганных мечах, следом пронеслась радостно лающая собака, смешная и рыжая. Ван Ибо когда-то хотел подарить такого щенка Сяо Чжаню, а тот смеялся, жестом показывая на свой ветхий домишко: «Ван Ибо, я могу позаботиться о себе, но куда мне отвечать за ещё одну живую душу». Ван Ибо мог поспорить — Сяо Чжань прекрасно справлялся, он нашел Ван Ибо в лесу, раненого, едва живого, и выходил. Он бы справился с собакой, но раз не хочет, Ван Ибо не станет настаивать. Позже, когда он заберёт Сяо Чжаня… Ван Ибо дёрнул головой. И ребятишки, и собака уже скрылись за домами, а он продолжал пялиться в пустоту. Ван Ибо все ждал, когда переболит и иссотрется, но болело все так же. Разум подсказывал, что прошло слишком мало времени, действительно мало, и Ван Ибо готов был дать себе ещё. Все время мира было его. Но пришел князь. В городе Ван Ибо купил припасы и лошадь. Местные посматривали на него с подозрением: пришел с гор, где нет ни домов, ни людей, куда князь указом запретил ходить, смотрит волком, платит золотом. Ван Ибо не было дела до взглядов: он только разузнает и вернётся домой, посмотрит на вылупившихся птенцов, построит беседку у пруда, такую, как обещал, резную и с цветами. Он не отправится за призраками в северные леса. Дорога ложилась легко, гнедая кобыла с лёгким весёлым нравом тёплыми губами брала из рук Ван Ибо яблоки, махала хвостом, несла на себе, слушалась крепкой руки. Ван Ибо с нежностью вспомнил свою пегую, Молоко Волчицы: продавец, втюхавший подростку норовистого жеребёнка, горазд был байки рассказывать, что выкормила жеребенка волчья стая. Молоко Волчицы так никогда и не слушалась его полностью, лишь когда у нее было хорошее настроение, зато множество раз спасала Ван Ибо жизнь. — Я вас познакомлю, — Ван Ибо потрепал гнедую между ушами. — Как бы мне тебя назвать? Сяо Чжань давал странные имена бродячим котам, деревьям вокруг своего дома, забредшему к ним молодому волку-одиночке с перебитой лапой. Говорил: «Когда ты даёшь кому-то имя, то вы становитесь друзьями». Молодой волк, Осколок Луны, попытавшийся цапнуть Сяо Чжаня за руку, его мнения не разделял. — Я всё-таки сделал это, да? — Ван Ибо хмыкнул. — Отправился на охоту за призраками. Так и назову тебя: Охота за Призраками. Охота за Призраками повела ушами. Дорога вилась перед ним узкой лентой, вела через лес и небольшие деревушки, в каждой из них Ван Ибо невольно оглядывался, грозился вырвать себе язык, но все равно спрашивал, ненавидя себя за надежду: «Не живёт ли поблизости слепой охотник?». Смотрели на него в ответ с жалостью: то ли как на дурачка, то ли как на обезумевшего от горя. Куда слепому в лес? Иногда Ван Ибо думал, было бы проще, если бы тогда, в сожженной дотла деревне, он нашел мертвое тело Сяо Чжаня. Пусть обугленное до неузнаваемости, Ван Ибо бы узнал все равно, почувствовал сердцем, и действительно обезумел бы от горя. Ван Ибо бы похоронил тело и похоронил себя в горе и сожалениях. Последнее, впрочем, он сделал и так. Но, возможно, останься у него что-то, кроме догадок и сомнений, не прорастала бы склизкой змеёй в душе проклятая изматывающая надежда. Поместье Тысячи мечей встретило цветущими пионами, лаем собак, презрительным взглядом толстого рыжего кота. Завидев Ван Ибо, миновавшего ворота, служанка подхватила подол цветастой юбки и метнулась в дом. Другая, помладше, почти девочка — Ван Ибо был в ее возрасте, когда убил своего первого дракона, — глянула с любопытством и не решилась подойти. Садовник даже не обратил на него внимание. Ван Ибо шел по вымощенной дорожке налегке: он уже сдал Охоту на Призраков конюху и там же оставил все свои вещи. И только меч, меч драконоборца, единственный такой во всем мире, заговоренный отшельником с Темных пустошей, остался в ножнах на его спине. Словно Ван Ибо шел на битву, а не в дом, в котором ему всегда рады. — Цзе-эр, — дядя встретил его распахнутыми объятиями и редкой когда-то улыбкой. Сейчас она сияла подобно солнцу, подчеркивая морщинки вокруг глаз. Когда он улыбался, одна его щека обозначалась глубокой ямочкой так же, как у самого Ван Ибо. — Дядя, — Ван Ибо с радостью ответил на объятья. Дядя выглядел мягко и расслабленно, смотрелся все еще непривычно в своих дорогих одеждах, но там, под этими одеждами, он все еще был твердый и сильный. Ван Ибо видел бывших драконоборцев: лишившиеся работы, не умеющие ничего, кроме убийства драконов, многие из них отяжелели, пусть время драконов и закончилось совсем недавно. Последнего дракона убили не больше года назад. — Навестил старика. — Да какой же ты старик? Улыбка все еще лежала на губах дяди, но взгляд стал внимательным и тяжелым. Такой же тяжелый взгляд, как у самого Ван Ибо. — Не ждал тебя так скоро, — сказал дядя, пряча в радушном голосе тревогу. — Что-то случилось? Ван Ибо кисло улыбнулся. Дожил до того, что дядя, ближайший его родной человек, единственный, кто остался от его большой шумной семьи, не верит, что Ван Ибо мог приехать просто так, потому что соскучился, или беспокоился, или просто хотел навестить. Оттого, что так и есть, стало особенно горько. — Хотел поговорить. — Что ж, пойдем, поговорим. Дядя дал знак слугам, маленький служка кивнул и скрылся в доме. — Солнце сегодня чудесное, — сказал дядя, подставляя лицо теплым лучам, довольно сощурился, как кот. — Посидим в беседке. Слуги принесут еду и напитки. — Я не голоден. — Голоден, конечно, с дороги, — дядя похлопал его по плечу и двинулся по одной из дорожек. Ван Ибо послушно пошел следом. Пионы тянули к солнцу тяжелые головы. — Красиво, — похвалил Ван Ибо. — Жена, — дядя довольно покивал. — Пришлось выписать садовника с Южных островов. Что не сделаешь ради ее улыбки. И вот снова, на мгновение Ван Ибо задохнулся, боль уколола и истаяла. — И верно, — больше шепнул, чем сказал он. Дядя покачал головой. Когда они дошли до беседки, слуги уже накрывали на стол. Расставили блюда с рыбой и овощами, разлили чай, откланялись по кивку дяди. — Ешь, Цзе-эр, разговор никуда не уйдет, — дядя кинул взгляд вдаль, пионы цвели, покуда хватало взгляда. Воздух казался тяжелым от цветочного аромата. — Давно не было от тебя писем, — сказал Ван Ибо и принялся за еду, почти не ощущая вкуса. — Что тратить бумагу попусту. У нас все хорошо, размеренно. Я наслаждаюсь тишиной и покоем, жена греет мне постель, князь привечает при дворе. Не ждал я такой жизни, однако она случилось, и я ценю каждое ее мгновение. Уважаю я и твое уединение. — Я построил дом. Такой, каким и представлял его, когда вполглаза спал на земле, — поделился Ван Ибо. — Хорошо. Неозвученный разговор повис между ними в воздухе. Они и раньше немного говорили, пусть и путешествовали бок о бок много лет. Ни дядя, ни Ван Ибо никогда не были особо разговорчивыми. Разговорчивым был отец Ван Ибо, веселый и смешливый, всегда знавший о делах каждого в своей деревне. Наконец Ван Ибо отодвинул от себя блюдо, и дядя перевел взгляд от горизонта. — Князь приезжал. — Тц. — Сказал, что в северных лесах поселился дракон. — Драконов больше нет, Цзе-эр, — дядя покачал головой. — Я убил последнего дракона у Четырёх холмов. И принес его клык ко двору. Ван Ибо поймал его уверенный взгляд своим, темным и гнетущим, спросил: — Ты убил последнего дракона, дядя? Дядя устало вздохнул, откинулся на подушки. — Цзе-эр. Жалкой мелкой дрожью бросило в пальцы. — Почему ты солгал, дядя? Ради чего? Ради этого? — Ван Ибо обвел руками, показывая сразу на все. — Ради этого, — дядя кивнул. — Мы столько дорог прошли, Цзе-эр. Пролили столько драконьей крови, что набралось бы глубокое озеро. Ни один драконоборец столько не смог. И что мы получали взамен? Горсть монет? Бесплатную выпивку в дешевых кабаках? Что такого, что к старости мне захотелось комфорта и безопасности? — Ты лжешь. — Ван Ибо. — Ты учил меня лгать, дядя, и пытаешься меня обмануть? Дядя замолчал, вернул взгляд на горизонт, и Ван Ибо вдруг увидел, какой тяжелой ношей лежит на нем груз прожитых лет. Груз всего того, что они сделали. Наверное, на нем самом лежит такая же печать — усталость и ненависть. Вот почему люди никогда не стремились задержаться рядом, вот почему отводили глаза, уходили с дороги. Вот почему Ван Ибо думал, что никогда в его жизни не будет любви. Но в его жизни был Сяо Чжань — яркий проблеск света в кромешной темноте, краткий миг бесконечного счастья. — Я упустил его, — неожиданно нарушил тишину дядя. — Я упустил его у Четырех холмов. И я знал: если ты об этом узнаешь, ты положишь жизнь, но найдешь его. Знал, что эта бесконечная охота будет продолжаться, пока один из вас не умрет. — И что? Я готов был платить эту цену. — Но я не был готов, — дядя перевел на него взгляд и на мгновение стал так похож на отца Ван Ибо, что перехватило дыхание. — Цзе-эр, когда все это случилось, я тоже горел гневом и желанием отомстить. Путь, что мы выбрали, казался мне правильным. Я думал, что поступаю во благо тебе, что этот путь подарит тебе смысл жизни. — Так и было! — Но все изменилось, — дядя покачал головой. — Что изменилось? — Ты встретил омегу. Внутри обожгло жгучей привычной болью, Ван Ибо весь сжался, словно хотел прямо сейчас спрятаться, свернуться в клубок под одеялом и не говорить об этом. Не вспоминать. Дядя посмотрел на него виновато и ласково, но продолжил: — Ты встретил омегу, Цзе-эр. И тогда я понял, что мой брат никогда не хотел бы для тебя такой жизни. Что если мой брат ещё не ушел на перерождение и смотрит на нас, то покой ему принесет не убийство драконов, а твое счастье. Я думал, ты наконец-то станешь счастливым. А что ты сделал? Ван Ибо не выдержал, отвел взгляд. О, он помнил, что сделал. Он сказал: «Я вернусь за тобой, когда убью последнего дракона». И ушел. Небо, это последнее, что Ван Ибо ему сказал. И даже то, что не сказал, все равно было об этом: «Я скажу, что люблю тебя, когда убью последнего дракона». «Я женюсь на тебе, когда убью последнего дракона». «Я построю нам дом в горах, когда убью последнего дракона». — Я хотел подарить мир твоей душе. Чтобы ты дал своему сердцу не только желать кровавой мести, но и любить. — Я любил его. — И оставил. Ван Ибо ушел, и все, что осталось, — воспоминания о ловком, сильном теле, дрожащем и нежном в его руках, и монета речной гальки с отверстием посередине. Ван Ибо невольно потянулся к груди, где на цепочке все еще грелся о его кожу серый невзрачный камушек, единственное его сокровище. Ловкие сильные пальцы ловили его в быстрой холодной речушке, обжигались ледяной водой, Ван Ибо потом держал их в горячих ладонях, дышал теплым дыханием, целовал красные костяшки. — Последний золотой дракон сжег деревню, в которой он жил. Всех, кто там жил, — хрипло сказал Ван Ибо, сожаление во взгляде дяди можно было пощупать руками. — Тогда я этого не знал, Цзе-эр. Не иди туда. Оставь прошлое прошлому. Начни жизнь заново. Ты молод и найдешь еще омегу, от улыбки которой дрогнет твое сердце. Ван Ибо вспомнил улыбку Сяо Чжаня, самую красивую улыбку, что он видел за всю свою жизнь, и покачал головой. — Ты смог — я не смогу, — Ван Ибо силой воли заставил образ Сяо Чжань раствориться в своей внутренней тьме. — Дядя, почему ты упустил последнего золотого дракона? Почему ты отпустил его? Не лги мне, дядя. Кому угодно, но не мне. Не после того, что мы пережили вместе. Дядя понимающе кивнул: — Это была омега. И эта омега носила дитя под сердцем. — Значит, — неверяще прошептал Ван Ибо. — Значит, где-то в северных лесах дракон не просто прячется, а растит потомство? Дядя покачал головой: — Беременность драконов длится много дольше человеческой, не думаю, что детеныш уже родился. Теперь Ван Ибо понимал, почему дядя отговаривает его. Драконы, ждущие потомство или оберегающие его, становились много агрессивнее и сильнее. В одиночку с таким не справиться и знаменитому драконоубийце. — Как ты мог? — все еще не верил он. — Драконы вьют гнезда среди обугленных костей, на горячей от драконьего пламени земле. — Если бы он сжег город или деревню, мы бы узнали. Верно. Но потомство. Они положили жизнь, чтобы избавить мир от драконов. Почему же дядя? Почему? — Я не смог, — ответил дядя. — Мэй-Мэй тогда была беременна, и я не смог. Этой ночью Ван Ибо снова снилось нападение драконов на его деревню. Снилось, как мощные крылья разрезали воздух, закрывая звездное небо, как пылали дома и люди, как кричали, как забивался в нос запах горелого мяса. Ван Ибо, маленький и юркий, самый быстрый среди всех своих друзей, тогда бежал так быстро, что ноги горели, а в спину ему бил шепот мамы: «Давай, Цзе-эр, ты первый, а мы следом». Он не сразу понял, что никакого «следом» не будет. Ему повезло: их дом, дом старосты, большой, в самом сердце деревни, вспыхнул одним из первых, но сегодня он и мама навещали бабушку, и бабушка жила на отшибе. Пламя дракона, ревущее, беспощадное, добралось и до ее небольшого добротного домишка, но Ван Ибо, быстроногий маленький Ван Ибо успел скрыться во тьме леса. Его ласковая, нежная мама не умела так быстро бегать. Когда Ван Ибо подрос, то думал, хорошо что он не слышал ее криков, иначе эти кошмары оживали бы еще страшнее. Дядя нашел его через неделю в соседней деревне, до которой Ван Ибо добрался, сбив в кровь стопы. Дядя, вернувшийся с охоты на дракона, обнимал его и выл, как раненое животное. Никого не осталось. У них никого не осталось, только они двое. Утром Ван Ибо поклонился дяде. — Спасибо, что пытался защитить меня, — искренне сказал он. — Но я должен идти. — Чтобы убить дракона, последнего из своего рода? — Я не знаю, — Ван Ибо покачал головой, и встретил недоуменный взгляд. — Я не знаю, но мне нужно узнать. Молоко Волчицы раздраженно повела ушами и попыталась укусить Ван Ибо. Тот привычно увернулся, погладил кобылу по носу: — Ну, прости, прости, — примирительно сказал он. — Но что было делать тебе в горах? А здесь о тебе заботились, как о королеве. Еще недовольнее Молоко Волчицы захрипела, когда увидела Охоту на Призраков. Взбрыкнула, попытавшись скинуть с себя всадника. Ван Ибо рассмеялся. В путь они все-таки отправились втроем. Охота на призраков послушно гарцевала рядом и, казалось, была совершенно довольна. Через несколько дней Молоко Волчицы прониклась ее компанией и теперь мирно щипала траву бок о бок, не пытаясь оттеснить от самых лакомых зеленых стеблей. Князь отсыпал золота столько, словно Ван Ибо уже убил дракона и принес ко двору его голову. Северные леса приближались, красок становилось все меньше, небо выцветало, серело, весна еще не расцвела здесь полным цветом. По ночам становилось зябко, и Ван Ибо спал между костром и теплым боком Охоты на Призраков. Кошмары больше не снились, снилось утерянное: смех Сяо Чжаня, невероятный, прекрасный смех, словно звонкий ручей, длинные шелковистые волосы между пальцев, теплая тяжесть на бедрах. Снилось несбывшееся: Сяо Чжань у их дома в горах, тянется к солнцу, как цветок, собирает цветы и слушает переговор ласточек. Ван Ибо просыпался разбитым, злость тушилась неизжигаемой надеждой, и Ван Ибо злился на себя за это. И все же… Все же… Все же надеялся. Северные леса встретили его оскаленными пастями духов, лес гнал его всей своей сутью, но не мог ничего сделать драконоубийце, заговоренному друидами, посвященного богам. Ван Ибо ступил на хрустящий белый мох, отвел от лица раскидистую лапу ели. Он знал, что дракон здесь, заговоренный меч пел об этом, кожа покрывалась мурашками от его песни. Здесь, среди деревьев, негде было развернуться могучим крыльям, нужно было искать поляну побольше, попросторнее; не зря дракон выбрал Северные леса — никто не станет искать здесь теплолюбивых жителей степей и пустошей. Охота за Призраками тревожно забила ногами, но успокоилась, услышав резкий храп Молоко Волчицы. Всегда строптивая кобыла в минуты опасности никогда его не подводила. — Все хорошо, — сказал Ван Ибо. — Сегодня я пойду один. Молоко Волчицы недовольно повела ушами. Нескоро они вышли к озеру, окруженному березовой рощей. Ван Ибо оставил лошадей здесь, рядом с водой и травой, не стал привязывать их. Молоко Волчицы не уйдет, будет ждать его и не даст уйти подруге. — Если не вернусь, совсем не вернусь — уходите. Это было безответственно –– бросать их здесь, в лесу, но не оставить здесь, оставить в ближайшей деревне на постоялом дворе, где за звонкую монету о них бы позаботились, значило заранее признать свое поражение. Злая самоубийственная надежда. Меч вел его, и тропа становилась все уже, все непролазнее. Лес защищал своего обитателя от пришедшего чужака, как не защищал бы никого, кроме своего ребенка. Омега прилетела сюда не потому, что здесь было проще скрыться от охотников. Нет. Омега прилетела домой. Чтобы подарить дом своему детенышу. Тревожный взмах крыльев Ван Ибо услышал так, словно крылья бились над самым ухом. Почуял или лес предупредил, но сейчас дракон готовился или улететь, или сжечь врага до обугленных костей, чтобы потом детеныш играл ими, как все дети играют своими игрушками. Дракон ждал его, не пытался улететь и спрятаться, сиял на солнце золотой чешуей, смотрел равнодушными змеиными глазами. Дракон взревел, и Ван Ибо вспомнил, как ревел он над пылающей деревней, где впервые Ван Ибо не пытался убить дракона. Он искал Сяо Чжаня, кричал, срывая глотку, искал и не находил. И пламя дракона опалило его шею, чудом не сжигая лицо. — Ну, здравствуй, — сказал Ван Ибо. Рукоять меча грела ладонь, сталь звенела, пела теперь боевую песню об охоте, о крови, о победе. Дракон был силен, но Ван Ибо — о, Ван Ибо был легендой. Одна струя пламени или один мощный прыжок — вот что решит исход этой встречи. Обугленные кости Ван Ибо — или отрубленная голова дракона. Время застыло, растянулось, как тягучая древесная смола. Дракон смотрел на него вертикальным зрачком, Ван Ибо смотрел в ответ. «Я скажу тебе, что люблю тебя, когда убью последнего дракона». Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. — Пожалуйста, — попросил Ван Ибо жалко и отчаянно и бросил меч на землю. Тот разочарованно звякнул и прекратил свою песню. Дракон опустил шею так, чтобы голова его оказалась на уровне глаз Ван Ибо. Равнодушные змеиные глаза мигнули, Ван Ибо пробрало до позвоночника. А потом дракон вскинулся и засиял ярче солнца. Ван Ибо не хотел закрывать глаза — пусть их выжжет, лишь бы не пропустить, только бы… Он не выдержал этого света и зажмурился. А когда открыл глаза, на поляне стояла беременная омега. Ноги Ван Ибо подкосились, и он обрушился на колени, разом теряя все силы. — Это ты. Это все-таки ты. — Ты знал? — удивленно спросил Сяо Чжань и мигнул холодными змеиными глазами. — Я догадывался, — Ван Ибо покачал головой. Нет, не то, не так. — Я надеялся. Он протянул руку, Сяо Чжань настороженно замер, метнул быстрым взглядом на брошенный меч, неуверенно шагнул. Ван Ибо продолжал тянуть к нему руки, смотрел, боясь моргнуть. И Сяо Чжань поверил, наконец подошёл так близко, что Ван Ибо обвил его руками, прижался ухом к округлому животу, и Сяо Чжань вплел пальцы в его волосы. — Небо, спасибо, — Ван Ибо зажмурился. И заплакал.