Not too thin

Я понял, как давно его не видел, только когда мы смогли увидеться вживую. Его улыбка слегка подняла округлые щеки вверх, задавая задорный разрез глазам, когда он встретился со мной взглядом, его тело стало шире, пружинистее, и когда он меня обнял, почему-то вспомнились школьные годы, хоть он и был тогда худым, как трость. Объятие тоже стало крепче, я почувствовал всю его живость в этом жесте, но он быстро отстранился, и я смог его наконец разглядеть. Ну и отъелся он! Животик знакомо проглядывался еще отчетливее, а вот выпирающие бока стали чем-то совершенно новым, чем-то неожиданным, и я пожалел, что объятие было таким коротким — хотелось их прощупать. — Привет, — мой ответ прозвучал запоздало, и я взглянул в его глаза. — Надеюсь, ты не будешь таким заторможенным, когда у тебя в руках будет бас, — сострил Мэтт, снова улыбаясь. — Я смотрю, ты хорошо питаешься? — когда первичный, будничный обмен новостями закончился, наконец решился сказать я. — Хочешь сказать, что по видеосвязи ты этого не заметил? — Нет. — Значит, растолстел я не слишком сильно, — облегченно выдохнул Мэтт. Ему шло, я никак не мог отрицать этого. Мэттью всегда был красивым, но сейчас… Сейчас он выглядел совсем иначе. — Наверное, я слишком много налегал на смузи. Пьются они быстро, а во фруктах калорий больше. Впрочем, когда мы сели за стол, я сразу же понял, что дело не в смузи. Мэттью заказал треть, если не половину небольшого меню, хотя здесь я, конечно, преувеличиваю. Ел он с большим аппетитом, маленькой, ресторанной порции пасты ему не хватило, и он заказал вторую, и это еще не говоря о десертах и напитках. Пока он говорил о нашем новом, шестом альбоме, я не сводил с него глаз. Мне, конечно же, было интересно, о чем он говорит, но он выглядел поразительно мило, когда говорил с набитым ртом. Вспомнился худощавый предшественник, который ел невозможно мало, а я все пытался Мэттью откормить, но это было похоже на пытку, судя по его реакциям. А ведь он мне и тогда нравился, потому я и пытался: не было сил смотреть на то, как кожа обтягивает его кости. Видимо, его метаболизм замедлился с возрастом, а аппетиты только выросли. Когда мы поели, мы отправились на пешую прогулку до студии. Мэттью наивно полагал, что в очках его никто не узнает, но, к нашему счастью, донимать нас никто не стал. Уже в студии мы дождались Доминика, после чего начался мучительный процесс звукозаписи. Уже ночью, когда я ложился спать, перед глазами то и дело мелькал Мэттью. Нет, не тот, которым я его помню, новый Мэттью, которого я разглядел тем днем. Почему-то особенно часто всплывали в памяти его бока, обтянутые узкими джинсами бедра, которые расплывались, стоило ему присесть, а живот собирался складками. Спустя дюжину минут бездумных представлений я заметил оживление ниже пояса. И я не знал, что с ним делать. После этого осознания видеться с ним было крайне тяжело. Если раньше, когда он был худым, я в юности даже чувствовал к нему романтическое притяжение, я никогда прежде не ощущал желания, когда смотрел на его тело, даже если он был обнаженным. Мне всегда хотелось его накормить, обнять, в годы после выпуска из школы мне думалось о том, чтобы поцеловать его, и все равно эти мысли было легче отогнать, я мог внушить себе, что мне было попросту одиноко, но сейчас я не могу сказать того же. Я женат, я люблю свою жену, у нас прекрасная семья, но по ночам мне все неймется представить, как Мэттью выглядит под одеждой теперь. И все же однажды, после концерта, стоило мне увидеть, как задралась его черно-белая курточка, а красные джинсы, которые явно были ему маловаты, сжимали его мягкую плоть, я не смог совладать с собой, когда остался один, наедине с собой. Мэттью казался мне идеалом. Я ничего не мог поделать со своими мыслями, но сейчас, оглядываясь назад, мне стыдно, что мне не хватило силы воли поступить иначе в тот момент. Я помню, как я заперся в ванной, придя после того концерта в номер, я помню, как включил душ, чтобы заглушить посторонние звуки, и провел наконец по изнывающей длине, думая лишь о том, как бы я прижал его к себе, как усадил бы на себя лицом к лицу, чувствуя на себе его вес, чувствуя, как он обнимает мои плечи, а мои губы прижимаются к пухлым раскрасневшимся щекам. Мэттью. Кажется, я совсем сошел с ума, но я не мог отрицать этого после совершенного. К тому же, я ведь не ограничился одним разом, а моя сексуальная жизнь с супругой стала совсем скудной. Мне все еще стыдно перед ней. Я не могу сказать, что я не мог ничего поделать, и мне нет оправдания, мне хочется добавить «но», но я знаю, что за ним ничего не последует. Мэттью даже не догадывался. По крайней мере, мне так кажется до сих пор. Он продолжал обнимать меня при встрече, продолжал носить джинсы не по размеру, тонкие футболки, через которые проглядывался его силуэт, его проклятые мягкие изгибы и складочки на его животе. Когда настала наша последняя встреча в этом туре, я надеялся, что я смогу забыть обо всем. Я глупо полагал, что я стану примерным семьянином, как раньше. Но я продолжал. Каждый раз после совершенного на меня накатывало чувство вины, я не мог совладать с собой, представляя его раз за разом, когда уединялся. Я бы никогда прежде представить не мог, что Мэттью сможет свести меня с ума, я никогда прежде не испытывал подобного, и, сложив это с моей юношеской теплотой к нему, именно как к человеку, я получил то, что без него, без его умильной улыбки, я не смог продержаться долго. Келли узнала. Я пытался скрываться, но в какой-то момент понял, что это больше не представляется возможным. Когда она узнала, она была в ярости, и я смиренно принял ее праведный гнев. Конечно, я не сообщил ей о том, кто стал объектом вспыхнувшей во мне страсти, я побоялся, что она со злости раздует из этого скандал, подходящий для статей в самых разных СМИ. Сказал я ей тогда, когда осознал, что я не смогу выдержать еще один тур, даже не попытавшись. Впрочем, когда началась запись седьмого альбома, мы уже готовили документы о разводе и обсуждали, когда я смогу навещать детей, сколько я должен буду выделять на их содержание, какую часть имущества я передам ей, но меня эти вопросы, кроме вопросов о детях, особо не волновали, хотя я испытывал некое чувство скорби о моей к ней любви, которая угасала на протяжении многих лет. Но это чувство скорби быстро прошло, когда я снова встретился с Мэттью. — Я слышал, что ты разводишься, — с сочувствием сказал Мэттью, обнимая меня. — Хочешь поговорить об этом? — Не особо, — я не устоял, провел по его талии, когда он отстранялся от меня. Он не заметил. Позже, работая в студии, мы слушали, пока шла запись барабанов. Он внимательно слушал. В студии нас было только трое, и я осторожно коснулся его руки, проверяя его реакцию. Я почувствовал, как покрылся испариной, когда он не убрал мою руку, но в голове все вертелось, что он попросту не заметил. Мэттью посмотрел на меня, я убрал руку. Он улыбнулся, возвращая свое внимание к барабанному ритму, чуть откинулся назад, снова взглянул на меня. Когда мы уходили, Дом сел в машину и уехал, но Мэтт остался на парковке, дожидаясь меня. — Если у тебя тактильный голод, и тебе одиноко, ты мог бы так и сказать, — Мэттью бросался незнакомыми терминами, но из названия можно было уловить суть. — Мы ведь друзья? Я даже близко не могу представить, что ты сейчас переживаешь, Крис. — Все в порядке, — почему-то это прозвучало, как ложь. Мэттью уловил это, крепко обнимая меня. — Я сам недавно разошелся с Кейт, и даже если мы пробыли вместе всего несколько лет, я понимаю, что это такое, — я чувствовал его мягкий живот, прижатый ко мне. — Тебе необязательно притворяться, что у тебя все хорошо, я все равно буду рядом. — Спасибо, — я прижал его еще ближе к себе, утыкаясь носом в его макушку, нюхая его волосы, и он пах просто восхитительно. — Не хочешь пойти куда-нибудь выпить? Я пить не буду, но мы все равно можем пойти. — Нам необязательно идти куда-то, мы можем поехать в мою съемную квартиру, — Мэттью не поднимал головы, положив ее на мою ключицу. — Я могу приготовить нам пасту, и мы можем взять тебе чего-нибудь безалкогольного по пути, — предложил он, и я почувствовал, как его руки блуждают по моим лопаткам. — Было бы здорово, — он отпустил меня, и я почувствовал облегчение. Казалось, еще немного, и мой член меня выдаст, упираясь в его мягкое тело. Мэттью сел в свою машину. — Я подброшу тебя завтра. — Так я остаюсь на ночь? — А ты не остаешься? — Не знаю, мы вроде бы об этом не говорили. По дороге Мэтт снова безудержно болтал о записи альбома, ему хотелось высказать слишком много мыслей о том, каким он хочет слышать этот альбом. Кажется, он все еще не понимал, даже когда мы зашли в квартиру, в которой было много запакованных вещей. Когда он запер дверь изнутри, он врезался в меня в узкой прихожей, пока я снимал обувь. На секунду он замер, смотря в мои глаза со слегка приоткрытым ртом. — Прости, — вырвалось у него, он отвернулся, сделал полшага назад. Он облизнул губы, все еще не поднимая взгляда. Одной рукой я взял его за плечо, он повернулся ко мне, сталкивая с пятки ботинок, и тогда я прикоснулся к его подбородку, чувствуя мягкость второго указательным пальцем. Он резко и глубоко вдохнул, замирая, а я все не мог решиться, хотя нам обоим было понятно, что я собирался сделать. Секунды тянулись неимоверно долго, и я успел заметить румянец на его щеках, прежде чем я наклонился, и наши губы встретились. — Крис, стой, — прошептал он, но не отстранился. Я остановился, но не отпустил его, наши губы были слишком близко. Я поверить не мог, что делаю это, мое сердце колотилось, как бешеное, и мне вдруг почудилось, что я никогда до этого момента так сильно не хотел кого-то поцеловать. — Ты правда имеешь это ввиду? — скромно уточнил Мэттью, я видел сомнение в его лице. — Ты ведь не пьян? Ты обещал больше не пить. — Нет, я не пьян, и я всерьез, — заверил его я, чувствуя, как мой голос дрожит от волнения. В следующую же секунду он обернул руки вокруг моей шеи, слегка повисая на мне, впечатываясь губами в мои собственные. Не растерявшись, одной рукой я приобнял его за талию, а второй прикоснулся в его мягкой щеке. Он был в моих руках, и казалось, что весь мир замер в этот момент, пока мы касаемся губ друг друга. — Я так долго этого ждал, — тяжело дыша, выдает Мэтт. — Почти двадцать лет, — он вновь позволяет себя целовать, и я отрываюсь от его губ, прижимая его к себе двумя руками, целуя его щеки, переходя ниже, на шею. Вспоминаю его худого, невзрачного, открываю глаза, сильнее сжимая его тело в руках, чувствуя, как он исступленно дрожит, как зачарованно смотрит на меня, кажется, боясь даже вздохнуть, я понимаю, что он втянул живот. — Расслабься, прошу, — кажется, он и не понимает, о чем я говорю, смотрит, хлопая ресницами. — Не втягивай живот. Он становится еще краснее, часто дышит, стыдливо выдает: — Я растолстел. — Я знаю, — и в то же время я не знаю, как сказать ему, что именно это сорвало мне крышу. — Ты так красивее, — пытаюсь перевести мысли в слова, хотя мне хочется целовать каждую складочку на его теле, но почему-то сказать об этом тяжело. Я всегда был тем человеком, который делает, а не говорит. Возможно, именно поэтому я в следующий же миг прижал его к стене, опускаясь перед ним на колени, и я вижу, как он возбужден. Он отводит взгляд, смущенно разглядывая потолок, пока я задираю его футболку и припадаю к его животу, который он наконец расслабил. Я провожу по белоснежной коже языком, чувствуя, как он вздрагивает от щекотки, я покрываю его поцелуями, чувствуя, как бешено стучит мое сердце. Мои руки опускаются к его ремню, и я, зарываясь лицом в его круглый живот, расстегиваю его, спеша, дергая. Я не скажу, что я никогда не был с мужчиной. В молодости, когда я осознал свою симпатию к Мэттью, я пытался найти кого-то поплотнее, но понимал, что мою дружескую связь с ним ничто не заменит. Я испытывал короткую страсть, но никогда не чувствовал себя привязанным. Зато сейчас, когда я наконец остался с тем Мэттью, о котором я мечтал долгие годы, я уже знаю, что и как делать. Я срываю с него джинсы и белье, и мой взгляд в полутьме падает на след от резинки на границе его живота и лобка, и я провожу по нему языком, прежде чем обратить внимание на его колом стоящий член. Я нежно беру его одной рукой, а затем погружаю меж своих губ, чувствуя его вкус, и, к счастью, Мэтт не может похвастать размерами, поэтому я могу взять его полностью, слыша, как он всхлипывает от неожиданности. Его руки касаются моей головы, он гладит меня, пока я нарабатываю ритм, блуждая языком по его длине, вжимаясь носом в его волосы на лобке, чувствуя, как от Мэтта исходит жар, а его кожа покрывается испариной. Мои руки свободны, я кладу их на его ягодицы, которые, на удивление, оказались такими же небольшими, лишь немного дали вширь. У Мэтта вырывается низкий стон, и он хватает меня за волосы, жадно поглощая воздух. Я не останавливаюсь, пока не замечаю, как его ноги подкашиваются, и тогда я понимаю, что нельзя дать ему кончить, потому что мы еще не начали. Он жалобно мычит, когда я выпускаю его изо рта, утирая губы, и наши взгляды встречаются. — У тебя есть смазка? — спрашиваю я. Мэтт кивает, и тогда я встаю с колен. — Веди, — говорю я. Он перешагивает из своих спавших джинс, идет в сторону своей спальни, а я иду за ним. Пока он, слегка наклонившись, копается в ящике тумбочки, я подхожу сзади. Моя рука сама тянется к его мягкому заду, и я слегка сминаю его плоть в своих руках, чуть поглаживая. Думаю, ему и без этого было ясно, что смазка нужна ему, но я закрепляю это осознание в его голове. Мэтт разворачивается ко мне лицом, и я жадно его целую, задирая его футболку, и вот, он совсем обнаженный. Мы прервались, я смог разглядеть его, и я вздохнул в предвкушении. Мэттью кидает смазку на постель, тянется к нижнему краю моей футболки, собираясь ее снять, и я позволяю ему. Как он на меня смотрит! Только теперь я задумываюсь, что ему было сложно не заметить, как я пожираю его глазами последние года три. И все же, сейчас он так удивлен, что я поражаюсь его наивности. Хотя в то же время я сам не замечал, что Мэттью заглядывался на меня куда дольше. Мэтт кладет руки на мою грудь, и, кажется, я не зря снова взялся за спорт: ему нравится, он сминает мои разгоряченные мышцы, пока я его целую, и, чуть погодя, он наконец обвивается вокруг моей шеи. Я молча, хоть и с неким хвастовством, поднимаю его, после чего мы вдвоем усаживаемся на кровать, он сидит на мне и наверняка чувствует, насколько я твердый. — Крис, — и дрожь прокатывается по моему телу. — Позволь мне, — он тянет мой ремень, привставая. Я расслабляюсь, отпускаю его, и тогда он возвышается надо мной, расстегивая мой ремень дрожащими руками. Мэттью торопится, я замечаю лишь сейчас, как он пыхтит, и он наконец снимает с меня джинсы, в чем я ему помогаю. Он удивленно вдыхает, когда видит мой член, и это вызывает у меня ухмылку. Я стряхиваю узкие джинсы со своих ног, беру в руки тюбик со смазкой, после чего я, смазав пальцы, вхожу в него, а он касается моего члена. Одной рукой он ласкает мою длину, основанием ладони проходясь по чувствительной головке, пока я медленно пронзаю его пальцами. Я стараюсь не торопиться, пока готовлю его. Вторую руку он кладет на мое плечо, и я замечаю, как он чуть покачивается, насаживаясь на мои пальцы. — Хватит, — шепчет он, останавливаясь. — Надеюсь, этого достаточно, я не могу больше ждать. Я вынимаю из него пальцы, вместо этого кладу руки на внешние поверхности его бедер, чуть отползая к середине кровати, и он перемещается за мной, после чего, наклонившись, целует, пока его зад опускается. Я направляю себя рукой, проникая в него, а он приоткрывает рот, вместе с тем я запускаю в него язык, поглаживая изнутри его небо, пока он медленно опускается на мой член, подвиливая задом. Я не могу сдержаться, обхватываю его ягодицы, впиваясь в его плоть пальцами, чувствуя, какой он стал плотный, и в то же время мягкий. Мэтт вздрогнул. Кажется, я коснулся его простаты, не могу сказать точно, но со следующим скольжением он застонал, медленно покачиваясь. Он наконец поднимается, усаживаясь на моей длине, и начинает более размашисто двигаться, приподнимаясь и опускаясь. Его руки находят опору на моей груди, и я вижу, как сотрясается его живот при каждом движении. Эти аппетитные складки манят к себе, и я ловлю себя на все тех же мыслях: «Сжать его прекрасную плоть в своих руках, помять его бока». Я переставляю руки на его бока, и делаю то, что велело мое сердце. Мэтт резко втянул живот. — Опять ты… — но он не дал мне договорить. — Щекотно, — прощебетал он высоким голосом, держа меня за запястья. — Дай мне привыкнуть. Я терпеливо жду, чувствуя, как Мэтт постепенно привыкает к моим размерам, он двигается легко, ускоряется, я начинаю двигаться в нем, подмахивая бедрами в его темпе, проникая глубже, и вижу, как он меняется в лице, ощущаю на себе его взгляд, полный похоти. — Быстрее, — и я приподнимаю корпус, обхватывая его за поясницу. Я ускоряюсь, чувствуя, как крепко он вцепился в мои плечи, слыша, как стоны обрываются, а сам Мэтт чуть ли не задыхается, всхлипывая под моим напором. Слышно, как заскрипела кровать, но я не прекращаю наращивать темп, грубо толкаясь в него. — Слишком, — жалобно проскулил Мэттью, вплетая свои пальцы в мои волосы. — Крис, слишком. Но я понимал, что мы еще только начинаем. Я отнял его от себя, чувствуя, как он дрожит в моих руках. Эта неловкая заминка обернулась тем, что я повалил его на кровать, прижав к матрасу животом вниз, крепко сжав ладони на его боках. Когда он повернул голову, чтобы посмотреть на меня, я прижался в его заднице, и он мигом раздвинул ноги, чуть приподнимая таз над кроватью. Я, не медля, вошел в него вновь, чувствуя, как его анус сжимается в такт его тяжелому дыханию. Я втянул запах его свежего пота, уткнувшись в основание его шеи, кусая его, толкаясь в его смягчившееся, расслабленное нутро. Я не щадил его задницу, я ждал слишком долго, чтобы нежно с ним обходиться, к тому же, по удовлетворенным стонам нельзя было сказать, что нравилось это только мне. Мэтт задирал свой зад еще выше, подставляясь, отдавая себя на мою волю, и я взял его за отросшие волосы, оттягивая его голову назад, чтобы впиться в его шею. Чувствуя губами вибрации его голоса, я укусил его снова, оставляя на нежной коже шеи засос. Он простонал мое имя, краснея пуще прежнего, вцепляясь в простяню, сминая ее под своими руками. Я собирался довести его до той степени отчаяния, что он будет умолять меня дать ему кончить. Мне было тяжело сдерживаться, но я стремительно шел к своей цели, когда я осознал, что Мэттью напрягся всем телом. — Крис, — проскулил он. Я осознал, что довел Мэттью до оргазма, и это придало мне сил с новым остервенением оттрахать его так, что он не сможет стоять на своих кривоватых дрожащих ногах. Мэттью обмяк подо мной, и я продолжил, чувствуя, как он полностью отдается мне. Он хочет сказать что-то, я вижу, как открывается его рот, но он останавливает себя. Наверняка он хочет попросить дать ему передышку, но я вижу, как закатываются его глаза от наслаждения, и как он колеблется, не в силах прерывать меня. Когда я понимаю, что не могу сдерживаться, я вкладываю все оставшиеся силы, чувствуя наслаждение в высшей степени, когда опустошаю себя в него, заполняя его своим семенем. Я не выхожу из него, но не даю себе раздавить его свои весом, поддерживая себя на дрожащих локтях. Мои губы тянутся к его лицу, и я нежно укрываю его поцелуями, закрывая глаза в послеоргазменном блаженстве. Все, что я слышу — наши тяжелые выдохи. Я наконец покидаю его тело, укладываюсь рядом, прижимая его тело к себе. — Я люблю тебя, — несмело шепчет Мэттью. — Любил все эти годы. Я не знаю, могу ли похвастаться тем же. Знаю только, что сейчас это правда. — И я тебя люблю, — я нависаю над ним, целую в щеку, чувствуя, какая она теплая от прилившей крови. Теперь я могу сказать, что заполучил его полностью. Не могу сказать, что на этом я успокоил вспыхнувшую к нему страсть.