Какаваша, просыпайся.

— Какаваша, просыпайся, — родной нежный голос становится проводником из кошмара в реальность. Глаза распахиваются. Перед авгином стоит сестра — последний член его семьи. Её рука ласково проводит по его лбу, стирая выступившую испарину. — Плохой сон? Какаваша не отвечает, но его понимают без слов. Любимые руки вытаскивают его из-под потрепанного покрывала и кутают в объятиях. — Что тебе снилось, Какаваша? — Что ты выросла большая…больше, чем сейчас. И — иссушенная сигонийским солнцем накидка девушки становится слегка влажной в области груди — и бросила меня. Ты хотела на меня напасть, угрожала мне, а я не понимал, почему. Ты…ты же не обернёшься против меня, правда? Я никому не могу доверять, кроме тебя. — Ох, Какаваша, — руки лишь крепче сжимают его в объятиях. — Мы одна семья, одна кровь. И если будет нужно, я пролью мою кровь за тебя. Я отдам тебе последние капли воды и последние крошки еды, потому что… — Потому что я благословенное дитя и должен принести благо всем авгинам? — Потому что ты мой брат! Потому что ты — самое дорогое, что у меня есть. — А ты — самое дорогое, что есть у меня, сестрица, — отвечает взаимностью мальчик со всей искренностью. — И я бы тоже отдал тебе всё. Даже своей удачей поделился бы. — Оставь себе, — мягко смеётся девушка. — уверена, ты найдёшь ей лучшее применение. Объятия, поглаживания и тёплые слова сестры расслабляют, но вместе с облегчением Какаваша чувствует уколы вины. Сестра всегда защищала его, была готова закрыть своим телом, если бы их обнаружили вооружённые катиканцы, была готова пожертвовать своей молодостью, чтобы его детство было настолько беспечным, насколько беспечным в принципе могло быть детство авгина, рожденного на Сигонии… Как он мог даже на миг заподозрить её в предательстве? Почему он настолько легко позволил какому-то дурному сну внушить ему сомнения? Они всегда будут на одной стороне. Брат и сестра. Одна кровь. Родные души. А всем другим вариантам, пожалуй, только в дурных снах и место. — Пора помолиться Треокой Гаятре, Какаваша. Пусть она развеет все твои сомнения. *** — Какаваша, просыпайся, — родной грубый голос становится проводником из грёзы в реальность. Глаза распахиваются. Перед авгином стоит сестра — последний член его семьи. Её рука крепко сжимает пистолет, приставленный к его покрытому испариной лбу. — Будь с ним помягче, — ровным, располагающим голосом произносит Воскресенье из угла тайной комнаты в особняке Утренней Росы. — он всего лишь заблудшая душа, которой мы укажем правильный путь. Он грешен не по сути своей, но по невежеству. Рука сестры неуверенным движением убирает пистолет. На лице на миг мелькает подобие сочувствия: — Плохой сон? Какаваша не отвечает. На вечно праздничной Пенаконии плохие сны — оксюморон, зато реальность хуже любого сна. «Почему меня защищают от той, кто всегда меня защищал? Как до такого дошло?» Это неправильно. Это ложь. На Пенаконии часто путают сны и реальность, ведь так? Пожалуйста, пусть эта реальность окажется сном, а этот сон — реальностью… — Что тебе снилось, Какаваша? «А это имеет какое-то значение?» Он отвык от своего настоящего имени, отвык от её голоса. Впрочем, он мог бы привыкнуть обратно, особенно после таких снов… Он мог бы. Но у неё, кажется, совершенно другие планы. «Мне снилось, что мы снова вместе. Что мы на одной стороне, как брату и сестре следует быть. Что мы вдвоём против мира, а не против друг друга» застревают в горле неозвученными словами. Потому что его не станут слушать. Он в её глазах предатель и трус, примкнувший к людям в чёрном, опозоривший своё священное имя и саму Гаятру, которую люди за пределами Сигонии знают под именем Эна — по крайней мере, это он и слушает уже несколько дней, находясь в заложниках в особняке Воскресенья и его «доверенного лица». Привыкать к гадостям в свой адрес отнюдь не приходится — за жизнь он успел побывать и «жалким сигонийским рабом», и «манипулятором-злодеем», и «неприятным человеком с сомнительными методами работы», и «глупым картежником». Он отрастил броню, надел на себя щит вечной фальшивой улыбки, от которого подобные удары отскакивают и наносят урон самим обидчикам. Но ей…он не хочет наносить урон ей. Поэтому снимает свой щит и позволяет её словам резать напрямую по его нежному, израненному сердцу. Его сестра больше не будет защищать его. И он даже не будет сопротивляться её нападению. Они всё ещё одна кровь, но уже не одна семья. А всем другим вариантам, пожалуй, только в сладких грёзах и место. Часы на стене отстукивают время до начала Фестиваля Гармонии. Воскресенье пересказывает свой план по возрождению Порядка. — Пора помолиться Треокой Гаятре, Какаваша. Пусть она развеет все твои сомнения.