***
30 июня 2024 г. в 23:37
— Точно все хорошо? Не тошнит?
Пик энергично помотала головой.
— Почти. Я выпила разбавленный лимонный сок, как советовал Райнер, — и стало полегче.
Порко склонился над ней, поцеловал шею, ключицы. Пик лежала уже полностью обнаженная — худая, по-мальчишески заостренная, без плавных изгибов — и будто бы совсем не стеснялась Райнера. Быть может, стыдливость в целом была чужда ее характеру.
Райнер окинул взглядом впалый живот, увенчанный ребрами. И не скажешь даже, что беременна, — еще слишком маленький срок; у него самого это стало заметно совсем недавно.
Он не знал точно, как у нее с Порко получилось зачать ребенка: случайно или же запланированно, предохранялись ли они вообще. Возможно, Пик просто попросила его — а Порко никогда не умел ей отказывать; возможно, она не хотела «отставать» от Райнера. Для него это так и осталось загадкой: Порко хоть и собирал их вместе в постели, но соблюдал границы и не посвящал Райнера в подробности своих отношений с Пик.
А Райнер и не очень-то горел желанием совать в них свой нос.
Кажется, Порко заметил перемену в его лице. Поднявшись от Пик, поймал подбородок, шепнул в губы:
— А ты почему еще одетый, я не понял?
И поцеловал. На нем самом были только штаны, ткань которых натянулась в районе паха, очерчивая твердый член. Райнер опустил было глаза, но Порко протолкнул свой язык в рот так грубо и глубоко, что пришлось их закрыть; остался только влажный треск слюны, раздающийся в ушах от каждого движения, и сопатое дыхание Пик. Она им не мешала.
Райнер как мог старался справиться с приступами ревности все это время; апогей пришелся на тот день, когда Порко рассказал ему о беременности Пик. Прямо как в фильмах: начал со вкрадчивого «нам нужно поговорить», усадил за стол, налил стакан воды (который так и не пригодился), взял его ладони в свои. И рассказал.
Это было очень больно.
Само собой, Райнер понимал, что это могло случиться, но, как и любой человек, боящийся чего-то, утешал себя: «не в ближайшее время, не со мной», но все случилось — сейчас, с ним.
В нем поднялось первородное, детское чувство, слишком бурное и неконтролируемое: хотелось громить все вокруг, разрыдаться, ударить Порко, чтобы затем вскричать что-то вроде: «за что ты так со мной?», хотя его не в чем было винить. Райнер все знал и сам согласился быть в таких отношениях; он сдержал себя, покивал механически, сумев выдавить: «я за вас рад».
А на следующий день ему стало плохо — угроза потери ребенка. Обошлось.
Отдать должное Пик — она не злорадствовала, не пыталась показать свое превосходство. Быть может, это тоже было чуждо ее характеру. Она помогала Райнеру, когда тот был не в состоянии подняться с постели: готовила еду, сама подавала таблетки согласно расписанию. И в один вечер, когда они были наедине, сказала:
— Постарайся не переживать так сильно, хорошо? Порко очень любит тебя. Ничуть не меньше, чем меня. Ты для него особенный.
А затем Райнер помогал Пик, когда у нее началась тошнота. Советовал, что можно пить и есть, хотя ему самому в свое время не становилось лучше ни от чего. Но у Пик все проходило легче — ее не рвало по десять раз в сутки желчью, не приковывало к кровати, рядом с которой стоял тазик.
И она могла заниматься сексом. Райнер не мог, пока тошнота не прошла окончательно — позже, чем должна была.
Порко стиснул его грудь, сорвав с губ короткий стон, который тут же заглушился в поцелуе. Она уже налилась и стала чувствительной, и Райнер реагировал на каждое прикосновение значительно острей, чем раньше: срок уже был большой. Мешковатая одежда уже не скрывала выросший живот — а Порко вообще терпеть не мог, когда Райнер пытался его спрятать; он отстранился, поддел на нем кофту, стянул через голову, вынудив Райнера послушно поднять руки.
Внезапный холод обжег кожу, захотелось обнять себя за плечи. Порко не дал этого сделать.
— Убери, — скомандовал бескомпромиссно. Облизнул припухшие от долгого поцелуя губы. — Красивый. Тебе идет быть беременным.
Райнера словно окунули головой в кипяток.
Пик наблюдала за ними, лежа у изголовья. Она была прямо позади Порко, и Райнер мог видеть ее почти полностью: Пик по-ребячески болтала тощими ногами, то разводя их, то сдвигая резко, шлепая коленями. Полной, округлой грудью, как у Райнера, она похвастаться не могла; зато от каждого движения у нее колыхались крупные, слегка вытянутые соски — густо-коричневые, как зачахшие ягоды. Порко любил брать их в рот и посасывать — так старательно, будто те действительно были съедобные.
Но сейчас он решил отдать предпочтение Райнеру.
Налюбовавшись, Порко приблизился снова — уже не для поцелуя. Наклонил голову над грудью Райнера, и тот, поняв, что он хочет сделать, зажмурился; почувствовал, как пальцы ласкают левый сосок. Гладят, потом сжимают, крутят — чтобы затвердел.
А на правом соске Райнер почувствовал знакомую влагу — и снова открыл глаза.
Порко втягивал его губами, покусывал мягко и нетерпеливо, не забывая ласкать пальцами другой; Райнер застонал как-то отчаянно и дико, хотя испытывать подобное ему доводилось не впервые. Ему показалось, что кожа на щеках пошла красными пятнами — жар ощущался кусками, перемежаясь с холодом. Порко творил с ним нечто невообразимое.
Райнер встретился взглядом с Пик. Она рассматривала его с чистым лицом, на котором не было написано ничего — ни ревности, ни возбуждения, ни отвращения; а сам Райнер, наверное, выглядел в ее глазах страшно глупо: с приоткрытым, кривящимся от удовольствия ртом, из которого бесконтрольно вырывались стоны. Он смотрел то на Пик, уже размытую на светлом постельном белье, то на Порко, который лизал уже затвердевший сосок кончиком языка и то и дело стискивал рукой левую грудь, словно из нее вот-вот могло потечь молоко.
На вопрос, зачем он порой зовет в постель сразу их обоих, Порко отвечал: «я хочу, чтобы вы двое были со мной, так лучше». Поначалу это было неловко — но, кажется, одному лишь Райнеру; он не до конца понимал, что от него требуется и в какой момент времени нужно что-то делать. В отличие от Пик.
Обычно Порко просто брал их по очереди, и если Райнер в ожидании отстраненно сидел на краю постели и лишь наблюдал, мучаясь от ревности, то, когда приходил его черед, Пик как-то находила, чем себя занять. И ненавязчиво присоединялась — либо лаская Порко в процессе, либо касаясь Райнера, и от последнего ощущения были страннее всего.
Сейчас Райнер был уверен: он будет первым. Ему было важно чувствовать себя главным, быть для Порко в большем приоритете, чем Пик, потому что Райнер понес от него куда раньше нее — а значит, он все-таки особенный. Как Пик и говорила.
Но она будто и не протестовала, не стремилась соперничать; Пик не нужно было становиться первой, рваться вперед и что-то кому-то доказывать. Она терпеливо ждала и будто бы не ревновала Порко, принимая его любовь и страсть к Райнеру, и даже сама заботилась о нем, будто он — часть ее семьи, а не конкурент.
А Порко любил ее не меньше. Сильно и жадно. И неудивительно, что они тоже зачали ребенка — так случается, когда на двоих любви становится слишком много.
Порко поднялся с кровати, с видимым трудом оставив грудь: Райнер ощутил, как на соске высыхает его слюна. Пик шевельнулась, вскинула взгляд — наверное, полагая, что теперь он переключится на нее. Зубы неосознанно сжались. Привычка бороться за внимание не оставляла Райнера даже здесь.
Но Порко, встав полубоком, просто принялся стягивать с себя штаны вместе с бельем. За этим уже и Пик, и Райнер наблюдали завороженно: обнажилась стройная поясница, ее правильный, ровный изгиб, затем — гладкие ягодицы. Всего несколько ловких движений — и одежда оказалась на полу. Райнер смотрел только на Порко, на его тело, а именно — на крепкий, тяжело покачивающийся член, на головке которого сразу же, блеснув, выступила смазка.
Казалось, что Порко был готов всегда. Для них двоих.
От Райнера не укрылось то, как тут же облизнулась Пик; и в тот же момент Порко сел в кресло, разведя колени, — это было очевидным приглашением. Он с интересом обвел их взглядом: кто успеет первый?
Пик замерла: очевидно, ее подташнивает, и она не вызовется удовлетворять Порко ртом — слишком велик риск конфуза. Поэтому Райнер решил воспользоваться возможностью; быстро поднялся следом, придерживая живот, подошел к креслу. Опустившись на колени, устроился между ног Порко, поймал его взгляд — довольный, ласковый; он поощрительно погладил Райнера по макушке и следующим же жестом направил его голову к своему члену.
Низ живота, покрытый густой дорожкой волос, был перепачкан смазкой. Райнер слизал все дочиста, не пропуская ни одной капли — и только потом обхватил рукой подрагивающий ствол; он покосился на Пик — та все еще смотрела со спокойным, даже умиротворенным лицом, словно ничего особенного не происходило. Только спустя несколько секунд, покосившись еще раз, Райнер заметил, что она трогает себя за грудь, но не ласкает: дергает соски, будто слегка скучая и тем самым не позволяя себе уснуть.
Он провел рукой по члену, огладил пальцами головку — налитую кровью и лишенную крайней плоти; коснулся губами, смотря на Порко снизу вверх. Зная, как ему это нравится.
Порко удовлетворенно оскалился. Это был ритуал превосходства, подчинения — даже значимей, чем непосредственно проникновение — и сейчас Райнер, беременный и стоящий на коленях, принадлежал ему больше, чем когда-либо еще. Ради Порко он был готов сделать все что угодно.
Не опуская взгляда, он накрыл ртом член, вводя его постепенно — пока губы не коснулись поросли волос. Райнер расслабил глотку, позволяя головке проникнуть глубже; Порко уже не было видно, а все силы сосредоточились на том, чтобы не сработал рвотный рефлекс. Оплошать было никак нельзя.
Ладонь ласково потрепала волосы: «молодец». Тогда Райнер вскинулся, словно вынырнув из воды, отдышался и опустился снова, уже двигая головой в определенном ритме. Порко не стонал; он делал это редко, но было достаточно слышать его свистящие вдохи, чтобы понимать — ему хорошо. Райнер делал это уже десятки, если не сотни раз, и точно знал, как доставить ему удовольствие.
Он знал, что Порко любит быстрый темп; что нужно обводить головку языком, уделяя внимание уздечке, но ни за что не трогать уретру — только слизывать смазку. Что пальцы будут всегда крепко держать волосы, чтобы контролировать и направлять.
Что Порко, когда Райнер уже не сможет сосать быстрее, упрется свободной рукой в подлокотник и начнет сам толкаться в его горло; и что в этот момент собственные ладони нужно убрать с его бедер, чтобы не мешать. Райнер положил их себе на живот, который, округлившийся, теперь был удобным местом, и покорно обмяк шеей, разрешая вцепившимся в волосы пальцам насаживать его так, как заблагорассудится.
На глаза густо навернулись слезы. Слюна выплескивалась и стекала по подбородку, капала на живот Порко; член входил в рот полностью, до основания, — Пик, вроде как, до сих пор училась этому навыку, в то время как Райнер уже не ощущал, что делает нечто дикое и некомфортное. Наоборот, он был совсем не против.
Порко знал его предел и не требовал невозможного, а Райнер был готов на все, чтобы доставить ему удовольствие. Рука задержала его голову внизу на несколько долгих секунд — в этот момент нужно было сжать глотку вокруг головки и при этом не закашляться, — а затем мягко потянула обратно, отстранила от члена. Райнер поднял лицо.
Слезы покатились по щекам. Порко, румяный от возбуждения, наклонился и отер влажные дорожки пальцами — так нежно, что захотелось плакать по-настоящему.
— Умница, — зашептал он Райнеру прямо в губы, собрал короткими поцелуями потеки слюны. — Хороший мальчик. Ты мой хороший мальчик, Райнер. Люблю тебя.
Это предназначалось только ему — Пик абсолютно точно не слышала. Казалось, ее вообще не существовало: ни в этой комнате, ни в их жизни; сейчас они были одни, и Порко был только для Райнера, целиком и бескомпромиссно.
Он ощущал себя любимым, ценным. Было удивительно, как Порко удавалось любить сразу двоих людей так, чтобы никто не чувствовал себя лишним: уделял внимание им обоим, заботился, проводил время и никогда не давал повода считать, что кто-то для него значительней или лучше. Даже несмотря на вспышки ревности, Райнер был уверен — конечно, он занимает особое место в сердце Порко. Просто сердце его настолько большое, что способно вместить кого-то еще.
В животе раздались мелкие, но уверенные толчки — и Райнер сразу же притянул туда ладонь Порко. Их ребенок был очень активным, особенно в последнее время, особенно в такие моменты, и это ощущалось и неловко, и в то же время кошмарно интимно одновременно.
У Порко расширились зрачки. Он выглядел удивленным: будто еще не до конца осознал, что очень скоро станет отцом; погладил живот, прижимая руку, чтобы не пропустить ни один пинок. А затем коснулся губами лба — жестом покровительства, — и Райнер счастливо задрожал.
Его любят. Его ни за что, никогда не отпустят.
Порко выпрямился обратно, не задерживаясь в этой близости: все-таки здесь была еще Пик. А она не должна чувствовать себя обделенной; Райнер заметил, что член перед ним, все еще покрытый густой слюной, не потерял свою твердость, даже после того, как Порко щупал его беременный живот. И смущенно покраснел. Кажется, слова про то, что положение ему очень идет, не были лестным приукрашиванием.
Пик лежала почти так же, как и прежде, только перевернулась на бок и подперла голову рукой, чтобы было лучше видно. Видимо, все это время она наблюдала за ними, как за диковинными зверушками — теперь в ее глазах горел неподдельный интерес, будто при ней свершилось что-то ну очень любопытное. Будто она здесь совсем не для секса, а для чего-то более грандиозного.
Они с Порко встретились взглядами. Райнера укололо изнутри — конечно, теперь настала очередь Пик, ведь она и так скучала без внимания слишком долго. Это нормально. Сейчас Порко пойдет к ней, ляжет рядом, обласкает всю — от выпуклых ягод-сосков до длинных ног; покроет поцелуями ее еще плоский живот, в котором тоже через несколько месяцев будет пинаться ребенок. А еще через несколько месяцев — родится.
Сможет ли Райнер его полюбить? Или хотя бы относиться спокойно, не сгорая от ревности? Будет ли он вообще когда-то в этих отношениях абсолютно спокоен?
Но Порко повернулся к нему обратно. И неожиданно спросил:
— У тебя давно были женщины?
Райнер нахмурился, отодвинулся аж, ответил резко:
— Ты прекрасно знаешь, что да.
Подумав, что это было укором. Подозрением. Райнер хоть и предпочитал женщин всю свою жизнь, но никогда не изменял Порко — этого не было ни в мыслях, ни даже в шалых снах. Потому что однажды сделал свой выбор и был верен ему; большой живот, на котором все еще покоились его собственные ладони, был тому подтверждением — не каждый омега решится выносить и родить ребенка, потому что это равно убийству мужественности, вырыванию ее с корнем. А Райнер решился.
Но Порко успокаивающе похлопал его по плечу.
— Не хочешь вспомнить, как это?
— Что?
Они с Пик снова переглянулись. Порко подмигнул ей, а та лишь пожала плечами с легкой улыбкой — словно решался вопрос, в какую настольную игру поиграть, а ей было особо не принципиально.
Райнер посмотрел на них внимательно и понял. И теперь уже побледнел.
— Ты хочешь, чтобы, я…
— Только если ты хочешь, — мягко перебил Порко. Потрепал его по голове, как собаку. — Ради разнообразия, скажем так. И укрепления ваших с Пик взаимоотношений.
Губы сжались в тонкую линию. Конечно, для Порко не была секретом ревность Райнера, которая то и дело просачивалась в разговорах и жестах, как бы тот ни старался ее контролировать; несмотря на все логические доводы в голове и видимое смирение, между ним и Пик все равно будто бы возвышалась непреодолимая стена. Которую сам Райнер и возвел.
Он признавался Порко, что очень бы хотел избавиться от этого гадкого чувства, что хотел бы воспринимать Пик частью своей семьи и испытывать к ней только тепло. Радоваться, а не расстраиваться оттого, что Порко любит кого-то еще; ведь это и есть настоящая, искренняя любовь — не относиться к человеку, как к своей собственности, а уметь делиться.
Да, Райнер бы сделал все возможное, чтобы сблизиться с Пик. Но… Так?
Повисло долгое молчание. Неловкое — но только, кажется, для Райнера; Порко смотрел на него сверху вниз ласково, не торопя с ответом, потому что понимал, какие жуткие противоречия в его мыслях вызвало это предложение, а Пик играла со своими волосами. Видимо, ее совершенно не смущало, что сейчас к ней в постель может прийти другой, не ее мужчина.
У Пик действительно легкий характер, которому чужды любые заморочки. Либо же она тоже готова сделать все, что скажет Порко.
Но теперь она смотрела только на Райнера. И протянула к нему руку.
— Иди ко мне.
Расстояние между постелью и креслом было слишком большим, и ей не удалось коснуться даже подлокотника. Райнер инстинктивно шевельнулся навстречу — и все трое поняли это как согласие; Порко помог ему подняться и ободряюще переплел пальцы. Всего на секунду — но Райнер почувствовал, что все делает правильно.
Пик встретила его объятием. Опрокинула на себя осторожно, насколько позволял большой живот; в этот же момент Райнер замешкался — он никогда не думал о ней как о женщине. О потенциальной партнерше. Пик была симпатична, худа, но она принадлежала Порко. Действительно, уже забылось, каково это: ласкать женское тело, и Райнер поймал себя на страхе, что он не сможет — взять то, что не принадлежит ему.
Порко остался сидеть в кресле и наблюдал за ними. В отличие от Пик, выражение его лица было понятно с первого взгляда: возбужденное, предвкушающее. Его все устраивало.
Может, один Райнер среди них болен ревностью?
Лежать на Пик было неудобно, пришлось повернуться на бок — лицом друг к другу. Она не стала долго тянуть: сразу же прильнула к Райнеру губами, и этот поцелуй не был похож на поцелуи с Порко. Не глубокий, не жадный и не грубый, наоборот, — поверхностный, будто бы даже робкий.
Райнер шевелил губами в ответ, пытаясь привыкнуть, и не мог закрыть глаза. Он видел прикрытые веки Пик, короткие ресницы, бледные нити морщин над бровями — в голове никак не устаканивалось осознание, что сейчас будет брать он, а не его. А Порко будет смотреть.
Странно. Горячо. Все-таки это осознание Райнеру нравилось: нужно пользоваться возможностью, пока она есть.
Он понял наконец, что Пик просто ждет от него инициативы; поэтому подался вперед, обхватив ее тонкую талию одной рукой, и прижал к себе крепче. Она только коротко пискнула ему в губы. Райнер почувствовал ее всю: каждое ребро, обтянутое кожей, крупные соски, соприкасающиеся с его собственными; теперь он сам углубил поцелуй, столкнувшись зубами неловко. Проталкивая язык, проводя им по куполу нёба вниз, в мягкое горло, приятно обволоченное слюной.
Пик тяжело дышала и не сопротивлялась. Ей нравилось — у Райнера было достаточно женщин, чтобы понять это; ее тело выгибалось навстречу, стараясь касаться его любыми частями, а соски набухли еще сильнее и теперь ощутимо терлись о кожу. Он соскользнул рукой по худой спине, чтобы сжать ягодицу, но ладонь лишь наткнулась на седалищную кость. Значит, надо менять тактику.
Райнер отстранил от себя Пик. Совсем немного — так, чтобы можно было поймать двумя пальцами ее сосок, окруженный неровным, темным ореолом, и оттянуть. Резко отпустить. Она любила так: Райнер отметил это про себя, когда Пик просила Порко не нежничать с ее грудью, а быть пожестче. И Порко повиновался: сжимал, кусал, щипал, и казалось, что ей от этого было совсем не больно.
Как и сейчас. Пик застонала — высоко, тонко, и Райнер каждый раз, когда слышал, удивлялся: в обычной жизни ее голос был глубокий, но, когда она оказывалась под Порко, комната звенела от криков. Это он тоже про себя отметил и, когда приходила его очередь, старался быть ничуть не тише.
Их поцелуй разорвался. Губы соединяла густая нить слюны, которую никто не стремился смахнуть; черные глаза Пик закатывались от удовольствия, а сама она, возможно, уже даже не понимала, что рядом с ней не Порко. Ей было все равно. Она просто наслаждалась: здесь, сейчас, с тем, кто трогает ее грудь.
Такая легкая, свободная, казалось бы, от любых переживаний Пик. Райнер завидовал ей.
Он наклонился. Руку заменил рот, а та теперь, огладив зачем-то худой живот, опустилась ниже. Пик сама охотно раздвинула ноги, приподняв бедра — пытаясь найти его пальцы — и Райнер в ответ сжал зубы на соске. Будь терпеливой; Пик подавилась воплем и покорно замерла, и от удовлетворения перед глазами рассыпались искры.
Райнер уже достаточно долго был с Порко. Настолько, что стало само собой разумеющимся быть его: вот так раздвигать перед ним ноги, послушно отдаваться, не пытаясь перехватить главенство, захлебываться стонами. Забылось, что Райнер когда-то брал все это у женщин, которые прежде млели от одних его объятий и умоляли трахнуть, даже еще не раздетые — это все будто осталось в прошлой жизни, от которой пришлось отказаться ради того, кого по-настоящему любишь.
Но Порко великодушно дал ему возможность вспомнить.
И Райнер, не переставая терзать зубами сосок, лаская Пик между ног, сейчас больше всего боялся спустить себе в штаны только оттого, что она, такая маленькая, хрупкая, уязвимая, дрожит и скулит благодаря ему.
Пик тихо позвала:
— Райнер?
Райнер тут же повернулся — и ее ладони нежно обхватили лицо. Она поцеловала его еще раз, быстрым клевком, и попросила:
— Растяни меня. Кажется, к твоему размеру нужно подготовиться.
Порко сзади мрачно фыркнул. Как он услышал эти слова — загадка; но Райнер зачем-то повернулся к нему, будто спрашивая разрешения на продолжение. Оказалось, что Порко все это время сидел в той же позе: член его так же был твердым, как и десяток минут назад, а взгляд — пристальным. Будто он готов был вмешаться в любой момент и показать, кто на самом деле здесь обладает и Пик, и Райнером.
— Меня здесь нет, — он махнул рукой от себя. — Продолжайте.
Райнер вернулся к Пик не сразу. Скользнул взглядом по коже Порко — загорелой, слегка блестящей от пота — стараясь не пропустить ни сантиметра: выраженный кадык, подрагивающий от частых глотков слюны, крепкие плечи, плоский живот, почти не вздымающийся на поверхностных вдохах. Красивые, ловкие руки; упругие бедра, которые будто созданы лишь для того, чтобы касаться их и покрывать поцелуями. Быть у ног Порко.
Райнер бы оставил Пик в постели, уже обласканную, зацелованную и возбужденную, и вернулся обратно к Порко; взобрался бы ему на колени, оседлал, словно жеребца, и направил в себя его член, еще наверняка немного влажный. Безо всякой подготовки — и Порко, конечно, заворчал бы на это, но не протестовал, прикрывая глаза на каждый безуспешный толчок головки в тугие, сжатые мышцы. Райнер не смог бы принять его сразу даже при всем желании; и только когда терпеть эту пытку станет невыносимо, Порко растянул бы его пальцами, нетерпеливо, но осторожно, добавляя один за другим, пока не подготовит Райнера настолько, что его можно будет насадить на член до упора.
И стало бы и больно, и хорошо, и перед глазами остались бы только искры, а в голове — как хорошо быть с ним.
Они часто так делали — еще до того, как появилась Пик. И до того, как появился большой живот, который теперь не позволит подобный маневр.
— Все нормально? — внезапно серьезно спросил Порко, и Райнер понял, что неотрывно пялится на него слишком долго. Действительно, легко не на шутку встревожиться; и это была еще одна удивительная, очень мужественная особенность Порко — даже расслабленный, разгоряченный, он всегда оставался чутким. Замечал малейшие изменения и был готов броситься на помощь.
Рядом с ним можно было ощущать себя в безопасности.
— Да, — ответил Райнер. — Просто ты очень красивый.
Порко фыркнул теперь уже по-доброму, даже улыбнулся — едва-едва, но скулы стали чуть заметно четче.
— Я знаю, — он опустил голову, глянул исподлобья хитро и жарко. — Ты прекрасно справляешься, Райнер. Постарайся расслабиться. И позаботься о моей малышке как следует.
Его слова были теплыми, даже несмотря на, казалось бы, намеренные колкости; Райнер закрыл глаза в ощущении, будто его поощрительно гладят и направляют, и позволил себе на безумно короткие полминуты утопнуть в этом обволакивающем, защищающем чувстве — он не один.
Пик мягко вернула его на поверхность, напомнив о себе: поерзала всем телом, а тело Райнера тут же отозвалось. Он повернулся обратно, смял ее губы своими по-особому хищно, так, что ее маленькая голова вжалась в подушку. За спиной что-то деревянно скрипнуло — Порко сжал подлокотники в неведомом Райнеру чувстве, но его это лишь подстегнуло.
Он скользнул пальцами внутрь — сразу двумя; Пик была достаточно мокрой, чтобы принять их, не сжавшись и не отпрянув. Наоборот: она подмахнула бедрами, делая угол проникновения удобней, и Райнер охнул ей в губы, почувствовав, что даже несмотря на обильную влагу, Пик оказалась настолько узкой, что пальцы ощущали тугость мышц. Она была маленькой не только снаружи.
От предвкушения, как же хорошо будет внутри нее, Райнер глухо зарычал.
На эти несколько минут позабылось даже о Порко, который сидел сзади и наблюдал: Райнер вспомнил о нем только в момент, когда услышал за спиной скрежет ножек кресла. Поменял, значит, расположение, чтобы было лучше видно; но в следующую же секунду перестало существовать и это осознание — только Пик, не успевающая отвечать на поцелуи, потеки их общей слюны на ее подбородке и груди, звонкие звуки влаги от движений пальцев.
Райнер добавлял их постепенно, сначала — третий, спустя какое-то время — четвертый, и каждый раз казалось, будто больше уже нельзя; будто это максимум, который может позволить узкий таз, и Пик стонет сейчас так громко и хрипло не от удовольствия, а от боли.
Но она двигалась навстречу пальцам рвано и диковато, сотрясаясь от каждого толчка, когда крупные костяшки на стыках фаланг проникали внутрь; крупно вздрагивая от рельефа, который, кажется, приносил ей особое удовольствие.
Тела вспотели и терлись друг о друга легко и скользко: Пик прижималась настолько сильно, что Райнер чувствовал каждую ее напряженную мышцу, каждую кость: они соприкасались с его, как-то по-волшебному соединяясь нужными выпуклостями и впадинами, словно собирался правильный паззл. Это происходило гармонично и верно — настолько, что можно было действительно опрометчиво поверить, будто Пик принадлежит Райнеру.
Разнузданная, ничем не скованная — подобно разогретому пластилину, она принимала любую форму, какую бы ни захотел тот, с кем Пик была рядом. Хорошая актриса. Порой забывающаяся в новой роли.
— Достаточно, — рыкнул Порко где-то позади. — Твои пальцы сейчас у нее из горла полезут.
Они оба сразу же замерли. Отпрянули друг от друга, как по команде, — так, что кожи больше не касались друг друга; Райнер с Пик отпрыгнули на разные края постели, и о том, что происходило только что, напоминала только еще горячая влага на ладони и саднящие от долгих поцелуев губы.
Послышался скрежет. Райнер обернулся — так и не понял, был то звук от кресла или же от зубов Порко, который, резко встав, подошел к постели.
Он не был рассержен — на лице была отпечатана иная эмоция; но что-то определенно произошло, отчего Порко внезапно напрягся и решил вмешаться. Нечто, случившееся на неочевидном, скрытом уровне взаимодействия, что может быть подвластно для восприятия одному лишь альфе, который привык контролировать все. Особенно если пара у него не одна.
У Порко были сдвинуты брови и поджаты губы. Оставалось только гадать, что именно ему не понравилось, и у Райнера в голове родилось лишь одно-единственное предположение: они с Пик действительно заигрались и забылись; Пик — потому что по своей натуре была гибкой и беззастенчивой, а Райнер — потому что все еще был мужчиной. Пусть и омегой, пусть и с уже большим животом.
Порко не нужны конкуренты в собственной постели.
Райнер глядел на него снизу вверх, растерянно виновато, сжавшись вдруг всем телом: не потому что боялся или уж тем более не потому что ожидал удара, а потому что внезапно стало прохладно — больше некого было жарко притискивать к себе. Порко почему-то не торопился присоединяться, и остро сверкнула ужасающая мысль, что он сейчас все закончит.
«А как складно начиналось-то», — пронеслось в голове с сожалением.
Щеки покраснели от осознания, что с Пик было действительно хорошо, хотя прежде такое не представлялось даже в самых безумных фантазиях, и теперь Райнеру стало совсем невыносимо стыдно — настолько, что он опустил голову, не в силах смотреть Порко в глаза. Тот все понял быстро — сразу. Он чуткий и очень внимательный.
Двое в отношениях — это уже много, чтобы запутаться; а когда людей в постели становится больше, риск катастрофы, неуправляемого шторма эмоций, обид и конфликтов, увеличивается пропорционально количеству участников. Быть альфой в триаде — не только о том, чтобы поровну спать со своими парами и водить их на свидания по очереди, желательно через день, чтоб никому не было досадно от недостатка внимания, это — об умении замечать, улавливать, чувствовать любые мелочи. Управлять, решать проблемы, вести за собой — такому можно доверить себя и расслабиться, зная, что всегда будет надзор и защита.
Порко был совсем молод, но старался справляться с обязанностями, что диктовали ему инстинкты, и порой казалось, что этого звериного, первобытного — импульсов, рефлексов, природного автоматизма — в нем было больше, чем человеческого, — наверное, именно поэтому рядом с ним оказались именно двое, а не кто-то один. Сильного альфы хватит на нескольких.
Он ловко подцепил пальцами подбородок Райнера, заставив смотреть на себя. Перед глазами мелькнули четкие контуры мышц на ногах, треугольник темных, курчавых волос, пухлая и все еще налитая головка члена — все смазалось, и осталось ясным только лицо. Порко смотрел со снисходительной насмешкой.
— Все хорошо, — он провел ладонью по щеке Райнера так нежно, что в ответ это прикосновение тот потерся в ответ, словно получивший похвалу зверь. — Можешь взять ее первым. Я посмотрю.
Снова захотелось наброситься на него, повалить на постель и прижаться — вовлечь в безумие, которым упивались Райнер и Пик вдвоем. Но Порко желал наблюдать со стороны, и перечить ему нельзя: ради его удовольствия они оба сделали бы все, что он скажет.
Пик подвинулся ближе — и свободной рукой он потрепал по волосам и ее, не обделив лаской; у Райнера неожиданно для него самого вздрогнула верхняя губа, как у склабящейся собаки. Ему все еще было сложно держать себя в руках, особенно в такой сложный, чувствительный период. Порко заметил и эту мелочь — казалось, от него ничего не может укрыться, что касается любимых пар: погладил рот Райнера, словно стирая оскал большим пальцем. Это подействовало мгновенно: природным и безотказным успокоительным.
И снова первой очнулась Пик. Повернулась к Райнеру, движением ладони заставила смотреть на себя, хотя тому все еще было сложно отвести взгляд от Порко; коснулась его губ своими, отстранилась сразу же, чтобы не тратить время на поцелуи.
— Давай я встану на четвереньки, — предложила она ласково. Райнер почувствовал, как другой рукой она зачем-то дотронулась до его живота, совсем невесомо. — Тебе так будет удобнее.
Его словно поразило молнией, но отшатнуться не получилось. Не то чтобы даже хотелось — просто в это мгновение противоречивые чувства достигли своей наивысшей точки, и Райнеру показалось, что он не выдержит. Такая близость Пик, ее прикосновения к самому ценному и дорогому, что сейчас живет у него под сердцем, — это было настоящим безумием, которого не должно было случиться. Но которое теперь сложно остановить.
Она приняла его молчание за согласие и, потянувшись, словно кошка, повернулась, встала на колени. Оперлась на локти и хитро выглянула из-за плеча, подмигивая Райнеру, взгляд которого сразу приковал открывшийся вид: большие темные складки, блестящие от влаги. Пик сжалась несколько раз — и они затрепетали, как лепестки на ветру: из растянутого лона выделилась порция смазки. Райнер жадно облизал губы. Это… точно ему? Все происходит не в шальном сне?
На всякий случай снова посмотрел на Порко над собой, ища поддержку. Райнер слишком боялся его расстроить, поэтому не спешил: как бы сильно ни кружила голову страсть, он держался, чтобы не позволить себе слишком много. Он знал свое место.
Порко это нравилось — безоговорочная покорность; слепая уверенность в том, что любое его решение — верное. Готовность послушаться любому слову и как сейчас: поиск его одобрения при каждом шаге. Ему нравилось чувствовать себя сильным и главным.
Он еще раз, со все той же ласковостью, дотронулся до Райнера — Порко никогда не был скуп на прикосновения — и, шепнув «давай же», легонько подтолкнул его к Пик. Это сработало: Райнер наконец развернулся, придвинулся ближе, теперь полностью уверенный в том, что все делает правильно. Сзади послышался невесомый шорох: Порко выбирал себе новое место для наблюдения.
Райнер смял худые ягодицы, раздвинул еще шире, чтобы получше рассмотреть растянутый, влажный вход, увенчанный еще одним — таким же темным, но неприступно сжатым. Коснулся пальцем, надавил слегка подушечкой, отчего тот стиснулся еще пуще. Интересно, практиковал ли Порко такое необычное развлечение с Пик — или же ему было достаточно Райнера? Она ведь наверняка не желала отставать даже в этом вопросе.
Райнер мотнул головой, отгоняя непрошеные мысли. Порко устроил все это для того, чтобы они получили максимум нового удовольствия, а не чтобы надумали себе еще больше проблем.
Пик вильнула бедрами, показывая нетерпение. Райнер пристроился к ней вплотную, неловко переминаясь коленями на мягком матрасе — на большом сроке уже растерялась прежняя ловкость, — постарался найти устойчивое положение. Огладил ноги, трепещущие бока, попытался вспомнить свой последний раз с женщиной, но так и не смог; незабытые инстинкты сами подсказали надавить Пик на спину, заставив лечь: оттого внушительная разница в росте нивелировалась, и желанный вход оказался на нужном уровне.
Райнер рыкнул, инстинктивно толкнулся, почти вслепую — из-за живота толком не было видно, — и головка члена уперлась в мягкие складки, проскользила между. Он застонал вместе с Пик, но ее вопль оказался куда пронзительнее; захлебнувшись воплем, она взмолилась:
— Войди в меня, Райнер… Пожалуйста…
Ее обычно бледная кожа на лице стала багряной от возбуждения. Он уже не стал оборачиваться на Порко и спрашивать позволения снова — знал, что тот тоже уже заждался; и потому исполнил просьбу Пик, резко подавшись вперед.
Очередной вскрик Райнер уже не услышал: все звуки сразу исчезли, словно его окунули головой в ледяную воду. В Пик оказалось еще теснее, чем он предполагал, хоть лоно уже и было растянуто пальцами; она приняла его охотно, пусть и не сразу расслабившись. Среди этих почти забытых, нахлынувших вновь ощущений, Райнер все же услышал, как кто-то звонко скулит — и понял, что это он сам.
Пик была потрясающей: такая нескладная, не отличающаяся плавными женскими чертами снаружи, но внутри — неприлично влажная, жаркая; двинувшись назад, она насадилась до упора сама, помогая Райнеру протиснуться в ее узость, и стоны тонули в чистом постельном белье.
У Райнера было много женщин — достаточно, чтобы стать привередой, — но именно сейчас ему казалось, будто ни с одной из них он не испытывал такого наслаждения; может, потому что Пик была уникальной. Может, потому что она была женщиной Порко, и Райнер брал ее у него на глазах; потому что он никогда не трахал беременных женщин, сам будучи беременных омегой. Или, быть может, потому что они просто творили это безумие вместе.
До его плеча дотронулись. Это был Порко, бесшумно подкравшийся сзади.
— Нравится?
— Да, — Райнер запрокинул голову и сразу же ощутил поцелуи на шее, перемежающиеся с укусами-метками.
Порко обнял его, прижал к себе осторожно, наглаживая живот — настолько нежно и прекрасно, что оглушительно, и невозможно было пошевелиться, но Пик делала все сама, двигаясь вперед-назад, а Райнеру оставалось только млеть в этом плену самых близких ему людей.
Порко шептал ему:
— Я так рад, что вы у меня есть. Мне очень повезло.
На этих словах окончательно исчезла вся ревность, все рвение к соперничеству, которые так терзали Райнера: теперь он чувствовал только, что они трое — одно неделимое целое. И что в их союзе не нужно бороться за любовь — ее хватит на всех.
Неужели это и есть то самое долгожданное спокойствие, которого так не хватало?
— Хочу, чтобы мы делали так чаще, — мурлыкал Порко, и Райнер хотел бы ему ответить, поделиться новыми чувствами, но так и не смог.
Пик старалась изо всех сил, рывками насаживаясь на него: ее волосы растрепались и спутались, а спина стала глянцевой от пота. Она устала, до этого и так мучимая тошнотой, но не сбавляла темп; от Райнера все равно не укрылась хаотичность ее движений, тяжелое дыхание, и снова сработал инстинкт — ухватиться за узкие бедра и начать толкаться самому. Порко тут же похвалил его — снова тихонько, на ушко, — а Пик разразилась новыми вскриками: внутри она была уже так хорошо растянута, что можно было входить полностью, резко и быстро. Райнер помнил, что она любит грубость — и то, что сам когда-то любил так же.
Он ощущал Порко позади себя: его крепкое, сильное тело и твердый член, упирающийся в поясницу. Можно было бы наклониться, чтобы дать ему протиснуться меж ягодиц, потереться, но объятие не позволяло Райнеру совершать никаких маневров — более того, если бы Порко того хотел, то сам давно поставил бы его как следует. Но он продолжал просто гладить Райнера, не вмешиваясь в процесс, давая возможность им с Пик вдоволь насытиться друг другом.
Лишь когда Райнер застонал громче нее, приближаясь к оргазму, строго предупредил:
— Не внутрь. — И так, чтобы услышали оба, напомнил: — Она моя.
Конечно, ему это важно: окончание — ритуал обладания, и Порко здесь не собирался уступать даже Райнеру, который был тоже его и не представлял никакой угрозы. Хороший альфа должен следить за соблюдением иерархии, несмотря ни на что.
И Райнер его беспрекословно послушался: толкнувшись последний раз, выскользнул из Пик, непроизвольно охнув от досады — больше всего сейчас ему хотелось остаться внутри, где так горячо и мокро; сама она не удержала равновесие и рухнула животом на постель, потянула затекшие руки. Райнер посмотрел вниз — на то, как сжимался растянутый, сочащийся их общей смазкой вход. Закусил губу до искр перед глазами.
— Молодец, — тепло отозвался Порко, поцеловал за ухом. — Сейчас приласкаю тебя сам. Ты был хорошим мальчиком.
Он притянул его поближе к себе, обхватил еще влажный член, заставив Райнера заскулить особенно хрипло в немой мольбе: «пожалуйста»; даже не вынуждая произносить это вслух — сжалился. Райнер действительно заслужил его ласку.
Другой рукой Порко обнял его под грудью, дотянулся пальцами до чувствительного соска, дразня невесомыми прикосновениями, продолжая покусывать уже истерзанную шею, а кулак внизу задвигался так быстро, что в этом безумном винегрете ощущений Райнер не успел ничего понять. Только еще немного полюбоваться на Пик под собой: ее пухлые, налитые кровью складки и пунцовые от его хватки ягодицы.
И почти сразу же он содрогнулся, выплескиваясь в ладонь Порко; дыхание остановилось на эти бесконечные секунды, словно кто-то схватил Райнера за горло, а все вокруг стало ярким до боли — в беременность оргазм стал куда насыщеннее обычного. Порко не переставал нашептывать ему что-то нежное и держать в крепком, надежном объятии; и даже когда Райнер обмяк, хватая ртом воздух, — не отпустил. Слов так и не удалось разобрать, но их смысл отпечатался на изнанке сознания уверенностью: он рядом, он никогда никуда не уйдет. Это главное.
Порко осторожно уложил его на постель, навис сверху, внимательно вглядываясь в лицо. Серьезно поинтересовался:
— Ты как? Все хорошо?
Райнер дотронулся до его щеки.
— Все прекрасно, — пальцы почувствовали легкую, незаметную для глаз улыбку. — Спасибо тебе.
Повернувшись, он выглянул искоса, чтобы посмотреть на запачканную ладонь, словно это тоже для него — своеобразная метка; но увидел только запястье, по которому щедро стекали мутные капли. Жемчужный цвет красиво сочетался с кожей. Если бы Райнер мог, он написал бы на теле Порко «мое», на собственном же — его ответным клеймом стал круглый большой живот. Красноречивее всех отметин. Иногда Райнера все еще мучило, что он не может так же: ведь семя омег бесплодное, бесполезное, жалкое.
Но если бы он был другим — был бы он счастлив?
Порко оставил на его лбу короткий поцелуй и отвлекся на заждавшуюся Пик, все это время лежащую терпеливо и тихо. Вытер обо что-то грязную руку — Райнер снова не увидел, но надеялся, что это не чья-то одежда, пострадавшая из-за спешки, — и промурлыкал:
— Теперь твоя очередь, малышка. — Послышался шелест кожи о кожу, затем влажный звук. — Кажется, Райнер хорошо над тобой поработал, м? Иди ко мне.
Пик мычала нечленораздельно и хрипло; Райнер смотрел в потолок, до сих пор пытаясь прийти в себя, и видел периферийным зрением, как Порко перевернул ее на спину, раздвинул ноги, лег сверху и толкнулся рывком, зная, что подготовка уже не требуется; она взвыла громко даже для нее самой и тут же поперхнулась, замолкла. Дернувшийся от рефлекторного испуга Райнер заметил только, как Порко закрыл ей рот своей широкой ладонью: похоже, той самой, которая была запачкана спермой. Только-только успокоившемуся телу вдруг снова стало жарко.
— Тш-ш, — Порко наклонился к ней, погладил по волосам. — В тебе так просторно. Хорошая. Не больно? Тогда не кричи так сильно, а то наш Райнер сбежит от страха. Смотри, он уже куда-то собрался.
Райнер все это время лежал неподвижно, даже не думая о том, чтобы уйти; но решил просто дать им двоим насладиться друг другом, не напоминая о себе. Сейчас он не ревновал Порко — голова была слишком пустой — но предпочел остаться тенью, пока тот проведет время с другим любимым человеком. Райнер не хотел быть лишним.
Но Пик потянулась к нему, схватила за запястье, словно стараясь удержать — ведь сказать «останься, пожалуйста» она не могла. Попыталась привлечь к себе — сил, конечно же, не хватило; поэтому Райнер подвинулся к ней сам, неловко переплетаясь пальцами, прижимаясь плечом к плечу и не думая ни о чем лишнем: ему было слишком хорошо, чтобы снова переживать о близости с Пик.
Порко смотрел на них сверху вниз, и по выражению его лица было однозначно понятно: он доволен тем, что видит.
— Люблю, когда вы вместе, — прорычал очень тихо, будто бы самому себе. — Рядом со мной.
И начал двигаться: резкими, глубокими толчками — так, что повидавшая многое кровать тряслась и поскрипывала; Пик жалобно всхлипывала и стонала в ладонь Порко, зажавшую ей рот, изо всех сил пытаясь быть тише. Получалось с переменным успехом. Райнер не отпускал ее руку, поглаживая большим пальцем костяшки, и смотрел, как Порко вдалбливается в стройное тело со звонкими шлепками. Крупные соски Пик колыхались в такт его движениям прямо перед лицом, и Райнер с трудом подавил желание поймать один из них губами — боялся нарушить эту идиллию, в которой снова все трое существовали единым, безупречным организмом. Одно опрометчивое действие могло снова разделить их на отдельных людей, со своими тревогами, несогласиями, конфликтами, но сейчас ничего между ними не существовало — даже расстояния.
Порко, Райнер и Пик слились в одно целое.
Он убрал руку, закинул ноги Пик к себе на плечи, чтобы входить еще глубже, и тогда она потянулась к Райнеру. Все еще нужно было оставаться тихой, как велено, и вскрики хорошо заглушались поцелуями; ее щеки были влажными — слезы от старания и натуги, которые Райнер ласково стер. И без тени сомнения протолкнулся языком в горячий рот: на этот безумный час он, кажется, заразился ее свободой.
Кровать встряхнуло особенно ощутимо. Порко навалился всем телом, заполнив Пик собой до упора, и замер, изливаясь внутрь. Веки его дрожали, а ноздри раздулись от удовольствия, и Райнер смотрел на это сквозь поцелуй: никогда прежде он не видел своего любимого таким очаровательным и… Непосредственным? Сегодня с ними определенно произошла какая-то магия.
Он отстранился сам, когда Порко наклонился к Пик, — та приняла и его поцелуй с той же охотой и жаждой. Райнер наблюдал, как их губы касаются друг друга, как перемешиваются нити слюны, а кончики языков сталкиваются. И, на удивление, ощущал полное умиротворение.
— Приласкать тебя как-нибудь еще, малышка? — прошептал Порко, целуя Пик. — Могу что-то для тебя сделать?
Она мотнула головой. С наступлением беременности у нее, как и у Райнера, произошли значительные изменения в чувствительности тела, только вот ситуация, в отличие от его, оказалась прямо противоположной: Пик перестала испытывать оргазм. Такое случается зачастую у женщин, но Порко все равно старался ублажить ее как мог — столько, сколько захочется самой Пик. Порой они проводили в постели часами — Райнер даже успевал за это время вздремнуть, — и он никогда не останавливался, пока Пик сама того не просила. Порко делал все, чтобы она была довольна.
И, кажется, теперь он оставил удовлетворенным всех. Что-то незримо щелкнуло в их треугольнике — осталось только спокойствие и убежденность, что дальше все будет только лучше.
Порко поймал на себе соловый, разомлевший взгляд Райнера. Дотянулся, поцеловал следом. И пообещал:
— В следующий раз ты будешь первым.