Подкидыш

Только первый луч коснулся стекла окна, как очередной день пошёл по кругу — растопить печь, принести воду из колодца, накрыть на стол… Нет, не совсем по кругу. Часы шли к восьми, а это значит вот-вот ребёнок попросит поесть. И Рокотов спозаранку отправился к тому дому, к той женщине и, оставив ей последнюю хлебную карточку, взял одну небольшую бутылочку молока. За занавеской прозвенел будильник. Скрип пружин кровати, а потом неожиданно из-за занавески показалась босая, растрёпанная и испуганная Света. — Она у тебя. — тоном упавшего с сердца камня произнесла Елагина, когда увидела Ивана сидящим с ребёнком на руках, малышка жадно сосала соску бутылочки. — Доброе утро. — с улыбкой ответил он ей привычным голосом. — Доброе. Ты чего не разбудил? — жена подошла ближе и посмотрела на то, как муж кормил ребёнка. Ну, у Ивана это выходило весьма хорошо. Даже отлично! — А зачем? — Рокотов поднял на Свету свой взгляд, — Я сам со всем управился… Кстати, твой завтрак уже готов. Света улыбаясь, оглядела Ивана, накрытый стол, потом снова посмотрела на мужчину. Неужели такие, как Ваня, ещё бывают в этом мире? Неужели не перевелись истинные Мужчины на белом свете… Иван смотрел на Свету. В глазах жены он прочитал необычное наслаждение. Им? Безусловно! Она исключительно на него так смотрела. Правда, сегодня особенно исключительно. Иван даже улыбнулся. Что-то до крайности нежное было в эту минуту в её взгляде. Маленьких детей Иван на руках, признаться, не держал очень долго. И сейчас, когда уже шагнул его возраст за сорок, стало особенно чувствоваться то, что на твоих руках такой маленький, но всё же человек. А что будет, когда на руках окажется их со Светой малышка? Иван понимал, что это будут совершенно необыкновенные чувства, намного более сильные чем те, что сейчас были в нём. И испытать их Рокотову очень хотелось. Света, после того необычного взгляда, что поймала на себе от Рокотова, спешно скрылась за занавеской прикрывающей проход комнаты. От глаз Вани неожиданно в жар бросило, как будто они только встретились и совсем недавно поняли, что влюбились друг в друга… «А может быть я и в самом деле — заново в него сейчас влюбилась? — смотрясь в зеркальце спросила саму себя Елагина: — Ваня сейчас совсем не такой, каким я его привыкла видеть… А может быть он просто показал всё то, что жило в нём, да не было возможности это показать?». Девушка обошла спальню. Света ощущала, как её охватили те же чувства, что и после первых его объятий, первого поцелуя, а потом после фразы «Выходи за меня замуж». Но опять взяв под контроль мысли и, самое главное, эмоции, Светлана вскоре появилась из спальни в привычной военной форме. Скромный завтрак. Девочка продолжала оставаться на руках у Ивана, пока Светлана могла спокойно поесть. Пока она это делала, наслаждалась отцовским образом мужа. И окончательно поняла, что мужественность это не только умение героически первым бросаться на амбразуру. Её муж в самом деле был самым мужественным человеком, каждую клеточку которого она обожала.

***

О службе и войне Рокотов и Елагина никогда не забывали, но иногда война не давала о себе знать на какое-то время. И в это утро после маленькой передышки она напомнила о себе — пришёл Федоренко и принёс последние вести о том, что беспокойно на фронте и особенно в тылу. Бродят по лесам бандиты и недобитые немцы, попавшие в окружение. То, как умел старшина собирать все слухи и сплетни округи нередко очень выручало следователей. Света как обычно разместилась на заднем пассажирском и взяла к себе на руки девочку. Малышка не спала, а с любопытством вновь разглядывала Елагину только на этот раз в шинели и шапке. Такой вид этой заботливой тёти с зелёными глазами был не знаком девочке. Федоренко, выезжавший на хорошо почищенную дорогу, мельком посмотрел на Светлану со своего водительского места, а потом сказал: — Такая спокойная. Словно в родных мамкиных руках. Даже не хнычет… Вот что значит женщина! Света взглянула на старшину, который как ни в чём не бывало вёл машину, и улыбнулась, пряча эту улыбку в воротнике шинели. Улыбку одновременно радостную и тоскливую. Сердце у неё и вправду материнское, да вот снова в её голове крутились мысли — её мамой никогда и никто не назовёт, не услышит она никогда детский голос, зовущий её так любяще: «Мама!». Рокотов же при словах Григория Ивановича осторожно через зеркало машины посмотрел на жену и на то, как она смущенно прятала улыбку. «Как же тебе к лицу «мама»! Лучше всего в мире, Светик!» — смотрел он на жену, так бережно державшую на руках укутанную малышку. Иван мог много разных изящных слов сказать Свете, мог сколько угодно раз повторять, как сильно любит её, какая она невероятно красивая. Но самым лучшим словом, которое он мечтал ей говорить каждый день, это было слово «мама». Она — мама его сына или дочери… Может быть когда-то он всё же скажет это ей? Может быть. Ивану хотелось верить в это и надеяться, что их одна на двоих мечта однажды исполниться. Всю дорогу до города Рокотов думал только об этом, глаза и сердце же в эти долгие минуты пути радовала Света, которая неизменно заботливо держала в своих руках дремавшую под шум мотора кроху.

***

Елагина хотела одна зайти в небольшой одноэтажный дом с вывеской «Дом малютки», да Ваня напросился с ней. Внутри их встретила симпатичная, скромно одетая девушка. Здесь было не очень тепло, поэтому она сидела за столом укутанная в шаль и с валенками на ногах. У Елагиной от вида её проскочили сомнения в том, а стоит ли оставлять кроху здесь? Что-то не похоже, что тут ей будет хорошо. Рокотова посетили те же самые сомнения и тень волнения тоже легла на душе. Девушка, завидев вошедших в военной форме, спешно захлопнула книгу, где Иван успел разобрать название — «Педиатрия». «Ну, уже что-то» — на сердце стало чуточку легче. Кажется, не всё так уж и плохо, как могло показаться сначала. — Здравствуйте. А вы к кому? — уверенно спросила девушка, внимательно оглядев вошедших. — Мы бы хотели… — начала Света, но замялась, никогда не думала, что ей придётся такое говорить. Однако, взяв себя в руки, она уверенно продолжила: — Мы бы хотели передать вам ребенка. — Понятно, проходите. — голос девушки неожиданно сделался равнодушным. — Заявление об отказе уже написали? Если нет, вот там образец. — указала на стенд девушка, а сама полезла в ящик за толстым журналом. Елагина оторопела от услышанного и застыла на месте, а Рокотов остался внешне невозмутим. Он подошёл к столу работницы и раскрыл перед ней своё удостоверение. — Мы привезли сироту, брошенную ночью, в мороз, на улице с целью убийства. И сейчас мы расследуем это преступление. Девушка подняла взгляд, посмотрела на очень серьёзного Рокотова, на его удостоверение. — Извините… Вы просто вдвоём, да с ребенком. — виновато проговорила она. — Вот я и подумала… Ещё раз простите, товарищ следователь. Рокотов прекрасно понял, о чём подумала девушка, но дальше эту тему он развивать не стал, перешёл сразу к делу. — Так значит, часто отказников вам приносят? — спросил Иван. — Ну, за эту неделю уже трёх отдали. — Вы позволите взглянуть в ваш журнал? — Да, конечно. — и работница протянула майору тот самый пухлый журнал. — А вы пока всё же примите ещё одного ребенка. Документов при девочке нет, даже имени не знаем. — пояснил Рокотов беря в руки журнал. — Так что, оформите всё как положено. — Конечно. Лидия Серафимовна посмотрит вашу малышку обязательно. Она всех осматривает… — быстро заговорила девушка, она явно разволновалась узнав, кто её визитёры, — Давайте оформляться. — подошла к Елагиной работница и повела к одной из дверей в длинном коридоре. Пока Светлана и девушка заполняли все необходимые документы в соседней комнате, пока малышку осматривала врач Лидия Серафимовна, Рокотов внимательно изучал записи в журнале. Да, детей в самом деле за последнее время оставляли много. В журнале аккуратно записывали имена бывших родителей, адреса, информация об их детях. За последний месяц лишь один ребенок был подкидышем. И тот — к дверям дома малютки и с запиской, где мать указала имя и дату рождения брошенного ею сына. Рокотов переписал к себе в блокнот имена и адреса тех, кто оставил своих детей за месяц. Может и пригодятся для поисков родителей малышки, найденной им на окраине сёла.

***

Закончив со всем, следователи отправились на службу. Всю дорогу Света молча смотрела в окно. Рокотов тоже не спешил начинать какой-то разговор. Настроения после прочитанного, после нахождения в доме малютки, было не самое весёлое. Они оба сидели немного понурые и печально молчаливые. И с неизвестно откуда взявшимся чувством вины, что и они тоже бросили девочку, как это сделали её родители. По приезде в прокуратуру, Рокотов зашёл к начальнику и вкратце описал историю с малышкой. Подполковник приказал передать дело милиции. — Это всё, майор, дела гражданские. Не нашего поля ягода, дела о подкидышах. — копался в своих папках и всё говорил полноватый подполковник, — Отдавай милиции и не думай, не держи этот висяк у нас. Ты лучше со Светланой Петровной займись делом Лавриненко, а то сроки поджимают. И так прокурор вам на встречу пошёл, продлил срок следствия. Продлил, а результата всё нет! — Понял, Матвей Сергеевич. Передам дело это. А с Лавриненко там уже всё практически готово, нам осталось только от криминалиста заключение получить и дело передадим в трибунал. — Ну вот и потормоши его, чтобы не тянул. А теперь иди, майор, работай. Подполковник не был человеком глубоко душевным и уж тем более сентиментальным. Сухой, скучноватый, немного чёрствый прокурорский следак, для которого жизни людей — просто папки томов уголовных дел. Такие как Матвей Сергеевич давно перестали что-то чувствовать и к потерпевшим, и к свидетелям, и в особенности к виновным. Поэтому быстро и оказался в начальниках. Люди с их жизнями, трагедиями, бедами пробегали перед ним печатными и рукописными буквами быстро и совсем не оставляя в памяти и на сердце чего либо. Рокотов давно это понял и поэтому знал — спорить бессмысленно. Выйдя от начальства с тяжким сердцем, Иван первый делом, зашёл в рабочий кабинет, где последние документы к делу по статье 156 УК РСФСР допечатывала на пишущей машинке Светлана. — Как закончишь, — произнёс Иван сев напротив, — отвези оформленное дело в милицию. Подполковник приказал им его отдать. А нас торопил с делом Лавриненко. — Ладно. Передам. Иван слышал, что такое не обрадовало жену, они оба хотели довести дело малышки до конца. Но есть приказ, правила, подсудность, юрисдикция. Против всего этого идти не выйдет. Как бы они не умели порой идти против правил, здесь — не выйдет. Быстро сдвинув рычаг перевода строк и вынув лист, Света сказала ещё: — А по Лавриненко есть новости. Звонил Бачуринский, сказал, что экспертизу он привёз, отпечатки на рукоятке — это Лавриненко. — Хорошо. Зайди, забери у него всё и я в трибунал повезу. — Угу. Закончу и схожу. — Света ровно складывала отпечатанные листы в папку с делом. Усевшись за своим столом, Рокотов как всегда закурил и принялся перелистывать то, что старательно переписал в доме малютки. «Ну может пригодится тому следователю, который займётся этим делом» — подумалось Ивану, но разум подсказывал, что никто особо возиться не будет с расследованием. Для вида что-то сделают, а потом закроют за отсутствием подозреваемых. Никому «глухарь» не нужен. И без них дел хватало. Бандиты например. Это куда серьёзнее и опаснее. Не успел Рокотов приступить к работе, как в кабинет вошла одна из секретарей и передала срочную телеграмму — обстреляна в лесу по пути к штабу фронта машина с солдатами, двое раненных, трое убитых в том числе и офицер. Майор Рокотов незамедлительно выехал разбираться.

***

Елагина быстро закончила с писаниной (ненавидимой с самого первого дня на следствии). Рокотов уехал выяснять всё по нападению в лесу, а ей нужно передать дело в милицию. А потом ещё и в трибунал самой нужно дело самострельщика Лавриненко передать. И всё пешком — Федоренко повёз Рокотова на место преступления. По пути Елагиной много думалось о том, что видела в доме малютки, о том, как из последних сил, на скромном снабжении, нянечки пытаются вы́ходить несчастных малышей, оставшихся из-за войны, болезней сиротами или, что хуже, брошенных своими родителями. И хорошо, если это происходило ещё в роддоме. Страшнее, когда как с той девочкой, которую сегодня Света оставила там. Обычно, когда вот так бросали на произвол судьбы, это было равносильно медленному и мучительному убийству ребёнка. Елагину мысль о таком мгновенно выводила из себя. Поднять руку на беззащитного малыша! Таких нерадивых мамаш хотелось наказывать особо сурово. Вплоть до расстрела. Им подарено было такое великое счастье — быть мамой! А они так поступили! Как только Света задумалась об этих горе-мамашах, то заколола собственная совесть за то, что оставила второй раз несчастное дитя. Но совести отвечал разум. Он твердил, что она поступила не просто по закону, а рационально. Она — следователь военной прокуратуры, офицер, человек без дома и родного угла. Они с Ваней такие оба. И какие тут могут быть дети, когда они могут сутками не ночевать в той квартирке, что выделили им в этом городишке! Какие дети на войне! Это несовместимые вещи. Вспомнив вновь об этом всём, Светлана вспоминала и то, что успела рассказать врач, принявшая девочку. «Говорите, ночью в мороз ваш муж нашёл её? Ну тогда у малышки просто отменное здоровье!.. Никаких признаков простуды, гриппа… Покормить усиленно придётся, массу нужно набрать… Судя по тому, как сростается родничок, девочке не больше года. Ну и общая реакция, движения… По всему могу сказать, что её развитие соответствует 5-6 месяцам» — повторяла про себя Света некоторые фразы из разговора с врачом шагая по плохо расчищенным улицам города. Да, девочка удивительно сильно хотела жить. Наверное, это особое свойство человека — когда он на грани гибели, он с жадностью цепляется за последние соломинки и надежды на спасение. Вот и эта кроха, которой и года жизни нет, так же жадно хотела остаться на этом свете. Шагая по узким заснеженным тротуарам вскоре Елагина оказалась у двухэтажного кирпичного здания со свежей табличкой, где алела надпись «МИЛИЦИЯ». Пройдя дежурного, показав своё удостоверение, Светлана Петровна очутилась в кабинете начальника. Им оказалась женщина лет под сорок пять на вид, с погонами капитана, с медалью на груди и очень колючим взглядом. Елагина представилась и вынула из портфеля папку. Капитанша внимательно пролистала всё и буркнула что-то то том, что дело приняла, будет работать. Когда же Светлана Петровна покинула кабинет, начальница тихо себе под нос пробормотала, убирая в самый нижний ящик стола папку с новым делом: — Два листочка в деле! И это мне военная прокуратура отдаёт! Чего ж они от меня хотят, когда у меня весь отдел — девки да мужики, списанные с фронта! Как я сыщу эту мамашу по деревням?.. Будто у нас других дел нет, этим ещё заниматься!

***

Рокотов не появился в прокуратуре ни в три часа, ни в пять, ни в семь. Светлана сама передала законченное дело Лавриненко в трибунал, сдала отчёт начальству. От Вани не было ни звонков, ни записок с посыльным, ничего не было. Конечно, сидя в кабинете, Света волновалась за него, но и приказа выехать для помощи никто ей не давал. Оставалось ей просто ждать. В конце концов, у них служба такая — постоянно разлучаться. В девять вечера Елагина оказалась в той квартире, в которой они жили в городе. Здесь тихо и пусто. Пройдя по прохладным полумрачным комнатам, Света опустилась в кресло. Рядом брошена на подлокотник шинель, у входа — сброшены валенки. А на голове продолжала сидеть шапка. Света опустилась в кресло, она смотрела в одну точку, сжав замком пальцы рук. Внутри тревожной массой перекатывались волны беспокойства и тоски. В эту смесь вплеталось и чувства одиночества. И оно было тем самым, с которым Света так часто оставалась наедине вечерами в сорок первом, сорок втором и сорок третьем. Это было самое тяжёлое время на фронте и в её личной жизни. И как же часто ей хотелось выть во весь голос от этого разрывающего сердце полного одиночества! Не спасал от него даже брат. Он постоянно твердил одно и тоже — нужно просто ждать. А Света больше не могла просто ждать! Хотелось броситься искать Ваню там, на передовой! Да даже если бы было нужно за линию фронта перейти ради того, чтобы отыскать Ваню — она не раздумывая согласилась бы!.. Не найдя мужа нигде ни живым и не мёртвым, в конце концов Света наглухо заперла в глубине себя всё то, что рвалось наружу слезами. С того момента для неё перестала существовать другая жизнь, кроме постоянной череды расследований и военных будней. Лишь изредка, дома по ночам она позволяла себе ненадолго отпереть ту боль, чтобы слезами вышло всё так давящее в душе… И вот сорок четвёртый, за окном морозный декабрь. Ваня теперь с ней, она рядом с Ваней. Всё словно бы пошло своим чередом у них, как и должно было идти даже несмотря на войну. А все те чувства, из прошлого, накрывают Елагину с новой силой, будто не было апрельской встречи. «Наверное, я просто сегодня устала. Нужно немного отдохнуть» — Света стянула с головы шапку, бросила её рядом с креслом и поджав под себя ноги, комочком устроилась в глубине мебели, закрыла глаза. Сил идти до кровати не было. Во сне всё проходит быстрее. Светлана засыпала под нерушимую, убаюкивающую тишину пустой квартиры. Перед глазами замелькали образы, где были карие детские глазки, детский голосок, зовущий её «мама» и большие горячие мужские ладони, которые обнимают так крепко, словно наяву…