Мушкетёрские будни

— Рауль! Ну Боже Праведный! Ну что же в этом такого! — молоденькая девушка, почти девочка, топнула прелестной ножкой и скрестила руки на груди. Она гордо выпятила чуть припухлую, как у отца, нижную губку, высказывая в этом всю свою обиду на брата и давая ему понять, что она ждёт извинений. А извинения это то же самое, что и согласие с её планом. — Сестра! — Рауль редко был вспыльчив, но теперь, пусть и на секунду, юноша вспыхнул. — Как же ты не понимаешь, ты не можешь не предупредить отца! Даже если матушка не против! — он раскрыл широко руки, как если бы между ними была пропасть, в которую падали все доводы сестры, не видящей негде для себя отказа, как мать, гордая, чтоб внимать доводам других, как отец. — О, как ты не ценишь свободу и риск, единственно в котором можно чувствовать свободу! — восторженно воскликнула Полен, давая этим приговор словам брата. Девушка разве что патетично не приложила тыльную сторону ладони ко лбу и не бросилась к окну, припав к подоконнику, как если бы самый близкий человек предал ее. — О, как ты не уважаешь отца! — сокрушенно проговорил юноша, даже несколько обречённо. — Ты руководствуешься уважанием, а я — любовью! И я, уверенная в такой же любви отца, могу тебе сказать: он не станет сковывать меня своими запретами, зная, что птенца в гнезде не удержать! — над Полен уже властвовала лирика, и она была не в этом мире, а где-то там, в реальности мечты, предаваясь душой метафизике. В такие моменты Рауль думал, что теряет связь с сестрой. — И именно поэтому ты готова ускользнуть из дома, не сказав и слова нашему отцу? Полен, это не любовь, а хитрость! — некоторый укор звучал в словах юноши. — Ах так! Ты делаешь упрек своей сестре, когда обещал во всем меня поддерживать! — бесстыдно нападала Полен. — Ну так ты либо со мной, либо оставь меня! — она топнула ножкой. — Ты так жестока со мной, Полен! — Рауль схватился за светлые волосы. Молодая красавица знала, что близка к своей цели. — Неужели нашей милой Луизе придётся разочароваться, что сегодня вечером, прогуливаясь у «Козочки» ей придётся разочароваться, что она не увидит своего обажаемого Рауля? — Полен состроила абсолютно невинейшие глазки и на свой тонкий пальчик накрутила слегка кудрявую прядку чёрных волос. Она безжалостно воздействовала на брата самым сильным аргументом — его влюбленностью. Что поделать, когда перед силой любви любой человек преклонет голову! А Полен ведь совершает добродетель: она ручалась Луизе, что поможет этой ночью случиться невиннейшему свиданию. На бледных щеках Рауля расцвели розы смущения. — Я бы не смог позволить себе разочаровать даму… — Раз так, дорогой брат, тебе тоже придётся выбрать: либо подчиниться воле отца, либо пойти за своим счастьем! О, вот видишь, у нас с тобой гораздо больше общего в сложившейся ситуации, чем ты думал, — раздался победоносный, но изящный смех Полен. Было решено: они пойдут просить у отца отпустить их на ночь… По своим делам, если избегать подробностей. Полен хотела убежать к Жаклен и повидать свою любимую Мадлен, которую обожала как старшую подругу. А у Рауля появились любовные дела. Говорить непременно будет Рауль, потому что Полен вряд ли сможет быть спокойна. Девушка опять загориться эмоциями, будет метать молнии глазами, если не получит согласия и, гордо вздернув точённый носик, уйдёт. А так она будет покорно склонять голову и надеяться на дипломатические способности брата. Отец, собранный, какой он бывает на войне и каким обычно его видят дома, но только не рядом с женой, был в своей кабинете и с ужасающе ровной спиной изучал какую-то книгу. Даже солнце сквозь окно с каким-то благоговением бросало лучи на его черные волосы, чуть тронутые серебром. Полен сделала шаг назад за спину брату и положила руку на его плечо. Игривая улыбка пробежала по её губам, и её пышные реснички затрепетали над блестящими глазами. — Отец, мы с Полен хотели спросить у Вас… Оливье, бывший и все еще многим известный как Атос, поднял черные, томные глаза, говорящие, что он очень рад видеть детей, но если они не будут его отвлекать от изучения книги, то он будет их обожать. — Так спрашивайте, дорогой Рауль, по Вашему расстерянному лицу я могу понять только Вашу неуверенность в моем благоприятном ответе, но никак не суть вопроса, — черные брови слегка нахмурились. Тут Рауль понял одну неприятную истину: ему никак нельзя признаться отцу, что совершенно внезапно у него наметилось свидание с Луизой… Взгляд отца был проницательный и способный душу наизнанку вывернуть, а сам отец не то, что словом, а даже малейшем изменением в выражении лица не покажет, что ложь ему совершенно очевидна. Рауль млел. Молодой человек вздохнул. — Не отпустите ли Вы нас с Полен эту ночь провести у наших друзей? Полен умоляюще посмотрела на отца, отвечая ему не менее проницательным взглядом. — Я думаю, я достаточно хорошо знаю ваших друзей, как знаю и то, что я не могу ручаться за безопасность молодых людей, которые отданы страстям и не находятся рядом с теми, кто может оказать им покровительство, — со спокойствием и как будто с полным понимаем затеи детей ответил Атос, вполне себе имеющий вск основания подозревать, к кому хочет убежать сын. Окружению Полен он доверял гораздо больше, но не доверял в возможность того, что с ней ничего не случится и она не ввязнет в какую-нибудь передрягу. — Вы можете не переживать за нас, мы достаточно благоразумны, чтобы заручиться Вашим доверием. — в каких-то закромах души Рауль отыскал в себе уверенность. Не будь он ответственен и за Полен, он бы признался в желании увидеть Луизу, но сестра ему не простить, если не вырвется сегодня ночью ну свободу. — Там будут вино и дамы? Поверьте, я ничего не спрашиваю просто так. Вы слишком пылкие молодые люди, чтобы я не был обеспокоен. — Но ведь это предостережение не может касаться Полен, а значит… Отец почувствовал, что Раль мешкается и не может подобрать слов, поэтому взял инициативу на себя. — Значит, это как минимум касается Вас, дорогой Рауль. А брата, который собирается пойти к дамам и где будет вино, я не могу отпустить с сестрой. Вы будете ответственны за неё. Полен спрятала лицо на плече брата — ей было непозволительно смешно. Она была уверена, что может добиться от отца большего, чем брата, просто потому, что она дочь и просто прелесть. Рауль понял: бессмысленно пытаться настоять на свое, к тому же Полен тихонько дергала его за кафтан — знак, что пора сворачивать предприятие. — Это всё, молодые люди? — заботливый отец вновь опустил взгляд в книгу. — Да, не смеем Вас больше отвлекать, отец, — Рауль поклонился, а Полен сделала элегантный реакренас и первая выбежала из кабинета. Не предупредить никого из родителей о своем ночном рандеву они не могли — тогда бы сначала отец выслушивал возмущения матери, покорно смирясь со своей участью и нежно держа ее за прелестные ручки в знак поддержки, а потом бы они сами, Полен и Рауль, были бы награждены уничижительным взглядом отца, одно строгое слово которого стоило тысячу тирад о том, как плохо они поступили. А вот если мать будет присутствовать в тот роковой момент, когда отец решит напомнить об должном уважении к родителям, то одного ее взгляда будет достаточно, чтобы отец махнут рукой на свои чада и посвятил себя жене. Эту тонкую схему, всегда безотказно действующую, Полен давно просекла, чем очень гордилась. Мать они нашла в саду, рядом с клумбами, которые посадил отец и которые очень полюбила Аннет. Ничуть не изменившаяся за почти двадцать лет брака в своей красоте и живом очаровании, все с таким же горящим взглядом игривых глаз и с неизменной величавой полуулыбкой женщина рисовала за мольбертом, но вовсе не пейзажи. Эта творческая натура тяготела к изображению людей! А еще у нее была только одна самая сильная страсть в жизни — это любовь, переходящая в восхищеное и обожание, к мужу. О, мало будет сказать, что она гордилась своим благородным графом — оно боготворила его, как самая верная жена самого верного мужа. Конечно, как внимательная мать, она замечала не меньшее, чем ее, восхищение в глазах Рауля, когда ему доставалось счастье узнать о подвигах отца. Черпать вдохновение из чаще любви — великий бар, а потому одухотворенная художница изображала по истине истене исторически момент — смелая, даже дерзкая осада четырьмя мушкетёрами бастиона Сен-Жерве. — Мама! — радостно подбежала к матери Полен. Рауль бежал за ней, точнее, сестра ее увлекала его за собой, держа за руку. — Да, мои птенцы? — женщина изящно взмахнула рукой в знак приветствия детей. Рауль, остановившись рядом с мольбертом, замер в удивлении, и Полен заметила его сияющие глаза, пока Аннет, давай детям время собраться с мыслями, вырисовывала в руках Атоса ту самую знаменитую белую салфетку, на которой потом с подачи кардинала были вышите лилии. — Так же хочешь? — Полен шутливо толкнула брата легтоем под ребра. — Для каждого благородного дворянина — честь пойти на войну… — Рауль был еще так молод и так невинен, что воспринимал это все на уровне патетического пафоса, воспетого в песнях и романаха. — Рауль, птенчик мой, война — самое ужасное дело в жизни, хуже только придворные интрижки. Красивую войну ты увидишь только на моих картина, — по-доброму усмехнулась женщина. Хотя она и понимала, что супруг, пускай и с болью в сердце, отправит сына на войну, и понимала, что только война самый лучший воспитатель молодого благородного дворянина и самый же строгий для него судья. — Вас никогда не коснуться ужасы войны, — Рауль с почтением преклонил голову, как бы выражая, что он готов стать солдатом, но таким, который своим сознанием долга чести мог бы затмить какого-нибудь маршала. — Какой ты сентиментальный! А для Д’Артаньяна это никогда не было ужасом! Ты слышал от отца, как он был смел и непоколебим- Полен протестующе топнула ножкой. Ей бы никогда не хотелось расставаться с братом, но признать, что она беспокоиться, что брат может уйти на войну, она не могла. — О, этот человек состоит из железа и мускулов. Отец ставит мне его в пример, — с восхищением заметил Рауль, вовсе не подозревая или не желая показывать, что подозревал, потому что это расстроило бы сестру, что эмоции Полен вызваны на самом деле волнением. — Тебе нет лучше примера, чем отец, мой мальчик. Кстати, вам, птенчики, стоит поучиться у него ясности мысли. Вы спугиваете вдохновение! О, знали ли вы, что это преступление? — шутливо пожурила детей Аннет и строго подняла кисточку вверх, как если бы хотела погрозить им пальцем. Дети присмирели. Полен выступила вперед. — Вы же нам достаточно доверяете? — она невинно похлопала глазками. — Недоверие навлекает на себя груз подозрительности. Это противно моей совести. Ну же, к чему ты ведешь? — Аннет в вопросительном жесте выгнула тонкую бровь. — А я к тому, что мы пришли к Вам за покровительством! — А что, вам уже в нем отказал другой могущественный покровитель? — мать лукаво улыбнулась. — Это совсем не касается сути нашей просьбы к Вам! — Неужели не хотите признаваться в своём поражении? — Это отступление! Мы решили наступать с другого фронта! — Полен от вспыхнувших эмоция даже притопнула очаровательный ножкой. — Вы ужасный стратег, дочь моя! У такого благоразумного отца такая неосторожная дочь! — Аннет картинно приложила тыльную сторону ладони к жемчужному лбу и вздохнула, как бы разочарованно, но как бы и с некоторой доброй иронией. — Вы так жестоки к себе, маменька, — Полен жалостливо сложила губки, и ее глаза сочувственно заблестели, однако этот блеск не скрыл хитринки, так и прыгающей во взгляде, как маленький бесёнок, — ведь отец всегда говорил, что я так похожа на Вас! Это замечание застало уже уверенную в своей победе женщину врасплох. Она выпрямилась несколько неестественно, но ее губы улыбнулись — ее падкий на острые фразы мозг любил словесные дуэли. Раулю показалось, что градус становится выше, чем у того бургуеского, что однажды дал ему попробовать отец. — Это был мое поражение. Я не добился успеха в этой кампании и, если бы я был полководцем в такой же, как этот диалог, важной битве, то меня следовало бы придать суду за предательство интересов государства! — Рауль покорно преклонил голову. Полен уже вздрогнула от накатившего приступа смеха, который она силой воли смогла сдержать. Аннет себя сдерживать не стала и звонко рассмеялась. — Так а в чем, собственно, суть вашей кампании, храбрые, но неудачливые воины? — Моя милашка Жаклен пригласила меня к себе, но я бы хотела остаться с ней на ночь. — Хорошо. А Рауль тоже хотел повидать Жаклен? Или наш дорогой Д’Артаньян хочет использовать его в своих эксплуататорских целях воспитания? Как ему подошло иметь бы сына! — мечтательно вздохнула Аннет. Ей — и она это не скрывает — нравится, что молодой человек себе в пример ставить не только отца, но и мисье Д’артаньяна. — Я счастлив внимать каждому уроку, преподаваемому мне господин Д’артаньяном, но я… — Раулю проще было поверить, что он будет гореть в аду за убийство мушки, чем соврать. — Я вижу, что тебе тяжело и слова произнести. Я не буду тебя мучить, мой мальчик. Не вечно же вам двоим быть под мягким крылешком родителей. — Значит, мы свободны? — Полен чуть подскочила, а глаза ее засверкали как два алмаза — это был взгляд юной кокетки, учуювшей запах победы. — Настолько же свободно, насколько Мазарини чувствует себя в королевской казне! — женщина макнула кончик кисточки в краску и сделала слишклом резкий мазок. А все-таки презрение ей скрыть не удалось. В тонких вопросах управления государства она всецело доверяла мужу, считая, что пышнота юбки закроет ей возможность своим ищущим умом пролезть в самые искусственные интриги, в которых бы она не упустила шанс поучаствовать. Дети тактично сделали вид, что ничего не заметили. Точнее, Раль тихонько схватил сестру за руку, давая ей понять, что на этой ноте разговор вполне себе можно и закончить. — Спасибо, мамочка! — Полен, как восторженная лань, подскочила к матери и звонко чмокнула её в щеку. Рауль же оставил благодарственный поцелуй на белоснежной ручке женщины, которую он любил так же, как любил бы кровную мать. Дети убежали, а увлечённая художеством женщина продолжила воссоздавать на полотне героический подвиг возлюбленного супруга и его доблестных друзей. Не стоит скрывать, что ощущала она себя весьма величественно, убеженная в том, что создает то, что действительно должно остаться не только на страницах исторических книг, но и в истории искусства. Она уловила спокойные шаги благородного мужа и улыбнулась, знаю, что сейчас он подойдет к ней и положит руку на талию, чуть сжимая в крепком и нежном, и даже несколько собственническом, объятии. Так как она была провидецей относительно действий супруга, так и случилось. — Великое счастья для влюблённого мужа видеть, как его жена отдает должное даже самым незначительным его подвигам, — он легко подхватил ладонь Аннет и оставил там нежный, исполненный уважения поцелуй. — Любите же Вы, милейший Оливье, преуменьшать свои заслуги. Но если Вы хотите, чтобы я Вас похвалила, то можете просто попросить об этом! — вспылила Аннет, и её лукаво-огненный взгляд метнулся в Атоса, который, однако, встретил это нападение контратакой: его взгляд был благосклонно-томный, даже с некоторой нежной, любящей укоризной, который он имел обыкновение смирять строптивость жены. — Сударыня, я знаю, где проходит та грань, по ту сторону которой я могу ставить свои заслуги чуть ли не на ступень выше королевских. Ведь и верный пес бывает самой благородной породы, отчего у него в крови стремление прославлять и защищать своего хозяина. Но к таким заслугам шальные поступки молодости отнести нельзя, — бывший мушкетёр, а теперь просто сельский житель и примерный семьянин положил свои все еще мягкие, белые и ласковые ладони на плечи жены и встал сзади неё, внимательно рассматривая её картину. Аннет цокнула языком, но всё же улыбку сдержать не смогла, пусть и не увиденную супругом. Впрочем, он мог догадаться по связывающему их одному чувству, когда она улыбается, а когда нужно сделать всё, чтобы эту улыбку вернуть на алые губы. — Думала, выхожу замуж за доблестного рыцаря, а оказалось за философа! — Аннет рассмеялась, положила кисточки и развернулась к мужу, обняв его за шею и коротко поцеловав в губы. Он приобнял ее за обтянутый корсетом (ведь она пеклась о своей красоте и ей одной было ведомо волшебство молодости, благодаря которому она сохраняла по истине царственную бледность и мягкость кожи, осанку и свежесть майских луговых цветов) стан и ласково посмотрел в горящие страстью глаза. — Моя милая, я видела, как Раль и Полен седлали лошадей. Я, кажется, остаюсь в неведении. Вы, как мать, вероятно, оказались в этом вопросе более проницательны. — Вы правы, мой драгоценный. Ну чтобы они подумали о матери, которая столь строга к их прихотям? — и она с абсолютной уверенностью в своей невинности захлопала ресницами. Атос всё тут же понял и только слабо вздохнул, в чём Аннет прочитала смирение супруга со случившимся. — Вы знаете моё отношение к Лавальер. Пока они дети, с этой детской симпатией я не в праве что-либо сделать. Однако в дальнейшем непослушание Рауля меня сильно огорчит… Я не вижу в этом достойного будущего для нашего сына, Аннет. Аннет глубоко вздохнула, как будто бы набираясь сил, чтобы высказать давно томившую ее мысль. — Оливье! Послушайте, Вы не властелин над судьбами детей, хотя, безусловно, должны, как и я, оказывать им покровительство. Эта любовь принадлежит Раулю и никому больше, пусть сам ей распоряжается. Не избежать разочарований молодости, понимаете? И будут разбитые сердце и склеенные вновь из осколков души, он должен это пережить. Лавальер — милая девушка, с такой можно не бояться за честь супруга. Предоставьте ему свободу в действиях и поддерживаете при удачах и падениях. Так он вырастит скорее и скорее будет радовать нас, родителей, своими успехами. — Я хочу, чтоб наш добился успехов на службе государству, а не на прислуживании дамским юбкам, чтобы он был первым достойным дворянимом Франции после короля, но по заслугам стоял не ниже его величества. Он должен хотеть спешить на службу, а не лететь стремглав домой к легкомысленной, изнеженной жене. Я бы хотел, чтоб наш брак был для него примером. Вы не кружили мне голову и не играли с моими чувствами, да и я не бегал за Вам. Наши чувства не нуждались во времени и доказательствах, и мы сразу знали, чего хотели, и мы были вправе требовать этого друг у друга. Я не могу не беспокоиться о его увлечением Лавальер, которая не вызывает у меня доверия. Вы должны разделить со мной эти мысли, — от волнения Оливье сжал руку своей графини. И смотрел на её прекрасное лицо так убедительно, что всё, что не сказал словами, выражал с строгих, ставших вмиг серьёзными чертах лица. — Но, милый мой, мы не можем, более того, не имеем права удерживать его от тех поступков, которые нам кажутся неправильными. Я говорю нам, потому что вижу свой долг в том, чтобы быть на Вашей стороне, хоть и пытаюсь изменить Ваше мнение. Наш мальчик должен в ней разочароваться сам, а не с нашей помощью. Тонкие брови графа чуть нахмурились. Его глаза бегали по лицу жены, будто пытаясь проникнуть в её самые глубинные мысли, которые он, может быть, и знал, но не мог до конца принять. — Я не смогу видеть, как он зачахнет от несчастной любви. Граф весь как-то вдруг помрачнел, словно бы его душа предалась той глубоко запрятанной внутренней боли, почувствовав раз которую, он готов был сделать всё, что эту же участь не разделил Рауль. Аннет если и не знала всех тонкостей прошлого мужа, то уж точно чувствовала его переживания, связанные с этим, а чего никак не могла узнать от него лично, то обращалась к Д’Артаньяну и всё у него выведывала Благодаря такому другу и проницательности Аннет быстро сообразила, в чём дело и о чем думал в этот момент Оливье. — Но, посмотри, как я люблю тебя! Неужто-то не веришь, что такое возможно? — она положила ладонь на его щеку и заботливо большим пальцем начала поглаживать мягкую кожу. — Вы всё думаете, что Рауль повторит Вашу судьбу, но это не так! Отнюдь не так! Да даже и допустим такое… У него есть мы. Ты думаешь, Полен позволит ему унывать? О, с такой сестрой и с братом, который обожает её, нечего страшиться неудачной осады крепости под названием любовь. Так что, дорогой мой граф, хотя бы раз в жизни оставьте Ваши нравоучения и позвольте мальчику жить страстью! Жить ошибками и своими выводами и взглядами, а не теми, которые он перенимает у вас, потому что испытывает безусловное уважение к отцу. Пусть сам увидит жизнь, как это сделали Вы. Право, Вы печётесь об этом, порой, сильнее, чем обо мне! Подумали бы, может, о том, что Вы давно не звали меня на охоту! Сдалась Вам эта Лавальер! У Вас такая жена рядом, а Вы всё о каких-то подростковых увлечениях думаете! Вы хотите вызвать мою ревность?! Моё неудовольствие?! О, будье трижды осторожны, если будете иметь неудачу вызвать мою злость! — Аннет знала, что муж не любит капризы, однако их она использовала как хитрый приём в достижении своих целей, а Ольвие за почти двадцать лет их брака так и не смог разгадать в секрет того, как эта обворожительная женщина может так искусно дергать за ночточки его души. И он вновь и вновь ведётся на её совершенно очевидную, пускай и безобидную манипуляцию. Только в этом случае граф готов подчинить свою волю не своим помыслам, а желаниям графини. — Да, Вы правы, что такая легкомысленность сына побуждает во мне неприятные ощущения и заставляет видеть будущее в самых неприглядный тонах. Однако не думайте, что это мешает мне верить в любовь и видеть её вокруг меня. Теперь эта любовь пропитывает весь мир, в котором я живу, и я не преклоню голову ни перед одним возможным несчастьем. А ну коль Вы, графиня, выражаете такое желание поохиться, то не смею противиться этому. Завтра… — Завтра! — уцепилась за это слово Аннет и тут же обняла мужа за шею, поцеловав его в губы. — Конечно же, завтра, всенепременно завтра, с первыми лучами восходного солнца! — графиня мечтательно рукой провела по воздуху, будто бы рисуя траекторию солнца, которое утром, такое румяное и невинное, встает и раскрашивает небо нежно-розовыми, прозрачно-голубыми цветами. Перед такой женой, счастливой и восхищённой, Оливье ничего не мог поделать. И сегодня он уже не будет думать о трудностях в воспитании сына, о неугомонной Полен, потому что уж точно была самой лучшей защитой — внимание и любовь брата.