Диагноз «забота»

      Хлопок двери.       Антон усаживается на банкетку в прихожей, бросает рядом набитый своими и не совсем своими (хотя это уже спорный вопрос) вещами рюкзак, опирается спиной на стену, запрокидывает голову и слышит щелчок.       Замок закрыт.       Тишина.       Нет орущей толпы фанатов, нет уведомлений из новостных каналов и чатов с ребятами. Даже от Стаса, что и в нерабочее время пытается сунуть нос в жизнь Антона, тоже ничего не приходит.       Просто тишина. И спокойствие. Даже вставать никуда не хочется. И двигаться тоже. И улыбаться за день откровенно заебало. Сейчас бы тушку свою до кровати дотащить и прямо так лечь.       Хочется, чтобы как в мультике про Гринча машина специальная была, только чтобы не одевала и волосы расчесывала, а раздевала, аккуратно укладывала на кровать и укрывала одеялом.       Хотя, кажется, есть одна рабочая машинка с таким функционалом. Правда, она ещё и обнять может, и подшутить, и пощекотать, и сладких снов пожелать.       — Устал? — раздаётся со стороны двери, и Антон медленно поворачивает голову.       Арсений, облокотившись на дверь, улыбается. Словно не отыграл два концерта, по сцене не набегался, не натанцевался. Как всегда — свеж и весел. Будто трое суток проспал. Только тяжёлый и долгий день выдают растрёпанные волосы.       — Это должен был быть не вопрос, а моё утвердительное предложение, — отвечает Антон, проводит рукой по взмокшему из-за жары лбу. — Сил вообще нет. А ты ещё кружочков десять вокруг дома наверни — и приходи. От тебя это... Ну... Того.       Антон сам не понимает, что «это» и что «того». Вернее, сказать не может. В одно предложение связное уместить не получается, что Арсений больно уж бодрый после раннего подъема, перелёта, репетиции, концертов и ещё одного перелёта. Ему бы даже двадцать кругов вокруг дома намотать, потом сериал глянуть, книжку почитать — и только после этого, может быть, спокойно ляжет и уснёт. И как живёт этот человек?       — Да я давно уже «того». Антон, ты со мной сколько уже знаком, а только заметил? — Арсений встаёт перед Шастуном, нагибается, тянет штанины джинсов немного вверх. — Ты меня пугаешь. Или у тебя амнезия? Склероз?       — Альцгеймер, — закатывает глаза Шастун и наблюдает, как Арсений садится у его разведённых ног, руками опираясь на колени. — А у тебя диагноз «похоть»?       — А у меня диагноз «забота», — спокойно отвечает, начиная развязывать шнурки на кроссовках Антона. — А ещё «похуй на то, что ты сейчас думаешь». Давно мою медкарту видел?       — Давно. Но там до сих пор, я уверен, написано «Ебусений» вместо твоего имени.       Попов издаёт странный звук, видимо, смешок, но похоже это на бульканье совы, которая думала, что приземляется на асфальт, а под ногами оказалась водная гладь.       Шастун прикрывает глаза, чувствуя, как с ног осторожно снимают кроссовки. Стопы холодит, и от приятного ощущения по телу пробегают мурашки. А когда носки оказываются на полу, Антона слегка передёргивает.       — Сам дойдёшь до кровати? Боюсь, что дотащить на своём горбу я тебя не смогу. Устал, — признаётся Попов, выпрямляясь. И у Шастуна от этого признания глаза открываются и на лоб лезут.       — Устал? Ты? Серьёзно? Не, не верю, — говорит Антон, всё же вставая с банкетки не без помощи протянутой руки. — Врёшь.       — Когда первым усну, поймёшь, что я ещё и соврал, что просто устал, а не ноги еле волочу, — Попов целует Антона в кончик носа, слегка прикусывает его. — Сегодня у спинки дивана спишь ты. Ну так, кстати говорю. Я завтра рано встаю, у меня это... Я забыл, куда мне, но рано.       — У тебя шило в жопе, да-да, я помню, — отвечает Антон и получает лёгкий тычок в бок, прямо между рёбрами. Но от этого не больно, только щекотно.       С Арсением никогда не больно. Хоть укусы, хоть тычки, хоть что. С Арсением только прикольно. А с уставшим — даже интересно и весело.