Шутки судьбы

День был пасмурный, солнце, несмотря на летний сезон, охотно пряталось за облаками. Приятная прохлада веяла в воздухе, слабый ветер освежающе дул в лицо. По улице дружным маршем шагали несколько молодых людей, среди которых выделялся низковатым ростом и темными кудрями выпускник Царскосельского лицея Александр Пушкин. Компания бурно что-то обсуждала, а, точнее, приезд в Петербург известнейшей гадалки, к которой они и направлялись. Об этой женщине знала вся Россия, поговаривали, что искуснее гадалки нет. Неудивительно, что очередь выстроилась такая, что ждать им придется, казалось, вечность. — Не верю я в эти гадания, просто очередная шарлатанка. — Антон Дельвиг хоть и был рад вылазке в Петербург, но к гаданиям отнесся скептически. — Ладно тебе, сам, будто, и не в очереди стоишь. — Пущин тихо посмеивался над недоверчивостью товарища, хоть и сам в гадания не слишком верил. Но, заметив серьезное лицо Пушкина, решил разговор перевести в другое русло, только драки ему не хватало. Следует заметить, что о суеверности Пушкина уже давно слагались легенды. Он с настороженностью относился к любым приметам, имел список несчастливых дней на каждый месяц в году, и шуток на такие темы не терпел. А уж гадания — вещь совсем особенная. Все Пушкины, будто у них в крови это заложено, были до ужаса суеверны. В семье гадали всегда. Это было одно из единственных теплых воспоминаний прошлого, которое хотелось хранить в себе. Александр серьезно смотрел в толпу, ища глазами ту самую гадалку. Женщина эта, хоть и немка по происхождению, выглядела на манер обычной цыганки. С темными, уже тронутыми сединой волосами, почти черными серьезными глазами, сидя в потрепанном временем и дорожной пылью цветастом платье и шали, она являла собой самое типичное представление о гадалке. То женщина с напряжением вглядывалась в линии на ладонях, то тасовала карты под странные и невнятные заговоры, то назначала чуть ли не личные сеансы. Сколько они простояли в ожидании, сказать трудно. Но вот, наконец, пришел и их черед. Иван Пущин вышел первым. Когда товарищ вскоре отошел от женщины на несколько шагов, ошарашенный и какой-то измученный на вид, Пушкин был готов согласиться с Дельвигом. Ну не мог его добродушный и мудрый Жанно, даже в самом точном предсказании, попасть в ссылку. Да и куда, в Сибирь! Нет, это звучит-то даже совершенно невозможно. Пушкин стоял в оцепенении, и уже не так ему хотелось узнавать, какие ужасы, по мнению старой женщины, ему предстоят. Александр стал последним, кого согласилась принять немка. Женщина, как только он к ней подошел, перехватила правую руку лицеиста, и с жаром принялась разглядывать линии на ладони. — Интересный вы человек! И линии у вас ровно ложатся, гладко. Это к славе. — голос гадалки был немного хрипловатым, она говорила спокойно, но даже со стороны было понятно, как сильно она верит своим словам. Когда она потянулась к колоде карт, лицо снова посерьезнело. Медленно перетасовывая стандартную колоду, она шептала почти неразличимый заговор, при этом порой пронзительно поглядывала на Пушкина. Затем принялась выкладывать карты, долго отсеивая и откладывая часть по неясному стороннему человеку алгоритму. На оставшиеся она серьезно взглянула, даже с недоверием. Затем продолжила свою речь. — В ближайшее время ждите денег. Предложение по службе будет, хорошее. Но у вас другая дорога. Прославитесь, долго о вас Россия помнить будет. Встретите и жену, но это потом. Красавица будет. — она подняла взгляд на Александра. Он внимательно вглядывался в оставшиеся карты. Женщина сказала не все. Жутковато становилось от черноты мастей, на которую он уставился. Тем временем немка продолжила. — Вижу дороги. И не к добру они. Будете по ссылкам разъезжать, но возвращаться будете всегда. А смерть ваша… — было видно, как женщина старалась подобрать правильные слова. — наступит от белой головы, или от белой лошади, или от белого человека. Они шли, все в замешательстве. Даже Антон Дельвиг, так яро отстаивавший свое мнение о неправдивости гаданий, притих. Но через время товарищи, хоть и не с былым задором, распевали старенькую песню, из которой Пушкин смог запомнить лишь несколько отрывистых строчек. В последствие каждый, на вопрос о том дне, напивал приевшееся «Выражения лиц не меняя, Благородные лгут короли». *** — Оля! Оля, ну успокойся! Ничего не предвещало беды. Начиналось вообще безобидно. Семья, друзья, самый обычный вечер в близком кругу. А потом решили погадать. А Оленька Пушкина как раз умела предсказывать будущее по линиям на ладони. Все смеялись, слушая про дальнюю дорогу, внезапное наследство и любовь. А потом Александр Сергеевич попросил сестрицу погадать. Так она вдруг стала отнекиваться, а как только взглянула на ладонь, сразу разрыдалась и уже как десять минут отказывалась говорить предсказание. Она лишь шептала что-то невразумительное в плечо брата, все еще продолжая плакать. Когда девушку все же успокоили, она тихо шептала что-то про ужасную судьбу, а затем перешла и вовсе на крик, продолжая поминутно всхлипывать. — И зачем, зачем ты уговорил меня гадать!.. Ты ведь… тебе смерть предсказана… Страшная, в муках! И в молодых летах… — девушка снова перешла на тихий плач, а как успокоилась, так вовсе всех от себя разогнала. Гадания закончили. *** Александр был хмур. Не удивительно, кто будет по-настоящему весел на дуэли? Они сходились к барьеру, но Дантес был спокоен. Это его спокойствие сначала не смущало Александра, но вскоре заставило насторожиться. В голову будто ударило странное предчувствие. Он был прекрасным стрелком, но в сознании пульсировала тревожная мысль, что все не так уж обыденно. Пушкин стоял у черты, он не успел заметить, что Дантес не дошел. Он смог четко осознать только звук выстрела. Все поплыло. Устоять на ногах больше не представлялось возможным, поэт, совершенно не желая этого всем своим существом, упал на снег. Кровь медленно расползалась по белоснежному полотну. Перед глазами расплывался образ противника. И только теперь Пушкин понял, что дуэлянт блондин, одет в белый мундир, и приехал он на белой лошади.