Против правил

Элизабет Лавенца злилась, когда села за руль, хотя это и было против её правил. Правил у неё было много, иногда Элизабет проводила ревизию и выкидывала парочку. Например, правило «слушаться старших» вылетело со свистом ещё где-то в школе, а то бы сейчас она была бесплатной экономкой, а не подающей надежды третьекурсницей. Правило о том, чтобы не садиться за руль, когда злишься, было папино, как и машина. Почти никакого другого наследства родители ей не оставили. Вернее, был где-то трастовый фонд, но доступ к нему Элизабет не светит, пока она не станет совершеннолетней. Поэтому для неё было так важно получить профессию. Зарабатывать на жизнь своим трудом. Быть кем-то большим, чем просто невестой Виктора Франкенштейна. Её даже не пускали в палату, пока Франкенштейн-старший не позвонил главному врачу. Невеста - ещё не жена. Впрочем, и после этого за всё то время, которое Виктор провёл в больнице, они увиделись всего несколько раз. Элизабет злилась на врачей, которые бухтели что-то про нестабильное психическое состояние, и сегодня решилась наконец подкупить медсестру, но тут выяснилось, что Виктора выписали. И он уехал. Дисциплинарное слушание было назначено на следующую пятницу, в запасе оставалась неделя, чтобы подготовиться, и Элизабет настроилась помогать и поддерживать, но оказалось, что в её помощи не нуждаются. Виктор не позвонил ей, не оставил записки, ничего. Она даже не знала, куда он поехал. В последнее время он ночевал в лаборатории, его комнату в кампусе занял другой человек, а друзей в университете у Виктора, кажется, так и не завелось. На прошлое Рождество Элизабет подарила Виктору автоответчик в надежде, что так он не будет забывать отвечать на звонки. В итоге с автоответчиком она разговаривала раза в три чаще, чем с так называемым женихом. Иногда она специально набирала номер, чтобы услышать: «Занят, говорите. Биип», - и повесить трубку. Подруга Элизабет Фелисити шутила, что помолвка до сих пор не разорвана только потому, что Виктор ни разу не дослушал Элизабет до конца. Истины в этой шутке было больше, чем хотелось бы. И сейчас был, конечно, неподходящий момент. Пожар, перспектива отчисления, косые взгляды. Даже до того колледжа, где училась Элизабет, докатилась волна сенсации. Быть невестой сумасшедшего учёного было в чём-то забавно, Элизабет считали бесшабашной и самоотверженной, и ей нравилась эта репутация. На деле она была скорее упрямой. Может быть, ещё немного, и она сравняется в упрямстве с Виктором. Элизабет медленно выдохнула и повернула ключ зажигания. Надо всё же съездить в лабораторию... на пепелище лаборатории. Виктор мог первым делом броситься туда, хотя всё, что уцелело после пожара, уже забрали в университет. Но он даже последствия собственного неудачного эксперимента мог счесть отличным источником новых знаний... Пепелище выглядело удручающе и даже не зловеще. Оно уже было обнесено строительным забором и частично расчищено. Из чистого упрямства Элизабет вышла из машины и внимательно осмотрела землю вокруг. В весенней грязи виднелись следы грубых рабочих ботинок и колея, прочерченная тачками. Со стороны леса Элизабет также нашла отпечаток босой ступни. Это её озадачило. Кому могло прийти в голову ходить босиком по стройке? Элизабет рассеянно поставила рядом свою ногу, сравнивая размер. Скорее всего, мужчина высокого роста, около двух метров. Кто-то из соседней деревни пришёл узнать, нет ли работёнки? Во всяком случае, следов Виктора здесь не было. Подумав мимоходом, что модные высокие сапоги имеют хотя бы некоторую практическую ценность, Элизабет вернулась к машине и стала выруливать на дорогу. Она ещё не успела решить, куда ехать дальше – всё же в кампус? – когда услышала шум впереди. После развилки дорога к деревне здесь шла через лес и была довольно тёмной и неприятной, но зато короткой, и местные часто ей пользовались. Элизабет медленно подъехала к повороту. Сомнительного вида двое били палками кого-то, лежащего на земле. По рыку, который слышался в ответ на их проклятия, Элизабет подумала, что это собака или, может быть, волк. Но если волк, то, видимо, раненый, иначе он бы уже загрыз нападавших. Элизабет притормозила, пытаясь понять, какой из сторон нужна её помощь, когда три вещи произошли одновременно. С неба пролилась новая порция дождя. Элизабет удалось включить фары дальнего света. И она услышала крик. Отчетливо человеческий крик. Это решило дело. Элизабет нажала на газ и поехала вперёд. Не настолько быстро, чтобы её нельзя было заметить и уйти с дороги, но довольно угрожающе. Двое с палками, когда на них упал свет фар, разразились новыми проклятиями, почему-то перекрестились и убежали в сторону леса. Темная фигура на обочине не двигалась. Элизабет осторожно подъехала ближе, опустила окно и выглянула наружу. Это определённо был человек. Видимо, бездомный, одетый в какое-то рваньё. Он дрожал и тихо завывал. Из-под лохмотьев виднелся расцарапанный локоть и ступня в мелких порезах. Наверное, это он приходил на стройку. Дальше Элизабет переключилась в режим чрезвычайной ситуации. «Они ушли, не бойтесь, - сказала она лежащему на земле. – Сейчас я схожу за помощью. Я накрою вас, чтобы вы не замёрзли». Элизабет достала с заднего сиденья плед и клеёнчатую скатерть для пикника и набросила на бездомного. Потом села в машину и поехала в сторону ближайшего корпуса. Одной человека таких габаритов ей было не поднять. По пути назад завхоз успел рассказать ей с десяток историй про снежного человека, который забрёл в местные леса и, говорят, стал нападать на деревенских. Первокурсник, которого они прихватили по дороге, смеялся над этими историями и явно пытался произвести впечатление на Элизабет, но ей было не до того. Дождь усиливался, и вести машину по разбитой дороге становилось всё труднее. Рассказы завхоза, впрочем, вызвали у неё странное ощущение нереальности происходящего. Когда на обочине обнаружилась только клеёнка для пикника, Элизабет уже готова была поверить, что ей всё привиделось, но вскоре различила в размываемой дождём грязи следы босых ног и рук. Мужчины шагнули в заросли, оставив Элизабет в машине. Некоторое время они бродили по кустам, но в конце концов послышались голоса, затем шум драки. Элизабет сняла машину с ручника и приготовилась стартовать. - Да куда ты? Пьяный, что ли? - Зато точно живой... Из кустов на дорогу выскочила скрюченная фигура и замерла в свете фар, как животное. Впервые увидев лицо бездомного, Элизабет в ужасе зажала рот руками, хотя вместо крика всё равно вышел сдавленный хрип. Машина дрогнула и тронулась с места, к счастью, задним ходом. Бездомный рванулся в противоположную сторону, заметно хромая, но поскользнулся на грязной дороге и упал. Элизабет поспешно схватила руль и ударила по тормозам. Боже мой, что с ним случилось? Наверное, вернулся калекой из Вьетнама... или, может быть, он бывший пожарный? А что если он прятался где-нибудь в подвале лаборатории, когда... Сжав руль так, что ногти впились в ладони, Элизабет крикнула: - Не бойтесь, мы пришли вам помочь. Мы отвезём вас в больницу. Завхоз и первокурсник выбрались из зарослей и остановились на обочине. Казалось, голос Элизабет привёл бездомного в чувство. Он поднял голову и посмотрел на неё. На этот раз усилием воли Элизабет удалось сохранить спокойствие. Мало ли, что приключается с людьми, проказа, лишай. Машину придётся мыть, но не оставлять же этого бедолагу в лесу. - Забирайтесь, - решительно сказала Элизабет, мотнув головой. Удивительно, но бездомный беспрекословно послушался её. Он поднялся с земли и заковылял к машине. Завхоз помог ему забраться на сиденье, а первокурсник подобрал с земли клеёнку. - А то зальем вам всё... - пробормотал он смущённо. - Как вас зовут? - спросила Элизабет, глядя в зеркало заднего вида, как бездомный устраивается на сиденье, то и дело шипя, видимо, от боли. Ответом ей был только пристальный взгляд больших тёмных глаз. Может, он немой? - У вас есть родственники? Дом? - продолжила она. - Как давно вы ели? От последнего вопроса он оживился и закивал. Элизабет пошарила в бардачке и нашла пару чёрствых бретцелей. Перегнувшись назад, она протянула их бездомному. - Больше ничего нет, в больнице вам дадут нормальную еду. Когда бездомный взял бретцели из её рук, Элизабет увидела шрамы на его кистях и вздрогнула. Между тем завхоз с первокурсником решали, кто где поедет. В итоге завхоз погрузился рядом с Элизабет. - Я наверное, это, пойду, он вроде ходит? - нерешительно сказал первокурсник. - Да, спасибо за помощь! - крикнула Элизабет, выжимая сцепление. - Отойдите, а то я обдам вас грязью. Машина заревела, выбираясь из грязи на асфальтовую дорогу, и бездомный на заднем сиденье задёргался. - Всё хорошо, это просто мотор, - сказала Элизабет. Движение за её спиной прекратилось. - Вы дрессировкой тигров не занимаетесь, случайно? - спросил с уважением завхоз. *** На слушание её тоже не пустили. Заседание было закрытым, но почему-то недостаточно закрытым для судьи Франкенштейна и Анри. Элизабет сидела на ступеньках и читала со словарём статью. Люди ходили мимо, обсуждали свои проблемы, несданные экзамены, внеплановые свадьбы, задержку платежей. - Мисс Лавенца? Элизабет подняла голову и увидела веснушчатую девушку в ярко-розовом платье. - Да? - Вы не узнаёте меня? Сестра Питерс. - Ох, простите, без формы вы совсем другая. Элизабет поспешно встала со ступенек. - Что-то случилось, сестра? Почему вы здесь? - Нет-нет, всё хорошо, я жду моего жениха, он секретарь дисциплинарной комиссии. Мисс Питерс поправила ленту в волосах с весьма гордым видом. - Мисс Лавенца, вы придёте ещё навестить Джона Доу? Профессор считает, что ваше присутствие идёт ему на пользу. Джон Доу. Так записывали тех, кто не мог назвать своё имя. Чаще всего это были трупы в полицейском морге. Виктору иногда удавалось получить такой труп после закрытия дела, если так и не находилось родственников. В больнице, как оказалось, тоже не отличались фантазией. Элизабет зашла через пару дней после того, как они привезли немого бродягу. В первую очередь её интересовал вопрос, насколько тщательно придётся дезинфицировать машину. Но убедиться, что он ушёл из больницы на своих двоих, тоже было бы недурно. К её удивлению, поговорить вышел серьёзного вида профессор в очках. Сначала он расспросил Элизабет о том, как и где она нашла бездомного. Покивал, потом на её вопрос о проказе усмехнулся. - Нет-нет, ничего такого. Для бездомного он на удивление чист, даже блохами не обзавёлся. Мы передали его описание в полицию, на всякий случай. Не представляю себе, в какую передрягу он мог попасть, но его буквально по кусочкам собирали, если судить по шрамам. - Неужели те двое?.. - Элизабет сжала кулаки. - Неет, эти сломали ему ребро и так, синяков наставили. Зашивали его раньше. И ожоги по большей части ерундовые, кроме того, что на голове, но он тоже уже затянулся. - Ожоги, - повторила Элизабет. - Вы нашли его рядом с одной из лабораторий, видимо, он наведывался туда и в ночь, когда был пожар, но легко отделался. Элизабет медленно выдохнула. - Он так и не заговорил? - Нет. Он явно понимает отдельные слова, но сам издает только нечленораздельные звуки. Я провел некоторые тесты, ориентация в пространстве и распознавание звуков и предметов работают хорошо. Возможно, у него был удар. Элизабет кивнула. Внезапно ей стало очень, очень стыдно, что она думает не о здоровье бедолаги, а только о том, не прибавится ли к злоключениям Виктора судимость за нанесение вреда здоровью по неосторожности. - Вы хотите его увидеть? - спросил профессор. Вообще-то Элизабет считала свой долг выполненным на этапе передачи пострадавшего врачам. Но стыд, обжигавший её сейчас изнутри, требовал чего-то большего, и она кивнула. Палата травматологии была большой, но Джона Доу поместили в отгороженный ширмой угол возле окна. Элизабет мысленно собралась, прежде чем шагнуть за ширму. Она попыталась улыбнуться, но не смогла. Ну и к чёрту. Джон Доу сидел на кровати, поджав под себя ноги, и очень внимательно изучал ложку. На нем была больничная пижама, под которой виднелись бинты. Волосы были коротко острижены. В ярком больничном свете шрамы одновременно стали лучше видны, но и как-то более понятны и уместны, чем на ночной дороге. Заметив приближение людей, Джон Доу сначала испугался и загородился руками. - Он боится белых халатов, - шепнул профессор на ухо Элизабет. В памяти сразу же возникли страшные истории о чёрном рынке органов, которые рассказывала ей Жюстина. Она тряхнула головой, отгоняя пугающие образы. - Здравствуйте, это я. Мы с вами толком не познакомились тогда. Меня зовут Элизабет. Джон Доу опустил руки и внимательно посмотрел на неё. Элизабет приложила ладонь к груди и повторила своё имя. Затем, поколебавшись, сложила кончики пальцев и повторила в воздухе форму своих локонов. Джон Доу внимательно проследил за её движением, но ничего не сказал, только спрятал ложку в карман. - У вас есть жестовое имя? - с интересом спросил профессор. - Да. Я иногда прихожу волонтёром в детское отделение, и одна из девочек, которых я учу математике, дала мне его. Потому что я блондинка. Она встряхнула волосами и запоздало подумала, что, наверное, не стоит так делать в больничной палате. Джон Доу протянул к ней руку. Элизабет решительно пожала его ладонь. - А вас мне придётся звать Джоном, пока мы не узнаем вашего настоящего имени, - сказала она и показала сначала на себя, потом на него: - Элизабет. Джон. - Жон, - сказал Джон Доу. - Вот, у вас уже получается, - улыбнулась Элизабет. - Покажете мне вашу ложку? Она сказала это больше в шутку, но, к её удивлению, Джон понял. Он достал ложку из кармана и продемонстрировал Элизабет перевернутое отражение в полированном металле. *** Тяжёлая дверь со скрипом открылась. - Так приходите, - сказала ещё раз сестра Питерс и бросилась навстречу выходящим. - Да-да, обязательно. Элизабет искала глазами Виктора. Вот члены комиссии, уставшие после рабочего дня, отмахиваются от мистера Франкенштейна, который пытается на ходу писать в чековой книжке. Вот Анри показывает ей палец вверх. Вот кудрявый парень с папкой под мышкой пытается сохранить серьёзный вид, пока невеста, подпрыгивая, целует его в щёку. Где же Виктор? Он вышел последним, держа в руках сумку и безуспешно пытаясь застегнуть замок. Элизабет бросилась к нему и протянула руку, чтобы помочь, но в последний момент остановилась. - Как всё прошло? - Отец всё оплатит. - Тебе дали разрешение продолжать работу? - Какую работу? - почти крикнул Виктор, и Элизабет отшатнулась, едва не упав с лестницы. Сзади её поддержали под локоть. - Виктор взял академический отпуск, - услышала она голос Анри за своей спиной. - Да, да, это хорошая мысль, тебе нужно отдохнуть, - сразу согласилась Элизабет, но Виктор уже не слушал её. - К чертям, всё к чертям, - пробормотал он, спускаясь по ступенькам. - Элизабет, мы отправляемся завтра в десять, - услышала она с другой стороны от себя голос мистера Франкенштейна. - Думаю, ваши вещи поместятся в мою машину. Впрочем, у молодых леди часто много чемоданов, полагаю, Анри сможет взять часть к себе... - О чём вы, дядя? Солнце светило ей прямо в лицо, и отец Виктора выглядел просто тёмным силуэтом на фоне заката. - О возвращении домой. - Я не смогу поехать с вами, у меня завтра занятия. - Занятия? Элизабет, вы не видели, в каком он состоянии? Вы нужны ему сейчас, как никогда. - Да не сказала бы... Виктор проигнорировал стоявшую у крыльца машину и шёл пешком, продолжая сражаться с замком сумки. Элизабет сбежала по ступенькам и догнала его. Некоторое время они молча шли рядом. Потом Элизабет надоело оберегать его от столкновения с прохожими и пожарными гидрантами. Она забрала у Виктора сумку и застегнула сама. - Спасибо, - сказал он и наконец посмотрел вверх, не на неё, но вперёд, перед собой. Взгляд его был совершенно потерянный. - Тебе помочь собрать вещи? - спросила Элизабет. - Анри, кажется, что-то сложил. Не важно, всё не важно. Я был глупцом, Элизабет, вообразил себя богом. Вот и получил кару небесную. - Какая кара небесная? Проводку давно стоило заменить, никто не рассчитывал, что медики так будут нагружать электросеть... - Я был слеп, Элизабет, слеп, понимаешь? Я думал, что вижу свет впереди, но это были только болотные огни. - Тебе бы поэтом быть, а не медиком. Виктор внезапно усмехнулся. - А это мысль. Я поеду на Великие озёра, на Ниагару. Там каждый человек чувствует себя песчинкой в огромном механизме природы. Он резко остановился посреди дороги, так что отставшая Элизабет едва не врезалась в него. - А где отец? - Наверное, ждёт в машине, пока ты опомнишься. Виктор засмеялся и повернул назад. - Послушай, может, это и хорошо, что ты отказался от осуществления своей идеи. Теперь ты можешь быть просто врачом, помогать людям. Помнишь, я говорила тебе, что мы подобрали бродягу... - Это бессмысленно, всё бессмысленно. Человеческая жизнь слишком коротка. - И ты как врач можешь продлить её. - Но смерть всё равно победит. Понимаешь? Она всегда побеждает. - Это если смотреть на всё из прозекторской. А если из отделения акушерства, то, наоборот, всё время побеждает жизнь. Виктор впервые за этот вечер посмотрел Элизабет в глаза. - Может, ты и права. Поженимся, народим детей... - Эй, эй, я не это имела в виду! - «Я вообще передумала выходить за тебя замуж...» - Мне ещё год учиться! - Ладно, ладно, я пошутил. Прости, не в духе сегодня. Может быть, и правда нужно отдохнуть. Элизабет сжала кулаки, впившись ногтями в ладони. Это была прекрасная возможность сказать ему. Ну как прекрасная, не исключено, что это бы его добило... Но нельзя же быть такой трусихой? После отъезда Виктора жизнь стала внезапно легче. Элизабет было стыдно признаваться в этом самой себе, потому что по сути - что изменилось? Они не виделись, как не виделись и раньше. Иногда говорили по телефону. Новости она в основном узнавала от Жюстины, которая брала трубку гораздо чаще Виктора. Разве что не надо было больше еду в лабораторию приносить. Тем не менее, пока Виктор был рядом, в получасе езды, он был как бы её ответственностью. А теперь он вернулся в отчий дом, и никто не спросит с неё больше. Она так и не нашла в себе сил разорвать помолвку. Но Виктор после той шутки о детях ни разу не напоминал о свадьбе, и Элизабет втайне радовалась этому. Она уже решила не ехать на каникулы домой - в смысле к Франкенштейнам. Она не была на сто процентов уверена, что может считать этот дом своим, если перестанет быть невестой Виктора. Когда ей было пятнадцать и двоюродный дядя взял сироту на воспитание, это одно, а сейчас... Тем более ей предложили работу в больничной библиотеке, а работа - это деньги! Элизабет продолжала приходить волонтёром и помогать детям не отставать от школьной программы, но волонтёрство на то и волонтёрство, что делается не корысти ради. Хотя, по правде говоря, колледж давал за него баллы как за практические занятия. И Элизабет действительно нравилось заниматься с детьми. Закончив в детском отделении, она навещала Джона Доу. Он делал большие успехи. Уже узнавал её, называл Лиз (ему было трудно выговорить звук Б), строил простые предложения и очень неплохо понимал, что ему говорят. Лучше всего он запоминал слова, обозначающие всякое медицинское оборудование, но чего ожидать от человека, целые дни проводящего в больнице. Элизабет выходила с ним гулять в сад, называла растения, цвета, птиц, которые вовсю пели в кронах деревьев. Он любил эти прогулки и всегда радовался, когда выдавалась подходящая погода. Весенние грозы очень пугали его. Не удивительно, если он пострадал при пожаре, когда молния разнесла щиток лаборатории (всё же, как рассказал Элизабет Анри, не только проводка была виновата). Никаких воспоминаний к Джону Доу не вернулось. Он помнил лес, помнил, как воровал еду у браконьеров, разводивших костёр на поляне. Как люди пугались и убегали, а если их было много - били его. Что было до этого, он не знал. Элизабет слышала как-то шушуканье медсестер о том, что швы сделаны очень профессионально, хотя, возможно, и не в лучших условиях. Они предполагали, что Джон Доу - мафиози в бегах, который изменил своё лицо, чтобы скрыться от правосудия. Но двухметровый рост скрыть было бы довольно затруднительно, и полиция весьма внимательно сопоставила его отпечатки пальцев (какие удалось собрать) и описание со всеми разыскиваемыми преступниками, безрезультатно. Последней версией самой Элизабет было, что он сбежал из секты, где его накачивали какими-то наркотиками, разрушающими память. Возможно, огнепоклонники какие-нибудь. Фелисити на это сразу же предположила, что он, наоборот, основатель такой секты, прячущийся от родственников своих многочисленных жертв. - Харизматичный лидер, если ты понимаешь, о чём я, - многозначительно добавила она. Фелисити уже придумала, что Джон Доу, кто бы он ни был, наверняка миллионер (раз мог себе позволить такого хирурга!), и значит, как только он вспомнит всё - или сочтёт нужным открыться - то женится на Элизабет, ну, или осыпет её благодарностью в виде бриллиантов и розового кадиллака. Элизабет сердилась на эти предположения и напоминала, что у неё вообще-то есть жених. - И чья это проблема? - вопрошала Фелисити. - Впрочем, если хочешь, то замуж за миллионера могу выйти и я. Фелисити иногда приходила вместе с Элизабет в травматологию. Она занималась со всеми больными гимнастикой, в том числе с несколькими из них, включая Джона, специальной гимнастикой для рук. Пальцы слушались его не очень хорошо, хотя ему уже удавалось есть и одеваться почти без посторонней помощи. Фелисити флиртовала со всеми пациентами, в том числе с Джоном. Он, кажется, не очень понимал, что происходит, и по-прежнему предпочитал компанию Элизабет всем прочим, но её внимание радовало его. Фелисити притащила для Джона пару старых вещей своего брата-баскетболиста и большую ковбойскую шляпу, которая привела его в полный восторг. Незадолго до летних экзаменов Джону сняли последние повязки. Ребро зажило достаточно. Элизабет с беспокойством спросила профессора, что будет теперь. - Его переведут в неврологическое отделение. Там предусмотрены субсидии для содержания нескольких постоянных пациентов. Через какое-то время, если всё пойдёт хорошо, проведём психиатрическую экспертизу и сможем сделать ему документы. Экзамены целиком поглотили Элизабет, но, отпраздновав успешное окончание третьего курса, она вернулась в больницу библиотекарем. Джон приходил в библиотеку каждый день. Читать он научился быстро, с письмом было сложнее, мелкая моторика по-прежнему оставляла желать лучшего. Элизабет сначала думала, что Джон приходит к ней. Они действительно много болтали, когда не было посетителей, и он помогал Элизабет разносить стопки книг по палатам и передвигать тяжёлую лестницу, чтобы достать до верхних полок. Читал он тоже много, всё подряд, но в первую очередь книги, которые читала сама Элизабет. Тем не менее в библиотеке Джон появлялся и в те дни, когда на смену заступал Джим Харрис, студент-физик, который тоже устроился на летнюю подработку. Случалось, что и ему требовалась помощь с лестницей, но в основном в эти дни Джон просто читал за столиком у окна. Он везде старался быть ближе к окну, к солнечному свету, и словно бы страдал некоторой клаустрофобией, во всяком случае явно чувствовал себя неуютно в помещениях без окон, например, в подсобке библиотеки, куда к тому же едва помещался со своим двухметровым ростом. *** Психиатрическая экспертиза прошла успешно, Джона официально признали дееспособным, выписали из неврологии, и вскоре он получил документы на имя Джона Бенедикта Мэтьюза. Фамилию ему дали, как детям-отказникам, родившимся в этой больнице, по имени её святого покровителя. Днём своего рождения Джон выбрал тот день, когда Элизабет нашла его на дороге. Теперь он стал полноправным гражданином и был принят на работу в больницу в качестве грузчика и разнорабочего. Физической силой он превосходил самых мощных санитаров из психиатрии. Со временем в его движениях появилась своеобразная тягучая грация человека, идущего по канату. Он перестал быть очевидно неловким и стал скорее медленным и внимательным. Эта медлительность была нарочной и потому обманчивой. Он на лету ловил падающие предметы, если нечаянно задевал что-то, быстро и безошибочно определял направление звука и легко блокировал удары в драке. О драках Элизабет узнала случайно. Однажды Джон появился в библиотеке со свежим швом на лице и на встревоженные вопросы буднично ответил, что подрался с деревенскими. Выяснилось, что, хотя в больнице все уже привыкли к его покалеченному лицу, среди местных жителей по-прежнему находились желающие сообщить своё нелестное мнение и в подробностях описать, куда, на их взгляд, следует проваливать такому чудищу. - Как будто с любым из них не могло случиться то же самое! - воскликнула Элизабет, зло захлопывая книгу. - Они что, специально тебя выискивают, чтобы подраться? - Нет, просто в лесу редко встретишь вежливых людей. - В лесу? Так выяснилось, что Джон несколько раз возвращался в лес, начинавшийся на задворках лабораторий. - Боже мой, зачем? Ты нарочно ищешь встречи с ними? - Там осталась одна важная вещь, я должен её найти. - Что может быть настолько важным, чтобы подвергать опасности свою жизнь? Возьми с собой кого-нибудь из ребят хотя бы… - Чтобы драться стенка на стенку? Элизабет осталась недовольна этим разговором и в особенности собой. В конце концов, кто она такая, чтобы указывать взрослому мужчине, как себя вести? Но она правда боялась за Джона. Несмотря на физическую силу, он казался в чём-то ребёнком, доверчиво шагающим навстречу миру. Когда мир обманывает такую доверчивость, это превращает человека в раненого злого зверя. И почему-то казалось, что Джона не так трудно было бы толкнуть за эту грань, он уже почти был за ней, когда жил в лесу этой весной… Через несколько дней Джон не пришёл в библиотеку в обычное время. Элизабет забеспокоилась и попыталась разузнать, не случилось ли с ним чего. Один из санитаров сказал, что он взял отгул и отправился с фонарём и садовым секатором в лес. Элизабет долго не находила себе места и в конце концов села дожидаться Джона на крыльце служебного входа больницы. Чтобы чем-то себя занять, она писала письмо Жюстине. Наконец, когда уже спустились сумерки и буквы стали съезжать со строчек, у калитки показалась знакомая высокая фигура. Следом за Джоном шёл ещё один человек, Элизабет узнала в нём нового поклонника Фелисити, полицейского по имени Боб. Он был без формы, в рыбацкой куртке и с бутылкой пива в руке. Элизабет почувствовала, что щекам становится жарко. Сейчас они её увидят и будут спрашивать, что она забыла в темноте у черного хода больницы. Элизабет поспешно встала, прижав одной рукой к груди книгу, недописанное письмо и наспех завинченную ручку, другой рукой подхватила сумку и скользнула внутрь. - Лиз, это ты? - услышала она голос Джона, но не ответила и только быстрее побежала вверх по лестнице. В этот вечер Элизабет набралась смелости и написала Виктору письмо, в котором просила считать их помолвку расторгнутой. Там были ещё какие-то слова про его талант, про то, что они обязательно останутся друзьями, и другая ерунда, которая, конечно, никак не могла смягчить этот удар. Впрочем, Элизабет не была уверена, что для Виктора это будет таким уж ударом, возможно, он и сам рад был бы отделаться от неё. Или вообще не обратит внимания, потому что вряд ли в его жизни что-то изменится оттого, что Элизабет перестанет называться его невестой. Когда письмо сухо стукнуло о дно почтового ящика в холле кампуса, у Элизабет словно камень с души свалился. Она почувствовала себя свободной, по-настоящему свободной впервые за долгое время. *** На следующий день Элизабет почти небрежно спросила Джона, когда он в обычное время пришёл в библиотеку: - Ну как, нашёл? - Нашёл, - ответил он. В его голосе не было радости. - Оно того стоило? - спросила Элизабет. - Да, определённо. - Теперь ты можешь узнать что-то о своём прошлом? - Возможно. Пока я в этом не уверен. Мои надежды могут оправдаться, а могут обернуться пшиком. И не знаю, что меня пугает больше. Элизабет кивнула. За последнее время она прочитала в газетах, которые выписывала больница, множество душещипательных историй о людях, которые нашли своих родных через много лет. Часто это были братья и сёстры, разлучённые при усыновлении, но люди искали и родителей, бросивших их во младенчестве. И даже просто при поиске предков могли открыться не самые приятные подробности. Конечно, людям хотелось вести свой род от первых пилигримов, но была большая вероятность обнаружить вместо этого беглых каторжников и авантюристов. Элизабет сама однажды предприняла попытку узнать о происхождении своей необычной фамилии, и только пришла к выводу, что прапрадедушка по всей видимости выдумал её вместе со всей своей биографией. Что именно он скрывал? Политическое преследование? Голубую кровь одной из европейских монархий? Или преступное прошлое? Элизабет, пожалуй, устроил бы любой вариант. Она была уверена, что наследственность не определяет судьбу человека, каждый делает выбор сам. Но живое воображение порой рисовало ей довольно страшные картины на месте белых пятен в истории рода. Теперь Джон перестал ходить в лес, но и в библиотеке стал появляться реже. Элизабет ругала себя за то, что сунула нос не в свои дела, и одновременно хотела прояснить ситуацию, чтобы не зависнуть в тягостной неопределённости, как с Виктором. Она знала, где живёт Джон: над гаражом больницы было несколько комнат, которые сдавались водителям скорой и другим сотрудникам. Когда Джон только въехал туда, получив первую зарплату, он устроил небольшое новоселье. Элизабет слегка удивилась тому, сколько у него успело образоваться друзей. Она привыкла считать Джона отчасти своей собственностью, своим подопечным. Но на вечеринке, где кроме профессора и Фелисити были незнакомые ей медсёстры, студенты, лежавшие в травматологии этой весной, и строгий ночной сторож, оказалось, что у Джона есть своя, совершенно отдельная от неё жизнь. Теперь Элизабет набралась наглости явиться без приглашения. В качестве предлога она взяла книгу, которую Джон недавно спрашивал, но все немногочисленные экземпляры были тогда на руках. “Потерянный рай” Мильтона. Конечно, было совершенно очевидно, что это именно предлог, но совсем без всякого оправдания заявиться непрошенным гостем Элизабет было совестно. На стук в дверь сначала никто не ответил, и Элизабет уже успела почувствовать одновременно досаду и облегчение, когда в комнате послышался шум и дверь всё же открылась. - Привет, Лиз! Нужно что-то отнести? - Привет! Нет, это я принесла тебе книгу, ты просил, в смысле, ты спрашивал про неё. Вот. Она протянула Джону томик Мильтона, потом вспомнила, что через порог не передают, и неловко сделала шаг в комнату. - Да, спасибо. Не стоило… я бы сам зашёл. - Тебя не было сегодня, я подумала, вдруг её уведут опять. Она в списке литературы на второй курс… - Спасибо, что так заботишься обо мне. Прости, не приглашаю на чай, я немного занят. Он сделал жест в сторону стола, на котором лежала тетрадь в кожаном переплёте, заложенная карандашом, и исписанные листки. Так же выглядел стол Виктора, когда он работал, даже тетрадь для записей у него была похожая. Никогда не вставай между мужчиной и его работой. Это было мамино правило. Его Элизабет тоже подумывала выкинуть из своего списка, но пока не решалась. - Да, я только на минутку. – Вот в этот момент по плану она должна была спросить, не обидела ли его чем, но вместо этого только сказала: - Ладно, до встречи. Пусть идеи найдут тебя! Так она говорила Виктору, ему это нравилось. Джон на мгновение нахмурился, услышав эти слова, но потом улыбнулся. - Пойдём завтра вместе на ланч? В саду распустилось столько новых цветов, а я не знаю их имён. Сердце в груди Элизабет запрыгало, и она даже не сразу нашлась, что ответить. Кажется, долгая помолвка с Виктором не пошла ей на пользу, она совершенно забыла, как принимать приглашения на свидание. Вскоре Элизабет уже бежала вниз по ступенькам, наблюдая, как в окнах гаража мелькает отражение её психоделического платья. Сердце продолжало прыгать. «Ты ведь этого хотела, этого? Ну вот и напросилась, напросилась же!» Неужели Фелисити так увлекла её своими романтическими фантазиями про тайных миллионеров? Конечно, Джон читает Мильтона для души, а не потому что так велит программа колледжа. Но на самом деле он скорее всего работяга с какой-нибудь из ближайших фабрик, где не слишком заморачиваются с соблюдением техники безопасности. Элизабет уже отказалась от своей теории про секту. Скорее всего, история Джона была куда прозаичнее, чем они с Фелисити навыдумывали себе. С тех пор, как его речь восстановилась, они много беседовали об этом. Иногда Джону казалось, что он узнаёт какие-то предметы, места, которые показывали по телевизору. Ему снились сны, чаще всего страшные и довольно отрывочные. Женщина с печальными глазами - возможно, мать? Залитая дождём дорога и шум мотора. Погони и выстрелы. Удары молнии. Холодная морская вода. Он часто умирал во сне, врачи говорили, это посттравматический синдром. В попытке выявить детали, которые могли бы оказаться настоящими воспоминаниями, Джон даже записывал некоторое время эти сны, для чего испросил специального разрешения пользоваться пишущей машинкой секретарши профессора ранним утром и поздним вечером. На машинке его длинные пальцы набирали текст без труда, и получались читаемые страницы, а не каракули, похожие на тетрадки школьника. Элизабет попросила однажды почитать эти сны, и потом сама просыпалась несколько ночей от кошмаров. Скрупулёзно описанные сцены казались совершенно осязаемыми. Иногда Элизабет узнавала обороты из книг, которые читала вместе с Джоном, и это позволяло ей вернуться в реальность, но описания кошмаров были слишком затягивающими. Пользы от них оказалось немного. Проанализировав сюжеты вместе с профессором, Джон пришёл к выводу, что, скорее всего, в прошлой жизни был поклонником авантюрных романов, завсегдатаем кино и любителем криминальной хроники, потому что вряд ли один человек мог успеть лично собрать такую странную мозаику впечатлений. Фелисити тоже прочитала эти описания и пришла в восторг. Она считала, что их стоит напечатать в студенческой газете под каким-нибудь загадочным псевдонимом. Джон, к большому её неудовольствию, отказался, и Элизабет запретила подруге продолжать уговоры. Теперь у Джона появилось что-то более материальное, что могло протянуть ниточку к его прошлому. Элизабет понимала его нежелание немедленно делиться своими открытиями с другими, но любопытство снова заставляло работать её воображение. Что он мог оставить там, в лесу? Часы с инициалами, как у Конан-Дойля? Платок с монограммой? Фамильный перстень? А если он всё же был рабочим? Клеймо с фабрики? Какой-то сложный инструмент? На столе, когда Элизабет заглянула под предлогом Мильтона, ничего такого не лежало, и она выдумывала версию одну невероятнее другой. В отсутствие Джона Элизабет стала больше заниматься своими прямыми обязанностями в библиотеке и добралась до нескольких долгостроев. Нужно было обновить тематический каталог и перебрать газеты, чтобы отдать старые на растопку. Поскольку мозг Элизабет был занят сочинением романтических версий о судьбе таинственного ключа (это был текущий вариант после довольно долго занимавшего её воображение фамильного перстня), а каталог всё же требовал сосредоточенности, в приоритете оказались газеты. Помещение больничной библиотеки было не настолько большим, чтобы хранить их, и прочитанные газеты шли на разные технические нужды. Один экземпляр каждого номера воскресной газеты задерживался в библиотеке подольше, поскольку содержал кроссворд. Задачей Элизабет было отобрать эти экземпляры, проверив, чтобы кроссворд не был разгадан, и отложить их отдельно. Мысли Элизабет крутились вокруг всевозможных потайных дверей, старинных комодов и шкатулок, которые бы могли открываться ключом, и она довольно бодро раскидывала газеты на две стопки, радуясь своей расторопности, когда вдруг взгляд её зацепился за что-то знакомое. Элизабет рассеянно вернулась глазами к отброшенной газете и почувствовала, как земля уходит у неё из-под ног. *** К моменту, когда Элизабет стучала в дверь Фелисити, она уже была на грани истерики. Внешне это выражалось в том, что её спина была особенно прямой, шаг - твёрдым, а губы растянулись в механическую приветливую улыбку, как в рекламе зубного порошка. На улице был дождь, и Элизабет пришлось сложить газету в несколько раз, чтобы уместить в сумочку. Конец рабочего дня она провела как на иголках, молясь, чтобы только никто не пришёл, никто-никто. - Ты меня чудом застала, Элли, - пропела Фелисити, открывая дверь, - мы с Бобом в кино идём. Какие лучше? Она повернулась одним и другим боком, показывая серёжки из разных пар. - Фил, я нашла его в газете. Или не его, может, я всё придумала, но мне очень страшно. Фелисити сразу же думать забыла о своём наряде и поспешила усадить дрожащую подругу на стул. - Что-то с Виктором? Элизабет помотала головой, пытаясь открыть заевший замочек. Фелисити мягко отвела её руки и помогла открыть сумку. Элизабет шмыгнула носом. С её волос на сумку капала вода. Наверное, надо было всё же найти зонтик, но она так спешила. Элизабет достала газету и развернула её, стараясь не порвать мокрыми руками. - Оу, - произнесла Фелисити, наконец увидев первую страницу. Это определённо было лицо Джона, за исключением многочисленных шрамов - и гримасы презрения, искажавшей черты человека на фотографии. Фелисити аккуратно взяла газету и просмотрела статью. - Ну, возраст подходит, и это соседний город… Но Эл, этого человека уже нет в живых. - Насколько им известно… - Им должно быть известно очень хорошо, это была публичная казнь, брр! Фелисити села на второй стул, включила настольную лампу и начала читать статью с начала, уже внимательнее. - Люди бывают очень похожи внешне, помнишь, как мы развлекались с альбомом из Метрополитена? - сказала она в задумчивости, переходя ко второй колонке. - Да, но это не полотно восемнадцатого века. И место, совсем рядом. - Вот кто-то подумал так же, как ты, и отделал беднягу бейсбольной битой… Элизабет поперхнулась. О таком сценарии она не подумала. Почему она сразу предположила худшее? - Возможно, это его родственник, - продолжала между тем Фелисити. - Не может быть, чтобы в полиции не было отпечатков пальцев этого урода. - Думаешь, они сравнивали с отпечатками тех, кто считается мёртвым? Фелисити задумалась. - Я спрошу у Боба. Ох, батюшки, Боб! Я сбегаю скажу ему, что кино отменяется. Элизабет слабо запротестовала, но подруга не стала её слушать и стремглав побежала вниз. Через несколько минут она вернулась, держа свои разрозненные серьги в руке, и сняла с вешалки прозрачный дождевик и зонт. - Надень-ка. У Боба друг сегодня дежурит в архиве, он даст взглянуть одним глазком на записи. Только тсс! Взглянуть, впрочем, дали только самому Бобу, а девушки в это время сидели в машине перед полицейским участком, рассуждая, не примут ли их за проституток. - Даже если примут, всё равно не сунутся, мы им были бы не по карману, - объявила в конце концов Фелисити. Элизабет рассмеялась и долго не могла остановиться, истерика всё же настигла её. Наконец вернулся Боб. - Ну чего, девчонки, у вас тут, я смотрю, уже веселье, - заметил он, садясь боком на водительское место. - Ну в общем так, тут есть и пальчики, и всё описание, их успели разослать по участкам, когда этот упырь сбежал при переводе. Элизабет вздрогнула. - Но это точно не наш Джон, пальцы не совпали, ни один, и ещё смотрите, эксклюзив! Жестом фокусника Боб извлёк из внутреннего кармана цветную фотографию. На ней убийца выглядел вполне обычным человеком, только немного напряжённым, как будто это была фотография на пропуск или на стенд “работник месяца” в закусочной. - Цвет глаз другой, - сказала Фелисити. - Такое не подделаешь. И правда, глаза на фотографии были холодного голубого цвета. - Может быть, их выжгло электричеством? - предположила Элизабет. Без дикой, презрительной ухмылки этот человек был так похож на Джона. - Окстись, ты же без пяти минут жена врача, ну какое выжгло?! Про письмо Виктору она никому не говорила и ответа пока не получала. И, наверное, Фелисити права? - А может быть, его в последний момент подменили кем-то другим, - не унималась Элизабет. - Где он похоронен? - Я не понимаю, тебе что, хочется, чтобы Джон оказался убийцей? Боб раздражённо взмахнул руками, повернулся лицом к рулю и стал заводить машину. - Хочется, чтобы была стопроцентная уверенность в обратном, - тихо сказала Фелисити, обнимая Элизабет за плечи. Боб вздохнул. - Окей, попытаюсь узнать, что там по линии исполнения наказаний. Но это быстро не получится. Некоторое время они ехали в молчании. Когда впереди показался фонарь над входом в кампус, Фелисити спросила: - Когда ты ему скажешь? - Джону? Никогда, в идеале. Элизабет зябко повела плечами. - А если это и правда его родственник? Если он увидит и вспомнит? Может, казнь брата и была тем травматическим событием, после которого ему отшибло память? - Ну конечно, а все эти ужасные увечья просто так. - Иногда люди гораздо лучше справляются с физической болью, чем с душевной. Элизабет кусала губы, напряженно размышляя. - Давайте подождём. Узнаем, что скажут про место захоронения, - сказала она наконец. - Ну ты же не предлагаешь его выкапывать, - осторожно уточнил Боб. - Если это и правда была такая страшная травма, нельзя просто так вываливать всё на него. Обещай, что ничего не скажешь. Фелисити пнула коленкой переднее сиденье. - Ладно, ладно, - отозвался Боб. - Джону пока всё равно не до вас, копается в этих своих формулах. Но рано или поздно придётся. Элизабет знала, что Боб прав. Нельзя лишать Джона шанса вспомнить прошлое. Никто не имеет права делать выбор за него. И эта тайна будет теперь стоять между ними. Подозрения, которые раньше были только дурацкими фантазиями, внезапно обрели конкретику. Элизабет переворошила все газеты, выискивая заметки о двойнике Джона. Прочитала всё, что нашла, о его жизни, семье, о городе, где он вырос. Братьев у него не было, кузенов тоже, совсем близкое родство отпадало, если только речь не шла о каком-нибудь внебрачном ребёнке его отца. Каждый день Элизабет с трепетом ждала новостей. Она пыталась держаться с Джоном по-прежнему, но он, кажется, чувствовал её неловкость и тоже словно бы отстранился. Лето постепенно подходило к концу. Кампус начал наполняться студентами. Закончилось восстановление лаборатории. На её открытие приезжал мистер Франкенштейн. От него Элизабет узнала, что Виктор уехал путешествовать в Европу. Интересно, получил ли он письмо? Франкенштейн-старший говорил с ней всё тем же снисходительным тоном, что и обычно, уговаривал уехать с ним и, видимо, сидеть у окошка в ожидании возвращения Виктора. Впрочем, может, у него были и свои виды на Элизабет. Эту мысль подала ей Фелисити, и они крепко повздорили. Нельзя ждать от людей самого дурного. Придерживаться этого правила было особенно трудно, но Элизабет не оставляла попытки. Как это обычно бывает, весть пришла, как только Элизабет перестала ждать. По крайней мере, ждать 24 часа в сутки. Был тёплый августовский вечер, Элизабет наконец добралась до систематического каталога и медитативно заполняла карточки своим старательным округлым почерком. Когда хлопнула дверь в библиотеку, её спокойствие немедленно рассыпалось. Элизабет даже привстала на стуле, силясь узнать шаги. Это была сестра Питерс. - Мисс Лавенца, к вам там пришли, у задней калитки, говорят, важное, я вас подменю. - Спасибо, сестра! - Элизабет на ходу чмокнула её в щёку и бросилась на улицу. У калитки стоял Боб, листая потрёпанную записную книжку. - Ну? - спросила она, даже не поздоровавшись. - Ну, всё честь по чести, - солидно ответил Боб. - Врач, который дал заключение о смерти, уже осматривал приговорённого и не мог ошибиться. И вообще это прожжённый чувак, близнецы у него не прошли бы. - А что насчёт родных? Кто забрал тело? - Да кому он нужен? Отдали его на пользу обществу, в анатомичку университета, так что уже давно по кусочкам в формалине валяется. Вот некто В. Франстейн отвозил. Элизабет показалось, что она забыла, как дышать. - Франкенштейн, - поправила она автоматически.