fashion show

Первое, что бросается в глаза — солнце. Оно, дотягиваясь своими мягкими теплыми лучами, любовно оглаживает всё живое и, пробиваясь через зеленые ветви вишни, дотягивается до Хенджина. Краешком уха он слышит щебет птиц, тихую песнь ветра, что теряется среди высокой травы и — до мурашек по коже — любимый смех. Хенджин чертовски влюблен. До спертого дыхания, до стаи бабочек в животе, что своими крыльями щекочут, до глаз, превратившихся в сердечки, и ещё множество бесконечных «до». Он бы о своих чувствах каждому рассказал, в новостной ленте красной строкой пустил, но пока не может и двух слов связать перед тем, кому весь этот ворох чувств предназначен. Каждый раз подлый румянец заливает щёки, пока в голове мысли путаются в бессвязный клубок. А ему так ярко улыбаются, к нему тянутся, чтобы на ушко — тихо тихо — свое «люблю» сказать. И это невыносимо выводит Хенджина из себя. Почему, пара слов даётся ему тяжелее, нежели касания? Хенджин глазами находит чужой силуэт — потерянный среди полевых цветов и бабочек. В мыслях прорисовывается сравнение: ни один цветок не сравнится красотой и нежностью с этим парнем. Он бы его на сотнях картин запечатлил, в каждом мазке краски свою необъятную любовь запрятал, но пока решает сохранить момент в мыслях, отпечатать на сетчатке глаз. Они снова одни, спрятанные от всего мира хоть и на мгновение. И на языке крутятся слова, а под ребрами жжёт сильно-сильно. Хочется сказать так много, но всё не то. Хенджину кажется, что не хватит слов, чтобы выразить всё, что живет в неуёмном сердце. Поток размышлений перебивает приятный запах цветов и лёгкое касание чужих рук. -Хенджин, смотри какой венок я для тебя сделал! И правда красивый, там синева переплетается с белизной лепестков, и только желтые сердцевинки смешливо поглядывают на двоих. Губы трогает улыбка. Хенджин всегда невольно сравнивал Джисона с ромашками. Стоило этому чуду ворваться в его жизнь, как с глаз спала пелена, и Хенджин смог вздохнуть полной грудью. И того циничного юношу, что смотрел на мир свысока, будто мир был его собственным, личным театром, где он был актером, но не главным героем, в миг словно подменили. Он наконец-то стал понимать своё сердце, и счастье больше не было чем-то мимолетным. Потянутся к венку, опустить его на чужую макушку, заправить непослушную прядку за ушко. Хенджин чертовски влюблен. И снова слова его предают — несвязной лентой оседают на языке. Он как рыба лишь бездумно приоткрывает губы, пока глазами за каждую черту любимого лица цепляется. Не придумывает ничего лучше, чем потянуть на себя чужое тело, обвить руками и сжать в самых крепких объятиях. Оставить несколько бабочек-поцелуев, после зарыться носом в мягкие кудри. И становится так спокойно. Неважно, что в шею ему возмущаются, говорят что-то о венке, главное, что Хенджин кожей чувствует чужую улыбку, и как небольшие ладони осторожно ложатся на спину. И пока к нему так трогательно тянутся, пока его принимают, Хенджину большего не нужно. Лишь пока он в его руках, Хенджин видит, что всё вокруг ничего не имеет смысла. Лишь в его глазах он видел теплоту, крепко связанную с любовью, такой настоящей и глубокой, что казалось, что они всегда были вместе, всегда любили друг друга. «Я не хотел бы, чтобы все сложилось иначе», — подумал Хенджин, прижимая к себе Джисона. И эта маленькая мысль, что вспыхнула на мгновение, разрядами прошлась по телу. Ведь и правда, Джисон — главная картина в его жизни, которая так много привносит в его жизнь. Хенджин чертовски влюблен. И он ни за что не хотел бы, чтобы всё сложилось по-другому.