40 : love

*Лаки лузер (lucky loser) — игрок, который не смог пробиться на турнир через квалификационный раунд, но включенный в основную сетку по дополнительным показателям.

Ролан Гаррос, 5 лет назад Трибуны гудят, когда Ацуму выходит на корт. Они не любят его, пока нет. Любовь требует времени, а сейчас они на первой стадии отношений: заинтересованность, кокетство из-под ресниц, рискованный флирт. Они заглотнули крючок и теперь жадно ловят каждое его слово, смеются над самыми глупыми шутками, стыдливо краснея. Это сладкая, томная пора. Это возбуждение на грани одержимости, толкающая школьников на побеги с уроков, а уставших женатиков — на ночные свиданки в отеле. «Ты купила новую помаду?», «Что это за запах на тебе, новый афтершейв?», «Кто звонил тебе вчера вечером? Ты улыбнулась и заперлась в ванной…» Ацуму с наслаждением вдыхает аромат нагретого солнцем грунта. Он шуршит под его кроссовками, застревает в подошве. Бол-бой смотрит на него с приоткрытым ртом, и Ацуму подмигивает мальчишке, отчего тот краснеет до самых ушей. Сумка с ракетками и изотониками приятно оттягивает плечо. Цуму как раз сбрасывает её на скамью, расстёгивая молнию, когда трибуны вновь взрываются. Сакуса Киёми. Двадцать лет, а уже третий в рейтинге. Выйдет хотя бы в полуфинал — будет вторым. Вот его зрители уже любят. Так любят, что он им почти наскучил. Это кризис трёх лет, о котором все говорят. Они пока не готовы бросать его и удалять переписки, но уже заглядываются на проходящих мимо красавчиков, примеряют их на себя, как новые джинсы: «А вот в них мой зад будет смотреться лучше, да и девчонки из офиса обзавидуются». Ацуму обводит взглядом толпу с обворожительной улыбкой: «Я ведь куда интереснее, м? Нет, правда, подумайте хорошенько». Они встречают его улыбку свистом и криками. Ещё немного — и на корт полетят лифчики. Он предпочёл бы боксеры от Calvin Klein, но им об этом знать необязательно. Он им вообще ничего не должен. У них, так сказать, высокие отношения. Полгода назад они и не знали о его существовании. Месяц назад они шептались о наглом выскочке (парвеню даже, если хватает денег на билет Уимблдона), что стремительно набирал очки на мелких чемпионатах, побеждая известнейших соперников и выделываясь на корте, словно это сцена, а вместо кубка этот трущобский ноунейм хочет выиграть Оскар. А теперь… О, теперь его имя в заголовке каждого теннисного обозревателя. «Ацуму Мия — самородок или однодневная сенсация?» «Япония берёт Париж: третья ракетка Сакуса Киёми встречается в четверть-финале с новым любимцем публики Ацуму Мией». «Бунтарь на корте и в жизни: брат Ацуму Мии постит видео сомнительного содержания, где…» А вот это Осаму виноват, окей? Ацуму понятия не имел, что он снимает, когда… — Эй, Оми-кун! — окликает он проходящего мимо Сакусу. Они встречались пару раз на юниорских чемпионатах: Цуму выбешивал его, валяя дурака, нарочно растягивая подачи, откровенно постанывая при ударах и передразнивая его странные ритуалы, больше напоминающие нервные тики. Он ни разу его не переигрывал, но это было до того, как он начал относиться к теннису серьёзнее. Он говорил: «Я играю, когда мне скучно. У меня есть дела повеселее, чем целыми днями долбить мячик, проблемы?» Но после вылета из универа «дел повеселее» не осталось. К тому же, говорят, у него талант долбить мячик. Талант, который встречается раз в столетие, так что… Почему бы нет? Почему бы не показать всем этим унылым мажорам, что игра, которой они посвящают жизнь, даётся ему не сложнее дыхания? — У тебя жук тут, дай уберу. Он оттягивает медицинскую маску с лица Сакусы, между делом щипнув его за нос, и, как следует натянув резинку, отпускает. Маска шлёпает Киёми по лицу, и он ловит запястье Ацуму тонкими холодными пальцами. Сжимает сильно, до боли. «Что это за запах на тебе, новый афтершейв?» — Эй, судья! Неспортивное поведение! Оми-кун пытается сломать мою рабочую руку перед началом матча! — смеётся Ацуму, и Сакуса мгновенно разжимает пальцы. Родинки на его лбу, как два буйка, поднимаются на волнах хмурых складок. Его чёрные-чёрные глаза напоминают Ацуму о детской страшилке про чёрный-чёрный город, где по чёрным-чёрным улицам бродит… Кто же там бродит? Зачем?.. Может, Ацуму хочет присоединиться. Может, Ацуму хочет отсоединиться, как астронавт в открытом космосе. Перерезать трос — и вперёд, в темноту. Чёрную-чёрную, как… Отдай своё сердце! — Идиот, — коротко бросает Сакуса, проходя мимо. Смех тает на губах Ацуму, сменяясь довольнейшей улыбкой. Сакуса опускает сумку на скамью и принимается за свои обычные пляски с бубном перед игрой: выставляет бутылки с водой точно по линии, делает из первой ровно два глотка, ставит её на сантиметр дальше от остальных. Долго поправляет козырёк на голове, снова и снова дёргая липучку, пока не находит идеальное положение. Протирает санитайзером новую, едва распакованную, ракетку, потом руки. Ацуму на потеху публике плюёт на ладонь, прежде чем взяться за рукоятку. Расставляет свои бутылки кривой пирамидкой. Сакуса косится на него, но отворачивается после строгого голоса с трибун: «Соберись». Это его отец, он же — тренер, который всегда садится в первые ряды и раздаёт ему указания посреди игры. От одного его голоса у Ацуму по шее пробегают неприятные мурашки. У него самого тренера нет, зато есть Осаму, который покручивает пальцем у виска, поймав взгляд и кивнув на архитектурное чудо из бутылок. Ацуму чмокает воздух, посылая ему поцелуй. Если бы на брата сейчас не была направлена каждая камера на корте, он бы показал в ответ средний палец, Цуму уверен. Увы, экран транслирует лишь его недовольную рожу. Последние несколько минут перед началом матча Ацуму тратит на заигрывание с публикой. Бог тенниса, кем бы ни был этот несчастный британский пердун, ему явно сегодня благоволит: жеребьёвку выбора первой подачи он выигрывает. Монетка выпадает загаданной решкой, и Ацуму строит на камеру глубокую задумчивость. — Отдаю сопернику, — улыбается он, кивая на монетку. — В конце концов, после сегодняшней игры ему любая копейка пригодится. Лукавит, конечно: такой, как Сакуса Киёми, не испытает финансовой нужды, даже проиграй он каждый матч в этом сезоне, и в следующем, и в каждом после. Он может спустить всё выигранное за последние годы на свои антисептики — и всё равно не окажется на улице благодаря богатенькой семейке. Но пусть берёт первую подачу, какая разница? В конце концов, это его последняя первая подача на этом чемпионате. Потому что Ацуму не намерен ему проигрывать. Потому что он хорош — о, он так хорош, что даже Адам Тесарж — первая ракетка, не смог остановить его в плей-оффе. Так хорош, что ему даже не потребовалось пяти сетов, чтобы выиграть. Так хорош, что газетчики прозвали его эйсы «мгновенной смертью». Сегодня ночью Сакуса Киёми будет сморкаться в одну свою маску и вытирать слёзы другой. — Ну что, три сета, а? — подмигивает Ацуму, беззаботно прокручивая ракетку в руке. — А то у меня планы на вечер, не хочу задерживаться. — Как скажешь, — спокойно отвечает Сакуса, направляясь к своей половине корта. — Три сета. Бол-бой кидает ему мячики. Киёми отбивает их о землю, примеряясь. Два идут в карман, один он взвешивает в ладони. Выравнивает его по центру ракетки. Замахивается. И подаёт.