Под обёрткой

      Тихая ночь окутала ночной Берлин, с неба струился дождь, едва различимый за темным стеклом. Высокий мужчина стоял у окна, задумчиво наблюдая за редкими прохожими и тонкими струями воды, стекающими по стеклу.       Недельная щетина на лице подчеркивала его мужественные черты, а крепкая рука держала уже почти докуренную сигарету, едва заметно дрожа в ритме его неспешного дыхания. Табачный дым медленно растворялся в темноте комнаты, придавая воздуху слегка горьковатый аромат.       На кровати, едва видимый в полумраке, спокойно спал хозяин дома. Черные волосы обрамляли бледное, почти призрачное лицо, худощавый мужчина с бледной кожей лежал, не нарушая своей легкой грацией тишину комнаты.       В полутьме, тени играли на его спокойном лице, создавая ощущение хрупкости и невесомости. А дыхание было ровным и тихим, создавая контраст с напряженной фигурой у окна.       СССР еще раз взглянул на спящего, чувствуя странное смешение тревоги и умиротворения, сделав последний затяжной вдох, наслаждаясь горьковатым вкусом табака, он медленно выдохнул дым в открытое окно. Погасил сигарету о прозрачную пепельницу и отбросив окурок в урну, стоявшую неподалеку, взгляд задержался на спящем немце, его редкие, но длинные ресницы тихо трепетали во сне, а тонкие брови время от времени сводились к переносице, хмурясь.       Славянин бесшумно подошел к кровати и осторожно лег рядом с Рейхом, от чего матрас заметно продавился под тяжёлым весом. Его крепкое тело казалось неприступной крепостью, но, в тоже время он был удивительно аккуратным и внимательным когда дело касалось немца. Когда он обнял Третьего, тот почувствовал, как холодные руки обвили его талию, и невольно вздрогнул. Он резко открыл глаза, в полусне осознавая, что происходит, недовольно поморщился и инстинктивно зашевелился, не открывая глаз, прошипел что-то на немецком, явно недовольное, на что СССР лишь тихо усмехнулся.       — Союз... Руки холодные, — заспанным голосом пробубнил Рейх, параллельно слегка морщась от горьковатого запаха табака, который смешивался с влажностью в воздухе, проникающим через приоткрытое окно.       Слабо улыбнувшись, русский лишь сильнее вжался сильными ладонями в талию и живот немца, слегка сжимая и массируя тонкую кожу, в попытках согреть замёрзшие конечности о тёплого нациста.       — Эй! Ну всё, хватит уже, правда холодно, — не унимался Третий, начиная брыкаться и стараться оттолкнуть от себя обнаглевшего мужчину. Но тот, видимо восприняв это иначе, лишь сильнее стиснул его в объятиях, уткнулся носом в шею и, поднимаясь от живота на обнажённую грудь, подцепил кончиками пальцев уже достаточно твёрдую бусинку соска, нежно потирая её. На что немцу оставалось лишь зарыться лицом в подушку, продолжая дёргаться и тихо ворчать на неожиданные ночные нападки со стороны коммуниста.       — Union, h-hör auf, ich will schlafen... Mmm! — Союз, решая что останавливаться уже поздно, бесцеремонно залез уже достаточно нагретой ладонью под тонкую ткань белья и крепко сжал ещё не вставший орган, на что Рейх неожиданно вскрикнул в мягкие перины, мелко задрожав.       — Мне остановиться? — славянин не унимался. Одной рукой он продолжал гладить, сжимать и оттягивать разнеженный сосок, а второй ритмично водил от основания до головки аккуратного члена, слегка надавливая. Он упивался тихими вздохами, слышимыми сквозь подушку, и наблюдал за дрожащими плечами.       Рейх под ним словно таял. Будь у него возможность, он бы с радостью вернул прохладные ладони Союза, чтобы хоть как-то остудить жар своего тела, но в то же время ему очень хотелось прижаться к русскому ещё плотнее, чтобы коммунист продолжал ласкать его грудь, живот, бедра, все что можно и нельзя.       Большевик отпустил половой орган своего партнёра и сместил курс на розовое сжимающееся колечко мышц. Проводя большим пальцем по мокрой щёлке, он услышал сверху старательно подавляемый стон абсолютного удовольствия. Рейх, отпуская ткань наволочки, переместил ладонь на руку Совета, которая всё так же мучила его грудную клетку, переплёл с ним пальцы.       — Вставь его... — раздался тихий стон в подушку.       СССР усмехнулся и, приподнявшись на локте, не прекращая массировать мягкие складочки немца, приблизился вплотную к его лицу. Он убрал взмокшие пряди волос со вспотевшего лба, которые настойчиво лезли нацисту в глаза.       — Что? Ты что-то сказал? — с ухмылкой произнёс коммунист, бесцеремонно проникая сразу двумя. — Извини, Третий, из-за твоих стонов не расслышал. — пальцами он сразу же ощутил, насколько внутри его тела было мокро и влажно, а главное, почти обжигающе горячо. Потирая стенки заднего прохода, разогревая ещё сильнее, он не отрывал взгляда от жмурившегося от переизбытка ощущений немца. Влажные прядки неаккуратно падали на лоб и слипались от испарины, рот был приоткрыт, и белоснежные клыки виднелись из-под тонких, искусанных губ.       Рейх выглядел изумительно, и таким он нравился русскому больше всего. Когда с его лица спадала маска вечно серьёзного и требовательного диктатора, оставалась только мягкая и податливая сущность, которая казалась созданной исключительно для услады глаз Союза. В эти редкие моменты Рейх обнажал свою истинную натуру — уязвимую, страстную и жаждущую тепла, что приводило славянина в состояние восторга.       Каждое прикосновение к этому существу вызывало в нем бурю эмоций — от нежности и заботы до властности и доминирования. Он наслаждался каждым стоном, каждым движением, каждой эмоцией Рейха в эти моменты. Он наслаждался как он открывается ему, как доверяет свои самые сокровенные и глубокие чувства, которые не доверил бы никому другому, кроме него.       — В-войди в меня... Я не могу больше, — уже почти плача, Рейх сжимался на грубых пальцах Совка, от нетерпения ёрзая на них, стараясь ввести их как можно глубже, чтобы успокоить раздражённое сладкой пыткой нутро.       Но больше всего русский любил контролировать Третьего, наслаждаться тем, как заставляет этого непокорного мужчину подчиняться ему и беспрекословно выполнять все его приказы. Пусть даже только в постели.       В такие моменты Рейх превращался в послушного и покорного, готового на всё, лишь бы ощутить внутри себя большой коммунистический хер, который не отпускал бы его до тех пор, пока голос не начнёт сипеть, а горло не будет жечь от страстных криков и стонов.       — Ты будешь делать всё, что я скажу, — холодно отчеканил Совет, просовывая руку под впалый живот, обхватывая Рейха поперёк тела, заставив выгнуться в пояснице и встать на колени. — Только тогда я позволю тебе кончить, понятно? — полностью налегая на хрупкое тело, мужчина буквально вдавил его в простыню, не давая ни единого шанса на побег.       — Да-да, я всё сделаю, только прошу, не тяни уже! — громко вскрикнув, немец попытался повернуть голову, чтобы посмотреть этому наглому русскому в глаза, но его попытку тут же пресекли, когда широкая ладонь вжала его лицом обратно в подушку.       Время шло, а изнывающий орган всё ещё настойчиво требовал к себе внимания, но у немца не было возможности даже дотронуться до него, руки были тоже зажаты крепкой хваткой.       — Прогнись ещё, я хочу видеть, насколько сильно ты меня хочешь.       У него уже заканчивалось терпение, но он повиновался, выполняя приказ.       — Ну? Ты ещё долг—АХ! — член вошёл до упора, у Рейха засияли искорки перед глазами, рот приоткрылся в немом крике, из глаз новой волной брызнули слёзы. — А-а-ахх... verdammt, wie tief...       СССР наклонился вперёд, нависнув над мелко дрожащим нацистом, одной рукой придерживая влажную талию, а второй отодвинул чёрные волосы с затылка, чтобы они не мешали смокнуть зубы на оголённой шее. Слюнявя, кусая и целуя эрогенную зону, он медленно вытащил орган, а потом резко вогнал опять до конца, наслаждаясь долгожданным плачущим стоном.       Двигаясь скорее равномерно, чем прерывисто, Совет не мог налюбоваться лежащей под ним страной. Рейх ни секунды не мог лежать ровно, постоянно пытаясь выскользнуть из-под Союза. Податливо и даже отчаянно принимая в себя мужчину, он старался изворачиваться под таким углом, чтобы громадный член как можно чаще ударял по простате, вызывая судорожную дрожь по всему телу.       — Рейх... — русский утробно зарычал, прикрывая мутные глаза. — Рейх... Посмотри на меня, — он потянул его за плечо, не прекращая целовать и оставлять засосы на бледной и тонкой коже. Параллельно набирая скорость, СССР начал двигаться быстрее, и по всей комнате стали ощутимо слышны пошлые шлепки кожи о кожу, подавляемыми громкими вздохами и стонами немца.       — Люблю тебя, — не выдержав, славянин прильнул к набухшим губам, крепко обнимая сзади и заходясь в бешеном темпе. — Люблю, люблю... — покрывая бледное лицо чередой быстрых поцелуев, русский приподнялся, утягивая за собой совсем уже не соображавшего мужчину. Прижимая его за мягкие бёдра к своему паху, он снова глубоко поцеловал открытый рот.       — Mmm... j-ja, ich liebe dich auch... — заплетающимся языком выдавил из себя Рейх, цепляясь двумя руками за ладони русского, которые сжимали его поясницу настолько сильно, что казалось, его сейчас раздавят. — Gott, das ist gut...       Бедная кровать не прекращала скрипеть ни на секунду, создавая ощущение, что она сейчас развалится, но даже если так, вряд ли мужчин на ней это остановит.       Совершая последние толчки, Совет будто пытался проткнуть нациста своим органом насквозь, с такой силой он вбивался в растраханное нутро. Грубо схватил шершавыми пальцами покрасневшие от интенсивных шлепков бёдра, и сжав в зубах белесую шею кончил внутрь, заставляя кончить с громким стоном на белую простынь и Рейха.       Отдышавшись, русский взглянул на обессиленного немца, который повис в его руках, также глубоко и громко дыша. Аккуратно опуская его обратно на кровать, большевик перекатился на свою сторону, с улыбкой рассматривая бледную спину. У Рейха все еще подрагивали ноги от перенапряжения мышц, но несмотря на это, он приподнялся и, не глядя на славянина, спрыгнул с кровати, шипя проклятия себе под нос, и поплёлся в ванную.       — Простыню смени, не на мокром же спать, — бросил нацист, закрывая за собой дверь.       В комнате вновь стало тихо, лишь капающий по крыше дождь и шум воды в ванной были слышны из коридора. Закинув руки за голову, Союз прикрыл глаза, улыбаясь в потолок. Ему нравилось наблюдать, как Рейх старается сохранить остатки гордости даже после таких моментов.       Спустя несколько минут шум воды прекратился, и Третий появился в дверном проёме, обернутый в большое махровое полотенце. Он бросил быстрый взгляд на русского, который по-прежнему лежал, закинув руки за голову, и направился к кровати.       — Я же сказал, простыню смени, — проворчал Рейх, но в его голосе не было настоящего раздражения.       — Уже меняю, не кипятись, — усмехнулся СССР, поднимаясь с кровати и начиная стаскивать влажную простыню.       Немец, вздохнув, помог ему снять грязное бельё и достал чистое из шкафа. Они вместе накинули её на матрас, при этом невольно касаясь друг друга и украдкой обмениваясь быстрыми взглядами.       — Давай ложись, ты, наверное, вымотался, — улыбнувшись, сказал русский, нежно убирая влажные пряди волос со лба Рейха.       — Ты тоже, — тихо ответил тот, уже заметно спокойнее. Он взобрался на кровать и уютно завернулся в одеяло, которое Союз заботливо подоткнул с боков.       Лег рядом, он притянул Рейха к себе и обнял его. Немец не сопротивлялся, наоборот, теснее прижался к теплому телу напротив, чувствуя, что его вновь начало клонить в сон. Последнее, что уставшее сознание ещё уловило, были мягкие прикосновения горячих губ на шее.