***
— Я сплю снизу. Ты — сверху. Понял? Ничего не ответив, парень закинул сумку на верхний ярус кровати. Смотреть на него было противно, как на избитую собаку: весь в синяках и кровоподтеках, с пустым рыбьим взглядом и абсолютно ничего не выражающим лицом он больше походил на гротескную восковую куклу, чем на живого человека. Что-то в его внешности взывало к чувству зловещей долины, и Фобос спешно перевел взгляд, чтобы не разжигать в себе отвращение к человеку, которого он видел впервые в жизни. Ему его, впрочем-то, не за что было ненавидеть: Деймос был простым мальчишкой из колонии, уже какое-то время сидящим в запасе без навигатора, о нем не было никаких дрянных слухов и самым странным из того, что Фобос успел нарыть, был его мутизм. Он то ли специально, то ли по каким-то внутренним причинам практически не разговаривал, и сперва это как будто даже шло на руку — Фобос не планировал ни перед кем раскрываться за дружеской беседой. Но его взгляд… Неподъемной тяжестью эти глаза ложились на грудь. Что-то черное, ядовитое, мерзкое плескалось на дне этих пустых белесых глаз. В них не было ни души, ни эмоций, ни немого вопроса, — в них не было ничего. Словно комнату и кабину Фобосу нужно было делить с трупом. Впрочем… Он и так их делил с трупом. Только Тристана он держал поближе к сердцу, а Деймоса предпочел бы не подпускать и на расстояние вытянутой руки. — Я в душ. Меня не трогать, понял? Общие душевые в казармах не закрывались. Можно было поблагодарить командование хотя бы за то, что они были: на борту боевого космического корабля о таком и мечтать не приходилось, все мылись в одном помещении, сменяясь каждые пять минут в течение часа, чтобы не занимать лишнее место. Фобос не собирался мыться — он уже мылся утром и был достаточно чистым, — но кое-что его волновало. Его мучило отвратительное импульсивное желание что-то поменять. Он не мог позволить себе какое-то радикальное изменение имиджа, но мог хотя бы попробовать приложить усилия к тому, чтобы похоронить Иссельта вместе с Тристаном и оставить после него то, что сейчас представляла из себя его личность. Жалкие огрызки личности, если говорить точнее и честнее. Потратив несколько минут на то, чтобы хорошенько рассмотреть то, что он видел теперь в зеркале, он взялся за ножницы. Обычно их не выдавали без специального разрешения — как и любые колюще-режущие предметы, в теории способные оказаться в чьем-нибудь животе после оживленной «беседы», — но Фобос был достаточно хитрым и ушлым, чтобы пронести их с собой на борт еще новобранцем. Они были довольно тупыми и немного ржавыми, но с работой справлялись, и этого было достаточно. Раньше он подравнивал ими концы, теперь планировал с их помощью сжечь мост, связывающий его с прошлым. Собрав волосы в свободный хвост, он глубоко вдохнул, тяжело выдохнул и в несколько неровных движений отрезал ровно по резинке — настолько ровно, насколько вообще было возможно с трясущимися руками и ржавыми ножницами. Он отложил срезанный хвост на бортик раковины, стряхнул с плеч ошметки волос и, почувствовав мучительный прилив острой ноющей боли в груди, вытер тыльной стороной ладони глаза. Они предательски слезились. Маленькому Каю в сердце попала льдинка. — Криво, — послышался за спиной тихий голос. Фобос оглянулся и, шмыгнув носом, поспешил отвернуться к зеркалу. — Я просил меня не трогать. И вообще, раз такой умный, попробовал бы сам. Это неудобно. Деймос, очевидно, воспринял эти слова как предложение. Подойдя к парню, он взял из его рук ножницы и, блеснув своими пустыми белесыми глазами, занес руку над Фобосом. Тому на мгновение показалось, что боец намеревается ударить его этими ножницами, и он выставил предплечье перед собой, развернувшись вполоборота. Деймос недоуменно вздернул бровь. — Дай, — неожиданно холодным приказным тоном обратился к Фобосу Деймос и, взяв его за плечо, повернул его обратно к зеркалу. В его руках оказалось гораздо больше силы, чем показалось на первый взгляд: хоть он и выглядел таким же щуплым и тонким, как Фобос, ему наверняка ничего бы не стоило заломать ему руки за спину и ткнуть носом в пол, если бы ему что-то не понравилось. Это пугало. Фобос не хотел чувствовать себя уязвимым. Никогда больше. Деймос наклонил голову навигатора к зеркалу, и над ухом зачирикали соприкасающиеся лезвия. Несколько маленьких светлых ошметков упали на плечи Фобоса и в раковину, и стоило бы расслабиться, почувствовав, что ничего страшнее спонтанного желания исправить неудачную стрижку Деймосом не двигало, но Фобос лишь сильнее сжался всем телом, с трудом контролируя желание ударить бойца локтем в лицо и убежать ко всем чертям из каюты. Казалось, что не ржавые ножницы свистят у его головы, а угрожающе скрипит огромный секатор, готовый в любой момент обрушиться лезвиями на тонкую шею и устроить спонтанную казнь через декапитацию. — Все, — Деймос бросил ножницы в раковину и, развернувшись, направился к выходу. Фобос с ужасом посмотрел на свое отражение в зеркале: заплаканный, на грани нервного срыва, с запавшими под глазами темными кругами, бледный, как труп. От собственного бессилия хотелось закричать. — И не прикасайся ко мне больше, понял? — жалким тявканьем отозвался Фобос уходящей в проем спине. — Мудак!***
Работать с Деймосом оказалось… Не так уж и сложно. Они не то чтобы работали вместе; их деятельность больше походила на независимое движение двух шестеренок, подключенных к одному механизму — они работали на общее дело, но друг друга почти не касались. Каждый знал свои задачи: несмотря на то, что Деймос сменил уже нескольких навигаторов, бойцом он был талантливым, разве что его инстинкт выживания казался со стороны каким-то выученным и суррогатным. На тренировках он двигался играючи неловко. В спорах с другими бойцами предпочитал молча получать по лицу. В симуляции полета мог до последнего ждать сигнала атаки, даже если опасность была неминуема. Он отлично поддавался дрессуре, но Фобос не мог избавиться от навязчивого чувства, что все, что делает Деймос, он делает или по привычке, или за неимением лучшего, или от скуки. Это раздражало. Ему как будто не приходилось стараться — у него просто все получалось, как по методичке, в то время как Фобосу приходилось просыпаться с паническими атаками и сквозь боль и слезы преодолевать себя, чтобы хотя бы помыться. Пока Деймос бездумной собачкой лип к другим бойцам, Фобос считал дни до конца войны и при любом удобном случае напрашивался отнести Куку кофе, чтобы плюнуть в чашку. Пока Деймос игнорировал окружающих и молча уходил от любого диалога, Фобос вспыхивал спичкой и стирал в кровь язык, харкаясь ядом всякий раз, когда кто-то из бывших знакомых вспоминал про Тристана и по старой памяти называл его Иссельтом. Деймосу все это давалось слишком легко. Несправедливо легко. Возможно, поэтому, когда Деймос не пришел на тренировку, Фобос даже немного обрадовался. Ему уже давно нужен был повод убедиться в его халатности и легкомыслии, чтобы нажаловаться и, если уж не нового бойца получить, то хотя бы испортить отношения — чтобы ни за что, ни в коем случае не привязаться. Он не мог просто оскорбить Деймоса — Деймос проглатывал любое оскорбление, как сладкую конфетку, как будто даже немного рассасывая перед тем, как отправить в желудок. Лезть в драку без причины тоже было плохим вариантом — Деймос был сильнее и у него был при себе нож. В этого парня можно было иглу за иглой всовывать, как в мягкую швейную подушечку, а он только посмотрит на тебя снизу вверх, холодно усмехнется и попросит еще — для симметрии. — Слышал, что там с Иссельтом? Кажется, его переформировали. Имя другое дали. Фобос прислушался. Стерев со лба пот, он отошел немного подальше от турника и, опершись плечом на стену, наклонил голову, чтобы в случайном слушателе говорящие не узнали субъект своих разговоров. Ему всегда было интересно собирать сплетни, но сплетни о себе он любил больше всего. — Да, было дело, — стоявший поодаль боец закурил и протянул сигарету своему навигатору. — Его боец же умер. Несчастный случай, или что там случилось. Навигатор усмехнулся. — «Несчастный случай»? — взяв сигарету из пальцев партнера, он затянулся. — Бред. Он убил своего бойца. Фобос вздрогнул. Глаза его расширились. — В смысле, убил? Типа, сам? — Нет конечно! — навигатор расхохотался. — Но знаешь, как говорят… Рыба гниет с головы. Навигатор должен быть этой головой. Если умер боец… Значит, навигатор накосячил. Не вывел корабль, не просчитал траекторию, не позаботился о безопасности… Что бы там ни случилось, боец умер из-за него. Сердце пропустило удар. Фобос бессильно сжал кулаки в приступе невыносимой ярости, но не смог сдвинуться с места, как бы ни хотел. Накрыв рот одной рукой, он застыл, как вкопанный, глядя себе под ноги, и в глубине его черепной коробки каждое слово, сказанное этим навигатором, которого он даже не знал, звучало из уст Тристана. — Ему же вроде выдали этого умственно отсталого, да? Из колонии? — голос бойца звучал как будто из-под воды. — Не помню его имя. Коротышка такой, с пустыми глазами. — Ну, отличный выбор, — навигатор фыркнул. — Меня с ним раньше ставили. Пацан хочет себя убить. Я видел, типа, когда мы переодевались… Он там вены вскрыть пытался или типа того. Думаю, убийца и самоубийца отлично сработаются. По ним хотя бы скучать никто не станет. Фобосу очень хотелось врезать им обоим, но Иссельт внутри него заливался слезами. Он все это время винил в смерти Тристана Кука, кольтеронцев, плохое управление, метеоритный дождь, — кого и что угодно, но только не себя. И вдруг… Картина начала проясняться. Это он сделал. По его вине умер человек, которого он любил. По его вине не стало его лучшей половины. Это все была его вина. С самого первого дня. С самой первой секунды. Он приговорил Тристана на смерть. Не приходя в сознание до конца, Фобос отшатнулся от стены и медленно, едва волоча ноги, пошел на выход. Бессознательно он дошел до каюты, бессознательно закрыл за собой дверь, бессознательно осмотрел комнату на наличие Деймоса — тот лежал лицом в подушку и признаков бодрствования не выказывал. На столе среди хлама, каких-то бумаг и фотографий лежал его нож-бабочка. Все вдруг встало на свои места. Картина прояснилась окончательно. Взяв со стола нож, Фобос направился в ванную. Встав перед зеркалом, он долго смотрел на свое лицо, но не видел ничего, кроме густой черной пустоты, зыркающей на него в ответ кроваво-красными огнями. Рука его сама потянулась к шее, и он, приставив лезвие к горлу, крепко зажмурился. Холодный металл царапнул кожу, и Фобос почувствовал, как пальцы его дрожат. Одно движение, и все это закончится. Вдруг к его спине прижалось что-то теплое и горячее. Ловкие тонкие пальцы впились в его запястье и, медленно оторвав руку от его горла, поменяли ее положение так, чтобы нож острием смотрел ровно в утолщение сонной артерии. Кончик лезвия болезненно впился в кожу под челюстью. — Если действительно хочешь умереть, режь здесь, — шепнул ему знакомый голос, и Фобос, открыв глаза, увидел в отражении Деймоса. — Я помогу довести лезвие. Ты потеряешь сознание за пятнадцать секунд. Я не стану звать медика. Фобос смотрел на его лицо в отражении и не понимал, тот ли это был Деймос, которого он видел еще утром. Пустые глаза его были наполнены густой всеобъемлющей яростью, в них клубилось что-то мертвецки холодное, пугающее, инаковое, но притягательное. Фобос чувствовал себя кроликом, заглянувшим в глаза питону. Рука его поддалась. Лезвие прорезало кожу. Тонкая струйка крови заскользила вниз по его шее к ключицам и, проследив за ней взглядом, навигатор вдруг увидел, как на бледной коже Деймоса расцветают глубокие алые следы. Кожа его была изуродована настолько, что местами там, где должен был из чего-то рубцеваться шрам, рытвина уходила почти до кости. Живого места там не было. Не было ни намека ни на что живое. Это не были порезы для привлечения внимания. Это не были порезы, способные убить. Это был результат акта самообезличивания, стирания собственной личности, уничижения, уничтожения, втаптывания себя в грязь. Так выглядело тело человека, который не хотел существовать — но так долго жил с желанием умереть, что привык к нему и уже не мог расстаться. Фобос никогда такого не видел. Ему было страшно. — Подумай хорошенько. «Подумай хорошенько, Жюль». — У тебя еще есть время на выбор. «Ты — единственный, кому я вообще даю выбор». — Хочешь убить себя? «Он убил своего бойца». Рука Фобоса ослабла. Выпустив нож, он коленями осел на пол и, закрыв лицо руками, громко, надрывно, мученически разрыдался. Он плакал и плакал, не в силах сделать тот самый шаг, который отделял его от Тристана, от любви всей его жизни, и слезы его не заканчивались. Изуродованные руки притянули его голову к себе и ткнули носом в грудь, и долго еще тонкие цепкие пальцы гладили его по волосам, играя с прядями, пока наконец источник слез не иссох и Фобос, задыхаясь от собственной истерики, не обмяк окончательно. Сердце его колотилось как сумасшедшее. Где-то в самой глубине его естества, там, где должна была находиться душа, что-то ломалось и перестраивалось. Он даже убить себя не мог. — Значит, еще не время, — словно отвечая на его мысли, произнес Фобос, поглаживая его трясущиеся от нервного спазма лопатки. — Смерть сама решит, когда будет ее время. Я буду рядом. Фобос не стал уточнять, что Деймос имел в виду. Может быть, он признавался, что будет рядом, чтобы поддержать и помочь по мере своих возможностей. Может быть, он честно говорил о том, что будет рядом в подходящий момент, чтобы наконец помочь Фобосу перерезать горло. Может… Он имел в виду что-то третье. Это не имело значения. Ничего не имело значения. Больше ничего.