***
Не то чтобы Влад ожидал, что его неуёмный мозг пропустит случившееся, как ленивый зазевавшийся пограничник через КПП – но все же надеялся, что удастся проскочить. Хрен там плавал. Чулки эти блядские застревают в голове намертво, как гарпун в мясе памяти. Влад не планировал ехать флягой, но приходится. Шиза – как волшебная палочка в «Гарри Поттере»: сама выбирает себе хозяина. Нет, ну ради бога, а. Чулки? Серьезно? Костя в чулках? Это должно было быть смешно, потешно, глупо и нелепо, повод от души оборжать Костяна и застебать до полусмерти, не давать ему спуску и при каждом удобном случае оттачивать свое остроумие: он тебе «хипстер», а ты ему «драг-квин». Или еще что-нибудь – Влад бы точно придумал, он старательный и дотошный. Проблема в том, что смеяться как-то не получается. Владу, блядь, не весело, и заставить себя прикалываться на эту тему Влад не может, потому что стоит произнести это вслух – и оно станет настоящим. Реальность, в которой Костя играет в спектакле… выходит на сцену в… В сеточку. Будто Владу было мало того, чего не было. Этого. Ну. Того, что у него к Косте. Глупое, забавное, бестолковое и ни капли не драматичное. Оно просто есть и есть, жить не мешает, пива не просит. Сидит у Влада под оверсайз-худи, как у Христа за пазухой. Может, это вообще не то, другое, без криминала. В конце концов, дружба – это же платоническая влюбленность, да? Когда просто есть человек – и от этого очень хорошо. Охуенно, когда Костя просто заходит в помещение или появляется в поле зрения, когда Влад замечает его лохматую башку на перроне или тачку у Московского вокзала. Когда видит, что Костя онлайн. Когда Костя улыбается и хохочет, когда рассуждает и все время трогает лицо, трет подбородок, гладит щеку рассеянным движением. Охуенно, когда Костя говорит – голос у него такой классный, и шутки смешные, Влад ржет иногда так, что слезы наворачиваются, как от имбиря праведного. Охуенно, что Костя весь – такой. Ну, Костя. Торопливый, веселый, шумный и неспокойный, порывистый и дурацкий. Такой, с которым у Влада всегда такое классное чувство внутри, как когда ставишь галочки «выполнено» напротив каждого пункта списка дел, и они сразу такие зелененькие, и моментальный дофамин. С Костей наутро после любых личных разговоров и неуютных откровений не бывает стыдно и неловко – не хочется вернуться назад и стереть фрагменты вечера, в которых поддатый Влад делился демонами и вывертами башки, как сомнительную сториз или слишком искренний кружок. С Костей комфортно быть честным. Что и требовалось доказать: это просто такая мощная дружба, что из нее можно сварганить заебенный плавленый сырок. Дружба и один поцелуй – но он не считается. Костя был совсем пьяный и размотанный после дороги, БаблКона и пива, которое они зачем-то намешали в баре с коктейлями, и Влад повез этого алконавта к себе – ну не в гостиницу же, блин, три месяца не виделись, надо еще позаседать на кухне, и вообще, какая гостишка, бро, ну че как не родной? – и Костя курил около подъезда в полутемном дворе и разгонял какую-то дичь про клаб-сэндвич, который сожрал в баре, Владь, а знаешь, че за аббревиатура, это типа чикен, латук или как он там андер бэкон, к-л-а-б, и… И Костя бормотал-бормотал с чудовищным английским акцентом, еле заметно покачиваясь, и Влад рассеянно думал, что Костя опять, наверное, заснул под Ютуб, и терпение у Влада вот прямо сейчас тает, как тает лед на небритых костиных щеках. В лифте Костя привалился к стенке рядом с панелью кнопкой, Влад наклонился к нему, чтобы нажать нужный этаж. Все произошло так быстро, что и вспомнить нечего (не то чтобы Влад пытался). Просто очень пьяный Костя дурканул по синей лавочке, прижался холодными твердыми губами, обдал чудовищным пивным выхлопом, задел колючей щекой. И разулыбался поплавленно, стукнувшись затылком о стенку лифта. Влад только цыкнул и придержал его за плечо, обозвав лохматой придурью. И больше ничего. На утро не было никакой неловкости, нервозности и хождения на цыпочках – Костя точно нихрена не помнил, а Влада это не выбило из колеи, чтобы загнаться. Полсекунды. Может, ему вообще это приглючилось. Так что – никаких ничего. Влад очень хороший друг, которому что-то там за пазухой не мешает дружить с Костей. Нет тела – нет дела, с мертвой точки сдвинули, – как завещали классики трэш-современности. Чей тогда Калашников? – интересуется доебистый внутренний голос, красноречиво крутя смутные картинки с чулками. Подкинули, – по канону огрызается Влад и сжимает переносицу. В сеточку, блядь.***
Не то чтобы Влад об этом думал 24/7, но оно теперь есть в голове. Просто чулки и Костя, пока еще просто рядом, очень близко, как жидкости с разной плотностью – соседствуют встык, но не смешиваются. Костя и чулки. Чулки и Костя. Это такая дичь, что даже не получается соединить. В смысле, Костя в… стоп, машина. Но долго так продолжаться не может. С каждой неделей становится все сложнее, и Влад эту херню не контролирует. Черт, он бы много отдал, чтобы остаться в безоблачном платоническом знании: ну да, Костя иногда на сцене там что-то надевает для роли, – но проблема в том, что на фантазию Влад никогда не жаловался. Блин, это даже не ситуация с белой обезьяной, а просто, ну. Когда кто-то говорит тебе «Дерево», ты невольно представляешь себе какое-то абстрактное дерево. Или если в рассказе упоминает, допустим, пиццу – все равно в голове всплывает какая-нибудь «4 сыра». Так работает мозг. Мозг Влада Коноплева работает на скорости х3. Владу Коноплеву, конечно, пиздец. Костя в чулках. Костя. В. Чулках. Костявчулках. Владу кажется, что он настолько объебался, что в голове пропевает это на мотив Феличита! Ладно, решает Влад. Единственный способ справиться с хуетой – отдаться ей. Так говорил Оскар Уайльд. Ну, или почти так, никогда не доверяйте цитатам в интернете. Но Влад даже не представляет, как это… представлять. Хорошо, что мозг Влада справляется сам, инициировав протокол «Автопилот в преисподнюю». Вот эти костины бесконечные ноги. Вот эти ноги, про которые Влад не то чтобы раньше не думал – думал. Просто… блядь. Костины ноги должна охранять ЮНЕСКО и одновременно запрещать Женевская конвенция по правам человека и отдельно одного там Влада Коноплева, потому что он уже ну не совсем человек с такими-то приколами. Вот эти ноги в чулках. Черт, ну и что? Ничего, – безапелляционно решает Влад. Вообще ничего. Подумаешь.***
Еще как подумаешь – и не один раз. Потому что Костя вообще вот нихера не помогает. В октябре он приезжает на фан-встречу, перебарщивает с алкоголем на голодный желудок, мучительно блюет в туалете, пока Влад караулит дверь от назойливого стука наперебой, жалостно жмется башкой в такси, куда Влад его буквально ворует себе, выдрав у толпы фанатов, мотыляется полночи от дивана к туалету и засыпает беспокойно только под утро. Влад в своей кровати тоже не может толком отключиться – чутко вслушивается в костину маету и запрещает себе… хоть что-то. Он даже не знает, что можно еще сделать, но вот эта пустота в руках, которую хочется заполнить Костей, елозит под кожей, как не срезанная бирка под одеждой. На завтрак Костя восстает ближе к часу дня, и это милость господня – жаворонка прибило похмельем настолько, что он не разбудил Влада своей неугомонной жаждой деятельности в 8 утра в выходной день. – Надо будет повторную встречу пилить, – покаянно стонет Костя, вяло хлебая доставочный суп. Влад заказал ему куриный бульон и еще всякого жирного и оттягивающего, но это на второй этап похмелья, когда в Костю влезет хоть что-то. Просто пиздец, на самом деле, как Влад знает каждую мелочь про него – даже физиологическую. – Нахуя? – резонно интересуется Влад, бодро закидывая в рот наггетс. Костя морщится даже от запаха, и Влад милосердно пододвигает ему колу. – Там, наверное, наши головы на блюде требуют. Мы людей подвели. Они деньги заплатили, а я… – Коссстя, – с досадой цыкает Влад. – Хорош уже. – Да я сам не то чтобы хочу, но если… – Если скажут, – передразнивает, предугадывая Влад. – Конечно. Если скажут, ты и усы отрастишь себе кошмарные. – Я хотя бы не голодал ради роли, – вяло отбивается Костя, морщась от подступающей тошноты и отодвигая суп. – Я хотя бы в чулках не прыгаю на сцене, – ляпает Влад быстрее, чем успевает затормозить. Костя переводит на него взгляд. Ложку в руке он держит почти на манер холодного оружия. – Так и знал, – он расплывается в торжествующей улыбке, насколько позволяет сейчас полудохлая мимика. – Что ты с этими чулками закусился. В жизни бы не подумал, что ты такой дремучий. – Че? – вежливо изумляется Влад. – Ну, что ты. Против или типа того. Что как бы не по-пацански? – Костя утрированно брутально зачем-то показывает рокерскую козу. – Это как за сережку в ухе предъявлять. Ты в курсе вообще, что чулки изначально мужская одежда? В Древней Греции еще носили, под туникой. А в Средние века их крепили к рубашке или… – Костя запинается, жует губу вместе с этим непрошенным экскурсом в историю моды, неопределенно взмахивает рукой. – Или? – ласково подталкивает Влад с видом человека, незаметно подпиливающего сук, на котором сидит незадачливая жертва. – Или исподнему, – мужественно выговаривает целомудренное словцо Костя, отхлебывая колу прямо из бутылки. Варвар. Средние века расселись прямо у Влада на кухне. – Я не… дремучий, – сжалившись, переводит тему Влад. – Просто неожиданно. У моего Микки тоже ногти были накрашены и все такое. Просто, ну. То ты наркоман, то курьер, то панк-икона, а тут неожиданный поворот в карьере, – неестественно бодро рассуждает он, дотягиваясь до спасительного айкоса. – Я люблю новый опыт, – просто сообщает Костя, вытирая рот запястьем. – Прикольно, на самом деле, только ноги чешутся потом пиздец, девчонкам памятник надо поставить, что они ж всю жизнь так, и… – В смысле чешутся? – тупо переспрашивает Влад, механически забивая стик. – Аллергия на чулки, что ли? Костя смотрит на него несколько сочувственно. – Когда волосы растут. Потом. Ты их сбриваешь, а они через день уже начинают лезть, мелкие паршивцы, и все чешется адски. – Сбриваешь? – Владь, у тебя эхолалия? – Костя склоняет голову набок, как озадаченная собака. – Это когда ты повторяешь последние слова, произнесенные собеседником, и.. У меня ты, – с раздражением думает Влад, затягиваясь несколько раз подряд. – Я просто не ожидал, что ты ноги… Зачем их брить-то? – Зал маленький, спектакль на сотню зрителей же. Почти все, ну, близко к сцене, и.. Ну представь, я весь такой в чулках, а из них волосы черные торчат, и кому это… Влада Костя теряет два поворота бубнежа назад, ровно на словах «Представь, я весь такой в чулках». Владу предлагать-то не надо, Влад и сам справляется. – Жесть, братан, – дослушав жалобную речь до конца, Влад хлопает его по плечу со всем дружеским сочувствием, которое удается раздобыть. – Искусство требует жертв, – Влад понимает, что пустословит, но еще кое-как пытается выплыть. Впрочем, как завещали другие классики, я обещал, мы выплывем – выплыли кверху брюхом. Нету у Влада ни эхолалии, ни сил, ни малейшего понятия, что теперь нахуй делать.***
Зато теперь у него не просто абстрактный Костя в чулках, но и подробности. И лавину, еще кое-как сдерживаемую хлипким электропастухом, сносит с петель. Вопросы накидываются на него, как нищие дети Африки на белого туриста. Костя сам бреется? Как он это делает? Закатывает штанину или раздевается целиком? Ставит ноги на бортик поочередно или залезает в ванную? Наносит крем, берет станок и… лезвием по коже? Влада почему-то самого пробирает фантомным тончайшим лезвием, опасной бритвой по самому горлу, и внутри от этой интимной сцены что-то нехорошо тянет. Костины ноги, которые еле влезают в ванну. Он наверное неловко стукается коленями о бортик, ругается и непременно режется? Влад бы все сделал аккуратно и бережно. Влад бы ему не навредил. Сука. Сука. Сука. Костя бреет только голени? До колена? Там, где видно чулки? Или, ну. Для образа – везде? А на чем они вообще держатся, чулки эти блядские? Сука. Нет, ну реально? Вряд ли же… чулки с боксерами? Девочки их носят с изящным кружевным бельем, это понятно – умопомрачительно хорошо, красиво, потрясающе сексусально. Но Костя? Он же… а что у него вообще за роль? Влад даже не уточнил. Даже название спектакля не спросил – настолько хотел сделать вид, что ничего не происходит и ни капли его это не беспокоит и не интересует. Может, он в боди? Как танцор балета? Но тогда он был бы в колготках, наверное. Что это за роль такая, что обязательно нужны чулки? И что тогда сверху? Влад пытается представить себе, что семейные трусы – просто чтобы сбить градус пиздеца. Высмеять хотя бы в голове, потому что на смешное не встаёт. Впрочем, на нелепого Костю в пене для бритья и с порезанными коленями у Влада встал. Влад просрал эту битву – оглушительно, с фанфарами и салютами в свою честь. Чей тогда Калашников? Мой, – обреченно думает Влад. Давайте бумагу. Я все подпишу. И закройте меня нахуй в одиночной камере без права свиданий и переписки. Чтобы только подальше от Кости. Кости, с этими его гладкими ногами – Влад теперь знает. Бесконечные гладкие ровные ноги, чуть смугловатая кожа с редкими царапинами от неумелой бритвы – Влад бы эти царапины. Влад бы их все, каждую. Обработал. Сначала их, потом родинки – у Кости должны быть родинки, непременно. На бедрах или вот в ямке под коленкой. Или на щиколотке, да. Потом Костя был бы в чулках, а Влад все равно бы знал, что там – под этим тончайшим слоем капрона. Сука. Влад отбрасывает телефон от греха подальше, чтобы не начать гуглить «Мужчины в чулках» – просто чтобы заценить референсы и разгадать, с чем мужики это вообще носят. На улице дают обещание скорой весны, но мартовские сугробы почти залезают в окна первых этажей, как домушники. Влад планирует выйти на улицу и засунуть в них голову – во все поочередно.***
К апрелю не отпускает. По факту все становится только хуже. Они редко видятся, съемки, проекты, Влад периодически увозит свою бедовую голову в разные страны, будто политическое убежище там просит, но не легчает. С Костей получается общаться как и прежде – Влад ничем не выдает себя, все заебись, в переписке и даже в кружочках не видно его странного выражения лица. А когда иногда удается пересечься вживую, Влад старается не смотреть ему ниже шеи, но все равно замечает, как Костя навязчиво чешет ногу прямо поверх джинсов. Он наверное колючий там, под этими джинсами – такой же, как на щеках, интересно? Влад хочет проверить губами, прижаться, спуститься от колена до щиколотки, чувствуя все это колкое, остро-щекотное, унять раздражение от бритвы, отвлечь от сумасводящих ощущений. Господи, как же сильно Влад поплыл.***
В мае Влад сам выкапывает себе такую глубокую яму, что это почти зиндан. В лучших традициях Кости Плотникова и его судьбоносной фразы «Владь, достань сиги». Влад забирает у него корону долбоебизма и спрашивает в переписке: А ты че там как? Самые знаменитые последние фразы в истории: «И ты, Брут», «Мам, смотри, как я могу», «Не надо было переходить со скотча на мартини», «А ты че там как?». Сорри, – пишет Костян спустя 10 минут. Парковался. В театр приехал. Последний спектакль сегодня, закрываем сезон!! А ты так и не посмотрел, гусь! Пальцы Влада живут своей жизнью. Не то чтобы лучшей, но всяко повеселее, чем сам Влад. Этот спектакль? Какой этот, Владь? Где мальчики в колготках. Мальчики в колготках в детском саду, Владос. Я знаю, – буркает себе под нос Влад. – Я сам только что оттуда. Пришли фотку заценить. Я должен увидеть тебя в цирковом трико! Так-то. Влад, может, не контролирует полностью этих коллаборационистов, которые выдают себя за его пальцы и мозг, но хотя бы подчистить за ними он успевает. Набросить на этот крик о помощи маскировочную скатерть-самобранку шутки-самосмейки. Просто поржать, Кость! Трико как у циркового акробата! Смешно же, потому что ты клоун. Костя не отвечает семь часов, за которые Влад успевает пройти все пыточные инстанции надумывания и рефлексии и почти покупает билет на «Сапсан», чтобы приехать и объяснить. Кость, просто прикол же, ну. Мы и не так с тобой шутим. Я вовсе не это. То есть, Влад, конечно, и это, и то, но не весь же Влад, а частично, та его команда отщепенцев, которая перестала слушать центр управления полетом и направила их всех в последнее пике. Влад даже хочет удалить сообщение, но оно уже помечено двумя галочками, и стирать его теперь еще тупее – только расписаться в том, что Влад сожалеет о сказанном, а сожалеют только те, кому есть что скрывать. Что вообще такого? И это Влад еще дремучий! А для кого все эти приколы в тик-токе, как шаферы на свадьбе выходят к жениху в подвенечном платье вместо невесты, чтобы повеселить? Кость, потому что это весело. Друзья так прикалываются. Кость, я еще кучу тупой херни нагенерю щас, только давай проедем. Кость, ответь уже, пока я на нервяке на атомы не разложился. На плесень и на липовый мед. Липовый – это типа фальшивый, понял, Владь? – вспоминается вдруг идиотский диалог с Костей, где-то из лета 2023, когда ночной Питер на Восстания пах беспечностью, кебабом и скорым расставанием, потому что Костя привез Влада на вокзал, сдавать Москве на поруки, предварительно накормив в дорогу охуительным фастфудом. Костя скомкал салфетку и улыбнулся сам своей шутке так, как умеет только Костя. Влад уже тогда влип по самую серёжку, но еще не знал. Перспектива проебать вот это все, пусть платоническое, пусть травоядное, беззубое, невзаимное, но такое важное, остаться совсем без Кости – пугает до навязчивого щелканья суставами пальцев. А нечего, потому что. Перебежчики. Натворили делов, написали хуйни. Костя отвечает ближе к часу ночи. Влад к этому времени успевает выпить три пинты пива и вернуться домой на метро, раздерганный и раздраженный. Сорри, – пишет Костя. Спектакль был, потом с ребишками залетели отметить последний выход в этом сезоне, только домой пригнал. Влад даже не успевает отправить ядовитое Ясно, как его догоняет следующим сообщением. Костя присылает фото. Влад смотрит на экран и вдыхает коротко и неровно. Ракурс завален, снимает Костя отвратительно, свет пошел нахуй, но это. Костины ноги в чулках. Это, блядь, в тысячу раз горячее, чем все то, что так старательно не представлял себе Влад. Просто костины ноги. Длинные, затянутые в четыреждыблядскую мелкую черную сеточку. Владу кажется, что он сошел с ума. Этого просто не может быть. Костя должен был отшутиться, пиздануть что-то про онлифанс и нюдсы только за донат, может тебе еще и дикпик, извращенец? Костя должен был помочь им выплыть, а не закапывать обоих нахуй. Слишком вжился в роль могильщика из своего идиотского сериала. На уши давит что-то, и Влад рефлекторно сглатывает, как в самолете. Легче не становится. Надо ответить что-то. Найти дебильный стикер. Сгладить острые углы. Острые – такие же, как почти незаметные волоски под этим развратным капроном? Это вообще капрон? Это вообще что? У Влада внутри онемение, которое жжет по краям, как газовой горелкой. Эта линия бедра. Выступающий коленный сустав. Слишком большая для изящного чулка ступня. Неожиданно аккуратная щиколотка. Судя по ракурсу, Костя лежит, и от этого осознания у Влада выбивает последние клапаны, перегорают остатки предохранителей. Костя лежит в кровати и фотографирует себя в чулках, потому что Влад попросил. Господи, подсоби, а. А ты че не переоделся? – наконец умудряется отбить Влад. Да блин, в них чешется меньше. Влад выдыхает и тоже падает на кровать. Может, если не тратить силы на удержание вертикали, их побольше останется на диалог и на самовывоз. Ну все, отмучился, теперь до осени шерстяной волчара будешь. Если бы. Мне теперь лоб сбреют. Для Петра. Влад не отвечает и все смотрит на фотку. Надо закрыть. Надо удалить у себя и заодно телефон в белизне искупать. И самому тоже. И глаза с мылом. Но картинка уже намертво въелась в сознание, и Влад не может, не может, не может. Это все лезет наружу, полтора года танцев на гвоздях, типа он по йоге прикалывается, что ли? Это вон некоторые недавно угорели, черт бы его побрал, кружочки еще записывает, научился, блин. Сука-сука-сука, в космосе нет звука. Влад хочет костины ноги. В комплекте с Костей. Прямо сейчас, в этих чулках. Влад хочет к нему в кровать. Лечь рядом, сосаться до ноющих губ, потом сползти вниз и вытворять с этими ногами самые непристойные вещи. Положить себе на плечо. Прижаться с лодыжке, почувствовать щекой прохладный капрон, тронуть губами, тронуться башкой. Окончательно. Влад тихо стонет и сжимает себя прямо поверх домашних штанов. Телефон снова вибрирует, но Влад не хочет отвлекаться от Кости даже на Костю. Влад бы эти ноги. Влад бы даже чулки не снял. Точно. Первые раз пять – прямо в них. Телефон разражается серией коротких вибраций – эта хренова костина манера писать короткими предложениями в несколько сообщений, он че, Маяковский, ему гонорар построчно платят? Влад раздраженно разблокирует телефон – датчик не узнает отпечаток левого большого пальца, а правая рука сейчас нужна Владу в другом месте, под резинкой штанов, поэтому он со второй попытки вводит буквенный пароль. Кстати, про Петра Владь У меня ж досъем будет Неделю где-то Или больше, хз пока Я в Москву на днях прикачу Го замутим что? Владь? Влаааадь? Влад быстро пробегается глазами по этой кривой лесенке костиных мыслей, спотыкаясь на каждой ступени. Ччччерт, Костя. Вжаться лицом в бедро, провести подбородком до того места, где… там на картинке, на упаковке, девушка была, и Влад запомнил, что сверху у чулок такая… резинка широкая, кружевная. Дыхание обрывается коротко, как форшлаг. Костя ведь в этих же чулках? У него тоже – такая резинка? В голове густеет, в низу живота собирается тугое, тянущее. Влад сжимает себя ладонью и жмурится почти покаянно. Это нельзя, это стыдно, это некрасиво и низко по отношению к Косте. Смешному, невпопад умному, ласковому, доброму Косте, большому светлому лабрадористому Косте. Косте, которого Влад хочет распять под собой в этих грешных чулках. Сложить пополам, нависнуть сверху, и чтобы ноги его на плечи легли послушно и как самая естественная вещь в мире. Костя будет смотреть своими глазищами, каждая – как чашка Петри, блядь, в которой клубится смертельный для Влада вирус. А когда Влад толкнется в первый раз, Костя зажмурится – или наоборот, распахнет их еще шире, доверчиво, блядь, и дразняще одновременно. Телефон снова дрожит, но уже настойчиво, с ритмичным заиканием. Костя не достучался – но Костя кого угодно достанет. Влад зачем-то отвечает на звонок. – Влаааадь, – обрадованно тянет Костя, и у Влада сердце екает от того, как звучит голос Кости в ухе, когда Влад прямо в этот момент дрочит себе на костины же ноги. Костя звонит узнать, когда сможет пересечься с бро – а бро в это время сжимает себя, потому что в паху все томительно ноет, и от чудовищной интимной тайны, от стыдного маленького секрета Влада прошивает горячими стежками – скатывается от коленей к пальцам ног. – Кость? – выдыхает он почти ровно. – Уснул уже, да? – Костя по-своему интерпретирует его глухой голос и, кажется, собирается, извиниться. – Сорри, я просто… как раз думаю, когда лучше ехать в Москву, и если че по планам у тебя, хотел спросить. Если ничего на эти выхи, то я бы прям завтра, а то потом хуй знает, когда как съемки, там ночные почти все, я до обеда только сплю, а ты… Владь? – М? – Влад решает, что гласные тоже его враги, поэтому выдает только одну букву. От костиного голоса все становится совсем скверно, и он как будто прямо здесь, вытянулся вдоль бока, горячий, крепкий, тяжелый, бормочет это все в самое ухо, горячо задевая губами мочку, гладит стопой, затянутой в гладкий капрон, по ноге. – Отвлекаю? – Не. – Блин, время уже, конечно. А я только приехал недавно, соррян, да, что не ответил сразу, я про Петра-то раньше знал, все забывал спросит, а ты щас про шерстяного волчару сказал, и я вспомнил. Сука, реально, чешется пиздец, Владь, – со смешком сообщает Костя и пыхтит там чем-то. Чулки снимает, – понимает вдруг Влад, и мысль отдается дёргающе в член. Влад сжимает губы, чтобы не издать ни звука – согласные тоже идут нахуй. Как он их снимает? Подцепляет за резинку и медленно скатывает, обнажая кожу? Или не церемонится, просто выдирается из сеточки, как рыба из сети? Влад бы снял. Ох, как бы Влад снял. Медленно, аккуратно, дразняще, больше трогая, чем раздевая. Да. Костю хочется раздеть. – Кость, а ты в чем? – внезапно раздается вопрос, и Влад даже глаза открывает. Судя по жадному глухому голосу, у него в комнате маньяк – а Влад не в курсе. Задрочился и не заметил взлом с проникновением – Влад победит не только на конкурсе последних фраз перед смертью, но и абсурдных эпитафий. – Чегооо? – удивленно крякает Костя, и Влад понимает, что маньяк в комнате и в трубке тут один. – Все забывал спросить. Как они. Держатся, – гораздо более интересный вопрос – как держится сам Влад, на каких ошметках силы воли. – Трико твои. – Твое. – Да, – выдыхает Влад, упираясь пятками в кровать. Руке неудобно, резинка штанов давит, но снять их сейчас тупо нечем: одной рукой он держит Костю у уха, второй – себя, и ничем из этого Влад не готов пожертвовать. – В смысле. Чулки с чем носят. Не плавки. Же. Влад сбивается с ритма, забывает, где делать паузы в вопросе, разделяет законченную мысль на внезапные точки. Губы начинают противно саднить – Влад слишком часто их облизывает и дышит приоткрытым ртом. Внутри все плавится и поджимается, это дереализация как она есть – Влад словно со стороны наблюдает за происходящим. – Еще скажи семейники, – весело поддевает Костя, которому все нипочем. Влад бы провозгласил что-нибудь победное, типа ха, я так и думал, я тоже семейники скинул со счетов, но для привычной клоунады нужны силы. – Ну? – Ну? Владь, точно не отвлека… – Кость, – перебивает Влад, прижимая телефон плечом к уху и все-таки быстро и неловко стягивая левой рукой штаны до середины бедра. – Ну там типа. Пояс какой-то, типа веревочки такие от чулок идут. Или чулков? Как правильно-то? Блин, все время забываю. Надеть-одеть помню, а эти замуты с помидоров, апельсинов, носков…А, если носков – то чулок, точно, – триумфально выпутывается из дебрей грамматики Костя – ровно в тот момент, когда Влад завыть готов, лишь бы он заткнулся. Это все слишком. Костя такой Костя – не перестает молоть чепуху, даже когда у них секс. Даже если он не подозревает, что у них секс. Если это секс вообще. – И… что? – в два приема выдавливает Влад, хаотично двигая рукой, стараясь прижимать руку плотнее, чтобы… звуков не было. – Веревочки от чулков типа… к боксерам? – Влаааадь, – Влад по голосу понимает, что Костян улыбается этой своей улыбкой, которая у него всегда на случай «А дождь идет, потому что тучка плачет, да?» – Ну там… не боксеры, конечно. Хрен знает, как они называются. Такие… Не стринги, а просто, ну. Полукружевные, как женские, но… – Бля, – сдается Влад, почти проглатывая гласную, скатывая ее в сжатую хриплую беспомощность, и не понять, не сообразить невозможно, даже Костя не настолько безнадежный, это полный пиздец, но потом, потом, через секунду, сейчас Владу так сильно поебать, так хорошо, что думать просто нечем. – Владь? – тихо спрашивает Костя, и Влад по неведомым мерцающим обертонам выхватывает, что Костя понял. Стыдом ошпаривает, как тонким кончиком хлыста – и яйца поджимаются. – Владь, ты там..? Влад молчит изо всех сил и хочет отодвинуть телефон подальше, надо просто… убрать руку, сбросить звонок, вырубить мобилу и вообще больше никогда не быть онлайн, но Костя его словно держит за жабры. Глупая рыба попалась в сеточку. – Владь, ты… да? – Да. Слово звучит как явка с повинной, как долго-долго бежать и рухнуть замертво, как все проебать, но не быть в силах жалеть, потому что больше невозможно терпеть, и это все гребаное пиво, и поцелуй, и то как Костя смотрит иногда, и… Полукружевные. Хочется завыть. Заскулить от невозможности. Хочется Костю в чулках с этим поясом и… веревочками, блядь, и полукружевными. Они же… не рассчитаны на такую анатомию, и все выпирает, наверное, и что там, черт возьми, за спектакль, а, голубая гора, горбатая луна? Влад бы завалял Костю по кровати, измотал, залапал везде, чтобы Костя совсем поплыл и стал мягкий и податливый, и чтобы в этих полукружевных все… и ноль места для фантазии, все стало очевидно, и Костя бы ерзал, не зная, как попросить, у него так плохо с артикуляцией своих желаний, и Влад бы… Скажи, что хочешь, Кость, и я сделаю. Костя молчит. Не вешает трубку, не материт Влада, не ржет и не пытается спасти ситуацию, еще больше их закапывая, как обычно. Костя молчит и только как-то странно дышит. Владу кажется, что он слышит, как тикают раздражающие древние часы на стене в его спальне. Влад хочет к Косте в спальню. Улечься сверху и раздвинуть коленом ноги в чулках и чтобы Костя тут же обнял ими за бока. Хочется наглаживать одной рукой гладкое бедро, задевая дразняще пальцами пояс, а второй трогать по самой кромке белья, чтобы Костя задерживал невольно дыхание и поджимал живот, ожидая, что вот сейчас Влад наконец… хотя бы заденет, а лучше прямо положит руку уже и сожмет, Влааадь, ну! Пожалуйста, Владь, – шепчет требовательно Костя, чуть прогибаясь в спине, пытаясь притереться ноющим членом хотя бы к ткани этих крошечных для него полукружевных. Блядь. – Владь, – как-то жалобно-неуверенно зовет Костя. – Я… – Да, – выдыхает Влад бездумно, и это наитупейший, отстойнейший секс по телефону в истории, состоящий из имен и односложных междометий. – Черт, Владь, – с обескураженным восторгом зовет Костя, и был бы кто другой – сообразил бы сказать что-нибудь пошлое, развязное, но такое уместное сейчас, горячее и опаляющее. Давай, Влад. Кончи для меня. Хороший мальчик. Так хочу тебя. Снимешь их с меня, да, Владь? Что там еще. Что угодно, чего Костя никогда не скажет – не по телефону точно. В реальной жизни тоже вряд ли, и хорошо, что они сейчас в нереальной, где-то на территории больного владькиного воображения. – Владь, хочешь, я… можно я… – Ко-оссть, – Влад втягивает его имя в себя на долгом вдохе, неудобно, с присвистом, жмурясь и кусая губы, давит короткий всхлип в горле, дергается крупно и кончает до поджимающихся пальцев ног. Тишина в трубке болтается, как висельник в петле. Влад не издал ни звука, кончил молча, как партизан под пытками, но не понять было невозможно. Влад кончил, пока Костя рассказывал ему о планах на выходные – и о том, что выходил на сцену в чулках с подвязками и в кружевном белье. Разгребать это все у Влада нет сил, поэтому он даже не прощается – просто зажимает непослушными пальцами кнопку выключения телефона сбоку, удерживает 8 секунд и откидывает подальше от себя на подушку. По телу разбегается теплая приятная пульсация, и у Влада есть несколько секунд провалиться в посторгазменный сон – нельзя вставать и идти в душ, даже за салфетками нельзя, иначе морок сойдет, и наступит отравляющее, полынно-горькое раскаяние. Влад тупо пялится в потолок. Зверски хочется покурить – Владь, подай сиги. С чего все началось – тем все и закончилось. Жалко, Косте теперь уже не расскажешь – этот любит допизды закольцованные сюжеты, пасхалочки и параллели.***
Дверь Влад открывает только из нежелания провести вечер в отделении – кто-то звонит так настойчиво, что сейчас даже самые спящие соседи очнутся и ментов вызовут. Влад даже в глазок не смотрит – распахивает дверь на силе чистейшей ярости и раздражения, которую очень удачно собирается выплеснуть на кого бы там ни принесло. Последние сутки внутри своей головы так сильно его измотали, что Владу прямо нужно поорать на предмет. – Владос, блин, – с порога отчитывает Костя. – Телефоны не только для того, чтобы мемы смотреть и кружочки пилить, ага? – Че? – Влад так и не отпускает дверную ручку и все смотрит на Костю, не понимая, как он мог оказаться здесь, если еще часов 20 назад был в Питере, в кровати и в чулках. Блядь. – Че ты меня морозишь? Я звонил, а ты абонент не абонент, а потом абонент, но не общительный, и… пустишь? – обрывает он свою отповедь, робко кивая Владу за плечо. – Я сычую, – гордо поясняет Влад. – Посторонним вход воспрещен. – А потусторонним? – ни капли не смутившись и не сбившись с толку, торгуется Костя со смешком, распрямляясь и скидывая рюкзак с плеча. Влад фыркает, не сдержавшись, чувствуя, как ледяные пассатижи, впившиеся в глотку еще вчера ночью, не намного, но ослабевают. Если Костя Плотников такой же дебильный, как и вчера, значит, Земля не налетела на небесную ось. И если кола не такая, как вчера — значит миру пришёл пиздец, – как зачитали еще одни классики. – Двинься, ну, – командует Костя, вежливо наступая на Влада, и Владу приходится реально отшагнуть назад, пропуская потусторонние силы в свой дом. Костя деловито закрывает за собой и хозяйским слепым рефлексом проворачивает замок, не оборачиваясь. Скидывает рюкзак на пол и замирает, заняв собой сразу все прихожую. Влад смотрит на него и понимает, что Костя собирается выдать что-то важное. – Сейчас будет Речь? – уточняет он. – Посполитая, – серьезно кивает Костя, дергая головой, как от мухи отмахивается – не мешайся, мол, Влад, я серьезное че скажу. Влад сжимает переносицу. У него тупо ноет затылок притаившимся перебродившим стрессом, нервным откатом с остатками недовыветрившегося вчерашнего пива. – Костян, реально не время. Давай просто. Ну. Проехали? – он неопределенно поводит рукой, словно нечисть в ведьмин круг пытается загнать. Поздновато, учитывая, что потусторонние силы уже проникли в квартиру. Че вот они все прутся к нему – то домушники, то маньяки, то теперь нечисть всякая кареглазая взлохмаченная. – Не, – упрямо мотает головой Костя. – Я… блин, Владь, извини, ладно? Я не думал, что… Спектакль этот. Просто. У тебя лицо такое было, когда ты чулки нашел, я думал, разгоним, поржем, а ты сразу поверил, и я просто пошутил, а шутка затянулась, и ты так каждый раз реагировал на это, что я уже не знал, как сказать. Бля, Владь, я дурак, да? Прости, – Костя частит, снова трет подбородок указательным и средним пальцами, беспокойно переминается с ноги на ногу, будто хочет к Владу подойти, но не решается. Влад выставляет вперед ладонь, как шлагбаум. – Костя, – вкрадчиво произносит он. – В смысле… шутка? – Да блин. Чулки эти. С корпората еще древнего. Помнишь, я показывал фотки, ну где мы «В джазе только девушки»? Ты еще ржал, – напоминает он, вцепляясь как малолетка за качельку в эту возможность сбить Влада с толку внушаемым чувством вины. – Кооостя, а че ты все время в платье не ходишь, так тебе идет, и где вы только такие изящные лодочки 46 размеееера нашли, – передразнивает он, просяще заглядывая Владу в глаза, как будто пытаясь внушить, что Влад вот шутил же тогда над Костей в платье, теперь Костя пошутил про спектакль, они квиты, все честно, и можно дальше жить-поживать нервный срыв наживать. – С корпората? – тупо переспрашивает Влад. – Да. Меня попросили купить колготки себе, потому что недосчитались, и я по дороге заехал и… скупил, короче, в «Перекрестке», весь стенд, ну пар 5, не глядя. А одни вот чулки оказались, не понадобилось. – Кость, это когда было-то? – Ну, пару лет назад. – И они до сих пор в бардачке? – Влад все пытается срастить два и два, но пока получается какой-то монстр Франкенштейна. – Да когда я в него заглядываю-то? Там может и студак мой до сих пор валяется, и молочные зубы. Кто вообще бардачок разбирает? – недоуменно пожимает плечами Костя, как-то странно дергая рукой, будто к Владу хотел потянуться, но в последний момент не решился. – А зачем ты… че сразу не сказал? – Да сначала просто поржать, говорю же, думал, ты разгонишь со мной, а ты… тебя прям… и спрашивал потом всякое, и я уже сам не знал, как эту шутку… и не шутку. – Нет никакого спектакля? – уточняет Влад почему-то со странной досадой, словно это уничтожит что-то очень личное и важное, и Костя, который был у Влада все эти месяцы, исчезнет, будто и не было никогда. – Спектакль есть, но обычный совершенно. То есть классный, конечно, но не… короче, без экспериментов таких. – И ты не… – И я да. – Что да? – раздражается Влад, подавляя желание то ли рюкзак пнуть, то ли Костю пихнуть в плечо. – Я помню. В лифте, – отважно говорит Костя, не отводя взгляд. – Тогда. Я хотел, а потом. И сейчас. – Что сейчас? – сквозь зубы медленно выдыхает Влад, чувствуя, что еще одно такое сырое признание с необработанной искренностью – и он точно заорет. – Сейчас тоже. И вчера я… тоже хотел. Как в лифте, и как ты вчера. С тобой. Костину руку Влад перехватывает только потому, что от мельтешащих на лице нервных пальцев у Влада начинает рябить в глазах. – Кость. Ты че сказать-то хочешь? – У нас есть где-то часов… – Костя закатывает глаза вверх к потолку, прикидывая что-то в уме. – Двенадцать. – А потом что? – А потом начнет очень сильно чесаться, – бесхитростно выкладывает Костя и улыбается. Бедная кровь Влада вскипает в момент – да еще и в обратную сторону бежать начинает. – Там…– осторожно спрашивает Влад, бросая взгляд на рюкзак. – Да, – откликается Костя, улыбаясь. – Не рискнул сесть за руль в… них. И подумал, вдруг ты захочешь… сам. Помочь типа. Влад прикрывает на мгновение глаза, а потом дергает Костю за руку на себя. – Я за твоим спектаклем пропустил все спектакли, – отчитывает он серьезно, замирая в паре сантиметров. – Я обещал проходку, – напоминает Костя и наконец целует. The end.