Счастливое детство

      Когда кто-то умирает мы неизбежно чувствуем себя опустошенными и покинутыми. Мы плачем, злимся и виним себя, кого-то, но одновременно никого конкретного, порой, мы перестаём чувствовать эмоции и обращать внимание на других. Но мы учимся жить и идти вперёд с этой потерей. Мы верим, что умершие хотели бы, чтобы мы не зацикливались на их смерти.       Только вот его мама была его миром. Стоя здесь, на холодной и грязной земле, облитый дождём Кейл Хенитьюз был лишён своего мира. Его мир, его мама, она была всего в трёх метрах. В трёх метрах под землёй. Здесь он лишился части своей души, хотя вернее, что он лишился её там, в поместье Хенитьюз, когда его умирающую матушку принесли совершенно здоровые, едва уставшие рыцари территории.       Он помнит, как его не пускали, пока его мама из последних сил потребовала привести своего сына. Его отец отказывался отпускать свою умирающую жену, пока та, превозмогая боль во всём теле, оттолкнула его и взмолила впустить его в покои. Он помнит её нежные, ласковые прикосновения рук, почти не имеющих в себе сил и просьбу оставить их одних. Он помнит, она положила свою миниатюрную, фарфоровую руку его затылок и притянула к себе, прошептав: – Кейл, mon chéri, мама тебя очень любит. Ты ведь очень сильный, мой маленький рыцарь? Не плачь, оставайся таким же храбрым и защищай людей, мой лисёнок.. – хриплый кашель прервал тихую речь – ммм, помнишь мой дневник, ты так хотел прочитать его? Найди его, кхе-кхе, он … в моём кабинете… кхм, в ящике.. комода.. – последние слова были произнесены тише шёпота, который прерывал кашель.       Он не помнит ничего после последнего произнесённого слова. Всё что осталось в его памяти после — ощущения. Хрупкая мамина рука на затылке, прижимающая к груди, медленно, но одновременно невероятно быстро ослабевающее сердцебиение, прерывистое дыхание, мягкий шелк свежих простынь и любимого бежевого платья матери. Стук открывающейся двери слегка потревожил застывшее сознание, а боль неторопливо застилала голову, чужие теплые руки оторвали его от остывающего тела мамы, а тьма в уголках глаз завлекла в свои успокаивающие объятия, помогая забыться в своём мраке.       Сегодня, три дня спустя после того как Графиня Хенитьюз испустила дух, вернувшись из деревни Харрис, состоялись её похороны. Смерть всеми любимой Графини заставила впасть весь Город Дождя в уныние, погода, словно соответствуя общим эмоциям, оставалась такой же печальной и хмурой. Со дня смерти Джур Хенитьюз для простого люда в городе быстро соорудили мемориал, чтобы все горожане, что горячо любили добрую Графиню смогли попрощаться с ней. В это же время за три дня подготовки к похоронам в поместье к Графской чете, ныне состоявшей из двух человек, приехали всевозможные родственники с побочных ветвей, чтобы «выразить сочувствие».       — Графиня была замечательным человеком, очень добрая и оптимистичная, – однако, сочувствием тут и не пахло – но обязанности Графини нужно кому-то исполнять, да и наследнику нужна мать! Вам нужно снова жениться, Лорд Дерут, моя кузина, Баронесса фон Аш…       — Лорд Дерут, – к помятому Графу обратилась разодетая дама в столь ярких цветах, что казалось, что она пришла не на похороны, а на чайную вечеринку в светском обществе. Леди раскрыла безвкусный зелёный веер и слегка невзначай пододвинулась к мужчине, стрельнув глазами – я невероятно сочувствую вам, вы потеряли жену в таком возрасте, – сказав это, она полностью прикрыла нижнюю часть лица веером, при этом сделав страдальческое лицо – но я уверена, вы справитесь, я знаю по своему опыту, как больно терять близкого человека, ведь мой муж тоже недавно скончался! – ещё чуть-чуть и дама бы явно вплотную стояла рядом с графом, но её сдерживало через чур пышное платье, в это время бред про соболезнования потере и женитьбе продолжал литься из её рта.       Примерно так пролетели эти три дня для Хенитьюзов. Уставший Граф, выглядящий словно мертвец, который скоро поспешит за женой во владения Бога Смерти и безэмоциональный, сдержанный на публике аловолосый мальчик. Если глава дома не встречал гостей, то был в своей комнате, выпивая и оплакивая свою умершую возлюбленную. В разговоре с родственниками он не обращал ни на что внимания, находясь в прострации, потому не замечал той лести и жадности во взгляде всех присутствующих, словно они голодные хищники, так страстно желающие добычи. Горе от утраты испытывали абсолютно все в усадьбе, даже мелкие слуги, почти не контактирующие с семьёй Хенитьюз, чувствовали себя подавленно, когда два похожих задорных человека не прерывали тишину коридоров своим смехом и торопливым шагом и бегом, спасаясь от страшного дворецкого. Оттого ещё в первый день все портреты, на которых присутствовала Джур Хенитьюз были завешаны плотной черной тканью, все вещи, напоминающие Госпожу, были спрятаны по кладовкам, чтобы не напоминать о потере ещё больше, туда же отправились все красные вещи, а кабинет Графини был наглухо закрыт главным дворецким. Но самым напоминающим о жене был их сын, Кейл. Стоя в окружении гостей и лишь краем глаза замечая эти кровавые пряди и винные глаза, Лорд спешил сбежать с этого места обратно в кабинет или их покои, нет, теперь это только его покои.       Кейлу приходилось не легче. Три дня подряд встречая «родственников», ему хотелось вырвать с их лживых соболезнований, переживаний и лести. Нередко к мальчику подходили молодые леди, которые не получили внимания от старшего Хенитьюза, подходили к ребёнку, говорили утешающие, пропитанные притворством слова, спрашивали о матери, делали очевидные и завуалированные намёки о их желании стать новой Графиней Хенитьюз. Некоторые из них даже прямо говорили, что могут заменить ему матушку. Но Кейл знал, они не смогут этого сделать, ведь его мама – Джур Темз не была такой эгоистичной обманщицей, желавшей занять не принадлежащее ей место.       Не реже леди к мальчику подходили толстые невежественные мужчины и старики, стремившиеся оказать давление на наследника. Они думали, что надавив на ребёнка сейчас, в подвешенном и шокированном состоянии, в будущем они смогут контролировать его. Однако, к их разочарованию, Кейл совершенно не показывал эмоций, так и признаков подчинения. На глазах у «родственников» он не показывал ни слёз, ни горечь, ни печаль, оставляя на виду лишь безразличие и полное спокойствие. Любые разрывающие его сердце чувства он спрятал, открывая замок только под покровом по-матерински теплого мрака, позволяя чувствам затопить себя, подобно потопу.       Родственники, поняв, что не смогут ничего добиться ни от Графа, ни от наследника уже на второй день прибытия в поместье стали поливать его обитателей грязью, не обошли стороной они и недавно почившую Графиню и её сына, последнего за его безразличное поведение на людях стали осуждать:       — Тц, мальчишка слишком заносчив – прикрывая перекошённое от гнева лицо веером, негодовала дама в возрасте, обращаясь к рядом стоящему мужчине – он настолько равнодушен и спокоен, неужели ему всё равно на смерть матери! – почти в голос воскликнула женщина.       — Эта шавка Темз! Она была всего лишь Баронессой из почти исчезнувшего рода! Вот ведь, она посмела женится на Графе, так ещё и этого выродка родила!       — Граф явно был обманут ей! Кто-то подобный ей не был хорошей партией для Лорда…       — Я слышала, что люди рода Темз были потомственными колдунами, владеющими странными, мистическими силами.. – на гране с шёпотом произнесла одна из присутствующих молоденьких дам. Большинство услышавших эту реплику опасно покосились на последнего живого Темз, сидящего на диване в центре комнаты, который элегантно пил чай, приветствуя гостей и принимая соболезнования от тех же, он делал это за Графа, ведь тот не выходил сегодня из комнаты. Тут, холодные, словно ледники в Королевстве Паэрун, глаза повернулись в сторону смотревших и опалили своим морозом, что заставили пробежать озноб по спинам обративших внимание на аловолосого. Вкупе с траурно-тёмным костюмом, чистой и незапятнанной кожей, выглядящей словно кристалльно-белый снег, грациозной осанкой и слегка отросшими алыми волосами, закреплёнными столь же чёрной лентой, на концах которой были видны чёрные сапфировые капли, ребёнок выглядел неземной статуей, сотворённый чудо-мастером.       Гости не пытались этого скрыть, да и Кейл дураком не был и всё слышал. Ему было всё равно на то, что они оскорбляли его, но они посмели оскорбить его маму, его мир, его самого дорогого человека, и просто так это им с рук не сошло. Супруги Грей, что так яро рассказывали, что его матушка околдовала отца, вскоре вечером, за ужином, они полностью вкусили какого это быть околдованными злой ведьмой, их ещё долго преследовали кошмары после галлюциногенов в еде. Виконтесса Клер, которая сильно верила и распространяла ложные слухи, поплатилась за свою клевету ночными кошмарами после небольшого пугающего происшествия в тёмных коридорах поместья. Не только они, но и по крайней мере ещё с десяток аристократов поплатились за унижение Госпожи Джур, а за этим со смехом наблюдал один старый дворецкий. А после этих происшествий светское общество потрясли слухи о призраках и нечистой силе в поместье Хенитьюз.       На третий день после ухода Графини состоялись её похороны. Всё началось с утренней церемонии в храме Бога Смерти, где все, начиная с мужа и сына ушедшей, прощались и проводили женщину в последний путь. Она, лежащая в гробу, была такой же прекрасной, как и при жизни. Средний длины алые волосы, что сильно выделялись на фоне белых лилий, коими был усыпан низ гроба, были заправлены в незамысловатую причёску. Длинное белое платье полностью покрывало тело Темз, шёлк начинал простираться по телу с v-образного выреза, утягивался золотым корсетом в районе талии, а пышная юбка полностью покрывала ноги. Непоседливые лучики пробивались через витражи храма и гуляли по расслабленному лицу женщины, по неприкрытым кистям, отражаясь от обручального кольца, по юбке платья, прорываясь через легкую ткань и скользя по стройным ногам.       Рядом с гробом, согнувшись в три погибели, сидел и оплакивал свою жену мужчина, пока его сын, находившийся так же около гроба и отца, пытался успокоить того. Однако, поднимая глаза и встречая алые пряди и лицо сына, старший Хенитьюз вновь вспоминал о мертвой жене и продолжал плакать. Кейл же, стоя и поддерживая отца, не плакал, как того должны делать дети на похоронах своего родителя. Как бы «родственники» не продолжили его осуждать, он не будет плакать, ведь так сказала мама. Она сказала ему оставаться таким же храбрым и защищать людей, поэтому, следуя напутствию матери, он начнёт со своего отца и защитит его. Стоя здесь, он был преисполнен уверенностью, что сможет это сделать, что он так же сможет защитить ещё многих в будущем.       После двух дней дождей подряд этот день был на удивление солнечным. После церемонии в храме Бога Смерти и завтрака для всех гостей следующим пунктом назначения стало фамильное кладбище Хенитьюз. Кейл ехал в отдельной карете по размытым дождём дорогам к кладбищу, созерцая вид из окна. Хоть кладбище и было фамильным, оно находилось рядом с трущобами, потому сейчас мальчик видел спрятавшихся, но любопытных детей, скорей всего сирот, выглядывающих из обветшалых домишек. Все они были как один: напуганные дорогими проезжающими каретами, грязные, недоверчиво поглядывающие на всё представленное богатство. Изредка встречались подростки и взрослые, отворачивающиеся от ряда карет в отвращении и неясной мальчику обиды. Но всё резко закончилось, когда транспорт повернул в сторону, скрывшись от любопытных глаз трущоб. Вскоре перед взором уже предстало кладбище.       Солнце было в зените, когда состоялось последнее прощание с Джур Хенитьюз. Людей, по сравнению с утренней церемонией, было намного меньше, в основном здесь были лишь ближайшие к главной ветке родственники, многие из прибывших благородных просто не хотели проезжать через район трущоб, выразив свои мысли искривившимися лицами, или замараться о размытую дождём землю, испачкав свой дорогой безвкусный наряд из известного бутика.       Дерут Хенитьюз вновь стоял на коленях рядом с гробом жены, не замечая ничего и никого другого. Кейл стоял чуть поодаль, держа эмоции под контролем, чтобы не дать очередного повода придраться к нему. Он знал, что вскоре все покинут место захоронения, и тогда он наконец сможет дать волю своим сдерживаемым чувствам и попрощаться с мамой, со своим миром. Но сейчас младший Хенитьюз давал отцу последние минуты, чтобы тот попрощался со своей любимой женой, ведь пришедшие закапывать могилу люди уже прибыли. Простояв в таких же позах ещё минут семь, последний Темз медленно прошагал в сторону сидящего на коленях мужчины. Слегка встряхнув шатена и не добившись от него реакции, Темз обратился к нему:       — Отец – тихий, хриплый голос прервал звук слёз на кладбище. Сам владелец голоса слегка откашлялся, однако, сухость лишь расцарапала горло, несмотря на неудачу, мальчик продолжил тем же хриплым – отец, пожалуйста, вам нужно подняться – повторив просьбу ещё три раза и наконец добившись ответа, аловолосый помог отцу придать устойчивое положение.       Захоронение Джур Темз продлилось ещё около двух часов, за это время тучи над их головами заметно выросли, вероятно, собирался начаться ливень. После окончания процесса и установки гранитной плиты, все, включая Дерута Хенитьюз, двинулись вниз с холма кладбища к месту, где были оставлены кареты. Ушли все, кроме одинокой фигуры аловолосого мальчика. Тучи всё сгущались, пока так похожий на похоронную сегодня женщину ребёнок вновь обратил внимание на надгробие, в тысячный раз перечитывая одни и те же слова.

Джур Темз

XX.XX.7XX – XX.XX.7XX

      Он перечитывал, перечитывал, перечитывал две эти строки, дабы удостовериться, что всё это правда, что мир и правда рухнул, как карточный домик. Словно желая, чтобы эти строчки исчезли, испарились под палящим взглядом, желая не верить этой горькой правде, но с каждой секундой лишь больше убеждаясь в невозврате. Кейл упал на влажную, свежую землю, пачкая и раздирая штаны траурного одеяния, а ногти яростно впились в ту же землю. Фигура одинокого мальчика становилась всё меньше, пока он сжимался всё сильнее. Дождь, словно река, прорвавшая плотину, хлынул с неба на землю. Чувства и эмоции, так долго подавляемые, хлынули наружу как и этот ливень. Стремительно прорвав все оставшиеся хрупкие ограждения чувства обрушились подобно тайфуну. Позволяя наконец себе выплакаться, слёзы не переставали течь из его глаз.       После нескольких раундов слёз, чувствуя себя почти полностью опустошенными, он стал рассказывать матери, что произошло со времени её смерти, улёгшись на сырую землю. Он говорил, говорил, говорил, пока хриплый голос совсем не потерял звуков, а дождь не прекратился. Теперь, чувствуя себя уже полностью опустошенными, на задворках сознания промелькнула мысль об вероятно ожидающем его Роне, потому мальчик решил спуститься и поехать обратно в поместье.       Собравшись с силами и приведя себя в некоторого рода порядок, Кейл попытался принять устойчивое стоячее положение. Это получилось далеко не сразу, потому что уставшие и затёкшие ноги отказывались держать мальчика в вертикальном состоянии. Поборовшись пару минут с отказывающими в движении конечностями, он наконец начал спуск с небольшого холма, когда до ушей донёсся треск ветки, сломанной неаккуратно наступившим человеком. Сначала не обратив внимания на звук, он спустя пару секунд понял, что ночью на фамильном кладбище аристократов быть посторонним людям запрещено. Конечно, ветка могла сломаться совершенно разными способами, и в этом необязательно должен был быть замешан человек, но следом за треском сухой ветви раздалось копошение в кустах, стоявших в трёх метрах от Хенитьюза. Видимо поняв, что секретное место теперь уже и не такое секретное маленькая русая головка – вероятно, девочки – осторожно выглянула наполовину из кустов шиповника, растущего на могилах его пра-пра-пра-пра дедушки и бабушки. Аловолосый помятый мальчик с опухшим от слёз глазами, разодранными коленями, испачканным сырой землёй костюмом и волосами и кареглазая девочка в лохмотьях, с мелкими порезами, шрамами на лице и открывшейся после выглядывания шее, в руках у малышки находился кривоватый, но явно собранный от всей души букет небольших подснежников. Двое смотрели друг на друга добрые две минуты, словно изучая новый представленный экземпляр, они настолько увлеклись разглядыванием стоящего, в случае девочки, или сидячего, в случае Кейла, человека, что не заметили, что оба заинтересованно склонили головы набок. Наконец, как будто снова обретя возможность говорить, Темз произнёс:       — Кто ты? Что ты здесь делаешь? – хриплый голос прорезал тишину, установившуюся на кладбище, а девочка с букетом стушевалась и опасливо поглядела в его сторону.       Видимо, собрав силы и всю имеющуюся в этой ситуации смелость, она ответила:       — Я пришла поблагодарить и попрощаться с тётей Джур! – сильно зажмурившись, произнесла кареглазая, однако на тихом кладбище это стало больше походить на крик. Она слегка сжалась, ведь не могла сказать, что может предпринять этот мальчик-аристократ, многие из них были заносчивыми и смотрели на неё с презрением и насмешкой, но вопреки всему её собеседник лишь тихо повторил её последние слова.       — Тётя Джур..? – голос, кажется, надломился, она услышала, как он тяжелыми шаги подошёл к ней, открыв глаза, она увидела протянутую руку, всё ещё сломленный голос проговорил – пойдём…       Поднявшись на ноги, малышка проследовала за мальчиком за руку. Только сейчас обратив внимание на внешность нового знакомого она поняла, что он ей странно знаком. Алые волосы, которые оставались такими же прекрасными даже с небольшими комочками грязи, которые прилипли пока он лежал, красно-карие, так похожие на вино, которые сильно любят благородные, глаза, молочная кожа с легкими покраснениями от мартовской прохлады, а классический костюм, сидевший на нём, хоть и помятый, делал его только грациозней. Тут она практически с ужасом поняла, кто ведёт её за руку. Она вспыхнула от стыда, как спичка и потупила взгляд в землю. Только подумать! Перед ней был сын её благодетельницы, Молодой мастер Хенитьюз, Кейл Хенитьюз, о ком она часто слушала рассказы от своей спасительницы. Она ведь наблюдала за ним из тех кустов шиповника, ожидая пока он уйдёт! А ещё крикнула ему и назвала Графиню тётей! Стыд захлестнул её, потому весь путь до вершины холма, которая стала последним пристанищем Джур Темз продолжался в затяжной тишине кладбища. Добравшись до могилы, дети расцепили руки, девочка аккуратно отпустила самодельный букетик рядом с пышными букетами, оставленными здесь знатью. Простенький букет смотрелся здесь намного искренней и гармоничней, чем то огромное количество безвкусных цветов, положенных тут аристократами. Поправив букетик, малышка поднялась, сцепила руки в замок и закрыла глаза, видимо, прощаясь с усопшей. В это время последний Темз потупил взгляд на могильный камень матери, размышляя о сказанном ранее его невольной сегодняшней спутницей. Его мама и правда была загадочным человеком, которая запросто могла исчезнуть и сделать что-то эдакое, а потом прижать указательный палец к губам, растянутым в усмешке, наказывая быть тише. Всех секретов матери не знал даже он, а остальные и подавно.       «Может это и был тот ещё один секрет, который мама хотела показать» – на ум ребенку пришло небольшое обещание матери в ночь его последнего дня рождения, которое, к сожалению, она уже никогда не выполнит.       Простояв так в тишине ещё пару минут, тишину прорезал вполне резонный вопрос:       — Как тебя зовут? – через пару секунд, решившись спросить следующее, мальчик пробормотал – и откуда ты знаешь маму…       От нарушившегося безмолвия собеседница удивлённо глянула в сторону рядом стоящего человека, впрочем, она поняла, что тот явно очень добрый, как и его мать, хотя, кажется, он предпочитал выглядеть грубым, однако, детская актёрская игра не была совершенна, и она без труда разглядела защиту ребёнка. Примерно зная нового знакомого, малышка полностью повернулась в его сторону и произнесла:       — Меня зовут Аврора! И мне восемь! – девочка радостно протянула левую руку новому знакомому, она видела, что взрослые делали так, когда знакомились с кем-то новым.       В грязная ладошку с мелкими шрамами скользнула испачканная землёй белоснежная ладонь, не обратив внимания, что Аврора дала ему не ту руку для рукопожатия, соблюдая правила приличия, он представился:       — Я Кейл Хе- – ещё не зная, что новая знакомая уже знает его личность прервался младший Хенитьюз – Темз, можешь звать меня Кейлом, мне тоже восемь… так могу я..?       — Конечно! Я расскажу про тётю Джур, ой! – поняв, что снова назвала аристократку фамильярно, девчушка стушевалась и покраснела, прижав ладонь ко рту – ээм, я не хотела её так называть, я..!       — Пфф, ха-ха-ха – беззаботный и заразительный смех прервал её поток оправданий, заставив застыть в смешной позе, Темз же продолжал смеяться, кажется, он не смеялся так с тех пор как мама уехала в деревню Харрис, мысленно возвращаясь в те моменты, когда смех родного человека, бегущего после небольшой проказы и подхватывающего его во время бега, чтобы ускориться, сбежав с места преступления, резонировал с его. К концу к хохоту добавились истерические нотки и хрипы – горло всё ещё саднило от отсутствия воды. Наконец полностью успокоившись, он тихо попросил – расскажи мне про маму.       Так начался рассказ о спасительнице-тёте-Джур: – …ты не представляешь! Она этих двоих одним махом и хоп! Она спасла меня! Нет, всех нас! – (смех, подобный колокольчикам полился из уст собеседника рассказчицы) о её невероятных героических подвигах для сирот в трущобах: – …она всегда приносила такой свежий хлеб и молоко, о! Однажды, она принесла нам тарталетки с малиной из самой известной кондитерской города! – (— Если ты хочешь, я могу принести вам их – беззаботно сказал Кейл, словно они знают друг друга не полчаса. — Но они же такие дорогие – приостановила свою возбуждённую речь Аврора. — Мне не сложно – улыбнулся аловолосый) о её потрясающих, непохожих ни на что другое сказках, а так же о историях про её собственного сына: – …и дракон с рыцарем стали лучшими друзьями, оберегая их подругу-принцессу до конца! Я тоже хочу быть принцессой! – постучав кулачками по земле от негодования, заныла маленькая мечтательница, про себя Темз подумал, что вполне может исполнить этот шуточный каприз, принцессой она, конечно, не будет, но он мог забрать её в поместье, где с ней бы обращались не хуже чем с особой королевских кровей: – тётя Джур и про тебя нередко рассказывала! – очередной выкрик разбудил сонливое сознание и интерес: – по словам тёти, в четыре года ты был таким любопытным, что всю неделю ходил за тётей Джур и вашим дворецким, а один раз пролил чёрный кофе на себя и важные документы Графа, ха-ха! – в то время как с каждой новой нелепой, для Кейла – позорной, русоволосая задорно смеялась, пока сын её благодетельницы становился настолько красным, что начал сливаться со своими алыми волосами. Неожиданно посерьёзнев, кареглазая продолжила рассказ о подвигах тёти Джур: – однажды тётя собрала несколько детей с трущоб, включая меня, она дала нам домик, где мы вместе дружно жили, разделяли обязанности, но… после смерти тёти Джур все покинули его, там осталась только я… – сразу стало понятно почему возбуждение в тоне девочки внезапно снизилось. Кейл, взяв инициативу на себя, плавно сменил тему, чувствуя, что никто из них не хотел сейчас говорить на эту тему.       Время незаметно пролетало, приближаясь к рассвету, новоявленные друзья уже давно перебрались с земли перед могильным камнем к вишневому дереву по соседству. Прислонившись к устойчивому стволу дерева, рассказ, с редкими вставками Хенитьюза, становился всё тише и тише к восходу солнца, пока уставший голос совсем не остановился. Вместе сидя здесь, оба чувствовали себя на удивление расслабленно и комфортно в этой компании. Лучи рассвета медленно начали растекаться по лицам детей. Светло-карие глаза Авроры в лучах солнца, казалось, поменяли свой цвет на охровый, а в лохматых волосах играли непоседливые лучики восхода. Пробравшись и в алые волосы Кейла, лучи, переливаясь и кружа, танцевали с ветром, создавая потрясающую картину умиротворения. Зевнув и потянувшись, девочка протянула:       — Аах, Кейл, приходи к нам, когда сможешь! Мы будем тебя ждать! Ты ведь купишь тарталетки, ха-ха? – согнув руку в локте и легко ударив соседа по рёбрам, спросила девочка.       — Хоть всю кондитерскую – ответил её сосед, положив голову на свои согнутые колени.       Просидев в уютной тишине приблизительно до пяти утра, было решено отправиться по домам. Обняв и помахав друг другу на прощанье, Кейл двинулся к месту, где были оставлены кареты, а Аврора повернула в противоположную сторону, чтобы вылезти с территории кладбища через дырку в заборе.       Добравшись по тропинке к стоянке с каретами, он созерцал там ту самую карету, в которой вчера проезжал улицы города. У транспорта, как ни в чем небывало, стоял Рон, главный дворецкий и нянька младшего Хенитьюза, его появление омрачило что-то во взгляде слуги, ах, да, он совсем забыл, что прошлой ночью сам лежал на сырой и мокрой после дождя земле.       — Молодой мастер Кейл, давайте вернёмся в поместье и сменим ваш наряд – улыбка (скорее ухмылка) появилась на лице мужчины, но не затронула глаза, холод в них всё ещё обжигал, как приставленный к горлу нож.       Беззвучно войдя в открытую дверь кареты, она вскоре начала путь. Вновь свернув по запомнившемуся повороту, отделяющему трущобы и кладбище, аловолосый огляделся. Тут его взор зацепился за уже знакомые русые волосы. Их глаза столкнулись и малышка вызывающе улыбнулась, словно она – боец на важном соревновании. Последний Темз лишь тепло улыбнулся в ответ на такую ребячливость.

***

      Благополучно добравшись обратно в поместье, приняв ванные процедуры и переодевшись, Рон наконец разрешил своему щенку спуститься на завтрак. Стол был накрыт на одного человека, часть гостей уехала ещё вчера, а та часть, что ещё не уехала, спала в гостиничном крыле. Кейл сверлил взглядом пустующее место главы, пока пытался запихнуть себе в рот хоть каплю пищи, еда совершенно не шла, собравшись с мыслями и загоревшись идеей посетить отца, он быстро обратился к рядом стоящему Рону:       — Рон, отец ещё не завтракал?       — Нет, Господин с утра в кабинете – ответил слуга.       — Рон, приготовь тележку, я позавтракаю с отцом – восьмилетний мальчик загорелся идеей завтрака с отцом, не замечая сочувственных взглядов слуг. Они знали, что Граф с прошлого вечера закрылся в кабинете, оплакивая мертвую жену. Однако, не имея права и смелости сказать и возразить, они оперативно складывали тарелки с завтраком на передвижную тележку. Рон, имевший в вилле достаточно весомый авторитет и высокую должность, мог, но не решился высказаться, увидев как горят глаза щенка, он лишь надеялся на разумность Графа. Как оказалось позже — зря.       Веселый Хенитьюз мурлыкал незамысловатую мелодию, с нетерпением идя к кабинету отца, подпрыгивая. Свернув в менее людный и тихий коридор, ведущий в офисное крыло, мурчанье не прекращалось. Расстояние от обеденной залы крыла штата слуг до зоны с кабинетами графской четы было не слишком много, но прислуги было значительно меньше, чтобы не отвлекать Главу от территориальной и государственной работы. Подходя к кабинету отца, Кейл отметил, что сегодня здесь было слишком пустынно, он не замечал ни одного слуги, вспоминая странности, на ум пришло то, что никто не отправился проводить его, но быстро списав это со счетов, двинулся дальше. Наконец дойдя до нужного места, он постучался в дверь, отмечая, что изнутри пахло чем-то неприятным, и открыл, приветствуя отца:       — Отец, вы ещё не завт- – радостный голос улыбающегося ребёнка с прикрытыми глазами прерывает грохот бутылок, коими оказался заставлен почти весь кабинет, именно от них и был тот противный запах, на рефлексах он потянул дверь назад за собой, когда в полуметре над его головой прилетела бутылка. Острые темно-зелёные осколки, отскочив от толстой, деревянной поверхности двери, больно впились в затылок, заставляя шипеть от боли.       — Кто тебе разрешал сюда заходить!? – следующий снаряд отправленный пьяным вновь почти достиг своей цели, прилетев в этот раз в сторону правого локтя, задевая, но не причиняя боли – это из-за тебя! Ты виноват в её смерти! – шум в ушах от попавших в голову осколков быстро застилал окружение, но не давал погрузиться в царство Бога Смерти. Выкрики продолжались, но из-за гомона в голове не дошли до адресата. Пьяный Граф переминался с ноги на ногу, пытаясь устоять, пока бутылки возле него продолжали падать на пол, а сам старший Хенитьюз не переставал бранить ни в чём неповинного сына. Сумев принять некое подобие устойчивого положения, он отправил в полёт следующий бутылку. А вот эта бутылка, в отличии от предыдущих, попала точно в голову, неаккуратно впиваясь в неё. Окончательно потеряв связь с миром, аловолосый подумал, что она забирает не его просто в сон, а почти отправляет его душу самому Богу Смерти.

***

      Пробуждение было не из приятных. Голова нещадно трещала, затылок, в который изначально попали осколки битого стекла, отдавал пульсирующей болью, а тело налилось свинцом и отказывалось задействовать хоть одну конечность. Из-за боли в голове и по всему телу сосредоточиться на мыслях не получалось, не получалось даже вспомнить, что привело его в подобную ситуацию. Попытка поднять голову с подушки или хотя бы открыть глаза не увенчались успехом. Решив не пытаться дальше, он распластался на мягких простынях, попытавшись восстановить цепочку собой в голове. Хмм, в пустом от мыслей сознании вдруг начали всплывать образы, ощущения и отрывки разговоров, сопровождаясь болью. Вот, они с Авророй прощаются на кладбище, он идёт вниз и едет во владения на карете, вот снова мелькнувшая Аврора, приезд, ванна, одежда, завтрак… да, теперь аловолосый вспомнил. Не зная , что чувствовать, он просто продолжил размышлять о другом, но мысли о поступке отца не отпускали его.       Спустя некоторое время он решил приоткрыть глаза, когда почувствовал, что боль потихоньку отступает. Глубокая ночь тепло встретила его своим мраком после открытия глаз. Зрение быстро привыкло к темноте, но всё ещё расплывалось волнам, делаясь нечётким. Резкая боль и пульсация заставили зажмуриться. За неимением другого варианта, пришлось закрыть очи и сосредоточиться на мыслях. За что? Почему? Эти два вопроса кружились в алой голове, стремясь найти ответы. Однако размышления не дали нужных результатов. Не придя к нужному ответу, Кейл сел на кровати, свесив ноги. Взвесив все «за» и «против» он импульсивно рванул в гардероб за плащом и пространственной сумкой. Следуя тому же чистому раздражению, он яростно отворил дверки балкона. Те громко хлопнули, вероятно, разбудив кого-то или потревожив явно не спящего Рона, но времени думать об этом не было. Прохлада мартовского воздуха опалила неприкрытые участки кожи, а резкий поток ветра сдёрнул капюшон и подхватил кровавые волосы. Очнувшись и нацепив капюшон обратно, он закинул сначала ноги, а потом и всё тело на гранитные перила, и осторожно свесил нижние конечности со своего балкончика на третьем этаже, ловко перепрыгивая на ограждение балкона второго этажа, там повторив туже функцию, упал на траву. Подхватив быстро собранную сумку, младший Хенитьюз аккуратно перебрался в сад, пока не нашёл дырку в заборе, которую он часто использовал для игр. Выйдя с другой стороны, он побежал с территории фамильного особняка в сторону трущоб, огибая ночные отряды рыцарского дозора. Выйдя на пустынный рынок с прикрытыми лавками, мальчик в плаще прошмыгнул за угол, сокращая себе путь до бедного района. Пробежав пару кварталов и наконец очутившись в трущобах, до него дошла импульсивность его поступка.       «Аврора явно спит, да и я не знаю, где она живёт…» – думал про себя ребёнок, следуя туда, где сегодня последний раз видел подругу, пока та шла по району, соревнуясь с ним в том, кто шире улыбнётся.       На удивление Кейлу он пришёл к небольшому, но довольно ухоженному домишко. Не зная, как поступить, он присел на скрипящее крыльцо домика, закутываясь в тонкий плащ, уже жалея, что не взял чего-нибудь теплее. Ночной холод дал о себе знать, начиная мёрзнуть, до его слуха донёсся скрип половиц и открывание двери, затем удивлённый голос решил уточнить:       — Кейл, это ты? – повернувшись в сторону хозяйки дома, названный вымученно улыбнулся – там же так холодно, скорее заходи! – стушевавшись, она быстро затолкнула его в небольшую хижину, изнутри она была опрятной и чистой, подобая хозяину.       Его усадили на табуретку в комнате, видимо, исполняющую роль кухни, всучили чашку тёплой воды и начали разговаривать:       — Извини, у меня нет ничего другого. Ну, что случилось? Почему ты пришёл посреди ночи, Кейл? – поинтересовалась владелица жилища, замечая откровенно плохое и уставшее выражение лица собеседника. Хотя они расстались только ранним утром, по сравнению с утренним Кейлом, сейчас он выглядел и правда не очень. Алые волосы, медленно увеличивающие длину, были растрёпаны, красно-карие глаза, по непонятным ей причинам, не желали встречаться с её светло-карими, мраморная кожа, выглядела ещё белее, а на лбу она заметила порезы, коих с утра не было. Молодой Мастер Хенитьюз пришёл к ней в плаще, а под ним была лишь тонкая, милая пижама с котиками. По её оценке, в таком виде он вполне мог сойти за призрака или прекрасного мертвеца, восставшего из могилы, но не тем не другим мальчик перед ней не был, поэтому она постаралась аккуратно подвести его к очевидно не легкому разговору.       — Нет, это ты меня извини, я обещал, что при следующей встрече принесу тарталетки – вспоминая об обещании, истеричный смешок на гране срыва слетел с обветренных губ. Тут ребёнок поднял свой взгляд на её. Взглянув в глаза, она увидела в тех ели сдерживаемую бурю эмоций, без колебаний поставила кружку на стол и присела возле, заключая страдальца в свои объятия.       Не выдерживая больше кома в горле и боль сердца, мальчик расплакался и начал рассказ с алчных людях, называющих себя его «родственниками», о боли со смерти матери, которая не желала останавливаться, о постоянных побегах отца, стоит ему лишь завидеть фигуру мальчика, о событиях сегодняшнего утра, о родителе, об оскорблениях, о том что не знает, что он должен правильно чувствовать.       — Арх, – сдерживая подступающую агрессию в сторону безответственного родителя, она твёрдо начала – Кейл, послушай меня, ты не должен закрывать эмоции в себе и тем более винить себя в смерти тёти Джур, она бы не хотела этого, я знаю наверняка, – взяв детские плечи в руки, кареглазая осторожно обняла друга, заканчивая – донсенг!       — Что? Почему донсенг? – возмущенно прилетело из объятий.       — Я явно родилась раньше тебя! Мой день рождения шестого августа!       — Мой – восьмого ноября – недовольно донеслось из всё тех же объятий.       — Видишь, я твоя нуна! Давай, донсенг, повтори, ну-на! – шутливо поучала девчушка.       — Нуна, я умею разговаривать – чистый смех детей наполнил и согрел маленький домик теплом и уютом в холодную мартовскую ночь, этот день, отныне, был одним из самых важных для них двоих.       Полуночные посиделки продолжали проходить каждый день. За это время Кейл узнал о своей нуне много интересного. К примеру, наиболее удивительным оказалось, что она была зверочеловеком, не ожидая подобного, он чуть не познакомился с половицами в доме сестрицы. Не меньшим открытием стало то, что она была левшой, теперь сопоставляя знакомство с этим фактом, он понял почему, она протянула левую руку вместо правой. А в тёплые ночи его нуна познакомила его со своим садом, который простирался на заднем дворе. Однажды, Кейл невзначай произнёс:       — Пойдём со мной в Графство, нуна – считая это неудачной шуткой, Аврора посмеялась – нуна, я предельно серьёзен – сжал кулаки Кейл, высказывая готовность.       — Я не могу оставить здесь младших, донсенг – мило и одновременно печально улыбнулась она. Младшими были дети-сироты, живущие по улице, где находился дом его нуны, та всегда заботилась о них и защищала от чего могла.       — Тогда давай создадим им место, где они смогли бы жить вместе! – на одном дыхании прокричал мальчик – у меня есть идея!       Смотря на запал своего братика, она поняла, что у того и правда есть план, Кейл был не по годам умным ребёнком, хотя старался не светиться этим перед кем-то, особенно взрослыми.       Видя его решимость, она поверила ему: – Хорошо, донсенг, но пообещай, что ты обязательно выполнишь это, и мы будем часто наведываться сюда – мальчик с большим рвением кивнул, и теперь напротив сидела не девочка, а милый бежевый кролик. Взяв того на руки, Кейл прикрыл их плащом и двинулся в сторону Графского особняка.