Трудное счастье

      — Добрый вечер, я могу увидеть майора Аристова?              — Добрый, а кем вы ему приходитесь? — уточнила Галина Николаевна, переведя взгляд с женщины на спящего в люльке от автокресла ребенка.       — Женой, — представилась незнакомка.       Рогозина сжала губы в тонкую полоску. В личном деле ничего о супруге или детях не было, это она точно знала. И вот сейчас перед ней стоит женщина с маленькой девочкой и рвётся его увидеть.       — Роман Евгеньевич задержан по подозрению в убийстве, — пояснила полковник.       — Я как раз по этому поводу, — ни на секунду не растерялась и не удивилась женщина.       — Он сейчас в камере до выяснения всех обстоятельств, — Галина не ожидала такой спокойной реакции на новость о задержании. — Можно увидеть ваши документы?       Вместо паспорта незнакомка достала служебное удостоверение и распахнула его перед Рогозиной.       «Колесникова Марина Владимировна, подполковник НЦБ Интерпол. Час от часу не легче. Ещё и ребенок совсем маленький», — мысленно рассуждала Галина Николаевна.       — Товарищ полковник, я могу его увидеть?       — Пройдёмте ко мне в кабинет.       — У Романа произошел срыв, — начала Рогозина, занимая место во главе стола. — Мы предполагаем, что он начал душить, а потом утопил женщину, которая была свидетелем по одному из дел. Он может быть опасен.       — Вы его каким-то отморозком выставляете, — пробормотала Колесникова, ставя автокресло на стул.       — Марина Владимировна, вы знаете, что он был разжалован из полковника? И, самое главное, за что?       — Знаю, — кивнула, ни капли не смутившись, Колесникова. — Но там был мужчина преступник, а не свидетельница.       Малышка в люльке проснулась и, выплюнув соску, захныкала.       — Тише, тише, — Марина взяла ребенка, успокаивая её мягким шепотом.       Притихнув на руках матери, девочка начала изучать обстановку, потом остановила взгляд на Рогозиной, с серьезным видом рассматривая ее.        Галина сразу же обратила внимание на темно-карие глаза девочки, почему-то до этого осознать, что ребенок действительно Аристова было сложно. Насколько всё-таки Роман скрытный человек. Даже она ничего не знала о его семье. Неспроста Холодов как-то окрестил его «темной лошадкой». Тогда она сама одернула Андрея за такие слова, но рациональное зерно в этой характеристике действительно было.       — Вы понимаете, что если это психиатрия, то он может быть опасен и для вас с ребенком?       — Да какая психиатрия! — продолжала все отрицать Марина. — Я знаю его лучше, чем кто-либо. Ни мне, ни дочке он никогда не сделает ничего плохого. Я не верю, что Рома мог убить, но если расследование затянется, и его переведут в СИЗО, мы неизвестно когда сможем увидеться.       — Хорошо, я распоряжусь, чтобы вас пропустили. Но может, все же оставите девочку?       Колесникова отрицательно покачала головой, крепче прижав к себе дочку.       — Надеюсь, вы отдаете себе отчёт в том, что делаете, — заключила Рогозина, вставая.       — Более чем, — подтвердила Марина и тихо добавила. — Спасибо.              ***       Роман дремал на нарах, положив под голову сложенную куртку. На лязг металлической двери даже не стал оборачиваться. — Ром, — тихо послышался слишком знакомый голос. «Может я реально того? Уже слуховые галлюцинации начались», — мысленно прикинул Аристов. Но вновь за спиной раздалось: — Ромка! — и детский щебет. Майор резко обернулся. Так и есть, Марина с дочерью на руках.       — Ты чем думала, когда сюда ехала, да еще и с ребенком?! — рыкнул Аристов, вплотную подходя к женщине.       — О тебе, — невпопад ответила Марина, пристально глядя в глаза мужчины. — Ты пропал, я за день каких только ужасов не передумала, а потом узнаю, что ты вот… — недоговорив, Колесникова уткнулась лбом в плечо Романа.       Так странно, ведь ничего не изменилось с тех пор, как пару часов назад она узнала о задержании, а насколько стало спокойнее. Да, Рому по прежнему подозревают в тяжком преступлении, но сам факт, что он жив, здоров и вполне осязаем, дарил ощущение уверенности.       Алёнка при виде отца радостно защебетала и запросилась на руки. Аристов обречённо вздохнул и забрал дочь.       Столько сил Роман потратил на то, чтобы никто не знал про существование семьи и вот — получите, распишитесь! Марина сама примчалась, да ещё и с ребенком. Аристову за глаза хватало перешептываний за спиной и издевок в лицо из-за разжалования, теперь ещё и про личную жизнь пересуды начнутся. Рома был с самого начала убежден: чем меньше людей знает про Марину и дочку, тем лучше. Несметное количество раз он получал угрозы расправы из-за своей работы, начиная от криков на допросах, заканчивая письмами под дверью и встречами у дома. Пока он ловил и сажал одних отморозков, другие уже выходили на свободу. Казалось, что этот круговорот бесконечен. И если раньше он переживал из-за обещаний преступников постольку-поскольку, то с появлением семьи это доходило практически до паранойи.       И только маленькой Алёне было все равно на душевные терзания взрослых. Обрадовавшись папе, она что-то лопотала, сидя у него на руках. Затем заинтересовалась пуговицей на его рубашке поло, стала ее крутить и тянуть на себя, пытаясь попробовать на вкус.       — Не надо было приезжать, — проворчал Роман, целуя в висок дочь и обнимая Марину. — Наши бы разобрались и рано или поздно отпустили.       — Рано — это когда Алёнка в школу пойдет, а поздно, когда закончит? Извини, дорогой, но меня такой вариант не устраивает, — пробубнила Марина, уткнувшись носом в шею мужчины. В родных объятиях тревога продолжала отступать.       — Меня тоже не устраивает, что ты с дочкой в камеру пришла, — опять вздохнул Рома, сильнее прижимая к груди своих девочек.       — Ууу, я еле прорвалась! У тебя охраны, как у президента. Золотой запас так не стерегут. Сама Рогозина грудью встала, не пускала с ребенком, — Колесникова отпрянула лицом и начала разглаживать морщинки у уголков глаз Романа.       — И правильно сделала, — продолжал бурчать Аристов, не оценив юмор.       — Правильно тебя закрыла, правильно не пускала. У тебя может стокгольмский синдром? Или бред от духоты камеры, — Марина сделала вид, что ладошкой трогает, не горячий ли у него лоб.       — Меня обвиняют в убийстве, — то ли напомнил, то ли пояснил майор.       — Не верю! — категорично заявила Марина.       — Я правда чуть не сорвался и не прибил эту тварь, — признался Рома, отведя взгляд. — Она педофила покрывала… Я ее припугнул, прижал к стене, но не убивал, — Аристов опустился на нары с дочкой на руках.       — Уж перед кем, а передо мной точно можешь не оправдываться, — Марина примостилась рядом и положила голову мужчине на плечо.       — Ты из меня тоже святого не делай.       — Ты не святой, ты просто нормальный. Настоящий. А тебя второй раз отморозком выставляют.       — Но в первый раз я действительно покалечил человека, — заметил Роман.       — Это было стечение обстоятельств. Наша ссора, новость о внезапном отцовстве, отказ в общении с ребенком. Ну и этот отморозок до кучи…       — Слушай, может тебе после декрета в адвокаты пойти? Смотри, как складно получается. Прям Плевако номер два.       — Покусаю, — пообещала Колесникова, радуясь, что Рома уже не сердится и не выгоняет ее. — Не прельщает меня адвокатура. Вот исполнится года два Алёнке, махну в Колумбию, наркобаронов ловить или в Сомали, на пиратов охотиться.       — Сейчас кто-то дождется, — пообещал Роман, нахмурившись. — Язва сибирская!       — Я тоже тебя люблю, — рассмеялась Марина, целуя мужчину в щеку. Когда-то на очередную ее подколку Аристов тихо рыкнул — язва. Она тут же добавила, что сибирская. С тех пор и прижилось. Стандартный обмен любезностями.       — Так, кто это мне тут воротник зажевал? — наигранно рассердился Рома. — А ну-ка, пусти! Отдай, кому говорят, он же грязный!       Алёна выплюнула обмусоленный ворот рубашки и довольно улыбнулась, что на нее наконец-то обратили внимание.       — Погрызла папке форму, обслюнявила шею и радуется, как ни в чем не бывало, — улыбаясь, прокомментировала Колесникова. Затем достала из кармана салфетки и вытерла лицо Алёны и шею Ромы.       — Хулиганки мои, — проворчал Аристов, поочередно целуя Марину и дочку. — Уходите. Не втроем же нам тут срок мотать.       — Опять двадцать пять! — от возмущения Марина хлопнула себя по бедру.       — Вообще-то, сорок семь, — поправил Рома. — Через три года будет уже два раза по двадцать пять. Жуть, почти полвека. Я, конечно, думаю, наши разберутся, кто эту дуру грохнул. Но пока лежал, прикидывал, что с вами будет, если меня закроют или прибьют на очередном задержании. И знаешь, так страшно стало. Не за себя… За вас с Алёнкой. И что тебя никогда больше не обниму, не увижу, как дочка пойдет…       — Ромка... — Марина взяла лицо мужчины, разгладила морщинки на лбу, поцеловала. — Ну и бросай эту чёртову работу! Ты знаешь, я поддержу любой твой выбор.       — Декабристка, — улыбнулся Роман, отмечая про себя, какие у нее ледяные руки. — Знаешь, если б не ты тогда, я б реально свихнулся.       — Ты просто устал. Вымотался. Давай сбежим куда-нибудь втроём? На море, в Европу, просто в Подмосковье. Ты куда хочешь?       — Сомали, значит, отменяется, — усмехнулся Аристов. — А то, что мы в камере, я так понимаю, тебя ни капли не смущает? Боюсь, что побег с младенцем на руках, это круто даже для меня.       — А я уже привыкла, что ты супергерой, — призналась Колесникова, обнимая мужчину.       — Ага, фрегат «Непотопляемый».       Синхронно рассмеялись. Алёна не понимала, чему радуются родители, но тоже заулыбалась.       — Даже если отпустят, мне отпуск не дадут. Только устроился, — пояснил Роман, щекоча ладошку дочки.       — Возьми липовый больничный, — предложила Марина.       — Часть четыре статья тридцать три сама знаешь какого кодекса.       — Подстрекательство, — Марина, прикрыв глаза, вновь опустила голову Аристову на плечо.       — Именно, — подтвердил Роман, целуя женщину в макушку. — Не могу Рогозину подставлять, она меня после такого на работу взяла.       — Я могу начать ревновать? — уточнила Колесникова, беря мужчину за руку.       — С удовольствием послушаю скандал в твоём исполнении.       — Не, давай лучше найдем более весомый повод. А скандал может быть потом… Как-нибудь.       — Вообще-то я собирался тебя выгнать, — напомнил то ли женщине, то ли сам себе Рома.       — Угу, вместе с малолетним ребенком на руках. С вещами на выход, — скорее уточнила, чем спросила Колесникова. — Это ещё Алёна Романовна не знает, что ты там собрался. Я ее заберу, так она такой крик поднимет. Точно все архаровцы сбегутся.       — Почему, кстати, не могли меня вывести в допросную? Все лучше, чем здесь. Хотя… Там камеры и окно в «зазеркалье».       — Я в такие тонкости не лезла, мне главное было тебя увидеть. Может у них нет столько конвоиров, чтобы тебя до нее этапировать? Ты ж по местным меркам почти граф Дракула. Маску, как на Ганнибала Лектора не напялили, и то хлеб.       — Ты неподражаема! — расхохотался Аристов. — Никогда б не подумал, что можно сидеть в ИВС по подозрению в убийстве и смеяться.       — Я ещё и не такое могу. И крестиком вышивать, и на машинке шить.       — Ага, и пиратов на абордаж брать. Представляешь, если нас слушают? — заговорщически прошептал Рома. — Реально скажут, двое сумасшедших.       — Ну, принудительное лечение, явно меньше по сроку, чем наказание за убийство. У меня идея. К черту Колумбию, лучше в Страсбург, в ЕСПЧ. В срочном порядке сдаю адвокатский экзамен и доказываю, что ты не виновен. Или аффект на крайняк. Сколько у нас там за это максимум? Лет пять вроде?       — До трёх, — на автомате уточнил Аристов.       — И желательно на поселении, — продолжила рассуждать Марина. — Ты как раз хотел с ребенком за город переехать. Снимем с Алёнкой домик рядом с колонией, будем тебя каждый день навещать.       За дверью послышались шаги, заскрипели засовы на тяжёлой двери.       — Товарищ майор, вас Галина Николаевна вызывает. Все обвинения сняты, — доложил лейтенант, косясь на хохочущую пару.       — Ну все, Роман Евгеньевич. Обломалась и Франция, и переезд на свежий воздух. Придется в пыльной Москве сидеть, — Марина встала с нар и театрально всплеснула руками.       — Ничего-ничего, в первый же отпуск уедем, — поднялся Рома вслед. — Или выходные наконец-то будут.       — Действительно, в конце концов, когда-то же они должны быть, — философски заметила Колесникова, целуя дочь в щеку. — Да, котёнок?       — На такой работе пару недель отдохнуть можно только получив арест на пятнадцать суток, — пробухтел Рома.       — Вот будет у Алёнки очередной зуб лезть, договорюсь с Рогозиной. Может хоть тут выспишься.       — Нет, я уж лучше дома, — улыбнувшись, открестился Аристов от такого предложения.