И ты заваришь Терафлю горького
Самого
Сорвёшь щеколду и полюбишь меня
Заново
Домофон в очередной раз противно пищит, насмешливо оповещая о полном отсутствии интереса к звонящему. Минхо чертыхается себе под нос и пробует ещё раз найти ключи в рюкзаке, прижимая плечом телефон к уху. Отросшие мокрые волосы неприятно липнут ко лбу, закрывая обзор, но зачёсывать их уже бесполезно — всё равно ветер шумит такой, что даже рубашка теперь напоминает парус, так сильно её мотает непогода. — Да возьми ты уже трубку, господи… Тишина. Никакой реакции. Хочется просто сесть на землю и биться головой о железную дверь. Кто придумал эти дурацкие пропускные системы? Кто придумал работать по пятницам? Кто придумал прогнозы погоды, если они всё равно неверно объявляют о «немного пасмурном дне» по утрам, забывая упомянуть про дождь и ветер? В личном топе неудачных дней сегодняшний занимает у Минхо ориентировочно третье место. Первое он подарил дню, когда не прошёл по вступительным испытаниям в престижный творческий вуз, второе — пересдаче по истории социологии у нелюбимого препода в нелюбимом вузе по нелюбимой специальности, на которую пришлось поступить после неудачного дня номер один. Благо голова сегодня останется целой, потому что какой-то сосед выбегает на улицу и крайне озабоченно направляется к своей машине. Та припаркована возле опасно качающегося дерева. Минхо ещё никогда не был так благодарен природе. Света в подъезде ожидаемо нет. Управляющая компания, конечно же, проигнорировала все просьбы заменить перегоревшие лампочки. «Ничего, — думает Минхо, — зато хотя бы чистыми лестничными площадками подъезд будет облагорожен». На полы теперь грех жаловаться. Воды с одежды льёт много, в кедах хлюпает. И оглядываться не нужно, чтобы знать наверняка — след за Минхо тянется такой, как будто с лестницы спустили огромного слизня. Он уже ни на что не надеется, зажимая дверной звонок. Однако, на удивление, открывают почти сразу. — О, Минхо, — Джисон недоумённо хлопает ресницами, шире открывая дверь и пропуская в квартиру. — Я думал, что чужой кто. Ты чего сам не открыл? — Ключи не мог найти. Потерял, наверное. — Почему не позвонил? Джисон довольно шлёпает вглубь квартиры. Судя по тому, откуда доносится голос, на кухню. Минхо слышит, как ставится чайник. — Я звонил, ты не брал. Рюкзак мешком бросают на пороге, оставляя его мокреть на входном коврике. Даже разбирать не хочется. Пусть там все вещи сгниют и заплесневеют, Минхо уже всё равно. Список его желаний сузился до «снять испорченную непогодой одежду» и «лечь в тёплую кровать и больше никогда не просыпаться». Пока Минхо возится в ванной с ремнём брюк, благополучно стянув рубашку, Джисон шебуршит чем-то по шкафам в коридоре. В какой-то момент раздаётся грохот и приглушённый мат. Опять, наверное, нижние ящики шкафа неправильно встали при задвигании. Снова придётся чинить. Сколько раз Минхо говорил Джисону не дёргать их слишком резко. Раздражение ложится на плечи тяжёлым пуховым одеялом. — Звонил на мобильный? — Джисон протискивается в ванную с горкой вещей и кладёт её на корзину для белья. Минхо правда почти тронут таким жестом заботы. Но непрерывный поток глупых вопросов пресекает на корню назревающее в грудной клетке тепло. — И на мобильный, и в домофон, Джисон, — Минхо устало вздыхает. — Видимо, я был в душе, — в доказательство своих слов Джисон потирает влажные волосы полотенцем, лежащим на плечах. — Отогревался, только недавно пришёл. Ну и холодрыга на улице. — Рад за тебя. — Не злись, сейчас и тебя отогреем, — волосы на затылке слегка ерошат, в лоб мягко целуют, специально слегка привставая на носочки. Минхо едва держится, чтобы не увернуться от прикосновений. Ему не нравится. Сейчас всего этого не хочется. В душ Минхо не идёт назло. Непонятно, кому именно. Возможно, так он просто увеличивает степень отвратительности прошедшего дня, проверяя, можно ли вообще сделать хуже. Надев-таки то, что принёс Джисон, Минхо заглядывает в спальню, стаскивает с кровати плед и плетётся на звуки возни с посудой. Нахохлившись, укрывается пледом с головой, усаживается за стол. Сгибает одну ногу в колене и умещает её на край стула. Джисон с негласного протеста слякоти и здоровой осанке по-доброму хмыкает и ставит на стол две кружки с чаем. — Полагаю, лучше начать с вопроса о том, как дела на работе? — Минхо вздыхает, рассматривая содержимое кружки. На поверхности водного круга отражается кухонная люстра, и уставший от постоянных мыслительных перепадов мозг залипает на то, как всё колышется, если кружку слегка потрясти. О какой работе тут разговаривать, когда Минхо уже даже из реальности не выпадать не в состоянии? И что говорить? Как начальство заметило ошибку в документах, вызвало на ковёр и сказало писать объяснительную? Впервые за три года старательной работы и попыток постоянно угодить Минхо получил по шапке, причём за глупую опечатку. Не стыдно ошибаться и признавать косяки. Стыдно делать подобное аки провинившийся школьник, принёсший строгим родителям дневник с двойкой. Ещё и на глазах у первого практиканта, только-только ставшего его подопечным и ходящего по пятам восхищённым хвостиком. Сказать, чтобы что? Получить сочувствующий взгляд, щепотку жалости и оптимистичные уверения, что в масштабах жизни ничего страшного не произошло, а через месяц Минхо об этом даже не вспомнит? Джисон любит поддерживать таким способом. В менее тяжелые дни оно, бывало, срабатывало. Однако сегодня Минхо не записывался на тренинг по психологии. А если и записывался — с радостью уступит окошко кому-то другому. — Всё в порядке. Маленькие неприятности. Но в целом всё в порядке, — голос подозрительно хрипит. То ли от досады, то ли предвещая последствия непогоды. Вот за больничный начальство точно задушит. — Так, — Джисон подсаживается ближе. — Рассказывай. — Я же говорю, что ничего такого не произошло. — Именно поэтому ты сидишь и дуешься тут на весь мир, ну конечно, — Джисон отмахивается, совершенно не попадая в чужое настроение. Минхо отодвигает от себя кружку, плотнее заворачивается в плед и ёрзает на стуле. Сейчас бы тишины. Он готов уйти спать в восемь вечера, чтобы проснуться в районе пяти и смотреть в окно часа два. Пока светает, птицы ещё не поют, а весь дом, включая Джисона, видит десятый сон. Пока нет звуков соседского телевизора этажом выше, проезжающих во дворе машин, бегающего по коридору за какой-то допотопной мышкой кота, рассказов о всякой мелочи, сопровождаемых нелепыми размахиваниями рук от избытка эмоций, и щурящихся от смеха глаз-полумесяцев. Снимая квартиру с маленькой скромной кухонькой и одной комнатой, они с Джисоном были уверены, что всё сложится отлично. Близость к центру, не слишком высокая аренда и год кочеваний из предыдущей съёмной квартиры одного в съёмную квартиру другого (чисто проверить бытовую совместимость и пожить по недельке вместе, попеременно) делали своё дело. А теперь сорок квадратов казались ловушкой, потому что на деле не сильно давали пространство. Иногда такое пространство очень нужно. Но кухня и для Джисона тоже. Джисон отогревается после непреднамеренного полоскания любимых конверсов в городских лужах по пути домой. Не выгонять же. Всё это… утомительно. Взять бы отпуск от жизни. Можно даже за свой счет. Можно даже всего на денёк. Минхо ведь многого не просит? — …а когда я получил тройку по экономике, хотя просил лучше отправить на пересдачу, чем терять стипендию, ты меня очень поддержал. Не подумай, я не к тому, что долг тебе какой-то возвращаю, — кажется, нить разговора совсем потерялась. — Я это веду к идее, что надо высказаться. Обязательно полегчает. — Не думаю, что сейчас у меня есть желание. Да и работать надо. — Ты же только пришёл, какая работа? — Джисон сводит брови, забавно хмурясь. — Ну вот такая. Работа над ошибками, считай. Минхо прикусывает язык, запоздало понимая, что купил себе билет на допрос. Джисон загорается, как лампочка, и где-то на периферии глупый уставший мозг посмеивается, что вот на такие заменить перегоревшие в подъезде — годами бы стояли. Всё. Процесс не остановить. — Ты где-то накосячил? — Джисон. — Это же ничего страшного. У всех бывает. — Джисон, пожалуйста. — Ты слишком к себе строг, так нельзя. Если на каждую ошибку болезненно реагировать, то никаких нервов не хватит. — Ты даже не знаешь, в чём там проблема. — Зато я знаю тебя, — и так уверенно, что Минхо на секунду теряется. — Прости, конечно, но ты душнила ещё тот, и если уж действительно что-то произошло, то фактор сугубо человеческий… Шума снова становится много. Минхо трёт виски в попытке сосредоточиться и вникнуть в разговор, который Джисон так старается вести. — …они бы тебя ещё реже в отпуск пускали и пихали побольше сверхурочных… Голова раскалывается. Челюсти сжимаются в попытке не сорваться. Дурная привычка держать в себе эмоции таким способом однажды приведёт его к бруксизму, а затем и на стоматологическое кресло. — …тогда зарплата точно только на капельницы с железом улетать начнёт, а это… — Замолчи, пожалуйста. Ты слишком громкий, уже голова раскалывается, — Минхо бы прикусить сейчас язык, но его несёт так, что заржавевшая пружина внутри внезапно расправляется и никак не хочет вставать на место. — Раздражаешь. Джисон запинается на полуслове и теряется. Соседский телевизор становится слышно отчетливее. Кажется, улавливается даже какая-то передача о вреде занятий бегом. По глазам Джисона видно, как он собирается выводами исследований из этой передачи пренебречь. Минхо не знает, кто выкручивает на постоянной основе треклятые лампочки в их обшарпанном подъезде. Зато точно знает, кто занимается тем же у него дома. — Я не это имел в виду, прости, — звучит так тихо, что вряд ли Джисон слышит. Джисон кивает и встаёт со стула, глядя куда угодно, только не на собеседника. Ему свойственно такое, когда нервничает или волнуется. Ищет, за что зацепиться, куда сместить фокус с мысленного повтора по новому кругу противно режущих слов. Кажется, уровень драматизации критический. Джисон уходит в спальню, переодевается в спортивные штаны и худи. Минхо слышит, как с комода у входа берут ключи и осторожно прикрывают входную дверь. На кухне наконец-то наступает тишина. Как он и хотел. В грудной клетке что-то переворачивается, вынуждая волноваться и подрагивать. Может быть, всё-таки стоило сходить в душ и прогреться. А может — совесть запоздало скребётся, заменяя циркулирующую в организме кровь на чувство вины и заставляя сердце гнать его по сосудам. Телефон вибрирует, оповещая о новом уведомлении. Минхо надеется, что это Джисон решил отписаться о том, куда пойдёт. Его в целом не стоило отпускать. Дождь пусть и не льёт больше, зато лужи наверняка по колено. К своему великому ужасу, Минхо осознаёт, что не хотел остановить Джисона, когда тот уходил, и не хочет срываться сейчас, чтобы вернуть его. Сил на это попросту нет. Взрослые люди — и им не пять лет, чтобы после каждой незначительной ссоры с членом семьи демонстративно собирать пакеты с игрушками и говорить, что уйдёшь. Только проверяет, выглядывая в коридор, что конверсы стоят на полке, а не сыреют у Джисона на ногах, и тот додумался надеть что-то другое. В списке диалогов отображается лишь рабочий чат, напоминая об утреннем слёзном (почти) обещании Минхо исправить документ. Значит, рюкзак всё-таки придётся тормошить, молясь всем богам на сохранность завалявшейся во внутреннем кармане рабочей флешки. По сути, дело получаса. Убрать опечатку, внести изменения согласно замечаниям руководителя и вычитать на ошибки в целом. А потом осознать, каким конченным бываешь, и извиниться перед любимым человеком. Очень хорошо осознать. Очень сильно извиниться. Но это только потом, сначала дела. Потому что нет дел — нет лишнего стресса. Именно так Минхо себя и успокаивает, открывая ноутбук за час до дедлайна и усиленно вникая в смысл пиксельных строчек. Глаза сушит от избытка дневного взаимодействия с техникой, вкупе с головной болью снижая и без того шаткое внимание. Такими темпами не накосячить бы повторно, только уже в чём-то другом. Он меняет ошибочно указанное ранее основание для направления документа. Добавляет обоснование в последних абзацах, ссылаясь на пункты 2 и 3 положения организации. Возвращает словам потерянные окончания и предлоги. Проверяет реквизиты. Тому ли лицу направляется? Поправляет шрифт, который почему-то сбился под конец документа. Ищет в поисковике наиболее правильную формулировку для выражения, просто чтобы убедиться, что всё корректно. Почти готовится отправить файл. Надо только ещё раз для подстраховки всё просмотреть и сохранить. До дедлайна двадцать пять минут. Рыжий кот, до этого мирно спавший где-то на шкафу после коридорных игрищ, оповещает о своём появлении на кухне громким и скребучим мяуканьем. Джисон часто шутит, что их кот в подростковом возрасте слишком много курил. — Суни, подожди, — когти вцепляются в плед и настойчиво тянут его на пол. Минхо едва успевает удержать ткань на плечах, мельком взглянув на полупустую миску, где съедена середина, а остатки корма традиционно растащены по краям. Цель такого резкого приступа любви достаточно очевидная. Слабостей у Минхо всего две. О первой Минхо предпочитает пока не думать, чтобы не волноваться. Потребности второй собирается на две минуты поставить выше рабочих обязанностей. Корм ожидаемо стоит не на той полке. Утром Суни кормил Джисон. Объяснить то, почему вещи желательно убирать на своё место, за два года совместной жизни Минхо так и не смог. Смирился с играми в следователей и взял часть обязанностей по уборке действительно важных вещей на себя. Зато им ни разу не приходилось менять документы. До сожительства Джисон потерял в границах своей прошлой квартиры два паспорта. Чувствуя смену настроения с сугубо инициативного на нечто заторможенное, Суни запрыгивает на стол и повышает децибел у своих просьб поторопиться. Стремясь обратить на себя внимание, кот пробегает по столу, мельком тыкая лапами на кнопки ноутбука, и оказывается на подоконнике. Оттуда проще тормошить нервную систему хозяев, оказавшихся совсем близко. — Да на, ешь, — Минхо улыбается, наполняя миску. — Неугомонный какой. Снова становясь для питомца предметом интерьера и заметно повеселев, Минхо возвращается к ноутбуку. Ведёт пальцем по тачпаду, чтобы свернуть вкладку браузера и сохранить документ. Тачпад не реагирует. — Странно, может, выключил… — Минхо растерянно нажимает кнопку включения тачпада на клавиатуре и не видит реакции на свои действия. — Работало же. Попытки сохранить файл хотя бы по быстрой команде на клавиатуре ни к чему не приводят. Вкладка браузера охотно отзывается на команду, перекрывая доступ к тексту. Минхо чувствует, как учащается сердцебиение. Благо можно попробовать поискать решение в телефоне. Поисковик выдаёт какие-то странные комбинации кнопок, ни одна из которых не работает. Сердцебиение переходит от легкой трусцы к галопу, выбирая в наездники подрагивающие руки. Малодушная мысль о перезагрузке компьютера выгоняется за пределы паникующего сознания. Так он точно все свои труды сольёт в навозную яму, а до конца дедлайна остаётся десять минут. Новую редактуру сделать просто не успеет. Минхо вообще лишний раз старается к технике не подходить, сокращая все контакты до простых и относительно понятных «открыть ворд», «открыть эксель», «открыть пдф». У него и кофемашина от обычного запуска программы приготовления эспрессо дважды наворачивалась. А ведь Минхо даже не любит вонючий горький эспрессо. Так какие ещё «нажмите f9»? Где эта дурацкая кнопка? Её самому надо слепить? Вот Джисон умеет со всем этим разбираться. Он и на духовке умудрился будильник по приколу поставить. И на ноутбук Минхо эти самые ворды с экселями скачивал, устанавливал, что-то там возился. Минхо закусывает губу, открывает контакт Джисона и смотрит на набор цифр. Насколько он урод по шкале от нуля до десяти, если сейчас позвонит своему парню с просьбой помочь починить тачпад? Эй, Джисон. Я тут сорвался на тебя, сказал сквозь зубы, как ты меня раздражаешь. А затем отпустил в свободный полёт на улицу ловить ОРВИ и повышать тревожность после отвратительного отношения. Как ты смотришь на то, чтобы подсобить мне с техникой? Система от нуля до десяти тут неуместна. Где-то в диапазоне между минус десятью и минус тысячей, вероятно. Лучше Минхо будет гипнотизировать ноутбук в надежде на то, что проблема решится сама собой. У проблемы есть минут восемь, не больше. У Минхо тоже есть минут восемь, но только на то, чтобы создать себе несколько проблем из одной имеющейся. Потому что он не выполнит задачу. Не выполнит задачу — отчитают снова. Может, уволят. Уволят — останется без средств к существованию, будет сидеть на шее у Джисона, пока ищет новое место. А это постоянно ощущать вину за вынужденное иждивение. Если Джисон, конечно, его простит. Да и кто такого специалиста возьмёт. Специалиста ли? Тут главное не плакать, это ничем не поможет. В потолок посмотреть, проморгаться. Разве есть повод для срыва? У других вон, холод и голод, куда хуже. А он раздул на ровном месте из какой-то мелочи. Минхо не слышит, как хлопает входная дверь. Не обращает внимания на шуршание пакетов, которые осторожно кладут на стол. Только косится на логотипы аптеки и ближайшего продуктового. — Ты вернулся, — голос окончательно сел, горло выдаёт хриплые подобия речи. — А куда бы я от тебя делся, — Минхо не понимает, почему в чужом тоне столько нежности. — Дурак, — на то, чтобы подорваться со стула, несмело обнять и выдохнуть в прохладную ткань худи на плече, уходит меньше пары секунд. Минхо не считал, но абсолютно точно уверен. — Вы посмотрите, я ему любимую шоколадку и противовирусное купил, а меня ещё и обзывают, — Джисон улыбается и успокаивающе гладит по спине, унимая дрожь. Подозрительно замирает, когда понимает, что эмоции у Минхо нехарактерно сильные. — Прости. Минхо шмыгает носом. Нехотя отстраняется ровно на столько, чтобы дать всмотреться в своё лицо и убедиться в стабильности эмоционального состояния. Однако вместо того, чтобы ожидаемо расслабиться от увиденного, Джисон становится серьёзнее. — Что случилось? Минхо правда хочет рассказать. Но горло сводит спазм, и получается выдать только слабое жалобное фырканье. Джисон следит за его взглядом и без лишних слов садится перед ноутбуком. Проблема обнаруживается сразу же. — Вот и всё, — он уступает место Минхо. — Fn и f6 всего-то нужно было нажать. — Ты не представляешь, насколько сильно спас меня. До дедлайна две минуты. Минхо трясётся как целый осиновый веник, пока подгружает сохранённый файл на почту. Такими темпами он либо уволится по собственному желанию, либо попадёт в дурку. Холодные руки опускаются на плечи, заземляя. Ведут линию к шее и трогают горячую кожу. Будто контрастный душ из тактильности. Ладонь прижимается ко лбу. — У тебя температура. — Это от стресса, сейчас пройдёт, — Минхо закрывает крышку ноутбука, перехватывает ладонь Джисона и благодарно целует её внутреннюю сторону. — Нет, не от стресса. Я ещё в ванной заметил. Думал, что показалось. Но ты с улицы пришёл горячий, как обогреватель, хотя там практически шторм бушевал. И голос садится. Вина так остро проникает под кожу, что хочется то ли раскрошиться в труху, чтобы Джисон вымел её из квартиры и жил себе спокойно, без резких и необоснованных упрёков, то ли отчитать Джисона за беспечность и мягкость. Ну зачем так? Минхо же не заслужил. — Вот видишь, ты и шутить над тем, что горячий, не пытаешься, — над головой раздаётся смешок. — Точно заболел. Джисон перегибается через Минхо, роется в пакете с логотипом аптеки и показывает коробочку. — Это вот ты сейчас температуру измеришь. Заварим порошочек, выпьешь, и пойдём в комнату досматривать вчерашнюю серию «Счастья». — Ты купил мне лекарства? — А ты думал, я просто так ушел? Минхо теребит кончик пледа и молчит. Вообще-то да, думал. Не просто так, конечно, но не настолько целенаправленно. — Но я на тебя сорвался, — приходится развернуться на стуле, чтобы оказаться лицом к лицу. Джисон по-прежнему стоит очень близко, внимательно глядя сверху вниз. — Ты нисколько не громкий. И ты меня не раздражаешь. И слушать тебя очень интересно. Я вообще не это имел в виду. Вернее, я ничего не пытался иметь в виду, это просто… эмоция. Чёрт, прости. Два года их отношений составляют лишь половину от того времени, что Минхо знает Джисона. И то, насколько парадоксально в Джисоне переплетается желание общаться со всем миром, обсуждать миллион тем — от белых акул до опиумных войн — и страх оказаться слишком шумным и навязчивым, Минхо всегда поражало. Когда у Джисона происходило что-то интересное в течение дня или узнавался новый забавный факт («ты знал, что кошки потеют через лапки, потому что их потовые железы на теле покрыты шерстью и не так эффективны?»), он буквально не мог усидеть на месте. И сам же от этого смущался. Инициировал знакомство, но уточнял, не перегружает ли. Писал первым, а потом извинялся, если вдруг отвлёк. Бегал от Минхо после признания в свою сторону, потому что считал, что быстро надоест и никому из них не нужно тратить время. И сиял, замечая ответный интерес к своим историям. Закусывал губу и сдерживал улыбку на каждое «я помню, как ты рассказывал об этом». Поцеловал в первый раз, опережая в этих длительно строящихся планах самого Минхо, когда тот пришёл в гости с целью поддержать после заваленного экзамена и с букетом ромашек, сетуя, мол, глупо, наверное, что я с цветами, да и ты говорил о ромашках скорее в естественной среде? Принял наконец, что время не тратится. Время друг другу дарится. И это самый драгоценный подарок, который каждый из них получал. А потом Минхо бессознательно выуживает из глубин памяти тот самый пресловутый страх Джисона только потому, что где-то как-то неудачно день сложился. — Всё в порядке. Я правда не злюсь. Честно сказать, сначала обиделся. Но потом понял, что ты такая вредная злюка только тогда, когда болеешь. Вспомни свою ангину, — Минхо хнычет, отгоняя от себя ужасные воспоминания. — Вот и я о чём. «Принеси мне одеяло, нет, лучше простынь. Нет, простынь и одеяло». «Обними меня, полежи со мной и не надо лезть ко мне со всеми этими обтиралками для тела». «Ты уходишь на учебу и бросаешь меня здесь умирать в одиночестве, вот такая у нас крепкая связь, да?»… — Я всё понял, не продолжай, пожалуйста. — Рад слышать, — Джисон отстраняется и деловито что-то ищет по шкафам. — А ты случайно не знаешь, где… — Нижний ящик. — Ага, спасибо, — Минхо покорно принимает протянутый градусник. Джисон озадаченно залипает на аптечку, которая действительно лежит в нижнем ящике. — Как ты так догадался… Когда градусник пищит и показывает тридцать восемь и два, в руки настойчиво вручают кружку с каким-то разведённым лимонным порошком. — Горько как, — Минхо едва делает глоток и тут же куксится, давя на жалость. — Это тебе за вредность. Специально выбирал в аптеке самый горький, — Джисон смешно подпирает одной рукой свою щеку, облокотившись о стол, и хмыкает. Он ждёт, пока лимонную катастрофу допьют, отслеживая и пресекая любые попытки споить жидкость фикусу, заманчиво стоящему на подоконнике. Хвалит за пустую кружку так, будто совершён целый подвиг. Тянет за руку в спальню и просит сидеть на одном месте, пока сам всё принесет с кухни. Минхо сидит ровно, но пару раз периодически «накреняется» в сторону, включая гирлянду и находя портативную колонку, потому что его старенький ноутбук звуки выдаёт крайне неохотно. Но дораму они так и не включают. Джисон внезапно вспоминает один нелепый диалог в рабочем чате и пересказывает его со всей экспрессией, доводя до истерического смеха. Минхо откладывает ноутбук в сторону и перекладывает голову на подушку Джисона, прижимаясь своим плечом к чужому. Единогласно принимается решение перенести просмотр на завтра. Учитывается даже голос Суни, своевременно мявкнувшего откуда-то с пола. Пока Джисон, найдя ту самую нишу их общей гармонии на этот вечер, продолжает освещать события последней недели, с его рукой играются и молча слушают. Слушают до тех пор, пока руки не сплетаются в замок, а голос не подаёт первые признаки усталости. А затем решаются рассказать о своем дне. О том самом неудачном документе, об объяснительной и ощущении, что с каждой минутой день становится всё более упадническим. Джисон гладит костяшки пальцев в невербальной поддержке. И всё это уже кажется таким глупым и неважным. Не стоящим нервов, злых слов, выплеснутых эмоций. — Ты же не робот, Минхо. И не сито, чтобы просеивать только положительные эмоции, а негатив оставлять себе. Минхо уверен, что его отпустило. — Ошибки не уменьшают твою значимость не только как работника, но и в первую очередь как человека. Для меня ты всегда самый удивительный, умный и ответственный. А плохие дни бывают у всех. Приходится зажмуриться и рвано выдохнуть, чтобы унять беспокойное сердцебиение. Минхо утыкается лбом Джисону в плечо и мягко пару раз трётся, кожей ощущая ткань футболки. — В любом случае я с тобой, — Джисон целует в макушку и разворачивается, чтобы обнять, когда слышит сдавленный всхлип. — Будем спать? Кивок такой слабый, что понять ответ удаётся не сразу. Однако озвучивать вслух никто не требует, подыгрывая нежеланию показывать очевидную трещину. Только тихо гладят по спине до тех пор, пока дыхание не выравнивается.☕️☕️☕️
Проснувшись ближе к обеду, Минхо начинает свой день с горсти лекарств и смеха над попытками затянуть себя в глупый кухонный танец под песню Джеймса Моррисона. И, конечно, с просмотра очередной обещанной серии «Счастья».