Селфхарм

У Юры на запястьях - едва заметные, тонкие шрамики. На такой бледной, как у Татищева, коже, их и не заметно совсем, но с каждым из них связана какая-нибудь неприятная, скользкая история... Боль, когда-то бывшая новой, даже страшной, давно превратилась в привычку. Планы у Юры, хоть какие - начиная от самых безобидных, по краже КитКатов из магазина, до серьёзных уже - по привлечению внимания Анечки или чего-то в таком духе, - всегда идиотские. Никто такого никогда не говорил - он знает обо всём сам. Какие мысли, кроме тупых и идиотских, могут появляться у такого же глупого человека?! Юра ненавидит себя до ночных истерик, криков в подушку и тонких дорожек слёз по бледным щекам. Никто об этом не узнает - Юра знает это хотя бы потому, что никогда не расскажет ни о чём даже самым близким друзьям - Ане и Косте. Зачем им знать о том, какой он идиот, какой он слабый?.. Он наденет свою "клоунскую маску" после самого тяжелого дня и будет с самым непринуждённым видом рассказывать Ане о том, как встретил и даже сфотографировал похожего на Сталина мужчину... Неловкие паузы в разговоре - это уже почти что Татищевская фишка. Он часто замолкает посреди диалога, тупо уставившись в стену. Аню раздражают эти внезапные "остановки", Костя же терпит и смотрит на него грустно-ласково, будто забывая об обычной боязни своей заглядывать другу в глаза. Иногда кажется, будто он лет двести пытается сказать что-то важное, но не находит нужных слов... "Почему у тебя всегда комнаты непроветрены?" - часто спрашивает Костя совсем не с упрёком, а с неподдельной заботой. Челябинск молчит, закусив губу чуть ли не до крови. Зачем Екатеринбургу знать о том, что Татищеву иногда бывает трудно встать с кровати? что он голодает по два дня, завернувшись в одеяло, изредка переворачиваясь или смаргивая подступающие слёзы? Юра может не спать всю ночь, листая Тик-Ток иногда по восемь часов подряд и прокручивая в голове моменты из не всегда ласковой к Челябинску жизни. К психотерапевту, номер которого ему неоднозначно передавал Екатеринбург, он не пойдёт - боится, не доверяет. Остаётся только одно - проёбывать дни длиннющей жизни на кровати и рушить себя же второй пачкой сигарет за сутки. Город у Татищева сам какой-то депрессивный. Каждый пятый день в воздухе витает тяжёлый запах выбросов и гари; дома походят на постройки из фильмов о постапокалипсисе; люди - в одинаковых чёрных куртках (За исключением, пожалуй, школьников, ещё не потерявших интереса к жизни) и с опущенными головами. На каждом шагу встречаются будки с заманчивыми надписями на дверях "Не влезай - убьёт". Иногда так и хочется "влезть" и закончить наконец свои мучения, вдыхая перед смертью горький запах оголённых проводов... А Костя - маленький островок спокойствия, человек, от которого Юра ожидает удара в спину в последнюю очередь. Каждый раз, когда он просто появляется рядышком, рой назойливых мыслей словно бы исчезает, уступая место долгожданной тишине. Когда он обнимает его за худые плечи и осторожно укладывает Юрочкину голову себе на грудь, Татищев впервые за долгое время ощущает себя отдохнувшим, будто бы спокойно проспал десять часов... Костя заваривает ромашковый чай, запахом которого, кажется, пропитан его любимый зелёный свитер. Горячая жидкость с мягким привкусом спокойствия и трав согревает тело, по нему словно бы растекается приятная лёгкость, сонливость и тепло... Только при Косте Юра не боится показывать свои слёзы. Он может уткнуться тому в плечо и тихо всхлипывать не один час, а может кричать, как сцмасшедший, дрожащими руками силясь стереть с щёк потоки слёз. Уралов осторожно сжимал бледные ладони в своих, тёплых, и успокаивал шептал ласковые слова, редко долетавшие до Татищевского разума. Он просто каким-то шестым чувством ощущал неизмеримую любовь человека, который всю жизнь положит у твоих ног... Самым счастливым днём в жизни Юрочки стал обычный июньский четверг. Четыре часа дня, светило солнышко, пели птицы, смеялись дети - а Татищев в очередной раз рыдал на глазах у самого дорогого человека. Костя гладил его по непослушным чёрным волосам, крепко держал Юрину ладонь в своей. Челябинск, как никогда, чувствовал нежность и любовь. В какой-то момент что-то в нем поворачивается, ломается - неважно, но он произносит тихое "Катюш... Я люблю тебя, Катюш..." - и дёрнулся, будто бы обжегся своими же словами. Он всхлипнул ещё сильнее, вжался тому в плечо. Какой бы реакции Татищев не ожидал, но получил он нежный поцелуй в макушку и едва слышные слова, которые останутся в голове у Челябинска до самой его смерти: "А я-то как люблю тебя, ласковый мой...". Четверг, 16:00 запомнился Юрочке запахом ромашкового чая, свежепостиранного белья и бесконечной любви. Он наконец почувствовал, что никогда не будет одинок, что всегда есть человек, к которому можно прийти и высказать всё, что думаешь. Есть человек, который способен долго, бесконечно любить такого, как он - человека, который сам себя не любит. Который способен вернуть жизни краски, существованию - хот какой-то смысл... Как это хорошо - понимать, что ты не одинок...