Мин сине яратам.

      — Мин сине яротам — В последнее время эта фраза в квартире звучала намного чаще обычного. Руслан от безделья неожиданно для себя захотел выучить новый язык, и самым интересным для него стал — татарский. То ли из-за того, что это был родной язык его партнёра, то ли из-за того, что они скоро должны были поехать в Казань, на юбилей матери всё того же. Развалившись на диване, парень только опрокидывал голову назад и пристально смотрел на крутящийся у холодильника широкий профиль. Скользил по чёрной майке, что обтягивала широкие плечи, перемещался на венозные крепкие руки, сейчас сжимающие под пальцами какой-то фрукт.       — Через а, иблис минем, — Растрёпывая мягкие каштановые волосы, тянет мужчина, опускаясь на просторный диван рядом. Тушенцов моментально придвигается ближе к нему под бок и закидывает оголённые ноги на колени, рассматривая веснушчатое лицо тёмными глазами.       — Но признай, у меня хорошо получилось! — зарываясь пальцами в короткие рыжие прядки на затылке, горделиво восклицает шатен. Данила осматривает его краем глаза, отрываясь от просмотра какого-то сериала на большом плазменном телике, что они купили буквально несколько дней назад. Окончательно повернул голову в сторону, изучает давно знакомые черты, свободной ладонью привычным жестом оглаживает гладкую кожу на лодыжках, чуть сжимая под пальцами.       — Признаю, умничка, — низкий баритон лелеет слух ласковыми нотами. Мужчина тянется ближе, едва ощутимо наваливаясь на сидящего рядом и оставляя на его губах короткий, мягкий поцелуй. Кареглазый улыбается одной стороной лица, и этот огонёк в тёмной радужке подсказывает, что выход возникшей игривости будет словесный.       — А что делают с умничками? — закусанная губа, руки, оплетающие бледную шею. Нил растягивает губы в кривой улыбке, всё ещё не привык проявлять свои эмоции так открыто и просто, не думая о поддержании своего грозного облика и сурового вида. Но, бывает, смотришь в любимые глаза, касаешься тела любимого человека, и так на всё окружающее плевать становится, что даже окажись они в людном месте, рыжий бы не отказал себе в желании вновь желанных губ своими коснуться.       — В лоб дают за излишнюю самовлюблённость, — Руслан даже брови хмурит угрожающе, собираясь ответить на подобные заявления со всей своей врождённой ядовитостью, но его прерывают, большими руками обхватывая щёки и сплетая губы в поцелуе. Совсем не грубом, хотя и заметно напористом. Так, что кожу мягкую мнут и языком горячим по кромке ровных зубов бегают.       Тушенцов, от желанной ласки не отрываясь, позу меняет, возвращая ноги к себе и на колени вставая. Нил отрывается всё же, долго на поцелуи никогда не исходится, сломанная сотни тысяч раз перегородка настолько испортилась, что перекрывала мужчине практически наполовину доступ к кислороду, заставляя сопеть часто и ртом воздух глотать, даже не смотря на свою поразительно развитую выдержку. Кареглазый, чувствуя, как чужие руки властным жестом талию обнимают, на колени своему парню устраивается, пристально в глаза голубо-серые смотря. Есть в нём что-то до одури особенное, такое, чего ни в одном другом не встретишь и в помине. Как минимум то, что это рыжий татарин с яркими голубыми глазами. С веснушками разной степени яркости, что всё тело осыпают, как звёзды на полотне космоса. И с кожей непривычно бледной, молочной, светлой-светлой. Встретив его впервые, Руслан мучился в догадках, при смерти он или уже ходячий труп. Потом ещё с другом придумал ему прозвище подходящее — «вампир». А как смог ближе узнать, то клишированное первичное мнение сменилось ещё одним, только уже хорошо подходящим к людям, что называют «бандитами». Не вязался никак этот цвет молочный, нежный, с родом деятельности мужчины. Зато очень хорошо связался с чужой душой, что, не находя другого проявления своей доброты, вылилась цветом кожи.       Даня вообще долго отрицал наличие в себе хоть чего-то хорошего. И Тушенцова за это шугал не раз, пару раз даже по морде бил и как-то раз ребро сломал. Но и Руслан признаёт, на тот период их бытия другие отношения между ними были бы чем-то очень странным. Находясь по разные стороны баррикад, совершенно разные, никак не связанные люди. С годами этот статус сменился, и шатен иногда со смешком припоминает своему татарину все гематомы и две недели, проведённые в больнице. И пускай Даня извинился. И пускай далеко не один раз. Нравилось очень Тушенцову к себе такое внимание и отношение. Такое, какого ни к кому больше рыжий не проявит и не хотел бы. Просто Руслан… Другой. Не такой, как все остальные, особенный. Щёки бледные быстро выдают румянец, а кареглазый улыбается довольно, чужую шею длинными пальцами поглаживая.       — Всё хорошо. Помнишь? Эмоции — это нормально, — взгляд внимательных глаз, любимые тёплые руки на щеках, пальцы, ласково оглаживающие линию подбородка. Руслан долго его к открытости приучал. Только если Нил учил раскрепощённости в постели, мучая долгими прелюдиями, доводя до слёз от ласкового шёпота на ухо, говорящего о красоте тела полюбившегося. То Тушенцов мужчину учил быть открытым на эмоции и чувства. Каждый раз поощрял их проявление и старался не судить, каким бы ярым их поток ни был. В какой-то степени именно подобная взаимопомощь и притягивала их друг к другу.       Лил Зе Нил помнит, но принять пока не решается. Как и много лет назад в целом наличие у себя злополучной болезни, так негативно действующей на нервную систему. К врачам он никогда не пойдёт. По поводу чего угодно, но явно не ментального состояния. Да и зачем? У него вот Руслан есть, готовый любую истерику и самый сильный маниакальный пиздец плечом к плечу пройти. Он за руку возьмёт, когда снова всё наваливается, и будет вкидывать тупые шутки, чтобы разбавить угнетающую атмосферу. Он сейчас такими нежными глазами смотрит, что Дане становится стыдно. Стыдно, что не умеет проявлять свои чувства. Деньгами? Конечно, только Руслан их не просит. Подарками? Хороший вариант. Иногда Тушенцов сам над собой стебётся и в телеграм-канал выкладывает фотографии с большими букетами цветов, подписывая: «Масик балует». Аудитория у него, как набирающей обороты модели, активная, большая и отчего-то сильно разношёрстная. То им смешно, то кринжово, узнать об этом подробнее они в целом не смогут, потому что Руслан предусмотрительно закрыл все комментарии на постах. Помимо цветов Нил подарки делал нечасто. Во-первых, потому что ненавидел их выбирать. Во-вторых, потому что они не очень-то Руслану были нужны. Или, как он часто говорил: «Лучшим подарком будет время вместе». Либо они становятся совсем старыми, либо совсем кринжовыми, с этим определением тоже пока ни один из них не определился. Единственное проявление своей любви, которое их обоих в целом-то устраивало — тактильный контакт. И его от Кашина было просто поразительное множество. От повседневных прикосновений до выводящих на мандраж куражей, когда пальцы сжимали больно, когда давили на горло и тело гладили так долго и уверенно, что звёзды из чёрных глаз сыпались.       И как бы хорошо ни было в такие моменты, всегда возникали тяжёлые. Как затяжные депрессивные фазы, как переизбыток эмоций, способный вылиться абсолютно во что угодно. От прилива адреналина в голову до перелива её же в головку, оба случая на Тушенцова в основном распространялись положительно. Негативными были только ссоры. Иногда заходящие за границы и приводящие к масштабным скандалам, разъездам и временному разрыву. Временному — потому что долго друг без друга трудно. И оба это прекрасно знают. Руслан прерывает череду улетающих мыслей, когда мягко чмокает в губы, возвращает в реальность, задумчиво рассматривая голубые глаза. Он пальцами ворошит волосы на затылке и спускает ладони на широкие плечи, осторожно поправляя футболку. Дане всегда было интересно, каким волшебным образом Тушенцов умудряется так легко с ним совладать. Успокоить парой слов и касаний, довести до вспышки гнева взглядом и выражением лица, заставить глаза закатывать от удовольствия и губы в немом стоне раскрывать. Большие ладони в благодарном жесте копчик оглаживают, пальцами широкими под ткань залезая и спину обнажённую оглаживая. Руслан только шею невесомо оглаживает и, чуть прогнувшись, ближе прижимается, смотря сверху вниз.       — Элек син ләгънәт дип уйлаган идем. Хәзер мине Аллаһы җибәргән дип уйлыйм. — Тихо говорит Кашин, пристально смотря в глаза. Ни капли смущения и полная серьёзность, осмысленность. Руслан проклинает, что рядом нет переводчика, потому что у Дани гнусавый местами голос, он буквы зажёвывает, совсем не как дикторы, от прослушивания которых легко можно было повторить любое предложение. Нил улыбается широко, когда видит в глазах потерянность и удивление, кажется, понял только половину и ничего не сообразил, — Неумеха, — большая ладонь треплет волосы каштановые и, чуть их сжав, к себе прижимает, впиваясь требовательным поцелуем. Несколько раз столкнувшись зубами и прокусив чью-то губу, отрываются. Руслан злыми глазами смотрит, руки на плечи чужие закинув. Даня ладонями под одеждой ползает, тело скрытое тактильно изучая.       — Из тебя был бы ужасный учитель, — бубнит обиженно кареглазый, а Нил уже ему под шею утыкается, мягкие поцелуи чередуя с укусами болезненными.       — Я в роли учителя только выебать тебя могу, если хорошо попросишь, — наглая яркая улыбка, растрёпанные лично Тушенцовым волосы и не прекращающиеся провоцирующие ласки. Сидящий сверху дышит тяжело, едва стоны контролируя, что из горла напористо рвутся.       — Какой ты уёбок, Нил, — шутливо тянет шатен и глаза закатывает, когда его по ляшке открытой шлёпают болезненно, волосы назад оттягивая. Ему определённо симпатизирует этот нежный, ласковый Даня, но в меру грубый и резкий на слова Нил нравится намного больше.