Без примесей.

       Я уже много лет не испытываю ни радости, ни печали. Кажется, что даже моя способность к сопереживанию, эмпатии рассосалась вместе с теми лекарствами, которые я принимаю по рекомендации врача. Ничто не может мне помочь. Это моя жизнь — моё проклятие. Я больше никогда не испытаю той радости, которую можно было бы получить от простых вещей, когда всё было как у людей. Только Бог может меня судить. Иногда бывает такое, что я молю его забрать мою жизнь.              До конца не понимая, сплю или нет, сажусь на край кровати. Мои ноги ощущают прохладу пола, и это возвращает меня к реальности. Сначала я смотрю вниз, но потом медленно поднимаю взгляд на стену. В темноте не вижу, спит ли на соседней койке мой сожитель. Не то, чтобы меня это особо интересовало хоть когда-то. Мне всегда было плевать на него, хоть Иисус и велел возлюбить ближнего своего. Нет людей без греха, так ведь? Но у моего соседа, в отличии от меня, этих грехов вагон и целая тележка, поэтому я не должен уважать его даже и капли.       Бывало такое, что у меня в голове возникали мысли о том, что я мог бы убить его. Дождаться момента, когда он уснёт и душить.. Душить... Я застыл. Мои ладони превратились в кулак, но до чего же он был слабый... Нет. Я просто ужасен. Никто не имеет право забирать жизни других, даже если кто-то замученная жизнью проститутка.       Все мысли вылетели из головы и я опустился на кровать, тяжело дыша. Боже, пожалуйста, пошли мне сон. Я так соскучился по ласкам Морфея, что теперь мне в голову лезут разные неприятные мысли. Может, я заслужил этого? Может, это ещё одно жизненное испытание? Что ж, его я уже завалил. Как и многие другие. Я прикрыл глаза. Всё также темно, как и с открытыми. Концентрируюсь на своих мыслях, складываю руки и груди и.. Кажется, сон наконец одолел меня. — Остальное отдам позже. Его голос. Как же мерзко и тошно. Я открываю глаза и приподнимаюсь. Сколько я спал? Спал ли я вообще? Снится ли мне это?       В комнате горел тусклый свет. Я видел перед собой силуэт своего замученного соседа: он шмыгал носом и чуть шатался. Силуэт превратился в уже точную картину спустя несколько секунд. До этого я только щурил глаза в непонимании происходящего. Опускаю взгляд, вижу пару купюр в его руках. Грязные деньги. Такие даже брать в руки не хочется, но я не настолько гордый, чтобы отказываться даже от таких грошей. Мы и так еле сводим концы с концами. То есть я. Барри точно живётся в разы лучше, раз ему хватает денег на наркотики.       Я не одарил его и словом. Он помешал мне спать и теперь вряд ли я усну сегодня. Просто замечательно. Но долго злиться на него просто нельзя. Как бы сильно я ненавидел его, но мой сосед единственный человек, который остался со мной. Мгновение и в комнате снова царит кромешная тьма. Я бы попытался снова сконцентрироваться на сне, но.. — Гуннар, ты спишь? Отрицательно мычу. — Думаю, мне нужно завязать с наркотой, но это так тяжело... Я всегда срываюсь спустя два дня трезвости. Чувак, я так устал. Снова эти ночные монологи Барри. Жаль, что дальше слов он никуда не двигался. Кажется, тот безнадёжен. По крайней мере я никогда не верю его словам. — Я больше не хочу работать на этой работе. Молчание. Эти признания лишь капали мне на мозг, потому что Барри никогда не слушал моих советов. Нет смысла что-то отвечать. — А ещё я под дождь попал, — не замолкал сосед, явно пытаясь вывести меня на разговор. — Звучит очень печально. Надеюсь ты не сильно промок, — он получил то, чего так хотел. Но мои слова не были искренними.       Мы молчали. Кажется, Барри наконец уснул, потому что я услышал его сопение. Я был на седьмом небе от счастья, потому что мне не придётся выливать всю свою пассивную агрессию на него. Я в какой-то степени люблю его и дорожу, но мой сожитель неисправим. И это было понятно уже очень давно. Порой меня посещали мысли о том, что нас связывает лишь место жительства. Да и Барри платит мне за то, что живёт здесь. Редко, мало, но платит. Даже если бы он этого не делал, то я бы всё равно держал его у себя. Да, может я и не люблю его повадки, его компанию и в каком-то смысле брезгую им, но я не смог бы жить с мыслью о том, что где-то в глубине города мой некогда знакомый умирает от голода и холода.        Забавно, несколько часов назад я хотел убить его. Эта навязчивая мысль не покидает меня долгое время, к слову. Но я прямо как и Барри не перехожу к действиям, лишь тая обиду глубоко внутри себя. Она накапливается и с каждым днём её всё больше и больше. Интересно, когда-нибудь я вылью её на него?       Чёрт, что за мысли? Почему я вообще думаю о подобном? Я так и не смог уснуть, поэтому решил скоротать эту ночь на кухне. Недавно я открыл для себя хобби: давать старым иконам вторую жизнь. Чистить от мусора и грязи, заново разрисовывать, покрывать лаком и отдавать в церковь. Это хоть и не много, но приносило мне радость. Люблю возиться с мелкими деталями, полностью отдавая себя работе. В эти моменты в моей голове нет навязчивых мыслей, ненависти и прочего. Лишь желание творить и создавать. Отлично звучит, так ведь? Мне тоже нравится. Наливаю в кружку горячую воду, засыпаю кофе. Без сахара. Люблю чувствовать этот дегтярной, в каком-то смысле, вкус. Или мне просто кажется? Моя рука дёрнулась. Я снова окунулся в мир сомнений и переживаний. Такое бывало, когда я долго не спал. Казалось, словно всё вокруг ненастоящее, вышедшее из сознания. Так, спокойно. Нужно опуститься на стул... Я собираюсь с мыслями и беру в руки щётку и кисть, приближаю к себе кусок древесины на котором еле-еле виднеется рисунок. Теперь я самый настоящий художник, творящий на холсте свой будущий шедевр...        Просыпаюсь с сухостью во рту. До чего же неудобная поза для сна: изгиб креветки, которая повалилась на стол. Всё тело до ужаса ломило. Меня даже не волнует то, сколько сейчас времени. Сегодня же выходной, так ведь? Я проведу его в гордом одиночестве, но перед этим нужно умыться и прочитать утреннюю молитву. Перехожу за порог комнаты и даже с каким удивлением смотрю на кровать своего сожителя. Удивительно, она ещё не пустует. Заболел, что ли? Обычно в это время он уже уходит скитаться по городу в поисках себе подобных: наркоманов, проституток и просто обиженных жизнью. А потом ради дозы он.. Я скривил лицо представляя в голове не самые приятные картины с участием соседа. Опускаюсь к своему шкафу с вещами. — Гуннар.. Слышу своё имя и перевожу взгляд в сторону источника звука. — У меня всё тело ломит.. — после этого Барри чихнул, — чёртов дождь. Я выпрямляюсь во весь рост и подхожу к его кровати. Моя ладонь ложиться на его лоб. Действительно, горячий. Я не подумал о том, как мне его жаль. Кажется, сегодня мы останемся дома вдвоём. Даже представить не могу, что из этого может вытечь. А главное, не пагубно ли это будет для нас обоих. — Заварить тебе чай? — предлагаю я. Никогда бы не мог подумать, что буквально за считанные секунды во мне проснётся заботливый "папаша", который захочет заботиться вообще о ком-то. Я ведь, чёрт подери, люблю его. Как самого близкого мне человека. Хоть и ненавижу. Хоть и люблю. Ладно, я действительно размышляю очень странно. Но давайте я просто не буду оправдывать свою возможную симпатию к нему! Дружескую, конечно же. Барри положительно мотнул головой, а его губы расплылись в какой-то по-особенному доброй улыбке. Не знаю почему, но я тоже улыбнулся и потрепал его по волосам. Всё же, порой он прям котёнок-котёнок. Если можно так выразиться. Я иду на кухню и ставлю чайник на плиту. Даже не знаю, насколько моя забота искренняя.       Барри подносит чашку к губам, а я пристально наблюдаю за этим. Я сел рядом с ним, чтобы просто смотреть за его действиями. Они были такими лёгкими и настоящими. Честно говоря, не знаю что меня так сильно тянет к этому. Мой социум начинается и заканчивается на соседе и я могу вести себя немного странно. Очередное оправдание своих действий. Барри замечает мой пристальный взгляд и поворачивается ко мне, разглядывая в ответ. Интересно, о чём тот думает? Наверное, насколько я странный. Даже не знаю, кто из нас может быть "страннее". — Что-то ещё? — предлагаю я. — Не, спасиб. Мне нужно немного поспать. Уже завтра буду как новенький, смекаешь? Я хихикнул и поднялся с места, чтобы взять чистые вещи. Перед выходом из комнаты я сказал: — Смекаю.        Два дня Барри болел и два дня я чувствовал себя ужасно. Мы стали похожи на влюблённую пару: готовили вместе, смотрели телевизор, болтали за кружкой кофе, в который я начал добавлять сахар. Точнее он начал. А я подхватил эту привычку. Но даже после кофе я спал как убитый, потому что перед сном болтал с ним. Всё было так хорошо, словно в сказке. Но я всё равно чувствовал себя подавленным. Как будто это было лишь частью его издёвок. Словно Крембо пользуется моей добротой, хочет расположить меня к себе. Этой ночью я стоял у его кровати, когда он смиренно посапывал. Его грудь плавно поднималась и опускалась. Нос был заложен, поэтому и дышал он через рот. Я прислушался и начал считать секунды между вздохом и выдохом. Ровно пять. Я не могу сказать, что мной движет. Ненависть? Вряд ли.       Мои руки готовы схватить его за плечи. А что дальше? Он проснётся и не будет понимать, что происходит. Действительно, чего я хочу? Убить. Убить Барри. Взять кухонный нож и вонзить ему в горло, прорезая глотку. Мне бы не составило это труда, и нож вонзился бы в него также легко, как в кусок подтающего сливочного масла. Он бы начал задыхаться, хвататься за одеяло и простынь, может даже за меня, из раны бы сочилась кровь. Его сердце всё также разжималось и сжималось. Но я бы не стал смотреть на то, как мой сожитель мучается. Продолжил бы резать его на куски. Барри отключится от болевого шока. Господь, прости меня. Я думаю о ужасных вещах даже тогда, когда выспался.       Меня кольнуло где-то внизу, когда я думал об этом. Он не заслуживает такой смерти. Да и в целом жизнь Крембо будет коротка. Ему остался год, два. Наркотики до хорошего ещё никого не доводили.        Ложусь на кровать, прикрываю глаза. Даже младенцы не спят так же хорошо, как я сейчас. Интересно, это из-за Барри или из-за сладкого кофе? Мне бы хотелось склонятся ко второму варианту, хотя и первый был неплох... Барри. Это имя так сладко ложилось мне на язык, словно конфетка. Он вроде и манил меня к себе, а вроде и отталкивал. Я чувствовал брезгливость, когда тот был рядом. Но это было тогда, когда он приходил с работы. Потисканный, уставший. Тогда я не видел в нём даже зачаток человека. Но эти два дня изменили моё мнение. Надолго ли?       Его не было дома, когда я проснулся. Думает, что выздоровел. Да, конечно. А у кого вчера была температура весь день, а? О Боже! Я снова беспокоюсь о нём. В любом случае, почему-то я был разбит из-за этой новости. Какой же мой сосед тупой. Уже наверное угашенный в ноль, лежит под кем-нибудь, довольный. А мне остаётся только прочитать молитву, умыться и пойти в церковь. Прямо как всегда. Прямо как всю мою скучную жизнь. Сегодня я вернулся домой позже обычного. А Барри раньше обычного. Не знаю, не хочу перекидываться с ним и словом. Грязная, мерзкая шлюха. Да, книжонка говорила мне, что нужно возлюбить ближнего своего, но я не мог сделать это до конца. Мне было слишком тяжело осознавать многое в этом мире. Я до последнего старался уйти от всех этих " особенных" тем. Сначала это были девчонки, когда я был ещё мальчиком. Потом порнографические фильмы, когда я был юношей. Во взрослой жизни этой особенной темой был секс. А потом у меня появился Барри. Он стал воплощением всех особенных тем, которые преследовали меня всю мою жизнь.       Сначала я зашёл на кухню, оставляя на столе пакет с продуктами. Сегодня мне выдали зарплату и я решил разгуляться по полной. Если на пятьдесят крон вообще можно разгуляться. Что ж, у меня есть чем заняться в ближайшие два часа: убрать из холодильника всё ненужное и выкинуть, разобраться на полках и прочая бытовуха. До чего же я любил заниматься такими делами! А на выходных затею уборку дома. — Гуннар, — слышится сзади меня, — мхх, приве-ет.. Я замираю на месте и медленно поворачиваю взгляд в дверной проём. Он стоял в нём и как-то тупо улыбался. Странно, что Барри ещё не спит. — Привет, как ты? Температура есть? — Пф-ф.. Ай донт ноу, бат моя голова ужасно болит,— тот прошёл к столу и сел на стул, рассматривая меня. Такой животный взгляд я видел на себе впервые. Он даже заставил меня смутиться. Мы молчали. Я смотрел на него, а он на меня. Лишь гудки холодильника разбавляли эту страшную тишину. — Гуннар? — Что? — Трахни меня.