Тепло твоего тела

      Сложно привыкнуть, что Дилан теперь выше на целую голову, но еще сложнее привыкнуть, что теперь он нуждается в тактильном контакте, как в воздухе.       Объятия Дилана — крепкие, даже удушающие. Он так сильно прижимает Лололошку к своему новому телу, что начинает казаться, что это такой изощренный способ убийства. Он прячет лицо в его волосах, шумно вдыхает запах, и объятия становятся только крепче. Лололошке не остается ничего, кроме как ответить на них.       Он тоже сходил с ума от тоски. Тоже мечтал о моменте, когда наконец-то сможет услышать голос Дилана, увидеть его лицо не через экран телефона, а вот так — вживую. Сможет прикоснуться к нему и прижать к себе, почувствовать тепло и дыхание на своей коже. Эти несколько недель были самой настоящей пыткой.       Дилан теперь всегда рядом. Лололошка уходит на кухню, чтобы приготовить себе поесть — Дилан стоит чуть позади него, опираясь на стену одним плечом, и залипает в телефоне, или сидит на стуле, внимательно и молчаливо за ним наблюдая. Лололошка ложится на односпальную кровать, чтобы отдохнуть — Дилан, даже со своим новым ростом — умудряется забиться к нему под бок и обнять обеими руками и ногами. Лололошка садится на диван, чтобы посмотреть телевизор — Дилан садится рядом и склоняет голову ему на плечо или ложится на колени.       Никто из них об этом не говорит. Дилан не хочет, а Лололошка знает, что ему это на самом деле необходимо. Что Дилану жизненно необходимо снова почувствовать себя частью мира людей, а не искусственным интеллектом, живущим в чьем-то телефоне. Что ему до дрожи в пальцах нужно снова ощущать человеческое тепло так часто, как только возможно — только так он может напомнить себе, что все вокруг реально, и что кошмар, длившийся несколько недель, закончился.       Было сложно уговорить господина Риардена принять еще совсем неизвестного стримера в Хаус, но все же возможно. Они с Ричардом на перебой, словно дети, отпрашивающиеся погулять подольше, описывали Дилана как умного, находчивого и харизматичного. Ричард даже пообещал первое время полностью оплачивать его расходы из своего кармана, и Лололошка поддержал его. А Риарден, почувствовав наживу, сдался под их напором.       Пусть Дилану и выделяют гостевую комнату, большую часть времени он проводит именно с ними, на расстеленных на полу покрывалах. И спят они так же. Лололошка посередине, Ричард и Дилан — по бокам от него, закинув свои конечности, будто он игрушка-обнимашка. И нет между ними больше никакой неловкости, никакого желания держаться подальше друг от друга — они знают, что нуждаются друг в друге, и не отказывают себе в этой жажде. И только так они могут получить желанный покой, только так они могут спать, не ворочаясь и не просыпаясь от кошмаров, в которых огонь поглощает весь мир.       Ребята из Блогер-хауса, может, и хорошие, но им никогда не понять, через что они втроем прошли. Да, они знают, но совсем не понимают, каково это — идти против системы, которая делает все, чтобы подавить твою волю. Не понимают, что значит видеть, как твоя прежняя жизнь рушится, подобно карточному домику от дуновения ветра. Они не знают, что значит чувствовать себя беспомощным листком дерева посреди огромного, страшного нигде. Они не знают, что значит вновь потерять друга после воссоединения, не знают, что значит получить нож в спину, не знают, что значит двигаться в полную неизвестность, в которой ждет не только необходимая свобода, но и множество опасностей и страхов.       А они — знают. Знают, чувствуют и понимают друг друга. Одни во всем мире.       А еще Дилан теперь — голодный. Жадный. Он нависает, прижимая к стене, бормочет в самые губы «всегда хотел так сделать», а потом целует. Тоже голодно и жадно, страстно так, что голова начинает кружиться, а ноги слабеть. Он целует так, будто если остановится — весь мир полетит к чертовой матери и все вокруг снова будет в огне. Лололошка едва успевает делать короткие быстрые вдохи, прежде чем его целуют снова, и снова, и снова. Губы немеют, становятся неприлично красными, а в глазах шальной блеск, который нельзя будет скрыть. Если кто-то увидит их в таком состоянии — сразу все поймет. Но им плевать.       Прикосновения Дилана теперь грубые и отчаянные. Он быстро шарит руками по телу, касаясь тут, там и здесь, заново вспоминая и заучивая, дышит шумно в шею, кусает и целует — ставит свои метки вместо старых, уже давным-давно сошедших. Лололошка тихо стонет ему в ухо, покорно выгибается прикосновениям, льнет ближе, позволяет Дилану делать все, что он хочет — дает насытиться после столь долгого перерыва. А Дилан и не думает отказываться — берет столько, сколько дают, и не собирается скромничать.       Как жаль, что они не могут трахнуться прямо здесь, в доме — их услышат все, даже те, кто спит. Поэтому они могут довольствоваться только прикосновениями, дрочкой и стонами друг другу в рот.       — Потом съедем отсюда, — говорит Дилан ему на ухо. — Хочу успеть пожить нормальной жизнью перед тем, как ты уйдешь.       Лололошка вздрагивает, открывает рот, чтобы начать оправдываться, но Дилан прижимается своим лбом к его и заглядывает в глаза.       — Не надо. Не говори ничего. Давай не будем.       И Лололошка покоряется его мольбе.       Он не знает, сколько у них точно есть времени, но это и не важно. Пока оно есть — он будет отдавать Дилану всего себя без остатка.